Заметки изгоя

 Мы стояли на другой стороне железной дороги, пытаясь перевести дыхание.

– Что он делал? – я переделывала растрепавшийся хвостик на голове.

 Юля П. лишь пожала плечами. Вечером она рассказала всё маме, спросила, чем занимался незнакомец. Та запретила ей ходить на речку без взрослых, ничего не объяснила, наказала за испачканные джинсы. Какое–то время мы побаивались ходить на берег, но постепенно всё перестало казаться таким страшным. Я не стала рассказывать родителям. Мне было стыдно, я даже чувствовала себя виноватой за то, что произошло. За то, что видела его так близко.

 ***

 У меня остались деньги, которые мама оставила на кровати, поэтому в воскресенье я позвала Юлю П. на базар. Вещи мы обычно выбирали вместе, и постоянно менялись одеждой.

 Юля П. еще на подходе к рынку уточнила:

– Кофточку будешь покупать? Дашь погонять?

– Конечно, только сама поношу хотя бы неделю.

– Если вдруг быстрей надоест, можешь и раньше. Мне мама на следующей неделе тоже обещала денег на шмотки дать. Если что, я тебе одолжу. Круто, если купишь светлую. Нам обоим очень подойдет, мне к моим русым волосам, а тебе к твоим темно–русым.

 Рынок шумел и пестрел одеждой, обувью, сумками, кепками. Хотелось всего и сразу, но денег хватало как раз на одну кофточку, мы решили не отвлекаться на другие вещи. Не обращая внимания на зазывания продавцов, искали ту самую, которая нам понравится и главное – подойдет обеим. На одном из прилавков увидели её. Молча переглянулись.

– А можно вон ту померить?

– Белую, с капюшоном? – отозвалась продавец.

– Да! – хором ответили мы.

 Женщина, несмотря на свой внушительный вес, быстро и ловко сняла кофточку специальной палкой с крючком.

– Проходи сюда, я тебя загорожу.

 Я прошла вглубь ее отдела, она сняла рядом висящую футболку огромного размера и расправила ее, создав подобие занавески.

 Я чувствовала себя неловко, и мне казалось, что она уберёт футболку раньше, чем я оденусь.

Женщина заметила мою неловкость и усмехнулась:

– Да кому ты нужна! Кожа да кости.

 Продавец достала зеркало, я увидела, что кофточка села идеально. Юля П. радовалась даже больше меня. Она строила планы, куда и с чем ее наденет, добавляя:

– Ну конечно после того, как ты в ней походишь.

 Женщина убрала зеркало, я отдала деньги. Она поводила купюрой по вещам на прилавке, бормоча себе под нос про удачную торговлю.

– Так и иди, вон как хорошо смотрится!

– Нет, загородите, пожалуйста, я переоденусь обратно.

– Ну как хочешь, пусть подружка подержит.

 Она дала футболку Юле П. Я сняла новую кофту и услышала знакомый голос.

– Мам, пошли домой. Надоело.

– Погоди, у тёти Гали спросим. Привет, Галь! Есть джинсы на моего?

 Я присела на корточки. Не хотела, чтобы Оборин видел меня. Юля П. присела рядом.

– Это одноклассник, – прошептала я.

– Вот он в обморок упадет от счастья, если заметит тебя в таком виде! – она еле сдерживала смех. Я в спешке натянула футболку.

 Тем временем тётя Галя уже забыла про нас и предлагала варианты маме Оборина.

– Вот эти как тебе? Очень модно сейчас.

– Ну что, Лёша, нравятся тебе такие?

– Да, мам, нравятся, давай уже возьмём и пошли. Пока папа не пришёл. Опять скажет нести дневник и ремень. Надо успеть домашку сделать.

– А что с домашкой? – поинтересовалась продавец, Оборин молчал, ответила его мама.

