Восемь розовых слонов

– Вы собираетесь излечить ее от сумасшествия? Простите, я, наверное, не так выразился…

– Вы выразились ужасно. Женщина не сумасшедшая. С ней можно и нужно работать. Как сказал отец-создатель, видимая причина психического заболевания не есть истинная причина. Это лишь вершина айсберга, чье основание уходит в неведомую глубину. Будем искать. Пока мы занимаемся сбором динамического аналитического материала: факты жизни, оценки, сновидения, фантазии, анализ ее представления о собственной болезни.

– Отличная компания подобралась, – похвалил я, – Сущая поэзия: «Приходите на прием – и посмертно, и живьем, и в бесформенной фуражке, и в смирительной рубашке». Весь набор жизненных благ: загс, похоронное бюро, комната с белым потолком и даже свой «Достоевский». Разве не символично?

– Скорее, симптоматично, – проворчал Краузе.

– И каковы итоги, Александр Петрович? Проникли в преисподнюю психики своих клиентов? Кого из теплой компании подозреваете в приверженности эпистолярному жанру?

– Никого.

– А я бы присмотрелся к последней даме, боевому офицеру и не сбрасывал бы со счетов мисс Марпл. А также всех остальных, поскольку жизнь – абсурд, а душа – потемки.

Моя ремарка не подняла доктору настроение. Он погружался в трясину. Неужели интуиция ему что-то подсказывала?

– Позвольте несколько дилетантских советов, Александр Петрович. Первое: не берите в этом месяце новых клиентов. Всех денег не заработаете. Второе: существует слово в русском языке: полиция. Не бог весть что, но лучше, чем ничего. Разве Кобзарь не окажет вам услугу? Вспомните, сколько услуг оказали ему ВЫ.

– Полиция исключается, – отвернувшись, пробормотал Краузе, – ПОКА, во всяком случае. Мы же не хотим выставлять себя на посмешище?

– Воля ваша, – пожал я плечами, – Тогда не побрезгуйте третьим советом. Купите восемь фарфоровых слоников, расставьте их на большом блюде и убирайте по одному после каждого убийства. Это будет стильно.

Предчувствия катастрофы долбились в дверь. Дело было ночью, но я набрался храбрости и позвонил майору Кобзарю.

– Доброй ночи, Павел Викторович. Как себя чувствуют наши криминальные новости?

– О, нет, – простонал отдыхающий после трудного дня майор, – Сегодня и без вас понедельник…

– Уже вторник, – поправил я, – Просьба не подумать, что у нас с доктором Краузе отказали все приборы. Он не в курсе, что я вам звоню, а если узнает, то выгонит с работы.

– Послушайте, Дмитрий Сергеевич, давайте завтра. Я ежедневно в дерьме, а тут еще жена довела кота до инсульта, нужно срочно везти в ветклинику посреди ночи…

– В вашем дерьме не так уж плохо, – подметил я, – В противном случае, вы бы работали в другой организации. Кот оклемается – кошачьи, они живучие. Мне кажется, дело серьезное. Мы же не хотим потерять доктора Краузе? Кто тогда будет вам искать маньяков и шедевры современной живописи?

Он слушал меня со скепсисом. А когда я закончил, неласково осведомился:

– Что вы там курите? Послушайте, я опаздываю. И что ужасного случилось с точки зрения российских законов? Чья-то неудачная шутка?

– Давайте рассуждать с точки зрения здравого смысла, – упорствовал я, – Опоздать еще успеете. Здравый смысл подсказывает, что интуиция подводит редко. А шутка, если это шутка, выглядит зловеще. Не пришлось бы локти кусать, Павел Викторович. Вам не предлагается самому собирать информацию. Для этого существуют специально обученные люди. Сейчас я пришлю вам на электронку данные клиентов. Не вздумайте связываться с Краузе – я действую на свой страх и риск.

