Избранница Тьмы. Книга 3

– Останься, – тихо попросила она, щуря от ветра слезящиеся глаза.

Маар усмехнулся – Истана, к удивлению, поверила в то, что он может отпустить её так просто? Или…

– Это перемирие, асса́ру? Или я ослышался? – спросил он с недоверием, чувствуя, как что-то внутри рушится.

Он ткнулся лбом в её лоб.

– …скажи ещё раз, – прошептал глухо, уже без доли насмешки.

Истана опустила взгляд, скосив его в сторону, медлила, раздумывая. Он бы мог вытряхнуть из неё ответ, вытряхнуть то, что он желает слышать, но почему-то Маара впервые это не устроило. В груди метался горячий вихрь раздражения от того, с какой жадностью он ловит каждое её движение, в безумном нетерпении ожидая её слов. Ждёт, как пёс, когда ему кинут кусок. Она управляет им, даже сейчас, когда он вздумал подразнить её свободой, которую ей никогда не даст. А в итоге сам попался в западню. Она посадила его на цепь, маленькая сучка.

Вопрос повис в воздухе, становился густым и тяжёлым, как перед штормом. Истана немного отстранилась, и Маар окончательно понял, что не хочет ломать её, рушить стены, которыми она загораживалась от него сейчас. Маар ждал, что она скажет, что ответит и ответит ли сама, или закроется от него ещё глубже. Маар, который не приемлет отказа, которому доставалось всё с одного лишь взгляда, а если нет, то он ломал, подчинял и брал своё. Он в своей жизни перепробовал всё, что только может доставить ему наслаждение, но ещё никогда не чувствовал столь острое и мощное желание. Но было и ещё кое-что. Кроме плотского удовольствия Маар чувствовал такую несвойственную ему… тягу, она смягчала его внутри точно так же, как смягчало её присутствие дыхание этих чудовищ. Маар хотел стоять так вечность и не отпускать асса́ру. Отказаться от этого слишком сложно. Отпустить её, оставить – невозможно. Если бы она только знала, не пыталась бы. Он вспомнил, как Истана выгибалась в его руках, стонала, была горячая и влажная для него, сжимала его внутри себя, и Маар кончал, выплёскивая горячее семя в сокращающиеся стенки её лона, заполняя долго остро и горячо.

Дыхание сбилось, а тело отозвалось столько мощным возбуждением, что в глазах потемнело, и мгновенная тяжесть в паху подняла член. Маар немного наклонил голову, подхватывая воздушную белую прядь асса́ру. Истана не могла ответить на его вопрос, но Маар ощущал, как его тело омывают приятные волны и не только нарастающего возбуждения, но и чего-то другого, что выталкивало его на поверхность, разжимая давно заржавелые тиски. Маар опьянел от необычных ощущений, слишком упоительных, чтобы затолкнуть их обратно. Есть ли что-то ещё, или это просто эйфория после непрерывной битвы? А может… Маар выпустил прядь, позволяя ветру трепать её. А может, ассару пытается воздействовать на него так же, как на нойранов? Управлять Мааром? Кошмар, которого он так остерегался.

– Ты всё ещё мне не ответила… – погладил он её по скуле. – Хочешь, чтобы я дал тебе свободу?

– Ты уже получил ответ, Маар, ещё за долго до того, как предложил мне такую щедрость.

– И ты не жалеешь? Не передумаешь?

– Позади у меня нет ничего, – ответила Иатсна просто, – а что будет впереди, мне неизвестно. Всё, что я имею, я имею сейчас.

– Порочная ледяная асса́ру. Моя асса́ру. Моя Истана, – выдохнул Маар.

Слишком хрупкое состояние, чтобы держать его долго. Он смотрел на неё, желая верить, и верил, не доверяя одновременно её сладким словам, нежным, робким прикосновениям, жаркому дыханию. Маар нахмурился. Асса́ру что-то задумала. Маленькая лгунья хочет запутать его, отвести внимание. Внутри разрастался гнев, как снежный ком. Зачем? Зачем она это делает? Хотелось ворваться в её мысли и узнать правду.

