Эмфирио

«Я не понимаю».

«Все очень просто! Предположим, что ты здесь, а я – в другом месте. Или я – здесь, а ты – в другом месте. Или же мы оба в других местах. Все эти три случая гораздо более вероятны, чем четвертый, заключающийся в том, что мы находимся в двух шагах друг от друга. Повторяю: поистине поразительное стечение обстоятельств! А некоторые осмеливаются утверждать, что времена чудес прошли и никогда не вернутся!»

Гил с сомнением кивнул: «Ваша история про лорда Бодбозла… мне она не очень понравилась».

«Даже так? – Холькервойд надулся. – И почему же?»

«Потому что так не бывает».

«Ага, вот оно что. И чего же, по-твоему, не бывает?»

Гил долго подыскивал слова, пытаясь выразить интуитивное, почти бессознательное убеждение. Наконец он промямлил: «Человек не может справиться с десятью гаррионами. Это всем известно».

«Так-так, – пробормотал Холькервойд в сторону, – ребенок воспринимает вещи буквально». Снова обернувшись к юному критику, кукольник сказал: «Но разве ты не хочешь, чтобы было по-другому? Разве мы не обязаны рассказывать сказки со счастливым концом? Когда ты вырастешь и узнаешь, сколько ты должен городскому управлению, в твоей жизни будет достаточно забот, усталости и скуки».

Гил понимающе кивнул: «Я думал, куклы будут поменьше. И гораздо красивее».

«А, придирчивый зритель! Разочарование. Что ж! Когда ты будешь большой, они тебе покажутся совсем маленькими».

«А ваши куклы – не краденые дети?»

Брови Холькервойда взметнулись, как хвост испуганной кошки: «Это еще почему? Что ты придумываешь? Как бы я, по-твоему, научил детей прыгать, кривляться и выкидывать всякие трюки, если дети – завзятые скептики, привередливые критики и фанатические противники условностей?»

Чтобы не показаться невежливым, Гил поспешил сменить тему разговора: «А среди зрителей есть лорд».

«Не совсем так, дружище. Маленькая барышня. Слева, во втором ряду».

Гил моргнул: «Откуда вы знаете?»

Холькервойд сделал жест, призывающий к великодушию: «Хочешь знать все мои секреты? Ладно, так и быть. Намотай себе на ус: маскарад – моя профессия. Мы, кукольники, делаем маски, мы их надеваем – кому лучше знать, что под ними скрывается? А теперь беги к отцу. Он носит тяжелую маску смирения, чтобы защитить обнаженную душу. Но под покровом маски его сотрясает скорбь. И ты познаешь скорбь – тебе предначертано!» Холькервойд приподнялся и скорчил свирепую рожу, прихлопывая протянутыми вперед руками: «Давай! Давай! Кыш отсюда!»

Гил выскочил в зрительный зал и вернулся в свое кресло. Амианте вопросительно покосился на сына, но Гил придал лицу отсутствующее выражение. Он понял, что многого еще не понимает в окружающем мире. Вспомнив слова старого кукольника, Гил вытянул шею и присмотрелся к публике с левой стороны. Действительно, во втором ряду, по соседству с добродушной женщиной средних лет, сидела маленькая девочка. Так вот, значит, какие они, барышни! Гил внимательно разглядел ее. Грациозная и хорошенькая, перед внутренним взором Гила она предстала безошибочным символом сословных – и прочих – различий. Она распространяла аромат лимонных пирожных, духов и чая из вербены… Ее непостижимые помыслы полнились волшебными тайнами… В непринужденности ее манер сквозило высокомерие. Она бросала вызов, непреодолимо привлекательный вызов.

Люстры потускнели, занавес распахнулся – началось короткое печальное представление, с точки зрения Гила служившее предупреждением кукольника Холькервойда лично ему, Гилу, хотя он и сознавал, насколько это маловероятно.

