Миллион миллиардов. Сборник рассказов

Включить чайник. Насыпать чаинки. Согреть кашу в микроволновке.

Разбудить Таюсю. Согреть блинчик. Спросить, почистила ли зубы. Сказать, что молодец.

Нарезать бутерброды. Намазать маслом. Уточнить, может, всё-таки с сыром. Повторить, что колбаса вредная. Вздохнуть.

Сказать, чтоб положили обед в сумки. Повторить Алёше ещё раз. Напомнить, чтоб не забыли телефоны. Узнать, что надевают. Выпалить, что нельзя ходить «чучелом». Не раздражаться!

Расчесать кучеряшки. Попросить не кричать. Стараться. Проверить, взяли ли перчатки. Напомнить, чтоб не забыли позвонить, когда дойдут. Поцеловать. Подождать, пока откроется лифт. Услышать, как вышли внизу.

Проверить свой мобильный. Начать пить чай. Поглядывать на часы. Волноваться, чего не звонят. Перепроверить, включён ли звук. Услышать звонок. Выяснить, как дошли. Пожелать хорошего дня.

Допить чай. Почувствовать, что тихо. Включить телевизор. Понять, что пусто. Позвонить маме. Спросить как. Опять волноваться. Задуматься. Расстроиться.

Рассудить, что так не навсегда. Когда-то будет по-другому. Понять что-то про себя, что-то про время, что-то про счастье.

Служба бабушек

В любом аэропорту есть «служба в помощь бабушкам» (как мы её между собой называем). То есть специальные молодые (иногда и не очень), крепкие (бывают и хлипкие) люди, которые прибегают с инвалидными колясками и перевозят больных, немощных или просто очень пожилых пассажиров, тяжело передвигающихся и вообще…

Я к этой категории пассажиров определённо отношусь, хотя «бабушку» в себе упорно не признаю, хорохорюсь и выступаю, что, конечно же, режет глаз всем окружающим. Мой плюс в том, что я довольно много путешествую и знакома со всеми «службами бабушек» и их характерными особенностями в самых разных аэропортах Европы.

Большинство бабушек, среди которых, конечно же, есть и дедушки, но для статуса это значения не имеет, очень тихие, мирные и совсем не конфликтные очаровашки. Они частенько пригреваются в своих колясочках, уютно чувствуя себя в надёжных руках верных служб аэропорта, и потихоньку присыпают, пока эти энергичные ребята решительно тащат их от чек-инов, к секьюрити и дальше до гейтов.

Итак, дело было в Испании. У них в аэропортах есть специальные помещения, куда бабушек привозят и складируют, чтоб они не растерялись и не рассеялись по терминалу в поисках своих помощников. Там, как правило, тепло, светло, телевизор и дежурят дежурные (уж извините за тавтологию), чтоб никто ничего не перепутал – видимо, были прецеденты. За каждым энергичным и просто помощником закреплена своя индивидуальная бабушка, и брать другую ему никак нельзя, строго запрещено (бог знает почему). Можно только предположить, что делается это, дабы пресечь самозванцев, которые вероломно пытаются выдавать себя за бабушек и нахально пользоваться всеми нашими, бабушкиными благами.

Бабушки, как правило, тихо кемарят в своих колясочках, за исключением отдельных невротиков, типа меня, которые явно чего-то ждут, вытягивают шею, крутят головой по сторонам, яростно зыркают глазами в поисках своего помощника. При этом выразительно поглядывают на часы – типа «я уже опаздываю!» – и пытаются взывать с дурацкими вопросами «где же? когда же? кто-нибудь будет?» к совершенно флегматичным дежурным, которые удивительным образом в большинстве сумели сохранить свою первозданную (аутентичную) невинность и не знать английского языка.

Вот одним чудесным солнечным утром сидим мы с коллегами-бабушками (нас штуки 3 – 4, не больше) на именно таком дружественном аэропортовском складе в ожидании, можно сказать, своей счастливой судьбы, которая не сильно к нам и торопится. Через какое-то время тучи беспокойства рассеивает удача и в дверях появляется Он, настоящий испанский идальго. Хосе или Педро, точно не скажу, никто из наших бабушек его не знает. Смуглый, кареглазый красавец, черноволосый и мускулистый – в общем, Бандерас-в-молодости. Скользящей поступью матадора он входит в наше помещение и застывает в дверях.

