Глаз урагана

Андрей Дашков

Глаз урагана

1. ЯН

«Парк, усыпанный розовой скорлупой, – остров посреди затвердевшего неба… Фламинго… Фламинго в углах моего подземелья…»

2. ДИНА

Был прекрасный майский день. Наступил тот долгий предвечерний час, когда время приобретает свойство замирать – и оно почти замерло; в воздухе плыли густые запахи цветущих садов; природа томилась во вновь обретенной юности, и все было пронизано льющимся сверху нежным сиянием. Солнце набросило на город тончайшую золотую сеть – лучистую вуаль, которая оживляет даже глубокие тени и держит их в плену неясной тоски и сладостных беспочвенных надежд…

Человеческие фигуры казались издали мозаичными творениями пуантилиста, пронизанные светом кроны – изящнейшими полуволшебными витражами; все звуки были отчетливыми и чистыми, как грани и толща хрусталя; только эхо оставалось внутри – слишком тихая невыразимая музыка жизни, услышанная будто в первый раз. Или просто хорошенько забытая с раннего детства. У того, кто прислушался, возникало некое предчувствие. Скорее всего, чуду не суждено произойти. Возможно, это была та самая минута, в которую зарождалась подлинная тайна…

Молодая женщина медленно катила коляску по аллее парка. То, что она счастлива, было видно сразу же. Не важно, что произошло вчера и что случится завтра; в тот день она находилась в гармонии со всем миром. Мыслям о старости или о грязном белье не было места. Ее сын спал; на его лице отражался немыслимый для взрослых покой, будто неподвижное пятно света, пробивавшегося изнутри, сквозь тонкую кожу. Дыхание было почти незаметным; ресницы не подрагивали; маленькая рука прикрывала солнечное сплетение и казалась отлитой из фарфора.

Блаженный сон невинности. Изгнание из рая еще впереди. И сердце матери пока спокойно. Она была удовлетворена физически и чувствовала себя великолепно. В ее жизни кое-что изменилось к лучшему. Она справилась с интимной проблемой. Избавилась от тревожащего комплекса. Спустя несколько месяцев после рождения ребенка она наконец-то испытала полноценный оргазм. Теперь она еще сильнее сблизилась с мужем. Растаял последний лед – обломок того самого айсберга, который на девять десятых в подсознании. Все стало… острее, что ли. Свободнее, ярче, контрастнее. День или ночь вместо серых сумерек. Если это не любовь, значит, она вообще не знала, что такое любовь.

Женщину звали Дина. Ей только что исполнилось двадцать лет. Не каждый назвал бы ее красивой, однако в ней было что-то еще более эфемерное и преходящее, чем красота, – свежесть и непосредственность, граничащие с наивностью. Сочетание, возбуждающее подпорченные цинизмом и преждевременно состарившиеся души.

Кроме того, у нее были стройные ноги, узкие бедра, тонкая шея. Грудь небольшая; еще совсем недавно не хватало молока. Волосы светлые, с пепельным отливом. Это был их естественный цвет. Короткая стрижка с чуть более длинными прядями на висках. На лице минимум косметики; губы вообще не тронуты помадой – они потрескались и слегка припухли после «веселой», почти бессонной ночи. Кожа чистая, уже успевшая чуть загореть и приобрести персиковый оттенок; зубы белые, между двумя передними – небольшая щель («Как у Мадонны», – утешал Дину отец лет пять назад, когда она не на шутку страдала и старалась пореже улыбаться).

В тот день на ней были джинсы в обтяжку, коттоновая мужская рубашка и кроссовки. Издали ее вполне можно было принять за мальчика. Она вся – воплощенный унисекс. Нательный крест из полированного полудрагоценного камня поблескивал в треугольнике расстегнутого ворота. Обручального кольца Дина не носила, хотя на ее тонких пальцах было многовато серебра.

Коляска была небольшой, синего цвета; на полупрозрачных шторках, защищавших лицо ребенка от прямых солнечных лучей, были вытканы стилизованные фламинго. Дина предусмотрительно запаслась всем необходимым для длительной прогулки. В багажной сетке лежали пакет с памперсами, баночка с подогретым детским питанием, бутылочка с соской, одеяло (для него), фляга с водой, зонт, джинсовая куртка (для нее). Дина оказалась весьма благоразумной, если учесть ее небольшой материнский стаж, и ей было приятно это осознавать. Она полагала, что хорошо подготовилась к разного рода неожиданностям. Иллюзия стабильности и прочности семейного счастья – одна из самых дорогих и хрупких. Кое-что Дина открыла для себя совсем недавно, но она быстро взрослела.