Действие разворачивалось в кукольном театре как таковом. Вообразив, что мир за пределами балаганного шатра – нескончаемый карнавал развлечений и удовольствий, один из персонажей-марионеток сбежал из театра и примкнул к стайке резвящихся детей. Некоторое время они играли, пели и паясничали, но дети скоро утомились и стали расходиться по домам. Всеми покинутый, беглец бродил по улицам, поражаясь поддельному кошмару большого города, мрачного и безысходного, и с сожалением вспоминая о родном театре, веселом и уютном. Памятуя о грозящем наказании, возвращаться в театр он не решался. Тем не менее, останавливаясь на каждом шагу и обращаясь к публике с жалобными монологами, дезертир приковылял-таки назад в театр, где коллеги-марионетки приветствовали его с опасливой сдержанностью – все знали, какая участь ему уготована. И действительно, в тот же вечер ставили традиционную драму «Эмфирио», причем беглой марионетке поручили роль главного героя. Начался «спектакль в спектакле», посвященный сказанию об Эмфирио. Под конец Эмфирио, схваченного тиранами, потащили на Голгофу. Перед казнью герой пытался выступить с речью, оправдывавшей его жизнь, но тираны не дали ему говорить, тем самым подвергнув Эмфирио глубочайшему из унижений: унижению ничтожества и безвестности. Осужденному заткнули рот грязной тряпкой абсурдных размеров. Сверкающим топором герою отрубили голову – и судьбу его разделила сбежавшая из театра марионетка.

Гил заметил, что барышня, ее компаньонка и охранники-гаррионы не дождались конца спектакля. Когда зажгли свет и побледневшие зрители безутешно уставились на занавес, ее место уже пустовало.

Гил и Амианте возвращались домой в сумерках, погруженные в свои мысли.

Гил прервал молчание: «Папа».

«Да?»

«В этой истории сбежавшую куклу, игравшую Эмфирио, казнили».

«Да».

«Но куклу, которая играла сбежавшую куклу, тоже казнили!»

«Я заметил».

«Она что, тоже сбежала?»

Амианте вздохнул, покачал головой: «Не знаю. Может быть, марионетки просто дешевы… Кстати, вся эта пьеса не имеет отношения к настоящей легенде об Эмфирио».

«А как было на самом деле?»

«Никто не знает».

«Эмфирио – он вообще был на самом деле?»

Амианте помолчал. Наконец он сказал: «История теряется во мраке времен. Даже если человека по имени Эмфирио никогда не было, существовал другой такой же человек».

Замечание отца превзошло интеллектуальные возможности Гила: «А как ты думаешь, где жил Эмфирио? Здесь, в Амброе?»

«Трудный вопрос, – нахмурившись, отозвался Амианте. – Многие пытались его решить, но безуспешно. Есть некоторые свидетельства, конечно… Если бы я был другим человеком, если бы я снова был молод, если бы я…» Амианте на закончил.

Они шли в молчании. Потом Гил спросил: «А что значит „предначертано“?»

Амианте взглянул на сына с любопытством: «Где ты слышал это слово?»

«Кукольник Холькервойд сказал, что мне предначертано».

«А, понятно. Ну что ж. Это значит, что ты не такой, как все, что у тебя, так сказать, особое предназначение. Значит, станешь незаурядным человеком, будешь способствовать знаменательным событиям».

Гил подпрыгнул от восхищения: «Значит, я буду финансонезависимым и смогу путешествовать? Вместе с тобой?»

Амианте положил ладонь Гилу на плечо: «Поживем – увидим».

Глава 3

Высокое узкое четырехэтажное строение из почерневших бревен с наличниками из коричневой плитки, служившее Амианте местом жительства и работы, обращено фасадом к Ондл-скверу, небольшой площади к северу от района Брюбен. Первый этаж занимала мастерская, где Амианте выреза́л деревянные ширмы. На втором помещались кухня, где отец и сын готовили и ели, и небольшой кабинет, превращенный Амианте в хранилище беспорядочной коллекции рукописей. На третьем этаже были спальни Амианте и Гила, а над ними находился чердак, заваленный бесполезными вещами, достаточно старыми или редкими для того, чтобы их было жалко выбрасывать.