– Что ты задумала? – выпустил её Маар, каменея, беря себя в руки.

Наверное, отпустил резче, чем хотел, но её ложь, слишком откровенная, слишком колючая, резала, вынуждая его звереть, как дикое животное, и нападать. Лучшее оружие против врага – это нападение, и похоже, Истана осваивает этот урок в полной мере.

– Нет… Ничего не задумала… Я… – в глазах Истаны мелькнула и тут же погасла растерянность, – …мне…

Она раскрыла губы, чтобы сказать ещё что-то, но тут же сомкнула, вздрогнув. Нойраны всколыхнулись, встревоженные дрожью земли. Маар разомкнул руки и обернулся, всё же решая уничтожить этих тварей, что посмели прервать их.

Из разлома вышли сразу двое: Шед и Фолк. Ничего не понимая, остановились, сжимая оружие, оглядывая настороженными взглядами нойранов. Маар подал им знак. Стражи свободно спустились к подножию Излома.

– Что здесь, Великий Бархан, творится? – выкрикнул Шед, приближаясь. – Или я всё же умер, и мне это снится?

– Кажется, на наших зверей нашлась управа, – усмехнулся Фолк, следуя за стражем, осматриваясь.

Маар вернул мрачный взгляд на побледневшую заметно Истану. Он бы тоже хотел узнать, как ей это удалось. Может, он, как и нойраны, опоен каким-то дурманом, и эти слова, произнесённые асса́ру – обман?

Глава 7

– Куда теперь? – оглядел Шед белые дали. – Похоже, поблизости нет ни одной живой души.

– Не считая этих уродцев, – покосился на нойранов Фолк.

Я всё ещё не была уверена в том, что порождения меня слушаются, и мне не было понятно, каким образом это может происходить. Я вздрогнула, когда Маар вернул на меня взгляд, обжёг. Он отвернулся и прошёл вперёд, поднялся на возвышенность, а я почувствовала облегчение и вместе с тем не могла оторвать от его спины своего взгляда. И даже не бралась понять тот шквал чувств, клубящийся грозовым небом, что вызывал он во мне. Это сложно и невозможно, по крайней мере, сейчас. Быть может, чуть позже я подумаю обо всём, но не сейчас. Слишком многое на меня навалилось, и единственное, о чём я мечтала, так это немного отдохнуть. Свернуться клубком, положить руки на живот и уснуть, чувствуя, как меня омывают тёплые волны, что рождает во мне крохотная жизнь.

Маар развернулся и сошёл с холма, молча указывая жестом следовать за ним. Я оглядела нойранов, посылая мысленный импульс, чтобы они оставались на месте, здесь, у подножия Излома, и последовала за стражами, а когда обернулась, то изумилась – порождения не пустились попятам, жутковато поглядывая нам в след, остались у Излома. И было в этом что-то особенное, какое-то превосходство и ощущение себя хозяйкой. Новые чувства повергли в жар, вынуждая ощутить себя неуютно. Я беспокойно оглядела каменные стылые пустоши, случайно напарываясь на взгляд Шеда, серьёзный и внимательный. Неприятное чувство полоснуло меня – стражу верно не нравилось что-то в моём умении. Он настороженно посмотрел назад, туда, где остались порождения, и отвернулся, не сказав ни слова.