– Опять муж, козлина, напьется и устроит. Не помню, когда он с работы трезвый приходил, не просыхает неделями. Бьёт меня и Лёшку. Домашние задания сын выполняет за кухонным столом, а если этот чёрт приходит, когда он уроки делает, то обязательно найдет к чему придраться. Пару раз приходилось милицию вызывать. А что поделать? Терплю. Не я первая, не я последняя. Ребенку отец нужен.

– Ох уж эти пьющие мужики. Им хорошо – залил глотку и доволен, а близкие страдают. Мой тоже прикладывается частенько. Не повезло тебе с папкой, да, Алексей?

– Это не папка, тёть Галь, это козлина, – судя по голосу, он готов был разрыдаться.

– Ну ладно, Галина, пойдём мы. Если джинсы не подойдут, я завтра их обратно принесу. А деньги сразу держи, чтобы в долгах не ходить.

 Я выглянула из-за прилавка, они уже отошли к соседней палатке, где торговали рубашками и галстуками. Почти лысый затылок Оборина затерялся в толпе.

 Продавец вспомнила про нас:

– Девчонки, ещё чего присмотрели?

– Не, мы уже уходим, – улыбаясь сказала Юля П. и протянула ей большую футболку.

– Может матери футболка нужна?

– Нет, спасибо! – я засунула пакет с кофточкой к себе в сумку.

 К прилавку подошёл мужчина с блестящими, зализанными назад волосами, стал щупать джинсы по очереди.

– Нормальные фирменные есть?

– Эти тебе чем не нормальные? – скривилась продавец, – качество отличное!

– Дешёвка. В вашей глухомани ничего не найти и автобуса не дождёшься.

– Ну и вали отсюда! – раскраснелись тётя Галя – Нужен ты здесь как рыбе зонтик.

 Мужчина махнул рукой, подмигнул нам и пошёл прочь. Мы расхохотались.

 У нас осталось немного денег, на одно мороженое. Мы купили прямоугольный пломбир с котом, обнимающим бутылку молока на упаковке. Дома разделили пополам и съели, пока в новостях вручали кубок рыжему спортсмену. Мы всегда делились. В прошлом году, когда надолго отключили электричество, мама разрешила съесть всё мороженое из морозилки. Там было восемь разных пачек. Мы тщательно считали и вымеряли, чтобы каждой досталась ровно половина.

 Потом я слышала, как мама плачет на кухне.

Миша, мороженое было на день рождения Ольги.

Покупать больше не на что.

***

 Я долго не могла уснуть, уже глубокой ночью в голове звучали голоса Оборина и его мамы. Оставалось всего пять часов до дребезжания будильника. Через две недели заканчивался шестой класс. Хотелось ещё мороженого и конфет с начинкой. Самые лучшие сладости всегда появлялись на мои дни рождения.

 Каждый год в этот день мы садились за низкий журнальный столик, посередине стоял графин с компотом и торт с масляными розочками из кулинарии через дорогу. В сахарнице блестели конфеты, в кружках остывал чай.

Перед прогулкой в туалет сходите, а то обдулись чая с компотом.

Обычно мы собирались втроем – Юля П. , Ира К., и Артём – сын тети Иры.

Артём на каждый день рождения дарил мне заколки для волос – с бархатным бантом, с железной бабочкой, с цветком из пластмассовых кусочков, между которыми местами виднелся клей.

***

 В школу Оборин пришел с огромным синяком, хвастался всем, что подрался со старшеклассником, приставал ко мне больше обычного.

Эй, козлина, ну чё, будешь сегодня ныть? Козлина!

Алё? Глухая что-ли? Кооозлииинаааа.

 С утра я сказала себе, что не пролью ни единой слезинки, но когда он харкнул на мою, и без того потрёпанную школьную сумку, не сдержалась. Позади раздался хрипловатый голос Соболевой:

– Фууу, какая гадость. Итак позорная сумка из половой тряпки, а теперь ещё и в слюнях!