Амианте предпочитал как можно меньше стеснять себя обязательствами. Хронически погруженный в длительные, даже тягостные размышления, он лихорадочно работал, когда начинался взрыв энергии, а потом в течение многих часов или дней притворялся, что занимается какой-нибудь деталью наброска, или вообще ничего не делал. Ширмы Амианте, искусного мастера, всегда относили к первому экспортному, а нередко и к высшему разряду «Акме», но он не отличался высокой производительностью. Поэтому талонов в доме Тарвоков постоянно не хватало. Одежда, как и любой другой товар, произведенный в Фортиноне, изготовлялась вручную и стоила дорого. Гил носил блузы и штаны, скроенные и сшитые самим Амианте – несмотря на то, что гильдии не поощряли такие «кустарные» посягательства на свои права. Изредка оставалась мелочь на сладости, но ни о каких платных развлечениях, как правило, не могло быть и речи. Каждый день баржа «Джаунди» величественно продвигалась вверх по Инцзе к Бронзену, загородному парку аттракционов, и возвращалась после наступления темноты. Для амбройских детей поездка в Бронзен была пределом мечтаний, самым радостным событием, доступным воображению. Амианте пару раз намекал на возможность такой экскурсии, но ничего из этого не получилось.

Тем не менее, Гил считал себя баловнем судьбы. Амианте не накладывал почти никаких ограничений. Большинство сверстников Гила обучались ремеслам в школе гильдии, в домашней мастерской или в мастерской родственника. Детей писарей, конторских служащих, педантов и прочих представителей профессий, требовавших развития навыков чтения и письма, натаскивали по второму и даже по третьему табелю.2 Заботливые родители отправляли отпрысков в ясли попрыгунчиков и в школу юных скакунов при храме Финуки или, по меньшей мере, учили их простым выкрутасам дома.

Амианте, по расчету или просто по рассеянности, не предъявлял к Гилу подобных требований, позволяя ему проводить время по своему усмотрению. Закончив исследование всех закоулков Брюбена, Гил отважился проникнуть за его пределы. Он подробно изучил верфи и шлюпочные цеха района Нобиле, забирался на остовы старых барж, ржавевшие на илистых отмелях Додрехтена, закусывая найденными поблизости сырыми морскими фруктами. Однажды он переплыл на Неисходный остров в устье Инцзе, где находились стеклозаводы и сталелитейные фабрики, и несколько раз переходил по мосту на мыс Переломщиков.

К югу от Брюбена, ближе к центру старого Амброя, начинались районы, во времена Имперских войн подвергавшиеся самым катастрофическим разрушениям: Ходж, Като и Хайялис-парк. Среди пустырей и руин извилисто тянулись однорядные и двойные вереницы домов, выстроенных из кирпича, собранного на развалинах. В Ходже находился общественный рынок, в Като – Финукийский храм. Обширные пространства были сплошь покрыты крошкой черного кирпича, обломками плесневеющего бетона и вонючими лужами, окруженными цветущей тиной причудливой окраски. Время от времени на пустырях попадалась импровизированная лачуга бродяги-тунеядца или нелегала.3 В Като и Вашмонте высились мрачные каркасы центральных башен, реквизированные лордами-исправителями в качестве опор для заоблачных обителей.

Как-то раз, вспомнив о героической марионетке, Гил решил проверить практическую целесообразность подвига Руделя. Он выбрал башню, принадлежавшую лорду Уолдо, владетелю Флоуэна,4 и стал забираться на нее по диагональным укосинам – до первой перекладины, до второй, до третьей, до четвертой – дальше – выше – на тридцать метров, на шестьдесят, на сто… Гил остановился, крепко схватившись за укосину, ибо высота становилась поистине устрашающей.

