Потерянная

Рой мыслей, как назло неподвижно замер и тихо наблюдает за бессильными попытками найти спасение.

Едва додумала, как за дверью послышались легкие шаги, я растопырила уши и вслушалась, шевеля острыми кончиками. По ним прокатилась легкая дрожь, кожа покрылась мурашками.

Дверь тихонько отворилась, на ступеньки опустилась маленькая ножка в сапоге, затем показалось хрупкое тельце. Маленькая девочка с золотистыми косичками прокралась вниз и замерла у стены, засунув в рот пальцы. Огромные голубые глаза с интересом уставились на меня.

Мы несколько секунд таращились друг на друга. Она не проявляла агрессии, и я решила поговорить – дети должны быть сговорчивей взрослых.

– Привет, малявочка, – сказала я тихо. – Тебя как зовут?

Голос прозвучал глубоко и вкрадчиво, я сама не ожидала. Девочка почему-то вздрогнула и высунула пальцы изо рта. Затем резко развернулась и, спотыкаясь, кинулась вверх по ступенькам.

Я крикнула:

– Подожди! Не убегай!

Но малышка уже выскочила на улицу. Послышался удаляющийся топот маленьких ножек и гусиный гогот.

Дверь осталась открытой, сквозь решетку видно небо и кусочек деревянной крыши. Вздохнув, я снова уткнулась затылком в обшарпанную стену.

От холодной поверхности веет старостью и тоской. Наверное, она перевидала множество безнадежных пленников, которые уходили отсюда в последний путь. Себя стало тоже жалко, в глазах опять помокрело. Захотелось, чтобы пришел кто-то большой и сильный, наказал всех плохих и спас из этого проклятого места.

У входа вновь послышались шаги, на этот раз тяжелые и уверенные, в подвал потянуло сильным запахом сандала и курительных трав. Я точно знаю, такие ароматы используют для вызова духов и окуривания помещений.

Чутье опасливо пискнуло и свернулось  калачиком в районе пяток, уловив душок магии. Я попыталась вспомнить богов, которые карают врагов, с раскалыванием небес и молниями из туч. Но в голове чисто, как у новорожденной, только мухи не хватает, чтоб летала от уха до уха.

Тяжелый сапог тем временем ступил на лестницу, старые доски скрипнули и прогнулись. Спустя пару мгновений закутанная в цветные одеяния фигура спустилась в подвал, демонстративно задирая голову, и остановилась у стены. Лицо костлявое, скулы острые, как у покойника, черные глазки впились в меня, изучая сантиметр за сантиметром.

Несколько секунд его взгляд змеёй ползал по моему телу, останавливаясь то на груди, то на неприкрытой талии. Затем главный, а это непременно главный, хмыкнул и скривился в непонятной ухмылке.

За ним по ступенькам сбежал невысокий плюгавенький мужичок и остановился у тощего. Взгляд заискивающий, козлиная борода на треугольном лице  растрепалась, как метелка.  Из-под жилетки выглядывает красная рубаха поверх штанов.

Плюгавый  подскочил к решетке, по-лисьи зыркнул на меня, теребя в руках нитку с деревянными бусами, и отпрыгнул обратно.

– Ей-ей, эльфийка, как пить дать, – проговорил он скрипучим голосом. – Серая-серая. Почему она серая, господин?

Он подхватил подол одежды,  потянул к подбородку, гнусаво сопя в длинный нос, и заискивающе уставился на тощего.

Тощий сдержанно прокашлялся и сделал несколько шагов в мою сторону. По моему телу прокатилась волна мурашек, но, чтобы сохранить достоинство, я громко задышала, пытаясь заменить страх гневом.

Пока скелет мерил меня оценивающим взглядом, я поднялась.  Замерев у стены, я разглядывала его в ответ и думала, что совсем не похожа на местных. Все они крупные, мускулистые, кроме этого тощего. Ушей почти не видно. Не уши, а культи, кожа желтая, морщинистая, как перезрелое яблоко. То, что я эльф, уже выяснила. Но ясности от этого мало.

Тощий благоразумно остановился в метре от клетки и накинул себе на локоть край длинного рукава.

– Так-так, что тут у нас, – протянул он бархатным голосом.

Я напряглась, от его слов уши едва не прижались к голове, с трудом удалось удержать их в вертикальном положении. Он прищурил левый глаз и вытянул подбородок. Нос заострился, голова стала похожа на орлиную.

