Дым на фоне звёзд. Сборник избранных произведений

– Что это? – спросил я.

– А сам, как думаешь? – Ты же у нас умник, в институтах обучался. Скажи старику, что это за штука такая?

– Это он?

– Да, это он. Собственной персоной. Дрифташтепсель образца 1990-го года. Странный прибор, странного года, в руках старого маразматика.

– Ладно, дед, не заводись…

– Не перебивай! Ты уже много чего наговорил, но больше всего меня задело то, что ты мне не доверяешь.

– Необычно всё как-то, вот я и…

– Лучше помолчи, Володя, не ухудшай ситуацию. Я немного сержусь, но я тебя понимаю, и это никак не влияет на наши с тобой отношения. Несколько минут, и я остыну – сможем нормально общаться, а пока просто послушай.

– Сфера диаметром 7, 63 сантиметра из высокопрочного сплава нержавеющей стали, – продолжал он, – толщина стенки 18 миллиметров. На своей поверхности имеет двенадцать контактов, две группы по шесть штук, с разных сторон красного и синего цвета соответственно. В каждой группе контактов – два длинных и четыре коротких. Между контактами кнопка активации. Внутри сферы – сложнейшая электронная начинка – ничего о ней не знаю. Крепится прибор к блоку управления маршевого двигателя многоразовых космических челноков. Предназначен, для осуществления автоматического дрифта космического корабля в открытом космосе при уклонении от ракет условного противника, путём регулировки подачи топлива на различные сопла. Быстродействие – хрен его знает. По человеческим меркам – мгновенно. На испытательных стендах ни одна условная ракета, любого типа, не смогла поразить условный корабль, оборудованный этой штукой. А ты говоришь хрень собачья. Спрашиваешь – Какая тайна? Говоришь – Название смешное. Давай смейся теперь – этой штуке аналогов в мире нет. Радуйся, выкладывай в интернет, но вспомни мои слова, когда придут за это яйца отрывать.

– Дед не кипятись. Пообещал уже, что никому не проболтаюсь, а за недоверие прости. Скажи лучше, если уж эта штука такая секретная, как она оказалась у тебя.

– Вот это, Володя, и есть настоящая тайна. И в мыслях не было брать этот «дрифташтепсель», тем более что все они строго охранялись. Мало того, это казалось невозможным. Про опасность даже не говорю. Поймают с ним – всё – пиши, пропало.

Невероятная история.

В свой последний рабочий день решил проставиться. Всё-таки не каждый день на пенсию уходишь, а с некоторыми людьми полжизни в одной упряжке. Купил водки, закуски и мы прямо там, в отделе и загуляли. Годы были лихие, в стране бардак, на это безобразие и охрана и руководство смотрели сквозь пальцы.

Хреново в те годы людям жилось.

Напиться в хлам было нормальной альтернативой.

Мы и напились.

И не только мы. Наверное, каждый, кто в институте работал, включая охрану и руководство, пришёл попрощаться. За водкой, не поверишь, бегали восемь раз.

Помню не всё.

Что-то и не хочется вспоминать.

Но вот слёз своего непосредственного начальника забыть не могу. Расчувствовался человек, просил у меня прощения. Я пытался его успокоить, но он ни в какую.

– Прости, – говорил он, – за всё Кузьмич прости. За сорок своих честно отработанных лет меня лично прости. – Тебе бы пожизненную повышенную пенсию полагалось дать, но не могу. – Нет у государства на это бюджета. – Разворовали бюджет.

И плачет.

Думаю, он и подложил мне в портфель «дрифташтепсель».

Наутро очнулся в своей квартире. Портфель на полу. Застёжка открыта. Из портфеля торчит бутылка водки, а рядом на полу лежит он.

Испугался – чуть в штаны не наложил. Ведь это даже не тюрьма – сразу расстрел – без суда и следствия – циничная измена Родине.

Протрезвел в момент.

Достал из портфеля водку. Залпом прямо из горлышка сразу полбутылки выпил, а хмель не берёт. Хотел сразу сдаться, но передумал, начальника пожалел. Его бы тоже расстреляли. Решил подождать, посмотреть, что будет. Сделанного не воротишь, а будущее, прерогатива судьбы.

Месяц, наверное, ночи не спал, вздрагивал от каждого шороха, всё ждал, что придут.

Не пришли.

Рассосалось.

Даже телефон в этот месяц не звонил.