* * *

Женщина, катившая коляску, прошла мимо скамейки, на которой сидели полураздетые парни и пили пиво. Из бум-бокса доносились истошные вопли «Prodigy». Парни откровенно разглядывали молодую мамашу и отпускали на ее счет громкие замечания. В другое время она испытала бы как минимум смущение и злость, но не сегодня. Агрессия посторонних самцов разбивалась о невидимую стену покоя и светлой радости, отгородившую Дину от остальных. Она едва заметно улыбалась.

Впереди показался фонтан с бассейном посреди небольшой площади, на которой пересекались несколько аллей. Самое оживленное место парка. В бассейне с радостным визгом купались дети. Фотографы лениво развалились в шезлонгах среди нагромождений своего инвентаря – от пластмассовых машин и игрушечных пони до муляжа Кинг-Конга в человеческий рост.

Дина остановилась в тени старой липы и достала флягу с водой, взятой из источника. На поверхности фляги, пролежавшей несколько часов в холодильнике, выступила роса. Дина сделала несколько глотков. Она пила только чистую воду. Никакой химии, боже упаси!.. Потом в течение нескольких минут она наблюдала за детьми. Для купания было прохладно, но те, похоже, ничего не знали об этом. Воды в бассейне оказалось по пояс, и один шустрый малыш даже пытался кататься по дну на трехколесном велосипеде.

Поблизости толстый папаша уговаривал сынишку взобраться на плечи Кинг-Конга и секунду посидеть спокойно. И еще улыбаться при этом. Мальчик смотрел испуганно и беспомощно. Фотограф оживился и пытался «работать с клиентом». В конце концов мальчишка завыл и запросился на землю. Папаша был явно раздосадован.

На скамейке возле фонтана устроилась парочка. Она курила, он лизал мороженое. Старушка кормила голубей семечками, ненадолго забыв об одиночестве. Голуби были какие-то нервные и то и дело вспархивали, поднимая пыль. От городка аттракционов доносилась старая песня: «Быть может, мы могли бы быть и счастливей, но в чем наше счастье, не знал бы никто…»

Дина прогулялась в глубину парка и увидела над верхушками деревьев ажурную дугу «Чертова колеса». Разноцветные гондолы плыли на фоне неба – краткий восход, быстрый закат… Дина поискала взглядом незанятую скамейку. И не нашла. После долгой зимы и дождливой весны всех потянуло в парк, на обновленное солнце: курсантов, пенсионеров, роллеров, свидетелей Иеговы, шахматистов… В одной из боковых аллеек фланировали гомосексуалисты. Она ни за что не догадалась бы об этом, если бы не забрела туда случайно пару недель назад. Какой-то милый и печальный гей, глядя на нее глазами спаниэля, поделился своей слезоточивой «love story» с несчастливым концом. Дина слушала, испытывая одновременно сочувствие и любопытство. Она почти поверила ему, когда он намекнул, что покончит с собой… Интересно, что сказал бы Марк, если бы узнал, как и с кем она проводит время?

Но сейчас ей хотелось побыть одной. Впрочем, она «оговорилась» в мыслях. Нет, конечно, не одной, а с этим существом в коляске. Они были связаны друг с другом, словно сообщающиеся сосуды. Дина – сосуд побольше, доверху наполненный любовью. Чем наполнен маленький сосудик? Она не знала. Когда она задумывалась об этом, ее саму начинала засасывать дыра, ведущая куда-то в межзвездную пустоту, где уже не за что зацепиться и нет никаких ориентиров.

Поэтому она думала о другом. О том, что вечер принадлежит ей. О том, что часы, отсчитывающие секунды, разбились. И ей достался цельный кристалл времени, в котором отражался парк – каждый лист, каждый паук, каждый звук птичьего пения, каждый жест неуловимого ветра, золотистый свет и пятнистые тени…

Этот кристалл был чистым и прозрачным, пока не появился человек в зеленом макинтоше.