«Где они только этих красавцев выращивают в своей Испании, – с щемящей тоской проносится у меня в голове, – селекция, не иначе».

Хосе (который Педро) орлиным взором осматривает сонм дремлющих бабушек, из которых ни одна, заметьте, ни одна, кроме меня, не встрепенулась от взволнованности и предвкушения. Бесчувственные особы, короче.

Педро (или всё-таки Хосе, никак не могу определиться) кидает взгляд на свой планшет с записями и после длительной паузы бархатным баритоном уставшего оперного премьера произносит какое-то невнятное слово с непередаваемым испанским акцентом. И это слово (о ужас!) даже в такой латинской интерпретации совсем не похоже на мою фамилию!

У меня обрывается всё внутри. К сожалению, вовсе не потому, что Хосе, этот потомок отважных тореро, не обратил внимания на моё неземное очарование и выбрал другую «бабушку». А только потому, что я, по моему тревожному разумению, начинаю конкретно опаздывать. Все мои наверняка уже на гейте. У секьюрити, скорее всего, очередюга-не-дай-бог, а следующий Педро, судя по их «расторопности», придёт в лучшем случае часа через пол.

Я начинаю интенсивно прокладывать себе дорогу к вожделенному Хосе и расталкивать колясочки с мирно дремлющими бабушками, при этом пытаясь ему на английском прокричать что-то наподобие: «посмотрите повнимательней, может, вы – за мной!!!». У Хосе в глазах проносится дикий ужас, ему кажется, что судьба отвернулась от него и в этот раз подсунула ему «сумасшедшую бабку с кучей проблем» в виде меня. Как вдруг, на его счастье, тишайшая старушка из второго ряда приоткрыла глазки, вздохнула, встрепенулась и опознала себя в Педрином наборе звуков.

Другая, цивилизованная бабушка на моём бы месте отступила, понимая такое своё позорное фиаско. Не навязывалась бы мо́лодцу, смирилась бы со скорбным жребием опоздавшей, затихарилась бы в уголке… Но комсомольцы не сдаются! И в конце концов, я не знаю, что там у той, Педриной бабушки, а у меня – дети и 15 минут до посадки! И паспорт мой у мужа, на гейте. И вообще, может, мой, другой Хосе забыл меня или загулял где-то – вон в аэропорту сколько соблазнов. Вино на каждом шагу, стюардессы… Так что мне теперь, пропадать?

Короче говоря, чувствуя нехилый прилив сил, как минимум на «коня остановить», я со всей решимостью, со своей коляской и посадочным талоном наперевес, совершаю судьбоносный рывок в сторону ошалевшего от такой прыти Педры (извините за мой французский)). Там я, пытаясь ухватить его за рукав и пристально заглядывая в эти прекрасно-бездонные испанские глаза, стараюсь быстро-быстро и как можно проникновеннее, на английском, изложить ему всю печаль моего бытия на фоне трагизма сложившейся ситуации. На втором абзаце моей пламенной речи я начинаю догадываться, что с английским у него не вполне, но с участью взять меня тоже он почти готов смириться. Видимо, прикинул, что отбиваться будет непросто, убежать можно не успеть и взять меня – лучшее из зол.

Всё-таки люблю я их, красавцев-бандерасов. За мягкость характера и правильный расчёт.

Happy end – я успела! Педро, молодчага, не подвёл. Доставил в лучшем виде, только запыхался: всё-таки бежать с двумя колясками по их бесконечному аэропорту – тот ещё марафон.

P. S. Волнуюсь за подружку, вторую бабушку. Она тихонечко так сидела, всё сносила, даже прикорнуть успела во время нашего забега. А я всё думаю, надо было в её посадочный заглянуть, вдруг её рейс раньше нашего улетал?