Все, как-то сразу забыли. Уволился и стал не нужен никому.

Позвонили на второй месяц. – Бывший начальник и позвонил.

– Да, гульнули мы с тобой, Кузьмич, на славу, – сказала трубка его голосом. – Пол института разнесли, вторую разворовали. Но тебя никто не винит, вспоминают только добрым словом. Отдыхай, живи спокойно, всё замяли и все вопросы закрыты.

И повесил трубку.

Так и закончилась моя карьера служения Отечеству.

Карьера закончилась, а «дрифташтепсель» остался, и оказалось, что остался не зря.

– Ни чего себе история, – сказал я.

– Это только начало истории, – ответил дед. – Первые полтора месяца из двадцати пяти лет.

– А было что-то и дальше?

– Было, Володя, много чего было. Но для того, чтобы понять дальнейшее, необходимо спуститься по шкале времени в прошлое. Именно по шкале. С твоего позволения я буду использовать время, как вектор в системе координат.

Я не понимал, куда он клонит, пожал плечами, давая понять, что мне всё равно.

– Когда рассматриваешь время так, подменяешь им одну из координат нашего пространства, окружающий мир теряет объём и становится плоским, – продолжал он. – Мне трудно это объяснить, не хватает образования. – Скорее всего, кажется плоским. Ведь наш разум способен воспринимать только три измерения. Дальше …, как же он мне объяснял …?

– Кто объяснял?

– Да, профессор один, из нашего института. Сидели, как-то давным-давно, выпивали, размышляли о принципах работы «дрифташтепселя», и он пытался ввести меня в курс дела. – Вспомнил. – Он говорил…

Безумный профессор.

– Плоскость, нанизанная на вектор времени – Представил? А теперь берём и мысленно ставим на эту плоскость что-нибудь малоподвижное, к примеру, дерево в горшке.

– И что?

– А то! Получается, что дерево, растёт по вектору времени, но расположено по двум координатам, но дерево не плоское, мы знаем, что оно имеет три пространственные координаты. Мы просто временно заменили его высоту, на время.

– Фигня какая-то, – не выдержал я.

– Я, Володя, отреагировал также, а профессор на моё заявление отреагировал по-своему. Молча наполнил стаканы, заставил выпить и продолжил:

– Теперь, – сказал он, – кладём дерево набок и меняем на вектор времени его ширину. Затем проделываем то же самое с длиной.

Я всё ещё не понимал.

Он наполнил стаканы снова.

Мы чокнулись, выпили.

А теперь приготовься, сказал профессор, сейчас я скажу самое главное. Если не готов, дай знать, выпьем ещё.

Этот профессор, пил, как лошадь, я так не умел.

Я хотел сказать, что готов, но уже не мог говорить и просто кивнул головой. Он же воспринял это, как знак и снова наполнил стаканы.

Дальнейшее я помню смутно.

В памяти отложилось лишь одно. – В результате наших умозрительных заключений – дерево размазывалось по трём пространственным плоскостям в пределах радиуса проекции «дрифташтепселя» на эти плоскости. А он, в свою очередь, влиял ещё и на время…. Иными словами, наш прибор, удивительным образом, может воздействовать сразу на четыре измерения, а время, одно из них….

– Враньё! – воскликнул я.

Но мой ответ ничуть профессора не смутил. Он с упрёком посмотрел на меня. Молча взял «дрифташтепсель», положил его на стол перед собой и схватился большим и указательным пальцем правой руки за один из двух длинных контактов синего цвета. Затем, точно также он взялся пальцами левой руки за второй длинный синий контакт.

– Нужен третий контакт, – сказал профессор. – Короткий контакт, синего цвета. – Поэкспериментируй на досуге. Сейчас подключаться не буду – много выпил – стошнит. Но запомни, использовать можно только синие контакты.

– А что будет, если взяться за красные контакты? – спросил я.