* * *

Дина заметила незнакомца, когда тот уже оказался почти рядом, на расстоянии нескольких шагов. Возможно, дело было в длинном плаще бутылочного цвета, маскировавшем его на фоне листвы. Наверняка человек вышел из узкой темной аллеи, посыпанной гравием и песком. Аллея вела к заброшенному зданию, где когда-то размещалась парковая контора.

Даже с небольшого расстояния силуэт незнакомца напоминал бутылку – прямая спина, покатые плечи, длинная шея, маленькая голова и шляпа почти без полей, смахивающая на пробку. Судя по лицу и легким движениям, он был еще не стар. Сразу же бросалось в глаза, что одет он не по сезону. И в то же время невозможно было представить его потеющим или испуганным. Лицо было бледным, костистым, неподвижным; взгляд ледяных светло-голубых глаз – цепким и неотвязным.

Этот взгляд Дина ощутила на себе почти физически. Она повернула голову. «Макинтош» направлялся прямо к ней.

Старуха, случайно наблюдавшая за ними издали, почему-то вспомнила середину минувшего века, времена своей молодости. Тогда такие плащи были в моде. С минуту она сидела неподвижно, не замечая никого и ничего вокруг. Потом рассеянно улыбнулась и обнаружила, что голуби разлетелись…

Дина невольно напряглась, хотя непосредственной опасности как будто не было. Пусть попробует, пусть кто-нибудь только попробует тронуть ее малыша!.. «Да я ему глаза выцарапаю!» – подумала она и сама удивилась своей внезапной решимости. Она даже бросила быстрый взгляд вниз, на свою руку. Пальцы с длинными ногтями были согнуты характерным образом – получилось очень похоже на лапку многократно окольцованной хищной птицы…

Незнакомец остановился рядом с коляской и попытался улыбнуться. Всего лишь попытался – потому что улыбаться ему явно не хотелось, но он как будто считал необходимым соблюсти нелепый ритуал. Дина поняла, в чем причина возникшей напряженности. «Макинтош» казался абсолютно чужеродным телом в этом спокойном тихом месте, среди майского благоухания и расслабленных людей, предающихся беззаботному отдыху. Грубый случайный мазок поверх картины импрессиониста. Заноза в нежной коже. Скрежет, разрушивший очарование мягкой музыки…

– Вам повезло. Хороший мальчик, – сказал «макинтош», склонившись над коляской. У него был приглушенный голос. Он умудрялся разговаривать, почти не двигая губами.

«Откуда он знает, что у меня мальчик?» – мелькнуло у Дины в голове. Даже костюмчик не был виден, чтобы судить по цвету. Впрочем, можно просто угадать – вариантов не так уж много.

– Берегите его, – сказал незнакомец с нажимом, глядя на нее так, словно не был убежден, понимает ли она его.

Она и в самом деле не понимала. Какого черта? Неужели ее собственный ребенок дорог ей меньше, чем постороннему, у которого скорее всего (она даже была почти уверена в этом!) вообще не было детей? Глупое положение. Дурацкое. Она не знала, как себя вести.

«Макинтош» вдруг повернул голову, будто прислушивался к чему-то. Что можно было услышать? Отдаленную музыку, голоса, детский визг, шелест листьев, пение птиц… И больше ничего не было под пронзительно голубым куполом неба. Именно туда – в небо – он и посмотрел, а потом медленно проговорил:

– По-моему, вам пора домой.

– Извините. Я решу сама.

– Вы не понимаете. Вы ничего не можете решить. Его нужно защищать.

– Да, правильно. От маньяков вроде вас.

Это было грубо, но он ей надоел. Впрочем, незнакомец не обиделся. Он только сильно сжал зубы и покачал головой. Она не верит. Она не будет слушать его. Это означало, что он бессилен. Он не мог изменить того, что произойдет в ближайшем будущем… Некоторое время он будто подыскивал аргументы. Наконец вытащил последний козырь.

– У вашей матери сердечный приступ.

Дина окаменела. Кровь отлила от лица. Потом сквозь матовую бледность начали проступать розовые пятна, свидетельствовавшие о проснувшейся ярости. Если это была шутка, то очень плохая. Если попытка предупредить о чем-то, то чертовски неудачная и неуклюжая. В любом случае ее мать умерла четыре года назад.

От сердечного приступа.