С того мига, как мы пересекли Излом, минула середина дня. И после мы шли по каменистым ухабам, бороздя девственно чистый снег, казалось, вечность. От усталости я выпала из времени и только по глубоким сгущающимся теням в скалах понимала, что приближается вечер. Я прислушивалась к разговорам стражей, стараясь не думать о том, как пустой желудок скручивает от голода, не думать о слабости и о том, что придётся ночевать под открытым небом. Но я была готова и на это: костёр можно запалить, срубив еловых веток, палатку соорудить, чтобы не прошибало сильно морозом. Впервые, валясь с ног, я грезила о горячих объятиях исга́ра. И пусть вещи и вьюки остались по ту сторону. Сколько нам предстоит скитаться в диких первозданных местах – неизвестно, сколько без еды и тепла, главное, что теперь в безопасности, и Ирмус не доберётся теперь до меня и до… Я глянула в спину Маара. Исга́р вдруг остановился, а я задержала дыхание. Казалось, он слышит каждую мою мысль и желание, но страж не обернулся, глядел вперёд. Шед поравнялся с ним. Я, кутаясь в меха, осторожно подошла, чтобы понять, что их так привлекло. В опускающихся сумраках среди плешин леса бурей заметало крохотный домик, его было почти незаметно, а если бы стемнело ещё на немного, то и вовсе, верно, прошли бы мимо.

– Огней не видно, – повернулся к Маару Фолк.

– Там никого нет, – ответил Маар, уверенно направляясь к сторожке. Ремарт будто с самого начала знал, куда нас вёл без передышки.

Мы поспешили, спускаясь с нагорья. Фолк поддерживал меня, помогая сойти, когда склон стал слишком крутой. Ремарт даже не смотрел в мою сторону, будто меня и вовсе нет. А мне хотелось ли, чтобы смотрел? Нет, ничего подобного! Но почему-то досадливо сжала губы, и внутри точило… разочарование.

Мы спустились к хижине. Её и в самом деле содержали, здесь лежали у стены заготовленные поленья, был расчищен порог. Только внутри никого не оказалось. Чья эта сторожка и когда вернётся хозяин – неизвестно. Внутри оказалось тепло. Целых три комнаты, везде порядок. Я отправилась в самую дальнюю, пока Фолк зажигал камин, а Шед с Мааром были ещё на улице. Все мои вещи остались там, по ту сторону, только зеркало и гребень сохранились в поясной сумке. Я скинула тяжеловесные доспехи, ощущая, как зудят от усталости ноги, осмотрелась в полумраке, разглядывая неширокую кровать, столик, на котором стояла лампа. Я взяла её и отправилась к камину.

Фолк уже расположился и следил за огнём. Я зажгла лучиной лампу, в которой ещё было достаточно масло, понесла в комнату. Страж молча проводил меня взглядом, а я, признать, так устала что язык не ворочался – хотелось уже лечь в пастель. Оставив лампу на столе, я разделась. Найдя в сундуке пару пледов и шкур, постелила и легла, наблюдая, как неровный свет колыхается по комнате, освещая низкий потолок и брусчатые стены. Голод не дал мне уснуть, а когда послышался голос вернувшегося Маара, спать вовсе перехотелось. Я смотрела на створку и ждала, когда исга́р войдёт, прошло, наверное, больше часа, но он так и не появлялся. Я терзалась тем, чего хочу больше: чтобы он пришёл или чтобы не приходил никогда. Вздрогнула, когда створка всё же открылась, и на пороге появился Маар. При виде меня его глаза вспыхнули, а у меня в горле стало сухо и захотелось пить жутко, словно меня измучила жажда. Сердце забилось, как бешеное, в груди. И это ощущение, будто я вся в ожидании чего-то, в предвкушении, и все это граничило со злостью на саму себя за слабость. За то, что дрожала от расходящихся по телу волн жара, забывая о том, что этот демон подавлял меня долгое время, ломал каждый раз и продолжает, держа меня возле себя, как свою собственность, безвольную, но я ничего не могу с собой поделать. Несмотря на это моё тело дрожало от его близости.

– Тебе нужно поесть, – он прошёл вглубь, поставив на стол поднос с нарезанным вяленным мясом и хлебом, верно, взятыми из кладовки этой хижины.