– Может быть ничего, а может быть размажет по пространству. Лично я это не проверял. – Слишком рискованно. – Тех, кто попробовал я больше никогда не видел, – ответил учёный. – В этом «дрифташтепселе» главный принцип такой: красные контакты – материальный мир – синие – подсознание – подключаешься к синим – меняешь вектора виртуально, к красным – материально. Два длинных контакта – включаешь прибор в свою схему, замыкаешь на себя. Касаешься одного из четырёх коротких контактов, блокируешь один из векторов – длину, ширину, высоту-глубину или время. Пока работаешь с синими контактами – не страшно – всё на уровне подсознания. Человек машина сложная – возвращается потом в исходное состояние, главное с катушек не слететь и не пить перед экспериментом – не искажать работу мозга. Но только тронь красные – всё …, ситуация непредсказуема – меняется материальный мир, или, вернее, меняешь своё положение в материальном мире. – Куда занесёт? – Непонятно – Прошлое, будущее, вверх, вниз, вперёд, назад – предсказать невозможно. Я пробовал маркировать короткие контакты. Пробовал поочерёдно касаться разных синих коротких. – Ничего не вышло. – Меняются местами вектора. – Хитрый прибор. Может два дня быть на крайнем контакте время, а потом ни с того ни с сего там уже какой-то пространственный вектор и на остальных контактах тоже всё уже по-другому.

Никакой стабильности нет.

То каждый час вектора с места на место прыгают, то месяцами ничего не меняется. Тасует направления как шулер, а зачем, непонятно.

Ты, главное, Кузьмич, помни – касаться красных контактов нельзя, но это и непросто. – Специально для дебилов красные и синие контакты сделаны с противоположных сторон сферы.

Аккуратно положил дрифташтепсель на стол синими контактами вверх, активировал прибор и спокойно работай с ним, сколько влезет.

– Всё это интересно, – ответил я. – Но звучит очень неправдоподобно. Я деталей не знаю, но слышал, что этот прибор создан для космических кораблей и его функции…

– Правильно говоришь, – перебил профессор. – Обеспечение дрифта в автоматическом режиме при уклонении от ракет противника. И контакты задействованы все. Синие на внутренний контур корабля, красные на внешнюю систему слежения. Четвёртый красный и синий маленькие контакты, выполнены, как вспомогательные, при отказе в работе одного из трёх других. Ни о каком векторе времени в описании прибора и речи нет. В теории, он учитывает только три пространственные координаты.

– Вот! И причём тогда…, – начал, было, я.

– А при том! – перебил меня этот учёный. – Я тебе говорю не про теорию, а про практику. Рассказываю о дополнительных возможностях этого устройства – необыкновенном чуде, потому что ты нормальный мужик, а ты делаешь морду кирпичом и не желаешь ничего воспринимать.

– Но в это же невозможно поверить, необходимо убедиться!

– На…, проверяй! – крикнул профессор и поставил дрифташтепсель прямо передо мной.

А… будь, что будет, подумал я, лучше уж сразу развеять все сомнения, чем думать о них всю свою жизнь.

Я схватился за длинные синие контакты, как показывал профессор.

Он внимательно наблюдал за мной.

Но дальше этого дело не пошло, я засомневался.

Что делать дальше, профессор толком не объяснил. Перед моими глазами было четыре маленьких контакта. К какому из них лучше всего прикасаться я не знал. Не мог сообразить и как.

– Прикасайся к любому! – видя мои сомнения, выкрикнул учёный. – Но не пальцами рук – не сработает. Можно носом или языком. Ещё лучше приделать к маленькому контакту провод со стальной пластинкой. Пластину положить на стул и сесть на неё голой жопой. Вариантов море. Можно провод и на конец намотать. – Лучший вариант – на неделю стояк обеспечишь.

И он рассмеялся в голос, сгибаясь пополам, закрывая от удовольствия глаза.

Но мне, честно говоря, было не до смеха. Я не очень-то воспринимал тупые шутки этого придурка.

Я боялся, но и отступить от задуманного было нельзя.

Этот профессор хоть и был ненормальным, но задел меня за живое. Если бы я спасовал, то, возможно, уже никогда не смог бы избавиться от своего страха.

Я мысленно сосчитал до трёх и легонько ткнулся носом в один из маленьких контактов, закрыв при этом глаза.

Выждал паузу. Понял, что ничего необычного не чувствую.

– А ты молодец, – сказал профессор совершенно серьёзным голосом. – Не испугался. Ладно, поднимайся.

– Я подпрыгнул, как ужаленный, краснея от накатившей злости. Если этот псих меня обманул…

– Успокойся Кузьмич, – сказал профессор. – То, что касается прибора – правда. Тут никакой шутки нет. И про пластинку к голой жопе, кстати тоже. Всегда лучше наблюдать за происходящим, а не тыкаться мордой в стол.

Я всё ещё с недоверием и зло смотрел на него.