– Вы считаете, мы живем в полицейском государстве, где власть имеет досье на каждого гражданина? – возмутился Кобзарь.

Я даже не нашелся, что ответить.

Вторник проволокся в какой-то сизой хмари. За окном буйствовала непогода, а синоптики упорно твердили, что сегодня будет ясно и тепло. Доктор Краузе меня не вызывал. О том, что он жив, сообщал бизоний рык, адресованный несчастной Тамаре Михайловне. Весь день я пробыл в виртуальном мире, переваривая новости – «популярные» и узко-профильные. К вечеру разболелась голова. В психическую клинику с острым аффективным расстройством доставлен доктор медицинских наук Быстрицкий Ю.Е. – крупное светило в области психотерапии. Случай тяжелый, уверяет лечащий врач, и есть подозрение на постороннее вмешательство, в том числе, медикаментозное. Доктор Быстрицкий много работал, но проблем с психикой не имел – по крайней мере, визуально. Полиция не уверена, что должна это курировать: лечение сумасшедших – дело рук самих сумасшедших. Новость могла бы не зацепить, не будь доктор Быстрицкий супервизором доктора Краузе. Доктор посещал Быстрицкого раз в квартал. Последний случай был в начале августа, после чего доктор Краузе в приподнятом настроении отправился на занятия йогой и подвернул ногу. О неприятности с супервизором Краузе должен знать. Дополнительная причина для фрустрации…

Еще две новости усилили тревогу. На железнодорожных путях обнаружено тело психоаналитика – при жизни он имел скромную практику в офисе рядом с метро «Измайловская», звезд с неба не хватал (в отличие от некоторых). Похоже на самоубийство, но точно неизвестно, полиция хранит молчание. Еще один труп последователя доктора Фрейда найден в районе Нагорного бульвара. Видимых повреждений на теле 37-летнего мужчины нет, умер в конвульсиях и судорогах. На сердечную атаку не похоже. Эксперты склоняются к мысли об убийстве – например, укол отравляющего вещества, но вскрытие пока не проводилос…

Вечером майор Кобзарь завалил меня ворохом электронной макулатуры. Пациенты доктора Краузе проверялись по линии МВД. Копии водительских прав, паспортных страниц – постные лица фигурантов взирали с экрана. Четверо мужчин, четыре женщины. Директор похоронного агентства, похожий на упитанного барсука, прятал маленькие глазки в черепных впадинах. Такое ощущение, что ему предъявили обвинение в производстве и распространении порнографии, после чего сделали снимок. Худощавый офицер российской армии – на левой щеке выделялся шрам, плавные залысины окружали угловатую макушку. Инженер с прической-ежиком и правильным лицом – на такого, безусловно, западают женщины… и некоторые мужчины. Удачливый писатель с выпуклыми татарскими скулами, неряшливой чернявой копной волос и смеющимися, но какими-то мутными глазами…

В женские лица я всматривался особо тщательно. В глазах Оксаны Чернорецкой, бывшей пациентки скорбного дома, застыло бесконечное одиночество. У нее было хорошее овальное лицо, глубокие носогубные складки обрамляли пухлые губы. Новоиспеченная супруга Рита Туманович производила впечатление какой-то недокормленной. Брюнетка с длинной челкой до бровей, тонким носом, тонкими губами. Вкрадчиво улыбалась фотографу пожилая Римма Марковна – сухощавая, с острым треугольным подбородком и завитыми крашеными волосами. Софья Моретти, директор дворца бракосочетаний, не была эталоном красоты. Жесткие волосы собраны в пучок, голова приплюснута, уши стыдливо прижаты к вискам, чересчур большой рот. Но каким-то магнетизмом дама обладала – я долго не мог оторвать от нее глаз, всматривался в грубые черты, в застывший «арийский» взгляд…