Некоторое время он сидел на перекладине и смотрел на панораму старого города. С башни открывался великолепный, хотя и меланхолический в своей неподвижности вид: развалины подсвечивались оттеняющими мельчайшие детали наклонными, пыльно-золотистыми лучами солнца. Гил присмотрелся к лабиринту улиц Ходжа, пытаясь отыскать Ондл-сквер… Снизу послышался грубый окрик. Гил опустил голову: у подножия башни стоял человек в кофейного цвета брюках и черном кителе с широкими фалдами – агент вашмонтского Собеса.

Гил спустился на землю и получил строгий выговор. Пришлось назвать имя и адрес.

На следующий день, рано утром, к Амианте зашел агент брюбенского Собеса Эльфред Кобол – Гил приготовился к крупным неприятностям. Неужели его увезут на реабилитацию? Но Эльфред ни словом не упомянул о проделках Гила на вашмонтской башне, ограничившись ворчливым советом быть построже с шалопаем. Амианте выслушал агента с вежливым безразличием.

Эльфред Кобол, пузатый коренастый человек с опухшей физиономией, шишковатым носом и маленькими серыми глазками, говоривший отрывисто и деловито, пользовался репутацией строгого служащего, никому не делавшего поблажек. Тем не менее, у него был немалый опыт, и он предпочитал не истолковывать Кодекс буквально. К большинству иждивенцев Эльфред относился с прохладной фамильярностью, но в присутствии Амианте Тарвока вел себя осторожно и внимательно, как если бы считал поведение Амианте непредсказуемым.

Не успел удалиться Эльфред Кобол, как явился Энг Сеш, старый придирчивый районный делегат гильдии резчиков по дереву – провести инспекцию мастерской и убедиться в том, что Амианте соблюдает уставные правила, применяя исключительно предусмотренные инструменты и разрешенные методы без использования механических приспособлений, шаблонов, автоматизированных процессов или средств серийного производства. Сеш оставался в доме больше часа, поочередно изучая каждый инструмент. В конце концов Амианте поинтересовался слегка насмешливым тоном: «Что вы надеетесь найти?»

«Ничего особенного, иж5 Амианте, ничего особенного. Смотрю, не попадется ли отпечаток струбцины или что-нибудь такое. Должен сказать, что в последнее время ваши работы отличаются необычным единообразием отделки».

«Вы предпочли бы, чтобы я сдавал недоделанный товар?» – спросил Амианте.

Если в вопросе скрывалась ирония, делегат ее не заметил: «Это противоречило бы уставу. Что ж, очень хорошо – вам известны ограничения».

Амианте вернулся к работе, делегат покинул мастерскую. По тому, как опустились плечи отца и с какой яростью он атаковал стамеску киянкой, Гил понял, что посетители довели Амианте до белого каления. В конце концов Амианте бросил инструменты, подошел к двери и выглянул наружу. Убедившись в том, что на площади никого нет, он вернулся к верстаку: «Ты понимаешь, на что намекал делегат?»

«Он считает, что ты его надуваешь».

«Что-то в этом роде. А ты знаешь, почему он так беспокоится?»

«Нет». Стараясь поддержать отца, Гил добавил: «По-моему, ему просто делать нечего».

«Ну… не совсем так. В Фортиноне мы все останемся без последнего куска хлеба, если наши товары не будут продаваться – причем мы гарантируем, что вся местная продукция изготовляется вручную. Тиражирование, формование, опрессовка – все это запрещено. Ни одно изделие не должно быть копией другого, и делегаты гильдии строго следят за соблюдением этого правила».

«А лорды? – спросил Гил. – Они в какой гильдии? Что они производят?»