Он же протянул через стол руку, взял «дрифташтепсель» и сунул его в карман.

– Не сработало потому, – сказал он, улыбаясь, – что ты забыл его активировать.

– Сука, – невольно вырвалось у меня.

– Не переживай, что ни делается – к лучшему. Такие эксперименты нужно проводить на трезвую голову. Через недельку повторим.

Я всё ещё пребывал в некоторой растерянности и поэтому ничего не ответил.

– Как там у нас? Осталось что? – спросил профессор, глядя на початую бутылку водки.

– Немного есть, – ответил я.

– Наливай.

Дальше мы просто пили.

***

– Это было моё первое знакомство с уникальным прибором, – сказал дед. – И состоялось оно в 1981 году. Тогда я и предположить не мог, что следующий раз, когда мне удастся взять «дрифташтепсель» в руки, будет только через пять лет в 1986 году.

– Как? Вы же с профессором собирались через неделю повторить эксперимент? – спросил я.

– Уволили профессора. Недели не прошло, как загремел в дурдом. По слухам, белая горячка. Но лично я думаю, что он активировал прибор в пьяном виде. Исказил работу мозга и не смог после эксперимента полностью восстановиться.

– А без него? Ты ведь уже знал, что и как активировать?

– Без него, Володя, было никак. Профессор на тот момент был единственной ниточкой, связывающей меня с «дрифташтепселем». Не забывай, что я работал в сверхсекретном учреждении. И хотя, на тот момент, проработал в нём больше тридцати лет, но кто я был? – Ответственный работник по хозяйственной части. – Ни учёный, ни разработчик и даже не испытатель. – Допуск, правда, был почти ко всему, но занимался я материально-техническим обеспечением и отгрузкой готовой продукции. Дрифташтепсель, в 1981-ом году был в стадии доработки. К готовой продукции не относился. Засекречен – дальше некуда. К нему у меня доступа не было. Я и знать то о нём знал, только понаслышке. О нём, вообще, почти никто и ничего не знал. Ходили слухи, что есть такой прибор, который способен вывести любой космический челнок из-под ракетного удара. Но если бы не профессор, которому я в своё время нормально помог с платиновыми припоями, я не узнал бы никаких подробностей о нём. И уж тем более, не держал бы его в руках.

– Странно, как-то. Зачем этот профессор, вообще, рассказывал о нём?

– Это действительно странно. И не только странно, но и опасно. Но в прошлом веке люди были более открыты и доверяли друг другу. И хотя мы были с ним разные и встретились исключительно по работе, но почувствовали некое родство душ. Ему хотелось поделиться, а я умел слушать, вот он и…

– Напились наверно, вот он и проболтался.

– Было дело. Выпивали. Ты подметил верно. И началось всё с того, что он должен был проставиться за платину. Формальность, но так было только в первый раз. Нам сразу понравилось общаться друг с другом, а водка, вовсе, не была главным – так, сопутствующий беседе напиток, для нужной энергетики.

Мы подружились сразу.

Даже в тот, самый первый раз, если тебе интересно, разговорились так, что не хватило, а вторую в знак нашей дружбы я уже покупал на свои…. Кстати, в тот день он ни слова не сказал о «дрифташтепселе».

Проболтался ли он, захотел ли по дружбе поделиться, я не знаю, но за язык я его не тянул, хотя и знал, что он участвует в разработке хитрого сверхсекретного прибора. Любые рассказы о нём, уже преступление, я не имел права даже спрашивать его ни о каких дрифташтепселях – с друзьями так не поступают. Где-то, через три месяца после нашего знакомства, когда он решил мне о нём рассказать, я даже его останавливал и…

– Так этот прибор не профессор изобрёл? – с удивлением спросил я.

– Не профессор.

– А кто?

– Его ученик.

– И что с ним стало?

– М…м…, не знаю, как и сказать.

– Слушай дед. Хватит темнить. Самое интересное скрываешь. Ведь этот ученик наиважнейший персонаж истории. Он изобрёл этот твой дрифташтепсель, и именно он знает о нём всё. Бросай свои шпионские штучки и рассказывай всё подробно.

– Зацепило, Володя? – Ладно, расскажу. Увидишь, как люди жили. Иногда это полезно, а учитывая, что они не меняются, а всего лишь меняют способы маскировки…

– Хорош уже, а? – Давай поконкретней…

– Не груби деду.