Но подумав, Маар взял поднос и поставил на постель, сел напротив, взяв кусок тонко отрезанного мяса, отщипнул, протянул мне, принуждая есть с его рук. Никогда не ела с рук мужчины, и мне было непонятно, зачем исга́р это делает. Хочет приручить? Проверить? Помучить?

Моё внутреннее упорство сжало в тиски, не давая переступить через собственный тщательно выстроенный барьер и вот так разрушить его в одночасье? Ну, нет уж, перебьётся. Я не собираюсь этого делать, мне казалось, если уберу заслонки, то исгар причинит вред. И будет ещё больнее потому, что я впустила его сама. Но мгновенный щелчок внутри меня всё изменил, теперь я не могла думать только за себя одну.

– Где же обещание, данное тобой? – спросил Маар вдруг, когда я сделала попытку отстраниться.

– Насколько я помню, – разлепила я губы, чувствуя запах специй, – моё согласие тебе не нужно, ведь ты привык брать без позволения, исга́р.

Ответив, всё же взяла кусочек губами. Так хотелось есть, что мне уже стало всё равно, что меня кормит с рук тот, кого я ненавижу, я призывала эту ненависть к себе, но она не появлялась. Ничего, совершенно. Может, я просто устала.

– Словам женщины верит глупец, а верить асса́ру – безумие, – он положил мне в рот следующий кусочек.

Я наблюдала за ним, как менялось лицо Маара, когда он подносил очередную щепотку мякоти. Он устал так же, как я, хотя, наверное, гораздо сильнее, всё же он человек, даже под глазами залегли тени, но он так же был красив, гибельно красив, сейчас, когда не держит барьеры, красив настолько, насколько может быть красив только демон.

– Добровольно покоряться исга́ру – вот где безумие, – ответила я в свою очередь.

Маар хмыкнул, проведя большим пальцем по уголку моих губ.

– Мне кажется, ты ублажала тысячи, прежде чем я взял тебя, – Маар убрал руку, подал мне плошку, судя по запаху чуть сладко-кисловатому, с брусничным отваром, – не могу понять, как ты это делаешь? Что такое в тебе, ассару? Сладкая, как нектар, и горькая, как амброзия. Что такого в твоих глазах, что тащат на дно?

Я замерла, вспомнив вдруг одно старое сказание, что пела мать в детстве, укладывая нас сестрой спать. В ней говорилось о мужчине, что был покорён одной красавицей, и о том, как он проклинал богов за то, что у неё такие невыносимо синие глаза, такие холодные, невозможно колючие, они причиняли ему боль и муку своей безответностью, и колдунья, к которой обратился молодой мужчина за помощью, в ответ говорила, что эта девушка зачаровала его, приковав к себе, и ведьма ничем не может ему помочь. Мужчина был раздавлен и зол, он пришёл к той девушке и требовал расколдовать его, но та чаровница отказала ему, сказав, что она не виновата перед ним, и что не она зачаровала его, а его мать родила его таким… таким холодным. Это воспоминание как раскрывшаяся раковина, в которой блеснула жемчужина и погасла в толще мутной воды, скрылась в недрах памяти.

– Ты улыбаешься, – вновь поднёс к губам сочный кусочек Маар, вытягивая из воспоминаний. – О чём ты подумала?

Прожевав, я отпила сладкого отвара и отвела взгляд. Отвечать я не собиралась, не хватало ещё вынимать все свои мысли наружу, достаточно того, что исга́р владеет моим телом.

Глава 8

Асса́ру играет с ним. Но довольно этих игр.

Маар отставил поднос и потянул с себя одежду. Истана смотрела на него во все глаза, бледная, растерянная, только её губы окрасились в красный. Пленительные, притягивающие к себе взгляд. Маар хотел, чтобы она ласкала его своими губами. По крайней мере, он этого заслужил. Ремарт разделся догола. Он приблизился, запустил пальцы в её густые шёлковые волосы, распущенные, струящиеся по спине до самой поясницы, помассировал голову. Истана прикрыла глаза от удовольствия, задышала часто. Сегодня был тяжёлый день, Маар выпустил исга́ра, и это забрало много сил, но желание обладать ей, раскинуть её ноги, войти в горячее трепетное лоно, разгоралось всё сильнее. Воистину, он воскреснет из мёртвых, лишь только чтобы взять асса́ру. Её желание растекалось нектаром по его венам, он хотел вкушать его и слизывать со стенок лона.