Амианте поморщился, как от боли, но тут же усмехнулся: «Мы с ними разной крови. Лорды не вступают в гильдии».

«Как же они зарабатывают талоны?» – не отставал Гил.

«Очень просто, – ответил Амианте. – Когда-то, давным-давно, Фортинон опустошила жестокая многолетняя война. Весь Амброй лежал в развалинах. Приехали исправители. Они потратили огромное количество талонов на восстановление города – это называется вложением капитала. Они раскопали и починили трубопроводы системы водоснабжения. Они построили магистрали Обертренда. И так далее. А теперь мы платим за использование этих сооружений».

«Гмм… – почесал в затылке Гил. – Я думал, мы получаем воду, энергию и все такое бесплатно, от Собеса».

«Ничто не делается бесплатно, – возразил Амианте. – Даже если человек крадет, рано или поздно ему приходится платить, так или иначе. Так устроен этот мир. Лордам причитается часть наших доходов – точнее говоря, налог в размере одного и восемнадцати сотых процента».

Гил задумался: «А это много?»

«Надо полагать, достаточно, – сухо отозвался Амианте. – В Фортиноне три миллиона иждивенцев и примерно двести лордов – шестьсот, если считать барынь и барчуков…» Амианте выпятил нижнюю губу и принялся теребить ее пальцем: «Любопытный получается расклад… На каждого лорда и барчука приходятся пять тысяч иждивенцев. Каждый иждивенец отдает один и восемнадцать сотых… для круглого счета, скажем, один процент. Значит, каждый лорд пользуется доходом пятидесяти иждивенцев». По-видимому, результаты расчета привели Амианте в некоторое замешательство: «Хотел бы я знать, на что они тратят такую уйму денег? Даже при самом роскошном образе жизни… Что ж, в конце концов это не наше дело. Я плачу налоги – и ладно. Хотя, действительно, тут что-то не сходится… Никакие новые проекты они не финансируют. Благотворительностью тоже не занимаются. В свое время, будучи корреспондентом, я мог бы навести справки, но так и не удосужился…»

«Ты был корреспондентом? – Гил услышал новое слово. – Что это значит?»

«Ничего особенного. Когда-то в молодости я занимал такую должность. Дела давно минувших дней. Что было, то прошло».

«А лордом ты не был?»

Амианте рассмеялся: «Нет, конечно! Разве я похож на лорда?»

Гил подверг внешность отца критическому рассмотрению: «По-моему, не очень. Как становятся лордами?»

«Лордами не становятся, лордами родятся».

«Но… Рудель и Марельвия, в кукольном театре – ведь они получили энергетические феоды, значит стали лордами?»

«На самом деле нет. Случалось, что нелегалы – а иногда и отчаявшиеся иждивенцы – похищали лордов, заставляя их уступать феоды и большие суммы денег. Похитители становились финансово независимыми и могли величать себя лордами, но им никогда не позволяли породниться с настоящими исправителями. В конце концов лорды заказали у дамарян – тех самых, что разводят марионеток – охранников-гаррионов, и теперь похищений почти не бывает. Кроме того, лорды договорились больше не выплачивать выкуп похитителям, несмотря ни на что. Поэтому иждивенец или нелегал не может стать лордом, даже если у него возникнет такое желание».

«А если бы лорд Бодбозл женился на Марельвии, разве она не стала бы барыней? А их дети разве не стали бы барчуками?»

Амианте, вернувшийся было к работе, снова отложил инструменты и помолчал, тщательно выбирая слова: «Лорды часто заводят любовниц – подруг – из среды иждивенцев. Но они внимательно следят за тем, чтобы от таких подруг у них не было детей. Надо полагать, лорды очень заботятся о чистоте расы и не допускают никакого смешения сословий».