– Хм, серая, но красивая, – проговорил он нараспев. – Откуда вы беретесь? Раньше только  светлые донимали, теперь еще желтоглазые. Лазутчица?

В животе екнуло, как если бы он все-таки ткнул в него палкой. Меня передернуло, и по спине в очередной раз побежали крупные мурашки.

Покосившись на прутья решетки, я отодвинулась. Память о железе лежит где-то в глубине сознания, где хранятся самые древние инстинкты. Можно забыть, кто ты и откуда, но красноватое сияние, которое приносит боль и забвение, запоминается навсегда.

Тем временам маленькие глазки тощего разглядывали меня с подозрительным интересом. Я скривила губы, представив на секунду, какие мысли приходят в остроносую голову, видя перед собой полуголую эльфийку. Затем проговорила осторожно:

– Зависит от того, что меня ждет.

Тощий приподнял орлиную бровь, по лицу медленно поползла хищная улыбка, он глухо засмеялся, а плюгавенький подпрыгнул на месте, физиономия сморщилась, он захихикал. Эти двое хохотали, наверное, вечность. Затем тощий  взмахнул ладонью и резко замолчал. Плюгавый моментально затих, согнувшись с заискивающей улыбкой.

Тощий прочистил горло и демонстративно вытянулся.

– Не в твоем положении торговаться, серая, – проговорил он серьезно. – Допустим, все-таки ты лазутчица.

Я сдунула со лба серебристую прядь и спросила:

– И что?

Тощий прищурился, сухие пальцы скользнули по гладко выбритому подбородку.

– И то. Будем допрашивать. С пристрастием, – пообещал он.

При этом странно ухмыльнулся, в глазах полыхнул нездоровый огонёк. Я невольно поёжилась – что-то отталкивающее есть в этом долговязом персонаже с колючим взглядом.

– Да пожалуйста, – проговорила я, усиленно вытягивая уши, хотя внутри все сжалось. – Пытками ничего не добиться.

– Ты права, – хмыкнул тощий, задумчиво вытянув губы. – Как-то три дня мучили молодого эльфа – хотя бы звук издал. Так и помер молча. Умеете вы терпеть.

Страх и бешенство заклокотали в груди. С большим трудом мне удалось унять дрожь в коленях. Я подняла на него взгляд, показалось, тощий побледнел, но через секунду его лицо вновь приобрело хозяйское выражение.

– Рядом с тобой даже блоха покажется героем, – проговорила я медленно и подумала, что теперь мне точно конец.

Тощий шагнул к решетке и злобно прищурился, его щеки покрылись красными пятнами.

– Не забывайся, эльфийка, – процедил он. – Я могу убить тебя прямо здесь.

Он отвернул пальцами край накидки и показал огромный зеленый камень, ограненный черным металлом. Пальцы коснулись блестящей поверхности, подвеска сверкнула и  зашипела.

Самое время замолчать и проявить смирение, но меня уже понесло.

– Так чего ждешь? – сказала я с вызовом. – Давай, убей и закончим. Все равно я тебе ничего не скажу.

А про себя добавила, что говорить мне, особо, не чего.

Тощий с достоинством завернулся в одежду, поправляя складки на груди, и пожал плечами.

– Я бы с удовольствием, – проговорил он, не забыв еще раз скользнуть неприятным взглядом по неприкрытым частям моей фигуры. – Но народ не поймет. Не могу же я лишить развлечения изголодавшуюся по зрелищам толпу.

Глаза тощего выжидающе вперились в меня. Взгляд хищный, лицо в морщинах, на голове одуванчиком торчит редкая седина.

Я уставилась вниз, делая вид, что разглядываю куски глины на полу. Тощий мог бы расправиться со мной в один момент. Оба понимаем – ему нет дела до народных увеселений. Власть удерживает другим способом, значит, надеется что-нибудь выведать.

Мысленно я вознесла молитву неизвестным богам, надеясь, что они и дальше меня не оставят. Затем снова подняла глаза и в упор посмотрела на тощего.

– Могу я узнать, с кем говорю? – спросила я, покосившись на карлика за его спиной.

Нос прихвостня широкий, глаза сально блестят из-под кустистых бровей, губы кривятся в мерзкой улыбочке. Кожа неестественно желтая, наверное, болеет. А вообще, уродцы обычно умирают в раннем детстве.

Тощий хищно улыбнулся, обнажив белоснежный клык, все больше походя на живого скелета.  Видимо, он единственный в деревне, у кого зубы не проела гниль. От зеленого амулета пахнет примитивной магией. Но ее достаточно, чтобы пришибить меня прямо тут.