И что любопытно, к каждому фигуранту имелись претензии по линии МВД. У инженера Арнгольта вскрылась крупная финансовая недостача, трясли всех. Фигуранта трижды допрашивали, в итоге сжалились и внесли в категорию «свидетель». Рита Туманович лично ни в чем замечена, но ее свежеиспеченный супруг однажды попадал в поле зрение правоохранителей – по подозрению в распространении наркотиков. Это было четыре года назад, сейчас он обладал лицензией на частный извоз и вел добропорядочный образ жизни. По крайней мере, не попадался. Матери Оксаны Чернорецкой четверть века назад было предъявлено обвинение в убийстве собственного мужа – отца Оксаны. Женщина не запиралась, убила и правильно сделала, прошла обследование в психлечебнице, задержалась там на пару лет и была отпущена на волю. Проблемы с головой – приятная традиция в чинном семействе… Писатель Рахметов грешил по молодости – кража книг из районных библиотек, похищение импортной печатной машинки из приемной деканата, манипуляции на оптовом книжном рынке в девяностые, едва не завершившиеся посадкой. Понятно, почему он стал писателем. Майору Корнилову три года назад инкриминировали изнасилование несовершеннолетней абхазской девушки по ходу несения службы в миротворческом подразделении. Разгневанные родственники бились грудью в ворота части, но быстро выяснилось, что девушка не в претензии, лично ей преступление понравилось, и сажать такого бравого офицера в сложное время – занятие расточительное.

Одутловатому господину Баеву восемь лет назад… я чуть не икнул! – предъявляли обвинение в распространении детской порнографии. Возможно, не было распространения, да и не вязался образ «гробовщика» со столь порочным занятием. Заявление написала жена – отнюдь не образец верности и добродетели, она же забрала обратно, но жизнь человеку подпортила. Достопочтенная Римма Марковна до выхода на пенсию трудилась бухгалтером в крупном столичном универмаге и едва не пошла по делу казнокрадов. Вовремя выяснилось, что она ни в чем не виновата, в отличие от всех тех, кто ее окружал. Софья Моретти чуть не села в конце девяностых – за избиение женщины на квартире у последней. История была отвратительная, связанная с лесбийским треугольником, но виновная сторона откупилась. Потерпевшая не настаивала на возбуждении уголовного дела, видимо, не хотела размахивать грязным бельем…

Дама, завершившая список, в среду явилась на прием. Камера, установленная над дверью в гостиную, работала. Из чего явствовало, что оставаться тет-а-тет с клиенткой доктор Краузе побаивался. Впрочем, звук не шел. Я таращился в монитор на втором этаже и окуривал комнату. Дама была ощутимо в теле, особенно в части бюста, но назвать ее толстой было бы неправильно. Имелась в ней грация. Она одевалась неброско, немарко, хотя и не сказать, что дешево. Длинная юбка, строгий жакет, жесткие волосы спускались на плечи. Сессия продолжалась пятьдесят минут. Я видел в кадре лежащую на кушетке женщину, а в левом верхнем углу – размытый лик психоаналитика. Он постукивал карандашом по блокноту, поглядывал на часы. Посетительница что-то говорила, хмурилась – она не видела ни камеры, ни доктора. Постепенно лицо ее мрачнело, нещипаные брови сдвигались. Потом она села, продолжала говорить, не глядя на Краузе. Карандаш застыл, мутное око аналитика обрело осмысленность. Он явно насторожился. Продолжения не последовало. Доктор Краузе изобразил непереводимую гримасу, покосился на камеру, сунул руку под стол, и экран погас. Я пожал плечами и перебрался в Интернет.