– Пошел ты… – прошипела Дина и раздраженно толкнула коляску. Тут же испугалась – толчок получился слишком сильным. К счастью, малыш не проснулся. Она быстро покатила коляску к фонтану, где было побольше людей. Она не оглядывалась и надеялась, что «макинтош» не идет за нею следом, иначе придется звать на помощь. А вон, кстати, и патруль. Патрульные были заняты – они болтали с хорошенькой продавщицей пива.

Дойдя до площади, Дина украдкой посмотрела назад. Незнакомец шагал по направлению к ближайшим зарослям. В правой руке он держал что-то похожее на футляр для очков. Если бы не белые пятна лица и кистей, она бы его вообще не заметила. Плащ скрывал своего обладателя не хуже маскировочного халата.

Дина остановилась и перевела дух. Нельзя сказать, что эта нелепая короткая встреча выбила ее из колеи. Конечно, нет. Она была достаточно сильной, чтобы держать себя в руках. Полная безмятежность сегодня уже не вернется, но зато вечером, когда стемнеет и появятся звезды (ночь будет безлунной и наверняка ясной)… Она машинально бросила взгляд вверх и замерла.

* * *

Дина не сразу поняла, в чем дело. И даже не сразу поверила своим глазам. Такое она видела только в фантастических фильмах. Никто из людей, находившихся поблизости, не замечал этого потому, что кроны деревьев закрывали происходящее. До поры до времени.

Голубую извилистую реку неба, текущую в зеленых берегах, перерезала стремительно надвигающаяся черная туча. Ее край был настолько ровным и четким, что действительно напоминал гигантское вороненое лезвие.

Тень в мгновение ока поглотила парк и распространилась дальше, словно выскользнувший из-за горизонта занавес. Гроза налетела внезапно. Слишком внезапно.

Это поразило не только Дину, но даже старую деву, прожившую на свете в несколько раз больше. Старуха была очень осторожна, почти мнительна и панически боялась простудиться. Она не могла припомнить случая, чтобы перемена погоды застала ее врасплох. Сейчас произошло именно это. «Надо было повнимательнее следить за голубями», – сказала она себе, а потом у нее уже не осталось ни времени, ни возможности рассуждать.

Солнце еще светило на западе, когда первый шквал хлестнул по парку леденящим кнутом. На самом деле ветер казался ледяным по контрасту с только что вытесненным теплым воздухом. Дина, получившая нешуточный удар в лицо, пошатнулась и почувствовала, что ее охватил озноб. По рукам и спине пробежали мурашки. Ручка коляски толкнула ее в живот… Первая мысль была о ребенке. Тот безмятежно спал, хотя шторки с фламинго туго трепетали, будто наполненные ветром паруса.

Обрушились глубокие лилово-фиолетовые сумерки. Промелькнули черные тени птиц, то ли летевших очень низко, то ли просто сметенных шквалом. Деревья тревожно шумели; отовсюду доносился зловещий и пронзительный скрип. Уютный уголок парка мгновенно превратился в подобие дикого леса.

Дина озиралась, испытывая странную смесь испуга и восторга. Она еще не осознала степень опасности. Впрочем, она недолго торчала на одном месте, тем более что порывы ветра усиливались и настойчиво толкали в спину. А коляска рвалась из рук.

Дина поспешно бросилась к ближайшему выходу из парка. Она видела перед собой множество мелькающих человеческих фигур. Еще быстрее неслись клочья бумаги, обрывки газет, пакеты и пластиковые бутылки. И даже невесть откуда взявшиеся розовые лепестки…

Зеленая метель из оборванных листьев мешала разглядеть, что происходит в сотне метров впереди. Верхушки самых высоких деревьев уже были обломаны и превратились в летящие кусты. Внизу, за частоколом стволов, было поспокойнее, зато вдоль аллеи двигалось плотное грязно-коричневое облако пыли и мусора, пожирая расстояние чуть быстрее, чем бегущий человек. Облако напоминало волну, падающую на берег и подминающую под себя купающихся. Те, что оказались внутри, корчились, зажимая уши и глаза. Пыль и мелкие камешки крутились с бешеной скоростью. Каждый новый удар ветра по обнаженной коже был словно мазок наждаком…

Дину охватила нарастающая паника. Интуиция подсказывала, что она не успеет добраться до дома. Это два квартала вверх по улице. Больше полутора километров. Надо было искать укрытие.

Бежали те, кто был налегке. Остальные прятались под большими деревьями или сооружениями типа навеса-раковины над летней эстрадой. Раздавался веселый женский смех – в те секунды происходящее еще казалось безопасным приключением.