Он наклонил голову и вздернул нос.

– Проквас, – обратился он к прихвостню, не сводя с меня взгляд, – объясни нашей удивительной пленнице, с кем  говорит.

Плюгавенький встрепенулся и подскочил к железной решетке. Рот кривится в ехидной  ухмылке, зрачки расширились, все  мысли отражаются на лице карлика, от них становится совсем дурно.

– Ей-ей, мерзкое отродье, – проговорил он скрипучим голосом. – Трепещи, серая! Перед тобой Старейшина Последнего рубежа.

– Рубежа перед чем? – спросила я и глянула на потолочную грязь. Кто-то ловкий умудрился оставить след сапога на побелке.

Плюгавый плюнул себе под ноги.

– Будто ты, ей-ей, не знаешь, – огрызнулся он. – Последний рубеж перед вашим, будь он трижды сожжен, лесом!

В голове стало гулко, как в улье, мысли хаотично понеслись в разные стороны.  Нашим лесом? Нашим – значит, эльфийским? Сердце чуть не выпрыгнуло из груди от волнения. Стараясь не выдавать возбуждения, я подняла подбородок и выпрямила спину.

– Знаю, – проговорила я сдержано. – Хотела, чтоб сам признал.

Проквас обиженно завизжал и прыгнул обратно к Старейшине. Тот погладил его по голове, как ручного волка и указал назад. Коротышка шмыгнул за спину, его щека прижалась к подолу тощего, он довольно выглянул из-за ног.

Брови Старейшины сдвинулись, по центру лба пролегла глубокая морщина. Так он возвышался, казалось, вечность. У меня уже спина устала стоять по струнке.

Наконец, тощий снисходительно улыбнулся. Щеки втянулись, он стал еще больше похож на скелет, я поежилась, но взгляд выдержала. Зеленая стекляшка под его одеяниями сверкнула, ее стало видно даже сквозь ткань. Я сделала вид, что не заметила, хотя во рту пересохло.

– Дерзкая желтоглазая, – спокойно проговорил Старейшина. – Продолжай в том же духе. Хотел пожалеть тебя, да, видно, поспешил с выводами. Ты не похожа на эльфов, которых видел прежде. Даже закралась мысль, что можно было бы.…  Хм, не важно.

Он выдержал многозначительную паузу и довольно облизнулся.

– Знай, блудница, – продолжил он, – тебя вытащат на площадь и будут пытать каленым железом. Надеюсь, будешь вопить и корчится в нестерпимых муках. А когда обессилишь – лично отсеку тебе уши и повешу на шею в качестве трофея. Потом тебя разрежут на кусочки и скормят собакам.

С этими словами он резко развернулся, мантия всколыхнулась и пошла крупными волнами. Тощий затопал по ступенькам и скрылся в проходе в сопровождении прихвостня.

Я обессилено опустилась на колени и уронила голову. Демонстрировать смелость совсем не то, что ее испытывать. Связанные за спиной руки свело от напряжения, плечи болят, словно меня вместо мулов запрягали.

– Он отрежет мне уши… – прошептала я.

Сердце ударилось о грудную клетку и зашлось в бешеном ритме, когда представила, как меня волокут на середину площади, привязывают к столбу и безжалостно прижигают каленым железом. Народ вокруг довольно улюлюкает, требует, чтобы жертва вопила диким голосом.

И не каленого было бы достаточно. От одной  мысли об ализариновом металле кожа покрывается мурашками размером с горошину.

Из глаз потекло горячее. Мокрая дорожка проползла по носу и повисла тяжелой каплей на кончике. Я горько всхлипнула и вытерлась о плечо, оставив на коже грязные разводы от пыли.

Несколько минут я просто сидела и ревела, как самое никчемное существо в мире. Потом, видимо, влага кончилась, осталось только шмыганье носом. В конце концов, это тоже надоело. В районе солнечного сплетения вспыхнуло и в порыве гнева я ударила коленкой пол.  В стороны разлетелись мелкие комочки глины.

– Сбегу, – произнесла я твердо.

Внимательно оглядев камеру, поняла – самостоятельно выбраться из-за железной решетки не получится. Даже ключ не смогу взять – наверняка ализариновый. Разве что выломать ненавистные прутья чем-то тяжелым…

Скрипнула лестница, я подняла голову и откинула со лба грязную прядь. На ступеньке стоит та же девочка с золотыми косичками и прижимает к груди тряпичную куклу.