К окончанию сессии я был на посту – в полумраке галереи второго этажа. Софья Моретти вышла из гостиной, виляя крепкими бедрами. Покосилась в черноту пролета (почему у всех такая отвратительная привычка?), направилась к двери, помахивая сумкой. Доктор Краузе ее не провожал – обычно он это делает, а потом бежит в закуток за дверью мыть руки. Хлопнула входная дверь – царица актов гражданского состояния удалилась. Я почувствовал какое-то неудобство. Скатился вниз, злорадно отмечая, что ступени начинают поскрипывать (доктор Краузе панически ненавидел скрип), стукнул в дверь из мутного стекла. Доктор молчал. Неудобство усилилось. Я распахнул дверь. Внутри никого не было. Холодок побежал по пояснице. Я вошел на цыпочках, осмотрелся. Скалился со стены абстрактный уродец, слизанный с шедевра Мунка. На стеклянном столике валялся блокнот, под столом – карандаш. Дверца бара была распахнута, внутри наблюдались разрушения. Я был уже порядком взвинчен. Вертел головой и обнаружил за шторой в глубине помещения утопленную в нишу дверь. Там я никогда не бывал и понятия не имел, что за дверью. С колотящимся сердцем я ворвался в плотно зашторенную комнатку. Помещение предназначалось для релаксации после изматывающих трудов. Неброский ковер, приглушенные тона, тумбочка с настольной «кремлевской» лампой, софа, крытая ворсистым покрывалом с абстрактной вязью. На тумбочке красовалась непочатая бутылка водки и граненый стакан (из стратегических запасов). Доктор Краузе в позе мертвеца, готового к захоронению, лежал на софе. Пятки вместе, носки врозь, руки скрещены на груди, глаза закрыты. В первое мгновение я так и подумал! Бросился к нему, он приоткрыл один глаз и недовольно проворчал:

– Война началась, Дмитрий Сергеевич?

– Да чтоб вас! – взорвался я, – Как не стыдно, Александр Петрович! Я решил, что вы скончались…

– Имелись основания для паники? – он принял сидячее положение и удивленно уставился на стакан – не погорячился ли?

– Обычно вы провожаете клиентов.

– Это хорошо, что вы беспокоитесь. Но плохо, что мешаете работать, – он не сорвался на крик, не то крикунов в этой конуре стало бы двое, – Я спросил у клиентки, не затруднит ли ее самостоятельно дойти до двери – она ответила, что не видит в этом проблем.

– Что-то случилось? Вы так быстро выключили запись, можно подумать, я могу читать по губам.

– Не знаю, – буркнул он, – Все мы где-то параноики… Помните текст анонимного послания? Упоминались неприятности, которые будут происходить с моими клиентами… – он замолчал, собираясь с мыслями.

– Развивайте мысль.

– О, как я ненавижу все сознательное… Реальная жизнь постоянно вторгается в работу. Мы проводили сеанс, она хмурилась и мрачнела – я сразу догадался, что у Моретти неприятности. Потом она рассказала, что на женщину, с которой она проживает, напали в подъезде вчера вечером. Бедняжка возвращалась с работы. Отобрали сумку с документами и деньгами, ударили затылком о стену и скрылись. Нападавшего она не видела – было темно. Вызвали скорую – женщине обработали рану на голове, и всю ночь она отвратительно себя чувствовала. В полицию дамы не обращались…

– Естественно, зачем дополнительная головная боль? В полицию без крайней нужды обращаться не стоит. Подумаешь, деньги и документы. Вы считаете, это не случайно? Как-то натянуто. Грабят везде – это вроде беспроигрышной лотереи.

– Но все равно неприятно, – вздохнул Краузе и зачем-то перевернул стакан донышком вверх – вроде как хватит, – Послушайте, вам больше заняться нечем? Человек расслабляется, зачем вы явились?

– Ах, простите, – извинился я, – Сожалею, что пекусь о вашей безопасности. Вы, кстати, в курсе про Моретти? Тринадцать лет назад она так разукрасила соперницу, что от несчастной остались только рожки, да ножки. Страстная натура, знаете ли.

– Вы наводите справки о моих клиентах? – прищурился Краузе, – Не припомню, чтобы отдавал такое распоряжение. Что вы позволяете себе, Дмитрий Сергеевич?