Истана вздрогнула, когда подняла на него взгляд, встретившись с его взглядом. Маар провёл пальцами по щеке, касаясь её губ, проталкивая большой палец между ними, вынуждая взять его в рот. Тугие губы обхватили плотно, а член напрягся, стал ещё твёрже и тяжелее. Истана видела его разгорающееся желание, и от этого глаза её туманились, становясь глубокими. Маар водил пальцем, вынуждая асса́ру посасывать его. В глазах Ремарта посыпались искры от накатывающей горячей дрожи. Вперёд-назад и снова вглубь. Маар предвкушал, как войдёт в неё членом. Вверх-вниз, дразня и лаская и… вновь внутрь, дыхание отяжелело, как и стук сердца. Маар вынул палец, спустился к груди, расправляя ворот тонкой сорочки, сжал гладкие соски, чуть покручивая их, пока те не набухли, затвердев вишнёвыми косточками в его пальцах. Асса́ру раскрывалась, источая густой аромат, как бутон розы, сбрызнутый росой. Свежо и сладко. Член вздыбился от того, как она возбуждается под его ласками, рвясь быть стиснутым.

– Возьми, – Маар чуть сдавил соски.

Истана чуть помедлила, а в следующий миг тёплая ладонь послушно сомкнулась на его члене, сжала несильно, до невозможности нежно поглаживая. Маар запрокинул голову от мучительной пытки, его плоть вздрагивала и пульсировала в её мягкой ладошке, вожделея оказаться в узости её влажного лона. Маар склонился над асса́ру. Пока она ласкала его так, он опустил сорочку с её плеч, оглаживая её шею, лопатки, медленно стягивая тонкую материю, окончательно высвобождая напряженные вершинки груди. Маар чувствовал, как дрожит её хрупкое тело, слышал её прерывистое дыхание, что обжигало чувственную кожу его члена. Она смотрела на него открыто, распаляя ещё сильнее.

– Возьми его в рот.

Истана замерла, но взяла его у основания рукой, склонилась, и тугие губы едва обхватили его плоть. Маар смотрел на скользящие по вздыбленному стволу губы Истаны, оглаживающие вздувшиеся вены, смотрел на красивое лицо, на трепещущие ресницы, на вздымающуюся грудь Истаны. И сходил с ума, пьянея. Неглубокими толчками принялся врываться в её рот, ощущая головкой члена её горячее дыхание, наслаждаясь ощущением гладкости её рта, погружаясь всё глубже к самому горлу. Ум срывало от её взгляда, утонув в пучине сладострастия, Маар начал двигаться быстрее, резкими и глубокими толчками, не давая отстраниться, чуть придерживая Истану за затылок, пронизывая волосы пальцами. Запрокинул отяжелевшую голову, закрыв глаза, взрываясь вулканом от бешеного возбуждения, так что его покачивало. Тут же Маар снова опустил голову и вновь посмотрел на неё жадно, напряжённо, не желая пропускать ни единого мига. Это наслаждение – видеть ублажающую его асса́ру перед собой, у своих ног, видеть, как член вбивается в её губы, и чувствовать, как она задыхается, как заволакивает её глаза туман. Маар проникал быстрее, вцепившись взглядом в её лицо и оголённые плечи, в отяжелевшие соски, вновь переводя взгляд на напряженное лицо, чувствуя, как внутри назревает взрыв. И пусть асса́ру погребёт его под пеплом своей ненависти, пусть убедится в том, насколько она может быть его.