Я замерла. В первый раз детеныша напугал даже звук моего голоса.

Девочка спустилась на пол и осторожно подошла к решетке. Только сейчас заметила ее неестественную худобу. Щеки впали, скулы острые. Из широкого выреза торчат ключицы, такие тонкие, что даже я переломлю одним пальцем. На ножках-палочках безразмерные кожаные сапоги. Только огромные живые глаза наблюдают с неприкрытым интересом.

Девочка поежилась и сильнее сжала куклу.

– Мама говорит ты эльф, – проговорила она тонким голоском.

Малышка решилась подойти еще ближе.  Переминается с ноги на ногу, робко жмется, и все ближе подбирается к решетке. Я сотню раз пожалела, что связаны руки. Не побоялась бы ализариновой дряни. Обожглась бы, но шанс выбраться этого стоит.

На всякий случай, я потянула локти в сторону, но сухие веревки сильнее врезались в кожу. Досадно выдохнув, я проворковала, стараясь быть ласковой, насколько умею:

– Наверное, твоя мама права. Что еще она говорит?

Девочка опустила глаза и проговорила тихо:

– Что вы ненавидите людей. Если  не буду слушаться, то придут злые эльфы, утащат в свое логово и заживо съедят.

Она замерла. Я задумалась – сама только что окольными путями выяснила, какое имею отношение к эльфам. Откуда мне знать, злые мы или нет, и как поступаем с человеческими детьми. Мой маленький опыт подсказывает, что к людям вряд ли питаем глубокую привязанность.

– А ты слушаешься? – спросила я

Она неуверенно кивнула, я продолжила:

– Тогда тебе нечего бояться.

Я решила выведать о своем народе, пока она не поняла, что слишком много болтает. Взрослые агрессивны, а этот золотой одуванчик даже милый. Ресницы пушистые, глаза блестят. Если бы не широкий подбородок и короткие уши – могла бы за эльфенка сойти.

Приподняв затекшее колено, я спросила:

– Значит, в лесу живут эльфы?

Девочка задумчиво накрутила косичку на палец и чуть подалась вперед, пристально разглядывая меня.

– Да, – ответила  малышка. – В лесу живут эльфы с длинными, как у тебя, ушами и красивыми лицами. Но это обман, на самом деле они нападают на деревни и забирают самых сильных.

Девочка нахмурилась, в совсем не детском взгляде немой укор и неприкрытая обида. Даже немного совестно стало – дети самые беззащитные у всех живых существ.

Я тряхнула головой, выбрасывая остатки сочувствия, и попыталась сложить четкую картинку. Из слов детеныша выходит, что я лесной монстр с милым личиком. Про личико даже старейшина упоминал. Краду детей и ем на обед.

Представила, как жарю на костре крошечное тельце, отрезаю кусок и кладу в рот. От омерзения  передернуло.

Девочка, осмелела еще больше.

– Мама однажды видела, как отряд эльфов напал на деревню, – проговорила малышка. – Она рассказывала, что лесные демоны налетели, как ураган, поймали брата и еще несколько человек.  Посадили на единорогов, которые скачут, быстрее ветра, и скрылись с ними в лесу.

Девочка замолчала, откровенно разглядывая мои уши. Я почти физически ощутила, как взгляд  ползает по острым кончикам и дернулась от раздражения – чувствую себя товаром на прилавке.

Девочка вздрогнула и отскочила назад. Я поспешила ее успокоить, боясь потерять единственного собеседника и информатора в одном лице.

– Пожалуйста, не бойся, – заверила я. – Ты в безопасности. Видишь, какие толстые решетки?

Малышка смерила недоверчивым взглядом прутья, через несколько секунд ее плечи снова расслабилась. Но больше приближаться не стала.

– Ты знаешь, где хранится ключ от клетки? – спросила я ласково.

Глаза девочки выпучились, пальцы крепче вцепились в куклу, она затаила дыхание.

Я торопливо проговорила:

– Если поможешь, обещаю, тебя никогда  не украдут эльфы.

Про себя поежилась – соврала ребенку и даже глазом не моргнула. С другой стороны – на войне, как на войне. Они ведь притащили меня, безоружную и растрепанную, посадили в клетку и готовят к позорной казни.

Девочка нахмурила лоб, губы надулись. Несколько секунд натужно сопела, наконец, шумно выдохнула.

– Ключ у главного сторожа, – проговорила она тихо, но четко. – Он носит его на поясе и никогда с ним не расстается.