– Ах, простите еще раз, – я склонился в учтивом поклоне, – Впрочем, не припомню, чтобы в уставе нашей организации значился запрет на сбор общедоступной информации.

Я распахнул дверь, чтобы гордо удалиться… и чуть не поседел, когда из мрака выплыла и чуть не протаранила меня очередная особа женского пола – стройная, привлекательная, а, главное, несовершеннолетняя. Фото этого непорочного создания с золотистыми волосами стояло в рамочке в апартаментах Краузе.

– Господи, Алиса Александровна… – промямлил я, – Пугать вы уже научились. Дальше можно не учиться…

– Чем это вы тут занимаетесь? – дочь психоаналитика оттеснила меня и всунула нос в каморку. Скептически уставилась на ноги доктора (голову она не видела), бутылку водки, перевернутый стакан.

– Скажу как есть. Ваш папенька решает вопрос – стоит ли ему обращаться к своему психиатру.

– Думаю, пора, – допустила девчонка, – Он опять забыл, что сегодня наше время.

– Детка моя… – захрипел Краузе, слетая с кушетки, – Я вовсе не забыл, просто вылетело из головы…

Посмеиваясь, я поднялся на второй этаж. Толкнул свою дверь… и чуть вторично не поседел, обнаружив в кресле женщину, как две капли воды, похожую на дочь психоаналитика, только в два с лишним раза старше. Она сидела, покачиваясь, и обнимала коленку.

– Элеонора! – всплеснул я руками, – Ну, и семейка у вас! За последние четыре минуты вы все втроем сумели меня напугать! Вы не ошиблись дверью?

– Какой вы пугливый, Дмитрий Сергеевич, – кокетливо заметила «бывшая» Краузе. По моему глубокому убеждению, развод был едва ли не единственным разумным поступком в жизни доктора. Непонятно, зачем он на ней женился, – Я гуляла по дому, зашла к вам, потому что у вас было не заперто, вы не рады?

– Нет, – покачал я головой.

– Плохо, – вздохнула Элеонора, – А что я должна сделать, чтобы вы обрадовались?

– Уйти.

Она прыснула.

– А то напишите докладную Александру Петровичу, понимаю. Что вы, Дмитрий Сергеевич, я не собиралась вас соблазнять, – дама сладко потянулась, хрустнув стареющими суставами, – Вы не могли бы напомнить Александру Петровичу, что его задолженность по алиментам становится просто неприличной? Не могу же я терпеть два месяца, пока закончится этот мертвый сезон? Только не говорите, что вы перешли на капусту. В октябре я должна свозить Алису в Прагу, а встретить католическое Рождество где-нибудь поближе к Майами. Мне не кажется, что занятия с Алисой могут окупить его задолженности. Порадеете за нас, Дмитрий Сергеевич?

– Элеонора, – взмолился я, – я готов радеть за что угодно, лишь бы вы закрыли дверь с обратной стороны.

Я знал две вещи, которые не буду делать даже под угрозой повешения на рее: есть вареный лук и заниматься сексом с Элеонорой. Интересно, настанет тот день, когда доктор Краузе перестанет пускать эту вредоносную особу на свой порог? Она смеялась мне в глаза, я не стал дожидаться, пока она уйдет – сам ушел. И, наверное, впервые повысил голос на Тамару Михайловну: почему по дому бродят посторонние? Как она могла пустить эту особу на второй этаж?!

– Не могу поверить, Дмитрий Сергеевич… – домработница сделала большие глаза, – Вы почти кричите на меня. Скоро вы начнете копировать повадки доктора Краузе, а потом станете таким же тираном, как он…

– Исключено, – отрезал я. Щеки запылали, – Прошу простить, Тамара Михайловна. И все же постарайтесь иногда вспоминать, что мы живем не в месте общего пользования.