 Оборин истерично хохотал, щурился на меня маленькими свиными глазками, елозил на стуле. Он сидел слишком близко, тоже за второй партой, нас разделял только проход между рядами. Все затихли, потому что в класс вошла Нинка. Она редко приходила до звонка. Нинка бросила на меня мимолётный взгляд, подошла к Оборину. Наклонилась к нему и проговорила тихо, но я услышала: «Отец больше не тронет тебя, не бойся, он в тюрьме». Оборин вжал голову в плечи. Таким он мне даже нравился.

– Открываем тетради! – скомандовала Нина Алексеевна, раздался звонок.

 Для решения у доски она вызвала Оборина, он справился на 3, и прошёл на место, попутно ударив ногой по ножке моего стула. После школы я прибежала домой, сразу же достала дневник. Сегодня запись была совсем короткой:

«12 мая 1997

Привет дневник, мне плохо»

 ***

 Во вторник я не пошла на физкультуру. Ксюша Пикарь рассказала, что Оборин на перемене стянул юбку с какой- то третьеклашки, у неё случилась истерика.

– Ты бы видела, она очень сильно ревела, а он смеялся как дикий, и наши девки тоже. А потом пришла Нинка, всех разогнала. Физрук вчера тоже с ума сошёл, гонял по залу кругами весь урок, а в конце еще прыжки в длину сдавали. А ты чего опять на физру не пошла?

– Голова заболела.

 На самом деле мне просто не хотелось идти в своих драных кедах после того, как Соболева заметила их. Еще в апреле мы проходили медосмотр. После физкультуры девочек собрали в кабинете медсестры.

– Угадайте, чьи это башмаки? – Соболева скривила лицо, указывая пальцем на мою потрёпанную обувь, пока я стояла на весах.

– Какой ужас! – подхватила пухлая отличница Кострицина. Медсестра оторвалась от своих бумажек:

– Кто взвесился, может идти.

 Я стала обуваться, а девочки наперебой перешептывались и хихикали. Стараясь смотреть в пол, я вышла из кабинета с полной уверенностью, что больше не надену их, и пусть по физре у меня стоят сплошные прогулы. О новых кедах я и не мечтала. В этом месяце маме на заводе выдавали двойную порцию молока за вредность, а зарплату задерживали.

Получку обещали в конце мая – начале июня.

Простые маляры для них не люди.

Да и никто не люди, вон шахтёры, бастуют уже неделю, а денег разве дождались?

А твоя стройка , Миша, только здоровье гробить за копейки.

 В тот вечер я закинула кеды под кровать, достала из альбома единственную общую фотографию нашего третьего класса. Мама стояла у окна. Надрываясь, свистел чайник. Я выключила огонь и положила снимок на подоконник.

– Смотри мам, сразу отличаются богатые девочки. У них одежда крутая и причёски.

 Мама взглянула на фото, я держала палец на коленке Соболевой. Она была в явно фирменном зелёном сарафане и блузке с большим бантом.

– Обычная, ты ничем не хуже, все как с инкубатора, одинаковые. Хлеб с маслом будешь?

Весь мир сошёлся на истрепанной паре обуви, просто сраные кеды, всего лишь обувь. Тогда, в медкабинете наступил мой личный предел, за которым начиналось то, что я больше не могла контролировать.

Приезжай внученька.

В субботу.

Соскучился.

На этот раз точно поразишь все мишени.

2 МАЛЬЧИКИ – ЗАЙЧИКИ И ДЕВОЧКИ – СНЕЖИНКИ

 Ни одного дня в школе без насмешек и внутренней дрожи. Не единого вечера дома без тревожного ожидания.

Страшная.

Тормознутая.

Нищая.

Твоё место в помойке.

Поговори мне ещё тут, ты настоящих алкоголиков не видела.

Без тебя знаю, сколько мне пить.

На вот, мороженку купишь себе.