– Тьфу ты пропасть… – прошептала я.

Но девочка услышала и все же отшагнула к лестнице.

– Ты серая, – сказала она вдумчиво.

– Гм.

– Раньше серых не было, – продолжила она. – Только белые, как стены в амбаре.

Я покосилась на нее и сказала, больше для виду потому, что уже поняла – выбраться отсюда без ее помощи не выйдет:

– Может в честь этого, окажешь услугу?

Девочка вытаращилась еще сильней. Пока она хлопала ресницами, я быстро соображала, согласится ли принести ключ, если ее очень сильно попросить. Даже если получится выбраться из подвала, окажусь в середине деревни у всех на виду. Будет всего несколько секунд, чтобы добежать до поля, пока фермеры схватятся за оружие. Хотя я, определенно, быстрее их.

Вполне достойный шанс.

Я набрала побольше воздуха и подготовилась к длинной проникновенной речи.

– Малявочка, милая… – начала я.

Сверху донеслось громкое ржание, грохот копыт, раздались испуганные крики и звон металла. Из двери потянуло сквозняком, я  принюхалась – легкий  терпковатый запах похож на смесь дерева и гвоздики.

Шум  с улицы усилился. Вопли людей утонули в конском топоте  и металлическом лязге.

Глава 3

Девочка с ужасом замерла перед клеткой, боясь шевельнуться. Маленькие ручки вцепились в куклу так, что побелели костяшки, глаза выпучились и  не мигают.

– Мама! – сдавленно пискнула она.

Малышка метнулась к лестнице, но у самых ступенек остановилась, перепугано уставившись в проход. Потом отступила на несколько шагов и затравленно оглянулась на меня.

Грохот наверху усилился на столько, что в ушах зазвенело.

Я хаотично соображала, что говорить перепуганному ребенку. Обоняние рисует дикие картины. В голове мелькают образы, вижу, как  фермеры падают под блестящими копытами, женщины  прячутся в домах, набегу хватая детей. Наездники яркие и непонятные.

Девочка затряслась, как осиновый лист, голубые глаза заблестели от влаги. Она всхлипнула и метнулась к куче мешков в углу. Дрожащими руками проделала небольшое отверстие и протиснулась внутрь. Затем подтащила  мешок с пола и заткнула проход. Теперь куча выглядит вполне натурально.

Я завистливо посмотрела на неприметную кучу – малышка нашла укрытие, а у меня в распоряжении лишь голые стены, земляной пол и смертоносная решетка.

Стянутые за спиной руки онемели на столько, что совсем перестала их ощущать. Безысходность накатила тяжелой волной и парализовала. Даже встать сил нет.

Я уронила голову и замерла в ожидании неизбежного.

Грохот раздался у самой двери, за ним последовал лязг металла и сдавленный крик. Я невольно повернулась, ожидая увидеть виновников заварухи. Напасть на фермеров могут только совсем отъявленные разбойники.

Воображение успело нарисовать суровых косматых людей, в звериных шкурах, с гигантскими топорами в руках, которыми они рассекают людей, а за сражением, сидя на черной лошади, наблюдает предводитель – угрюмый, с клыками  размером с ладонь. Борода свисает до самого живота, а из-под широких бровей блестят злые глаза…

На порожек ступила нога в высоком сапоге с витиеватыми узорами. Стройная фигура, не касаясь ступеней, пронеслась над лестницей и приземлилась на одно колено.

Внутри меня все взорвалось, сердце бешено заколотилось, точно выскочит из груди, если так и останусь сидеть. Дыхание, как у птички, даже связанные руки задрожали.

– Эльф… – прошептала я. – Эльф во плоти… Какой белый.

Он  выпрямился и быстро огляделся.

От высокой фигуры веет уверенностью и величием, грудь и плечи покрыты ослепительным металлом. Сверкающие мечи зажаты в ладонях, с лезвий срываются багровые капли и впитываются в пол. На лбу узкое кольцо с синим камнем в середине,  длинные волосы настолько белые, еще чуть-чуть и засветятся в полутьме подвала. Из этой копны торчат остроконечные уши, кончики нервно подергиваются.

У меня язык прилип к небу. Хотела крикнуть, но голос пропал, в глотке сжался тугой комок. Я покосилась на решетку – ализариновые потоки от нее превратились в настоящие реки, ползут по темнице, словно змеи, накрывают слабостью и дурнотой.