Истана и не сопротивлялась, разжигала исга́ра своей тихой покорностью, усыпляла. Для чего, маленькая дрянь? Маара разрывало на части от недоверия, возбуждения и накатывающего мощными толчками удовольствия, вызванного движениями её губ на его стволе, погружением в горячий рот ноющего члена. Как же он хочет её, жаждет. Всегда. Везде. Маару нужно думать о дальнейшем пути, ведь он знал, что они недалеко от места, если не от целого города, то от какой-то крепостной тверди наверняка. И неизвестно, кто обитает в этих местах? Думать о том, как укрепиться здесь, думать о планах Ирмуса, который скоро узнает, что его армия легла у Излома. Нет, Маар не мог обо всём этом думать рядом с асса́ру, когда он вот так в ней. Чувствовать, какая она узкая и сладкая, тараня её губы своим членом. Он вбивался в её рот уже безудержно, неконтролируемо. Глубоко, резко. Поглаживая большим пальцем её ложбинку между ключицами, шею под затылком, горло, сотрясаясь с каждым толчком. Под собственные вырывающиеся стоны, чувствовал, как сводит мышцы паха от потребности взять её немедленно, оставить своё семя, отметить собой.

И Маар хотел видеть, как она смотрит на него, знать, что сейчас в её глазах, ему и недостаточно того, что её тело плавится в его руках.

– Взгляни на меня, Истана.

Её шумный выдох прокатился дрожью по его телу. Истана покорно подняла ресницы, встречаясь с ним взглядом. Маар чувствовал её желание, видел эти огненные смерчи в ледяных глазах, когда он с каждым разом входил глубже. Оно ответной волной скручивало тело Маара. Истана не скрывала, что хочет его так же жадно, как и он.

«Да, моя девочка, именно так ты должна отдаваться мне, покоряться».

Маар вынул член, дав асса́ру воздуха, потянул её за волосы назад, несильно, но чтоб та запрокинула голову. Прильнул своими губами к её губам, сочным и пухлым от возбуждения, слегка, раздвигая их языком, вторгаясь между ними, касаясь её языка и снова лаская губы, возвращаясь жадными ладонями к груди, сжимая и растирая соски, тяжело дыша ей в губы.

– Твоё тело покоряется мне, – прошептал глухо Маар, снова целуя.

С каждым поцелуем он чувствовал, как разбивается вдребезги её уверенность, что она сможет противостоять ему. Ему ещё может, но не своему желанию.

– И знаешь, почему? – он поднял её сорочку к животу, подхватывая под коленом стройную ногу, раздвигая для себя шире. – Потому что твоё тело создано для меня, оно отзывается моим ласкам, подчиняется мне. Ты уже покорилась мне, Истана.

Маар вошёл в её тело, опустил голову, целуя шею, задвигался, уже не в силах медлить.

А ведь Маар не собирался идти к ней… Хотел. Хотел до дрожи, но не шёл. Он устал от той стены, что воздвигала она каждый раз, когда он приближался к ней. Но эта тьма желания привела его к ней, заставляя брать и присваивать.

Горькая сладость разливалась по языку Маара, доводя до исступления, вынуждая двигаться резче, быстрее, вдавливая её в постель, распластывая так, что Истана прогибалась под ним, испуская тихие стоны. Тонкие пальцы впивались в его плечи, прорезая кожу ногтями.

Искушенная и в то же время такая невинная… Маар научил её искушать, научил призывно выгибаться, стонать, прикрывать ресницы и запрокидывать голову, открывая изгиб тонкой шеи, подставляя грудь с вытянутыми вершинками, соблазняя его до умопомрачения.

Он чувствовал её дыхание, что шелестело по покрытой влагой коже. Двигаясь в такт ему, скользя острыми сосками по его груди, Асса́ру застонала чаще, дрожа всем телом, выгибаясь, чтобы невольно принять глубже. Искушённая, похотливая асса́ру. Ревность душила, колола иглами, отравленными ядом. Он не знал её основания, чтобы вырубить на корню.