Тень легла на янтарные круглые просветы выходной двери. Дверь распахнулась, вошел Эльфред Кобол. Грозно насупившись, агент службы соцобеспечения встал посреди мастерской и воззрился на Гила – у того душа ушла в пятки. Эльфред повернулся к Амианте: «Мне только что передали полуденный меморандум. В него внесена – красными чернилами! – запись, относящаяся к вашему сыну. Гил неправомочно находился на территории частного владения, подвергая себя и других неоправданному риску. Задержание произвел агент вашмонтского Собеса, совершавший обход квартала 12Б. Агент сообщает, что Гил забрался на опорные брусья башни лорда Уолдо Флоуэна, поднявшись на опасную, недозволенную высоту. Тем самым он не только нарушил права лорда Уолдо, но и создал угрозу финансовой ответственности за госпитализацию, способной обременить население брюбенского и вашмонтского районов».

Стряхнув опилки с передника, Амианте надул щеки, выдохнул: «Да-да. Он у меня резвый шалопай».

«Чересчур резвый! По сути дела, бестолковый и непутевый! Слоняется без присмотра днем и ночью. Сколько раз я замечал, как он плетется домой после наступления темноты, промокший под дождем до нитки! Рыщет по городу, как воришка – и ничему не учится, только безобразничает! Серьезно подозреваю, что эта „резвость“, как вы изволили выразиться, до добра не доведет. Неужели вас не беспокоит будущее вашего сына?»

«Торопиться некуда, – беззаботно отозвался Амианте. – У него все впереди».

«Жизнь человеческая коротка. Давно пора приступить к профессиональной подготовке. Надо полагать, вы хотите, чтобы он стал резчиком по дереву?»

Амианте пожал плечами: «Профессия как профессия. Ничем не хуже других».

«В таком случае начинайте обучение. Или вы предпочитаете, чтобы он посещал училище гильдии?»

Амианте поскоблил лезвием стамески ноготь большого пальца и неприветливо спросил: «Зачем отнимать у человека невинные радости детства? В свое время у него будет достаточно забот и тягот».

Эльфред Кобол собрался было что-то заметить, но вместо этого издал неопределенный звук – то ли хмыкнул, то ли прочистил горло – после чего деловито осведомился: «Еще один вопрос. Почему Гил не принимает участие в добровольных храмовых упражнениях?»

Амианте положил стамеску на верстак и скорчил глуповатую гримасу, всем своим видом изображая недоумение: «По этому поводу ничего не могу сказать. Я его не спрашивал».

«Вы учите его выкрутасам дома?»

«Э… нет. Я и сам, надо заметить, прыгун неважнецкий».

«Гм. Вам следовало бы поощрять в нем интерес к общепринятым обрядам, независимо от личных предпочтений».

Амианте поднял глаза к потолку, после чего взял стамеску и с ожесточением атаковал панель ароматического арзака, только что закрепленную на верстаке. Рисунок резьбы он уже нанес карандашом – в роще раскидистых деревьев длинноволосые девы убегали от сатира. Цветными мелками Амианте разметил сквозные вырезы и примерную глубину рельефа. Пользуясь металлической линейкой как опорной направляющей для большого пальца, мастер принялся выбирать дерево стамеской.

Любопытствуя, Эльфред подошел поближе: «Роскошный щит! Что это за дерево? Кодилья? Болигам? Или что-нибудь из твердолиственных пород – с Южного континента?»

«Арзак из горных лесов за Пергой».

«Арзак! Никогда бы не подумал, что из арзака можно кроить щиты таких размеров! У него и ствол-то, как правило, не шире метра».

«Я тщательно выбираю деревья, – терпеливо пояснил Амианте. – Лесничие пилят хлысты на двухметровые бревна. Я арендую чан на красильной фабрике. Бревна вымачивают в растворе в течение двух лет. Я обдираю кору, после чего делаю двухдюймовый продольный разрез по всей длине – глубиной слоев тридцать. Наружная часть пропитанного ствола, два дюйма толщиной, отделяется от внутренней по окружности – разворачивается изогнутый щит двухметровой высоты, шириной два-три метра. Щит распрямляется под прессом. Потом, после сушки, я выравниваю поверхности с обеих сторон».