– Прости, но сам должен понимать. Уводишь в сторону – нить повествования теряется.

– Всё равно обрывать деда не смей! Мне лучше знать, что тебе нужно услышать, а что нет.

Он насупился. Потянулся за чашкой.

А я, почувствовал себя виноватым. Он и правда зацепил меня своей историей, и я совершенно забыл, что ему уже очень много лет и вёл себя совершенно недопустимо.

– Дед извини.

– Ладно, – ответил он, махнул рукой, не глядя на меня.

– Может кофейку с бутербродиком?

– Не хочу, Володя.

Я встал из-за стола, подошёл к нему, обнял за плечи. Прижался к его колючей щеке.

– Так что там ученик? – шепнул ему на ухо.

Кузьмич, улыбаясь, искоса посмотрел на меня.

– Ну, ты Володька и хитрован, знаешь, как подходить к деду. Ладно, давай свои бутерброды.

Мы немного перекусили, и дед снова подобрел. Встал, взял со стола свою кружку.

– Пойду ещё кофейку сделаю, – сказал он, – тебе не налить?

– Нет, – ответил я.

– Так на чём мы там остановились? – спросил он.

– Профессор и его ученик.

– Да… Профессор этот – тот ещё был фрукт, – продолжил Кузьмич свой рассказ, вернувшись за стол. – Негодяй одним словом. Взять хотя бы этот килограмм платины на припои. Ведь наверняка половину налево спихнул, но даже не поделился. Купил бутылку водки и думает всё, хватит Кузьмичу. Можно подумать, я водку купить не могу и ничего не понимаю. А я понимаю! И не только понимаю, но и считаю неплохо. – Набил деньгами карманы – гад, за казённый счёт. Я подставился, а он проставился.

– Так и не пил бы с ним.

– Как, Володя, не пить? – Обидится человек, а собеседник он хороший. Интересно и очень поучительно рассказывает. Опять же, если бы не пил, не видать мне «дрифташтепселя», как своих ушей.

– А ученик?

– Какой ученик?

– Ученик профессора.

– О нём ничего сказать не могу. Я с ним не пил. Не был даже знаком.

– Слушай дед, может, хватит про водку. Мы про прибор говорили. Как ты можешь ничего не знать об ученике профессора, если сам только что говорил, что тот и изобрёл «дрифташтепсель».

– Это да! Изобрёл. Профессор пьяный проговорился, когда прибор показывал. Ещё хохотал, что мол молодой и одарённый придумал, а все лавры и почёт ему.

Сволочь он – этот профессор, хоть и учёный. Задвинул гениального парня, своего ученика, в дальний угол, где его было и не видно, и не слышно. А сам, как сыр в масле …. То платину продаст, то премию получит. А гения в чёрном теле держал. Но Бог, он правду видит. Недаром у этого профессора мозг заклинило. – В дурдоме ему было самое место. – Там в смирительной рубашке, под замком, быстро от жадности лечат. По слухам, он до сих пор там.

– Нет, так мы дед, не продвинемся, – немного нервно сказал я. – Давай не будем отвлекаться. Нам необходимо собрать всю имеющуюся информацию об уникальном приборе.

Вот, например, этот ученик, он же наверняка всё ещё работает в вашем секретном институте.

Если он был молодой и даже, если и не очень молодой – пусть тридцатилетний – сейчас ему ещё шестидесяти нет. Он же за эти годы этот свой прибор полностью изучил. Нужно поговорить с ним и сразу всё станет ясно.

– Ничего не выйдет Володя. Сгинул он. Ещё профессор здоров был, а парень уже исчез. Сожрал учёный псих своего ученика. Толкнул на необдуманный шаг. Схватился парень от отчаяния за красные контакты и поминай, как звали.

– Плохо…, – мрачно ответил я. – Теперь никто не сможет помочь понять, что к чему.

– Не дрейфь, Володька – разберёмся, – бодро ответил дед. – У нас в руках дрифташтепсель – определим всё опытным путём.

– Похоже, ничего другого не остаётся, – согласился я. – Страшно конечно, но…

– Новое дело всегда страшно, – перебил дед. – Но ничего, мы потихонечку, аккуратно, авось и пронесёт.

– Только, это…, дед, я голой задницей на пластину не сяду. – Неловко как-то.