Снежный февраль 1998. Мне 12 лет.

– Мы слушали эти произведения в начальной школе. Выберите то, которое больше понравилось. Объясните почему.

 Людмила Марковна включила нежную «Лунную сонату», а затем стремительную «Метель». Вторая мелодия унесла меня далеко за пределы класса, не хотелось, чтобы музыка заканчивалась. Я готова была слушать до бесконечности. Осколки внутри склеились на время, пока звучала «Метель». За окном неторопливо падал крупными хлопьями снег, на несколько минут я покинула реальность, вернулась во двор со снеговиком, разноцветными санками и варежками на резинке. Когда отменяли уроки из-за сильных холодов, мы шли на площадку встречать рассвет. Это было теплое место, несмотря на февральский мороз. Я очнулась, когда старый проигрыватель замолчал. Людмила Марковна попросила всех высказать свое мнение.

– «Лунная соната» – Потому, что понравилось, как звучит – спокойно и задумчиво. (Коротков)

– «Лунная соната» – Потому, что спокойная и красивая. (Кострицина)

– «Лунная соната» – Потому, что красивая мелодия. (Соболева)

– «Лунная соната» – Потому, что прекрасная музыка. (Ксюша Пикарь)

 Все назвали «Лунную сонату», кроме меня и Оборина, он громко запел:

– Крошка моя, я по тебе скучаю, я от тебя письма не получаю. Вот эта нравится!

 Класс дружно хохотал, учительница подхватила, и я смеялась. Надо мной никогда не издевались на уроке музыки. Людмила Марковна не позволяла.

Мы все равны.

Унижать других – преступление.

В моем кабинете издевательств не будет никогда.

Если кто–то решит посмеяться над искренним мнением товарища по классу, автоматом поставлю кол за четверть.

 Людмила Марковна – одна из четырёх учителей, которую даже за спиной все называли по имени отчеству. Остальных без разбору определили просто – историчка, физрук, англичанка, трудовик.

 На том уроке чужой дядя композитор приклеил мне лечебный пластырь на рану, подарил временную таблетку от боли, только не дал ответы на вопросы «За что?» и «Сколько я ещё выдержу?»

 На перемене все галопом понеслись в столовую, Людмила Марковна бережно протирала черное пианино, пока я сидела за второй партой на среднем ряду, разглядывая то надпись «Красный октябрь», то идеальный пучок волос у неё на голове. Учительница обернулась и я решилась:

– Людмила Марковна, композитор, который «Метель» придумал, он жив?

 Она слегка улыбнулась:

– В наших сердцах он будет жить всегда. Своими произведениями. «Метель» прекрасна, правда? Повтори, как ты сказала на уроке.

 Я опустила глаза и промямлила:

– «Метель», потому, что я чувствовала себя счастливой, пока она звучала и вспомнила детство.

 Людмила Марковна подошла к проигрывателю. Поставила пластинку. Полилась музыка. Мы молча дослушали до конца, а затем она очень серьёзно, но ласково посмотрела на меня:

– Когда станет совсем невмоготу, вспоминай любимую музыку. Пусть она звучит у тебя в голове, появляется в любой момент, когда ты нуждаешься в ней.

 Я почувствовала, как ноги под джинсами покрылись мурашками.

– Вы правда думаете, что все равны? И унижать человека – преступление?

 Она ничуть не удивилась моему вопросу, словно ждала его.

– Я уверена в этом. Вот смотри, если ты нечаянно порезала палец, что происходит?

– Течёт кровь…

– А если с Таней Соболевой случится то же самое?

 Внутри я сжалась при упоминании Соболевой.

– Тоже кровь пойдет…

– А что ты делаешь ночью?

– Сплю

– А Соболева?

– Тоже наверно спит…

– Запомни, все мы люди, из плоти и крови. Человечество дышит, ест, спит, рождается без денег в карманах, и умирает также. Никто не имеет права унижать другого только из-за того, что у него плохо с финансами, или родители пьют. Продолжай писать стихи, твоя жизнь только начинается.