«Хм. Вы сами отделяете наружные слои от внутренних?»

«Да».

«И плотницкая гильдия не возражает?»

Амианте пожал плечами: «Они не умеют это делать – или не желают. У меня нет выбора. Даже если бы я хотел, чтобы у меня был выбор». Последнюю фразу он пробормотал себе под нос.

«Если бы каждый из нас делал, что хотел, мы жили бы в дикости, как вирваны», – строго заметил Эльфред Кобол.

«Возможно». Амианте продолжал строгать душистый арзак. Эльфред Кобол подобрал завиток стружки, понюхал его: «Чем это пахнет? Деревом или химикатами?»

«И тем, и другим. У свежего арзака едковатый аромат, отдает перцем».

Агент Собеса вздохнул: «Хорошо было бы поставить в спальне такую ширму… Но моего пособия едва хватает на жизнь. У вас, случайно, нет бракованных панелей, с которыми не жалко было бы расстаться?»

Амианте устремил в пространство ничего не выражающий взгляд: «Поговорите с владетелями Буамарка. Они забирают все ширмы. Бракованные сжигают, панели второго разряда пылятся под замком на складах. Ширмы высшего и первого разрядов экспортируют. По крайней мере, я так думаю – меня никто не спрашивает. Если бы я сам рекламировал свой товар, у нас было бы гораздо больше талонов».

«Необходимо поддерживать репутацию! – назидательно произнес Эльфред Кобол. – На далеких планетах клеймо „сделано в Амброе“ равнозначно сертификату ручной работы непревзойденного качества».

«Приятно знать, что моя работа вызывает восхищение ценителей, – кивнул Амианте. – Тем более удивительно, что за нее платят сущие гроши».

«Чего вы хотите? Чтобы рынок был завален низкопробными имитациями?»

«А почему бы и нет? – спросил Амианте, продолжая налегать на стамеску. – Изделия высшего и первого сортов выгодно выделялись бы на фоне массовой продукции».

Эльфред Кобол неодобрительно покачал головой: «Коммерция – не такое простое дело». Понаблюдав за работой Амианте еще пару минут, агент Собеса прикоснулся пальцем к металлической линейке: «Лучше не показывайте делегату гильдии, что пользуетесь направляющим устройством. Он устроит вам разнос в районном комитете – за дублирование».

Подняв голову, Амианте обернулся к агенту с некоторым удивлением: «Никаким дублированием я не занимаюсь».

«Линейка, служащая упором большому пальцу, позволяет многократно вынимать материал с одной и той же глубины, продвигаясь в том или ином направлении – то есть дублировать операцию обработки».

«Вот еще! – проворчал Амианте. – Нашли к чему придраться! Просто чепуха какая-то».

«Дружеское предупреждение, не более того», – обронил Эльфред Кобол. Агент покосился на Гила: «Твой отец – искусный мастер, парнишка, но какой-то он у тебя… рассеянный, что ли, не от мира сего. А тебе я посоветовал бы взяться за ум. Сколько можно слоняться без дела, шататься по городу день и ночь напролет? Займись ремеслом. Учись резать по дереву – или чему-нибудь другому. Если хочешь, совет гильдий подыщет тебе место в каком-нибудь цеху, где не хватает подмастерьев. По-моему, однако, тебе лучше всего было бы пойти по стопам отца. Амианте тебя многому научит». Эльфред Кобол бросил мимолетный взгляд на металлическую линейку, но тут же снова обратился к Гилу: «И еще одно: тебе уже пора посещать Храм. Там тебе объяснят основные догмы, научат простейшим прыжкам – все это не так уж сложно. А безделье до добра не доведет – того и гляди, кончишь свои дни бродягой или нелегалом!»