Детей, игравших возле фонтана, уже не было. На парапете бассейна осталась забытая кем-то мокрая майка, которую вскоре подхватил порыв ветра и поднял высоко в воздух. Зацепившись за фонарь, она забилась, как рваный флаг. Инвентарь и шезлонги разметало в стороны. Что случилось с самими фотографами, Дина не видела. Кинг-конг перекатывался по аллее, словно огромная и нелепая опрокинутая урна – слишком большие габариты и слишком маленький вес.

Дина спряталась под старым кряжистым дубом и надела джинсовую куртку. Она надеялась, что, если хлынет ливень, густая развесистая крона защитит ее от воды. Открывать зонт было бесполезно – все равно вырвет из рук. Сейчас полутораметровый ствол принимал на себя напор ветра невероятной силы, однако и за ним Дине пришлось несладко. Она почти налегла на коляску всем телом, чтобы удержать ее на месте. И с тревогой следила за ребенком. А тот спал как ни в чем не бывало. Она нашла в себе силы улыбнуться…

Сверкнула молния. После вспышки все показалось еще более мрачным, словно безумный художник исхлестал грязной кистью еще недавно сверкавший мир. Раскат грома был оглушительным. Дина невольно втянула голову в плечи и приготовилась услышать детский крик. Но малыш не проснулся.

Теперь она испугалась не на шутку и потрогала его рукой. Он дышал легко и размеренно. От него исходило тепло и ощущение покоя. Вот так – от него, а не от матери. Она уже давно дрожала, чувствуя себя мокрой кошкой. И вдобавок голодной – как всегда, не вовремя.

Природа взбесилась. Посыпался град величиной с голубиное яйцо. Поскольку ветер не стихал, градины летели почти горизонтально и напоминали шарики для пинг-понга. Дина ничего не смыслила в метеорологии, но даже ей было ясно: ураганный ветер, град и молнии одновременно – это абсурд. Тем не менее, она все видела своими глазами. И даже ощутила на себе, когда несколько крупных градин, прошивших крону дуба, стукнули ее по голове и плечам. Она сжалась, нагнулась над коляской и попыталась открыть зонт. Градины нещадно колотили по ногам и спине. Ей удалось раскрыть зонт наполовину, а затем раздался хруст и резкий хлопок. Дина потеряла равновесие и оступилась. Зонт тут же вырвало из ее рук и унесло куда-то вверх, будто дохлого птеродактиля.

…Паника вызвала болезненные спазмы в животе. В какой-то момент даже стало трудно дышать. Уже ничего не соображая, Дина рванулась к летней эстраде, с трудом толкая коляску по скользкому влажному грунту, присыпанному градинами. Возможно, это спасло ее и мальчика.

Молния ударила в дерево, под которым она стояла минуту назад. Верхняя часть кроны вспыхнула, как факел. Мимо Дины, каким-то чудом не задев ее и коляску, пронеслись куски дымящейся коры и обугленной древесины. И почти сразу женщину настигло облако горячего пепла. Она закашлялась, будто в глотку набилась вата, и в течение нескольких секунд ничего не видела. Даже лица своего ребенка. Затем воздух внезапно прояснился.

Вокруг порхали листья – догорая, чернея и съеживаясь. Зрелище было почти красивым. По крайней мере завораживающим. Черный снег в уголке преисподней… Раздвоенный ствол раскололся на шестиметровой высоте. Это сопровождалось жутким скрипом, с каким, наверное, ломается мачта парусного корабля, попавшего в сильнейший шторм. Странно: тяжелая прочная древесина издавала невыразимо тоскливый звук… Верхняя, пылающая часть ствола массой в несколько тонн, казалось, зависла на мгновение без всякой опоры, а затем, ускоряясь, заскользила вниз и рухнула на землю.

Дина невероятным образом избежала и этой опасности. На ее счастье, она не оглядывалась, иначе малейшая задержка стоила бы ей жизни. Или ему. Но скорее всего обоим.

Заостренный сук толщиной в руку вонзился в землю в полуметре от коляски. Однако неприятности на этом не закончились. Лишь немного позже Дина начала догадываться, что все происходившее в тот злополучный вечер не являлось только цепью случайных совпадений. Против благодушных объяснений была не только теория вероятности, но и восставал житейский здравый смысл.