 Я не могла ничего сказать, так и сидела, пялилась в парту. Она всё знала? Откуда?

– Беги в столовую, – добавила Людмила Марковна, аккуратно закрывая крышку пианино.

 Я побежала, внутри бушевала «Метель».

 ***

 В столовой стоял гул и дребезжание посуды. Сказка про равенство закончилась.

 Ксюша Пикарь сидела на нашем обычном месте у окна с Ирой К. и Машей С. Она почти все съела, остался только чай и пирожное. Девочки тоже доели свой обед бесплатников.

– Почему вам никогда пироженки и бутеры не дают? – поинтересовалась Ксюша.

– Не дают тем, у кого папы нет, – ответила Маша С.

– У меня же есть, – возразила Ира К. – Хоть он уже и месяц в командировке. Это я про папу Сашу. А до этого папа Витя был, но мама говорит, что он придурок, испортил ей лучшие годы жизни. Я мечтаю о папе – коммерсанте или профессоре, а то всякие дворники да грузчики.

– Тогда непонятно, мне так мама сказала, она здесь полы моет и всё про школу знает, – пожала плечами Маша С., поглядывая на пока еще целые грибочки из крема на моей тарелке. – Иногда даже пирожное остается. Мама в пакет складывает после смены.

 Отголоски «Метели» в голове затихли. Не хотелось идти на математику, но часы над входом в столовую показывали, что до звонка осталось семь минут. Я стряхнула крошки с коленей, сделала последний глоток чая.

– Давай быстрей, еще в туалет надо успеть, – торопила Ксюша.

– Пошли.

 Класс гудел. Впереди сидели Кострицина и Муромцева.

 Муромцева достала из сумки две шоколадные конфеты, положила одну перед Кострициной.

– Ой, а Слава мне сильно нравится. Обожаю темные волосы у мальчиков.

– А ты ему? – Кострицина съела конфету целиком и приглаживала фантик пальцем к парте.

– Естественно. У меня вон и титьки почти выросли.

– Думаешь ему они понравятся?

– Конечно, это моя гордость.

– Тогда записку Славке напишем, без подписи?

 Их разговор прервал визг звонка и Муромцева пошла по рядам раздавать тетради, она была толстая, энергичная и улыбчивая. У неё уже в третьем классе обозначилась грудь и все это замечали. Она называла фамилии и отдавала каждому тетрадь в руки. Когда дело дошло до моей, Муромцева брезгливо поморщилась, взяла за самый уголок, разжала пальцы, тетрадь полетела на пол, она придавила её ногой.

– Ой, я нечаянно. Коза подберёт.

 Я потянулась за тетрадью. На уголке остался серый отпечаток ботинка. Урок музыки закончился. Здесь, в сорок пятом кабинете, сколько угодно можно было рассуждать про одинаковую плоть и кровь. Грязный след на тетради был реальным.

 Муромцева постоянно и заливисто смеялась. Ее мать часто приходила поболтать с Нинкой после уроков, приносила конфеты и пирожки, на собраниях не умещалась за партой, поэтому сидела на табуретке рядом с учительским столом.

 ***

 Юля П. – моя самая лучшая подруга.

 В летний, безумно жаркий день мне было семь лет, я кинула папе пикового туза в момент, когда она подошла знакомиться. Подсела рядом на лавочку и заявила:

– Зачем? С мелких надо начинать. Чем потом крыть будешь? Меня Юля зовут!

 С тех пор мы почти не расставались, я узнавала ее даже по скрипу качелей во дворе, по топоту в подъезде, по трём коротким звонкам в дверь. Она кричала со своего восьмого этажа, если видела, что я гуляю одна, обижалась, но затем набивала полные карманы конфетами с печеньем и выходила на улицу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.