Рыча от злости, я дождался на кухне, пока мать и дитя удалятся, а когда выглянул в холл, обнаружил, что домработница впускает двоих. На сеанс прибыла Рита Туманович. Сопровождал ее муж, когда-то проходивший по делу о наркотиках. Субтильную брюнетку с большими глазами и прической «каре» все еще потряхивало. Ее обнимал за плечи невысокий парень, недобро стрелял глазами.

– Батюшки, на вас лица нет, – ахнула Тамара Михайловна.

– Что-то случилось? – выбрался из гостиной настороженный доктор Краузе.

– Какой ужас… – приложила руку к кофточке брюнетка, – Мы чуть не попали в аварию… вернее, попали. Господи, я так испугалась…

– Слов просто нет, – процедил парень, – На повороте с Пречистенки какой-то охломон на сером «жульмане» подрезал нас на полной скорости. Даже не остановился, гад… – парень с трудом сдерживался, чтобы не выругаться, – Мы и номер не запомнили… Рита чуть панель не снесла, хорошо, пристегнута была… – он судорожно стиснул девушке плечо – она ойкнула от боли.

– Вам в больницу надо, а не на сеанс… – подметила Тамара Михайловна и осеклась, перехватив тяжелый взгляд психоаналитика.

– Ничего, надеюсь, серьезного? – хмуро осведомился Краузе.

– Живы, не помрем, – парень криво усмехнулся, – Бордюр не пострадал, других не зацепило, новый бампер… ерунда, 15 тысяч на барахолке. Дьявол, как это некстати… Да нет, доктор, все в порядке, просто испугались. Я предложил Рите съездить к врачу, а она ни в какую.

– В порядке я, – отмахнулась Рита, – Но какой же, право, идиот… Ладно доктор, об этом мы тоже поговорим, – Рита судорожно улыбнулась, – Давайте начинать? А Артем подождет меня, можно?

Я перехватил угрюмый взгляд Краузе, обращенный в черноту лестничного марша. Он пропустил посетительницу, вошел следом. Прогнулся стул в закутке – молодой человек пристроился и замер. Какова, интересно, вероятность, что мы столкнулись с нагромождением случайностей?

Ночью со среды на четверг в доме номер восемь по Аркадному переулку было тихо. Доктор Краузе не подавал признаков жизни. Я отведал на кухне приготовленные Тамарой Михайловной деликатесы, поблагодарил.

– Спасибо тем, кто ел, – отозвалась женщина, – Готовить каждый может. А вот Александр Петрович объявил голодовку. Заперся у себя наверху и только огрызается, когда я напоминаю про еду. Не стучитесь к нему, он сегодня не в духе. Может, утром встанет с той ноги… Вы не знаете, что с ним случилось? Вы тоже поменяли цвет, Дмитрий Сергеевич. Поругались? Подложить еще гребешков?

Наутро я обнаружил, что все ограничения с просмотра аналитических сессий сняты, и я могу в прекрасном качестве наслаждаться работой доктора. Краузе явно боялся – а страх за собственную жизнь посильнее этики. Я не отходил от монитора – подтащил к нему кушетку, столик, обложился легкими закусками и безалкогольными напитками. Среда для доктора Краузе оказалась плотным днем. Если во вторник он принял двух посетителей, не считая «бесплатной» дочери, то в среду они тянулись непрерывным потоком. Все шесть. Менялись лица, голоса, фигуры речи, константой оставался лишь каменный лик психоаналитика и постукивающий по блокноту карандаш. Доктор Краузе молчал, выявляя взаимосвязи между ассоциациями. Иногда вставлял упреждающие замечания – такова уж манера у психоаналитиков: короткими репликами предвосхищать высказывания больного, чтобы у того сложилось впечатление, что врач его понимает. В эмоциональное состояние посетителей я не вникал – не мое дело. Из болтовни пациентов выделял главное, наиболее волнующее. Это сделать было несложно. У всех в последнее время что-то случилось! Они стремились выговориться, жаловались… и, похоже, сбывались мрачные прогнозы.