Впрочем, тогда, в парке, здравый смысл помог бы ей меньше всего. Она металась, истязаемая ледяными плетками, и думала, что наступил конец света. Нигде не было спасения. И никто не пришел ей на помощь. Если бы она верила в бога, то, наверное, молилась бы, а так шептала бессвязные ругательства. Малыш по-прежнему спал, будто его не касались ни дикий грохот, ни сотрясения коляски, ни даже сильнейшие волны страха и отчаяния, излучаемые матерью. С одной стороны, Дина была благодарна ему за это. Если бы вдобавок он орал, она сошла бы с ума. С другой стороны, его молчание пугало ее едва ли не сильнее, чем буйство стихии…

Ей оставалось пробежать несколько десятков метров до эстрады, и она уже видела темную человеческую массу, скопившуюся внутри, под навесом, больше чем когда-либо напоминавшим готовую захлопнуться раковину. Тут произошло нечто ужасное и непоправимое. Вероятно, виной этому тоже была молния. Во всяком случае, края листового металла, которыми был крыт навес, загнулись кверху (точь-в-точь вставшие дыбом слипшиеся волосы) и образовали сверкающую корону. Искры посыпались от нее во все стороны, словно кто-то зажег на эстраде гигантский бенгальский огонь. Запахло озоном – настолько сильно, что в первую секунду газ показался отравой. Оглушительное шипение прерывалось только раскатами грома. И не было человеческих криков, которые Дина подсознательно ожидала услышать, – может быть, это означало самое худшее…

Ослепительно яркая электрическая дуга пылала там, где только что стояли люди. Голубоватые вспышки с огромной скоростью ползли по еще уцелевшим проводам, растекаясь подобно подожженным струям бензина. Смертоносная иллюминация подсвечивала сумерки потусторонним сиянием. В момент каждой вспышки выбеленные фигуры тех, кто прятался под деревьями вблизи эстрады, казались парализованными. Дину тоже парализовал ужас, но она с огромным трудом высвободилась из невидимых тисков и заставила себя бежать – теперь уже все равно куда.

Рекламный щит «Lucky Strike» едва не поставил последнюю точку в ее жизни. Она вполне могла оказаться жертвой сигаретного бизнеса, ни разу не затянувшись по-настоящему. Баловство с подружками в седьмом классе – не в счет. Щит представлял собой хоть и дырявый, но внушительный металлический парус площадью около десяти квадратных метров. В нем зияли рваные отверстия с отогнутыми краями.

Попади в нее этот снаряд – и с Диной случилось бы то же самое, что с жуком, угодившим под летящую консервную банку. Ураганный ветер нес щит практически горизонтально. И тот вращался, сверкая флуоресцентной краской и некрашеными дюралевыми уголками…

Она затылком ощутила приближение этой гигантской фрезы, будто сорвавшейся с вала и отправившейся в короткий полет вдогонку невинной жертве. Дина обернулась. Внешние звуки перестали для нее существовать. И время замедлило сумасшедший бег. Засосало в желудке; это был, конечно, не голод, а предчувствие страшной беды…

Теперь в ее сузившемся до предела мирке, где все приобрело вязкость кошмара, щит вращался неправдоподобно медленно – и в унисон с отблесками молний на его острых краях сменяли друг друга шумные приливы и отливы крови в ее голове. Шорохи вместо пульсации. Стеклянная ясность вместо серой смазанной неопределенности… Дина знала заранее, что произойдет через секунду. Этой секунды ей хватило, чтобы сделать только одну, уже бесполезную вещь. Сработал голый инстинкт. Она заслонила собою коляску, испытывая сильнейшее давление воздуха, плотного, как резиновая стена, из которой высовывались ледяные пальцы, занятые массажем, причинявшим жестокую боль. Эта стена успела отодвинуть ее метра на два, прежде чем красное пятно заслонило весь остальной мир.

Дина отступала; трение подошв об асфальт оказалось слишком слабым, и отчаянного напряжения всех мышц явно не хватало. Раздался мощный хлопок и вслед за тем металлический скрежет. Дина закрыла глаза. В паху стало мокро. Нельзя сказать, что она приготовилась умереть. Ведь к этому нельзя приготовиться…

Лист металла небольшой кривизны обладал плохими аэродинамическими качествами. В последнее мгновение что-то воздействовало на него – возможно, изменение направления ветра было случайным, но своевременным.