Нос защекотало терпким запахом вперемешку с железным дымом. Воин расширил глаза, взгляд слепо блуждает по комнате и периодически останавливаясь на крупных  предметах. Даже чуть остановился на куче с мешками, где, не помня себя от ужаса, трясется девочка. Чую, как запах страха поднимается из узких щелей между мешками.

Его взгляд переполз на железную решетку, глаза сощурились. Я поняла –  он и правда не видит.

Внутри все сжалось, я снова попыталась крикнуть, но получилось лишь проплямкать губами. Оцепенение усилилось, тело потяжелело, меня против воли стало прижимать к полу, захотелось уткнуться лицом в сырую глину и забыться.

Воин отвернулся, согнул колени, готовясь к мощному прыжку, и бросил контрольный взгляд на мою камеру. Брови взлетели на лоб. Синие, как глубокое море глаза, изумленно расширились. Он развернулся на месте и всплеснул руками, едва не задев мечами кувшины на полке.

– Святые эльфы… Кто вы, миледи? – затараторил он, подскочив к решетке. – Как здесь оказались?

Белокожий с открытым ртом разглядывает меня. Хотела спросить, не издевается ли он на счет миледи, но голоса все еще нет.

С великим трудом я поднялась с колен, чтобы не выглядеть совсем уж жалкой и, преодолевая головокружение, выпрямилась во весь рост.

Перед оторопевшим эльфом открылась моя грязная, поцарапанная и мало одетая фигура. Ноги до самых колен покрыты подвальной пылью, на животе след от помидора – один из снарядов все-таки достиг цели. Волосы превратились в сплошную паклю и свесились грязной сосулькой до пояса. Не так я представляла знакомство с представителями своего народа.

Эльф проморгался, приходя в себя,  и сказал с жаром:

– Как этим обезьянам удалось поймать эльфийку? Я немедленно вызволю вас из позорного плена, миледи.

Я похлопала ресницами и перевела взгляд на прутья. Ализариновые потоки слились в сплошное полотно и колышутся в воздухе, как утренний туман, наводя на меня слабость.

Одурманенный ум соображает медленно, но я все-таки успела заметить, что белокожий словно не обращает внимания на железо. Будто его вообще тут нет.

Он окинул озабоченным взглядом решетку и пробормотал что-то неразборчиво. Я  понимающе закивала – края прутьев закреплены в стене, а даже если  нет – руками расшатать не получится.

Белокожий сдвинул брови и потер подбородок. Несколько секунд разглядывал камеру, затем раздраженно фыркнул, словно не привык проигрывать.

Он успокаивающе вскинул ладони и попятился.

– Можете не беспокоиться. Я все устрою, – сказал он и, метнувшись к лестнице, скрылся в проходе.

Я не сомневалась, что белокожий вернется, уж очень обнадеживающе смотрел. На сырой глине остались едва заметные следы его сапог. Такие слабые, что даже мой зоркий глаз с трудом видит. Застыв в мучительном ожидании, я уставилась в проход.

С улицы доносятся звуки затихающего сражения, сквозняк приносит запах свежей крови и непонятных животных.

Секунды поползли медленно, словно толстые улитки, растягиваясь в такие же бесконечные минуты. Я стала считать удары сердца, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей. Но они все равно лезут в одурманенную голову, перед глазами появляются какие-то образы, чужие лица, незнакомые места.

Я потрясла головой, уши приподнялись и зашевелились. В куче мешков раздался едва различимый шорох, из маленькой щели показалась золотистая головка с перепуганными глазами.  Девочка с перекошенным от ужаса лицом уставилась на меня. Я успела понять, что общаться с человеческими детьми не очень умею. Чтобы не напугать в очередной раз, решила молчать.

Сверху донеслись жалобные всхлипы и грубые глосса. Малышка замерла, шумно вдыхая воздух, и нелепо вытянула руки.  На тоненькой шее пульсирует синяя жилка, зрачки расширились. Слышу, как трепещет детское сердце, теперь больше похожее на мышиное.

У входа послышался топот, девочка молниеносно юркнула в незатейливое убежище и прикрылась мешком. Донесся сдавленный чих – не удивительно, подвальная пыль даже мне нос свербит.

В подвал влетел синеглазый эльф, за ним в дверь попыталось протиснуться огромное каменное существо, но проход для него оказался слишком узким. Существо секунду пялилось на дверь, затем шагнуло на лестницу. Раздался сухой треск, со стен посыпалась известь и глина, заполняя подвал клубами серой пыли.