– … Это было во вторник, доктор, позавчера вечером… – подавленно вещал похожий на ковбоя из прерий инженер Арнгольт, – Каждый день, возвращаясь с работы, миную подворотню, и никогда ничего не случалось… Я был на работе, а не там, где вы подумали, в тот бар я уже неделю не захожу… Просто накопилось много дел в офисе… Догнали сзади, плеснули что-то едкое в лицо, голова закружилась, руки онемели, все поплыло. Меня обыскивали… дома выяснилось, что взяли только деньги… Не били, обчистили и оставили в покое. Я добрел до подъезда, стою, а позвонить в квартиру не могу, руки не слушаются, калека, блин, Милосская… Хорошо, сосед догнал, помог подняться… Жена засуетилась, позвонила в полицию, но куда там… Как услышали, что я не видел преступников, обрадовались – всего доброго, говорят. Ну, что ж, доктор, тоже психокоррекция, – инженер вымучил гримасу, – Едва отошел, такая злость взяла, кулаки зачесались… – пациент глубоко вздохнул, повернулся к врачу, – Ладно, забудьте, доктор, продолжаем решать нашу волнующую проблему. Сегодня вы в какой ипостаси – «друг», «собеседник», «маг-кудесник»? Клянусь, уже несколько дней не заходил в бар к Алексею. Все нервы эта сила воли вымотала…

– Вы призывали меня, доктор, смотреть на мир сквозь темные очки, – бормотал похожий на бобра директор похоронного агентства Баев, – Не волноваться, расслабиться, не принимать близко к сердцу… Я и сам понимаю, ведь на работе приходится постоянно сдерживаться, говорить полушепотом, если улыбаться – то с грустью. Но как, доктор? Наполеон скончался вечером в понедельник… Нет, поймите неправильно, в психушку не спешу, – Баев сочно покраснел, – К смерти привычен, но когда умирает любимая собака, которой еще трех лет не исполнилось… Я так любил Наполеона… – глаза клиента покраснели, скорбь была не наигранной, – У меня ведь не было никого, кроме этого бульдога… В воскресенье мы с ним гуляли, я отпустил с поводка, он никогда на людей не бросался, дети его любили… Я сидел на лавочке, читал новости в телефоне – вечер был без осадков… Наполеон убежал в гаражи, я не волновался, он всегда возвращается… Было ощущение, что его кто-то подманил… Он долго отсутствовал, пошел искать, а Наполеон лежит за кустами, только лапы дрожат, и пена из пасти… Пока довез до собачьей больницы, он уже умер… Медики сказали, что почки, а может, съел чего… Он же не человек, вскрытие не проводили… Зачем кому-то травить моего Наполеона?

– Так точно, доктор, – усмехался в небритые уста бывший военнослужащий Корнилов – тип с синеватой кожей и тиком под правым глазом, – Живем, не тужим, какие проблемы у простого охранника ЗАО «Импульс»? Как в оперетте: все хорошо, прекрасная маркиза, за исключением пустяка… Гараж сгорел вчера вечером, а вместе с гаражом – старая «шестерка»… Бес с ней, с «шестеркой», она в последние полгода даже вид не делала, что умеет ездить. Хорошо, картошка в подполе не сгорела, я ее с базара привез. Ну, ничего, зарплата хорошая, плюс пенсия – просто фантастическая пенсия… куплю новую машину, давно пора, а гараж все равно не нужен, он в получасе ходьбы… Как произошло, говорите? Давайте уж все вопросы, доктор – списком. Позвонил сосед по гаражу, сказал, что горит, и даже пожарных вызвал – спасибо доброму человеку. Пока доехали, тушить уже было нечего, головешки залили – и на том спасибо. Участковый пришел, снял фуражку, спросил, как я дошел до такой жизни… – самоиронии бывшему офицеру хватало.