Маар с остервенением впился в её губы, так, чтобы яростно пометить нежную кожу своим безумством, чтобы оставить след своих зубов на её губах, и они тут же налились краской. Как же сильно жаждал он владеть ей, жаждал так одержимо больно, что хотел причинить и ей боль, проклиная себя за то, что делал это каждый раз, когда брал её. Продолжая врываться в неё жёстко, горячо, беспрерывно, терзая её губы, лаская языком, он хотел, чтобы она кричала, он добивался её вскриков, но асса́ру молчала назло ему. Вонзала ногти в кожу, смотрела в глаза и только сдержанно постанывала, позволяя ему брать.

И он брал… Маара обжигало осознание того, что она хочет доставить ему удовольствие, доведя его до пика, наблюдая, как его сжимает накатывающее наслаждение, когда он едва не шипит, тараня её своим каменным членом, вожделеющим только её. Нависая над ней, глядя на припухшие искусанные губы, в ледяные омуты, что при неровном свете лампы казались темными, на рассыпавшиеся по бурому меху покрывала волосы, смотрел на бешено вздымающуюся грудь с красными, сжатыми, тугими сосками и вновь набрасывался на её губы, испускающие тихие стоны, погружался быстрыми жёсткими толчками. Истана крепче обхватила его ногами, комкая в пальцах меха, глядя ему в глаза, содрогаясь от грубого вторжения, что соединяло их в одно целое в танце наслаждения, нарастающего диким штормом, от которого в глазах темнело, а голова плавилась от напряжения.

Маар понимал, что уже не сможет без неё. Что сделала с ним асса́ру, каким путами привязала к себе, что ему не под силу их разорвать?

Истана вдруг потянулась к нему, провела языком по вене на его шее, Маар почти застонал от этой невольной невыносимой ласки. Ему хотелось ещё, больше. Сейчас он едва мог думать, почему Истана решила ответить ему? Что она замыслила? Но он забыл об этом сразу, когда она перестала раздирать его спину, огладила лопатки, плечи, целуя его тело, шею, ключицы. Маар сотрясался от каждого прикосновения, от прикосновения горящих губ асса́ру и от ударяющего в живот наслаждения, что напрочь вышибало дыхание.

Маар опрокинулся на спину, усаживая Истану сверху, вновь проникая в неё, сдерживаясь, чтобы не взорваться.

Она поймала движение его бёдер, оглаживая его грудь, покачивая бёдрами в такт его принимая его глубже, полнее, задыхаясь от новых ощущений. А он не мог больше вынести такого. Удовольствие взорвалось в теле вулканом, руша все барьеры, заставляя Маара прижать асса́ру к себе и прорычать ей в губы, почти сдыхая от острых бурных ощущений, чувствуя себя на краю бездны, смерти, изливаясь в неё протяжно. Каждый следующий раз становился слаще и больнее, и предела этому нет…

Истана снова поцеловала его, на этот раз нежнее, лаская его, пленив губы своими, целуя медленно, упоительно, чувственно. Маар прижал её к себе, не желая отпускать и покидать её сжимающееся спазмами горячее лоно, такое влажное сочное для него. И в этом миге было не только это соитие тел, но большее, что-то, из-за чего он хотел продлить это ощущение как можно дольше. Слышать, как затихает дыхание Истаны, которая, обессилев, положила голову ему на грудь, чувствовать её тёплое дыхание на своей коже, сжимать её узкую талию и наслаждаться тем, как асса́ру касается подушечками пальцев его ключицы, и как колотится её маленькое сердце о его вздымающиеся в глубоком частом дыхании рёбра. Истана пошевелилась и привстала, размыкая связь, легла рядом. И Маар не стал ей мешать, давая отдых.

И сколько так будет продолжаться эта борьба, опасная, жестокая, наносящая смертельные раны? Будет продолжаться, пока кто-то не рухнет, истекающий кровью.