– Не хуже, чем голый провод на конец наматывать, – рассмеялся дед. – А носом или языком – вообще, несолидно и не увидишь ничего. Если стесняешься, одень сверху штаны, а провод подключения, через ширинку пропустим. На хозяйство твоё оденем резиновую перчатку – тебе ещё детей делать, мало ли что.

– Ладно, – немного подумав, согласился я.

И тут меня осенило.

– Дед, а ты же говорил, что вторая твоя встреча с дрифташтепселем состоялась в 1986 году. Что-то мы мимо этого факта лихо с тобой проскочили. И ты, как будто бы и забыл. Опять темнишь? Не рассказываешь….

– Да, там, Володя, нечего рассказывать. В 1986 году первая версия дрифташтепселя была разработана окончательно, и он из опытного образца перешёл в разряд готовой продукции. Было изготовлено десять штук и передано мне на ответственное хранение. Всё упаковано, опломбировано, но я добился того, чтобы один экземпляр распечатали, под предлогом, что мне нужно проверить, что принимаю на хранение. Рассчитывал, что при всеобщем бардаке обратно нормально упаковать забудут, и я с этой штукой потом поэкспериментирую на досуге.

Какое там.

В присутствии охраны распечатали одну из десяти ячеек стального бронированного контейнера с дрифташтепселями – случайную ячейку, ту, что выбрал я.

Начальник охраны вынул из этой ячейки мини сейф с электронным и механическим замками. Открыл и тот, и другой. Откинул крышку. К прибору, уложенному на мягкую подложку, он даже прикасаться не стал. Кивнул головой, разрешая взять и сказал – Можешь брать, осматривать. Только ради бога, Кузьмич, аккуратней и от кнопки активации держись подальше. Пойдёт что-то не так, за этот прибор башку оторвут.

– Действительно, крутая значит штука, – вставил я.

– Круче не бывает, – поддержал Кузьмич. – Платину так не охраняли. На платину, если с этим прибором сравнивать, вообще, всем было плевать. А тут…

– Ладно, и как ощущения? – спросил я, видя, что деда опять заносит.

– А что ощущения? – Нормально. Покрутил прибор в руках для вида и сунул обратно. Сказал начальнику охраны, чтобы запаковывал и отошёл в сторону, чтобы случайно не увидеть код от замков. Испугался немного, но внешне этого не показал. Когда ячейку контейнера запаяли, позвал двух грузчиков и переместил контейнер на склад.

– И не было соблазна попробовать открыть этот контейнер? – спросил я.

– Если честно, соблазн был. Сам подумай, если уж этот прибор охраняют в десять раз лучше платины, стоит он, наверное, баснословно. – Пару дрифташтепселей взять, и на всю жизнь обеспечен, думал я тогда. – Дурак, от жадности чуть голову не потерял, хорошо, страх оказался сильнее, а то, точно бы остался без головы – впаяли бы измену Родине…

– Я имел в виду возможности прибора, – чуть нервно осадил деда я.

– Возможности тоже конечно, – ответил он. – Но, когда речь идёт о таких деньгах, какие к чёрту возможности? – Я же молодой тогда ещё был – чуть больше пятидесяти. Семьи не было, вот и прикидывал варианты. Жизнь ведь она, Володя, не вечна, не успеешь оглянуться – спишут со счетов, и окажешься на помойке.

– Причём тут помойка?

– А при том! Живём, как по лезвию бритвы ходим, платину своими руками психу отдал, а судьба «дрифташтепсели подсовывает», вот и задумался.

– Пойду-ка ещё кофейку подолью, – добавил он, отводя от меня глаза.

Вот зараза, подумал я. – Да, он же там втихаря вместо кофе что-то другое, покрепче, подливает.

– Слушай дед, а с внуком не хочешь поделиться? – спросил я.

– Тоже, Володенька, кофейку захотел?

– Захотел. Только такого же, как у тебя.

Он оглянулся настороженно, понял, что раскусили. Улыбнулся.

– Тебе нельзя. Сестра, то есть, бабушка твоя ругаться будет, скажет, спаиваю внука.

– Да ладно тебе, мне уже двадцать пять лет. Бабушка меня всякого видела, а напиваться никто и не собирается. Грамм пятьдесят, если бы коньячка, за компанию с тобой.

– Так я его родимого и добавляю в кофеёк. Пристрастился в последнее время, но доктора говорят даже полезно, если в меру. Да только где она мера-то – у каждого своя. Ладно, давай кружку подолью.