Уроки английского

Маргарита Сергеевна захлопнула за Петей входную дверь и побрела в столовую. Там она устало плюхнулась на стул, зацепилась взглядом за старое пятно на стене и мучительно постаралась собраться с мыслями. Получалось плохо. Она чувствовала себя совершенно опустошённой и вымотанной. Что она делает не так? Целый час, целый битый час вот уже второе занятие она объясняет этому шустрому, смышлёному парнишке образование предложений в Perfect. А он? А он смотрит на неё своими лукавыми глазами, говорит, что всё понял, и упорно делает одни и те же ошибки, в тех же самых местах, что и раньше. Иногда ей кажется, что между ними стена, стеклянная стена. И она бьётся в эту стену, с разбега, больно… А за стеной стоит Петя, её ученик, этот милый, улыбчивый мальчик, и безучастно наблюдает за её надрывом. Ему забавно и весело.

Как ей быть? Звонить его родителям? Бесполезно. Они уверены, что платят деньги за то, чтобы Петина учёба не была их заботой. Поговорить-поплакаться Наташе или маме? Бессмысленно. Они обе только повторят то, что было уже сказано много раз: «Не принимай близко к сердцу! Не бери в голову! Перестань себя растрачивать на каждого балбеса!»

И действительно, сколько раз её посещала мысль, что, если эти силы, эмоциональные, интеллектуальные, в конце концов, физические… Если эти силы перенаправить на себя, своё собственное развитие, карьеру, личную жизнь… Да она бы могла уже защитить диссертацию, книгу написать, марафон пробежать, да мало ли… Эх!

Маргарита Сергеевна с трудом перевела взгляд на стол перед собой, автоматически поправила книги и рабочие тетради в аккуратную стопку, положила карандаш и ручку в канцелярский стаканчик.

«Нужно будет в следующий раз попробовать объяснить ему этот Perfect по оксфордской методике, там в учебнике, кажется, были довольно удачные примеры для его возраста», – подумала она и, вздохнув, побрела на кухню разогревать чайник. Через полчаса следующий ученик, надо успеть перекусить.

Муся

– И наконец, капалабхати!

Победно и звонко командует Маргоша, размеренно маяча от стены к стене. Она плавно перекатывает пятку на носок, создавая полную иллюзию скольжения, при этом периодически задорно поглядывает на меня лукавыми глазами, чуть наклонив голову с жидким хвостиком белокурых волос.

Я понимаю, что дело моё безнадёжно, но послушно начинаю набирать воздух, как и положено, в брюшной отдел.

– Пространство вокруг нас, – таинственно вещает Маргоша, – наполнено самыми разными волнами: деструктивными и позитивными…

Живот надувается мгновенно, а не постепенно, и девать воздух совсем некуда, а несостоявшийся во мне йог тихо плачет от отчаяния в трясине моих стараний. В этот момент я сильно надеюсь, что диафрагма уже куда-то правильно встала, поскольку места в моём животе нет совсем. Следующую партию воздуха я стараюсь втиснуть в грудную клетку, где он тоже не помещается, и уже в лёгкой панике ищу какие-нибудь другие подходящие отсеки организма. Мои варианты стремительно заканчиваются, а Маргоша коварно не даёт команду выдыхать и никак не может угомониться:

– Наша задача – отлавливать позитивные волны из пространства и притягивать их к себе…

В голове собирается туман, в глазах злобные мушки, мозг сигнализирует красной лампочкой «алярм».

– А теперь… плавно выдыхаем в том же порядке.

Я сдуваюсь моментально, без организованного порядка, как детский воздушный шарик, и чувствую себя точно так же – сморщенным синим недоразумением на обочине светлого пути человечества к своему просветлению.

Что она там говорила? Ничего не соображаю. Наверное, на подкорку записывалось, потом всплывёт…

Прошло незначительное, по меркам Вселенной, время, и эта запись сработала самым неожиданным образом.

Однажды, не дождавшись снега этой зимой, решили мы поехать за ним в горы. Как положено – договорились с приятелями, нашли верное местечко и посвятили этому благородному мероприятию выходной день. Мы прибыли первыми, после безуспешных поисков хитрой и недорогой парковки бросили машину где смогли и потащились в центр.

Нас ждал сюрприз. Группа в чёрных куртках не вышла, а, можно сказать, загадочно выплыла из-за угла. Впереди, величественно семеня короткими тонкими ножками, двигалось очаровательное пушистое облачко, за ним, на поводке, шла Таня. Она вся растекалась в счастливой улыбке и была, очевидно, удовлетворена видом наших обалдевших физиономий. Затем, выдержав театральную паузу, нежно произнесла: