Отщепенцы

– Ну, Коленька, не надо. Ну не могу я здесь…

"Так, у соседа слева заминка на второй стадии", – эта мысль проскочила в голове у Володи, втиснувшись между двумя эмоциями – хорошей и очень хорошей. Первая эмоция, если перевести ею на русский язык звучала примерно так: «А яичница, между прочим, получилась ничего, так как я и люблю – не очень зажаренная, но и не жидкая, в самый раз». Потом, как уже было сказано, прошла мысль насчет соседа, переполненного тестотероном и адреналином, и тащившем упирающуюся девушку, а затем возникла вторая эмоция: «А с аджикой она бы пошла веселее». (В смысле яичница, а не девушка за стеной).

– Жаннуля, ну чего ты… Ты же у себя дома разрешала мне…

Володя неожиданно понял, что яичница на тарелке и секс за стеной так же гармонично сочетаются между собой как торт, украшенный ломтиками сала. Поступать по плебейски – пустую кастрюлю к стенке и ухом, вожделенно прижавшись к прикопченно-облупившемуся ее дну, слушать, слушать ту захватывающую схватку между скромным и слабым целомудрием и наглым и сильным желанием Володе не захотелось. Оставалось одно – пойти подышать свежим воздухом на улицу. Но прежде, чем парень оторвался от яичницы, стула и стола, он успел получить еще одну порцию волнующего эротического диалога.

– Коля, ну не здесь. Ну не могу я здесь… У меня дома все тихо, спокойно, а тут шум, гам за дверью… эта скрипучая кровать, ну не могу… Вот с этим последним "не могу" Володя и выскочил на улицу. "Странный народ эти женщины, – мысли лишенные звукового эротического фона текли спокойно и плавно, – в одной квартире она может с мужчиной заниматься любовью, а в другой квартире с тем же мужчиной она не может". Где-то вдалеке, оставляя голубые сполохи на темном небе проехал троллейбус. "Там может, а с тем же в другом месте – не может", – на мгновение, неясно, в голове у Володи зародилось чувство, что какая-то важная мысль не доползла до его сознания, запутавшись в многочисленных подземных этажах подсознания. Но троллейбус проехал, сполохи от троллейбуса погасли, а Володе очень захотелось добить оставленную на столе в комнате общежития яичницу. "Ну вас с этой любовью, мне кушать хочется", – с этой мыслю он отправился обратно в общагу. Холодная яичница наглядно представляла собой убедительный пример одного из краеугольных камней диалектического материализма – переход количества в качество. Понижение температуры яичницы на несколько градусов – это еще теплая яичница, еще на несколько – тоже еще теплая яичница, а понижение еще на парочку градусов – это уже холодная гадость. "Лучше я бы прослушал эротический репортаж из соседней комнаты и съел бы теплую яичницу", – немудреная мысль лениво проползла уже в сонной голове Владимира…

– … Володька… ну прекрати… ну подожди, дай сказать.

– Еще десять поцелуев и говори.

– Каких десять поцелуев? У меня не то что губы, язык от твоих кусаний распух.

– Люблю бессловесных женщин.

– И много их было у тебя?

– Пока одна, но у меня впереди лет шестьдесят активной сексуальной жизни.

– Так ты у нас оказываешься секс гигант.

– А ты разве не заметила?

– Да ты знаешь, я бы сказала обычный средний уровень, притом на нижнем пределе.

– У тебя что, было с кем сравнивать?

– Теоретически дорогой, теоретически… пока.

Оба рассмеялись.

– Сейчас я тебе покажу теоретически, и средний уровень на нижнем пределе тоже покажу.

– Володька… да прекрати ты… ох… Володя…

И снова два тела слились в одно целое, меняющееся со временем – то ЭТО напоминало восхитительный бутерброд, этакий великолепный, вкусненький "гамбургер", то вольную борьбу, преимущественно в партере.

– Ладно, Иришка, уболтала, прекращаю.

– Только попробуй… ох.

– Так средний же уровень.

– Твой профессионализм растет не то, что по часам, а прямо по минутам.

– Сударыня, я польщен.

– Милый… не отвлекайся…

Еще десять минут упорной борьбы в "партере" и клубок распался.

– Тебе когда лететь на полигон? – после долгой паузы спросила девушка.

– В воскресенье.

– А зачем летишь?

– Да обтекатель с изделием не стыкуется.

– А почему?

– А вот этого я пока и не знаю.

– А мы с тобой как, стыкуемся? – девушка озорно улыбнулась.

– Во всех позициях.

– Так уж и во всех.

– Есть только один путь для проверки – экспериментальный, – Володя неожиданно рассмеялся.

– Что, представил экспериментальную проверку?

– Нет, одну из позиций.

– И какую же? – девушка весело и смело, без всякой стыдливости, посмотрела в глаза парню.

– Под обтекателем.

– Где, где?

– Под обтекателем. Представляешь как это должно возбуждающе действовать? Заниматься любовью и знать, что потом под ним будут стоять ядерные боеголовки.

– Володька, ну у тебя и фантазия.

– А что не захотела бы?

– Да нет…

– Почему? Чем, в принципе, обтекатель отличается от этой комнаты.

– Нет, Володя, ни под, ни на обтекателе я не смогла бы. Все-таки комната и обтекатель чуть – чуть, но отличаются, тебе не кажется?

Еще не открыв глаза Володя понял, почему не стыковался обтекатель с изделием. Иришкины слова из сна: "Нет… я не смогла бы. Все-таки комната и обтекатель чуть-чуть, но отличаются" оказались ключом к разгадке. "Почему, как ее там, Жанна, дома могла, а в общаге нет? Да просто обстановка была не та – постоянный шум за дверью, не знакомая, чужая, скрипучая кровать, то, се и все – нет страсти, нет желания. Так и обтекатель. В Павлограде стационарный установщик в МИКе3 и никаких тебе ветров. А на полигоне установочный агрегат на автоходу, чуть-чуть не так подъехал к шахте, не так выставился. Да, он выставляется по реперным точкам, но с определенной же точностью, не идеально, чуть-чуть ветерок подул, да плюс еще этот эксцентриситет, вот и набралась совокупность отрицательных факторов. Там чуть-чуть, здесь чуть-чуть и все, обтекатель своим металлическим скрежетом и заявил: "Не буду стыковаться с изделием, не могу, хоть режьте меня на куски".

Обычно на работу Владимир добирался пешком – двадцать минут ходьбы вместо физзарядки. Но сегодня для него и двадцати минут показалось слишком много. Всеми мыслями он уже был там, в КБ, что бы еще раз, на кульмане, начертив эскиз обтекателя, изделия и установщика убедиться в правильности своей догадки, проверить свой эротически вещий сон. Поэтому, выйдя из общежития, Владимир устремился к троллейбусной остановке.

О, эти поездки в общественном транспорте конца восьмидесятых начала девяностых годов! Сколько при них выплескивалось сил, энергии, какие при этом кипели страсти. Мир еще ждет своего Шекспира или Мольера для описания всего многообразия эмоций, смешных и трагических ситуаций, героев и антигероев и всего прочего, всего того, что вмещает и объединяет это емкое понятие – общественный транспорт. Но нас пока интересует наш молодой работник КБ "Южное", наш маленький винтик в огромной и сложной машине под названием военно-промышленный комплекс Союза Советских Социалистических Республик. В своем желании уехать он был далеко не одинок. Пара десятков мужчин и женщин собралось на остановке. Молодые и не очень, худые и покруглее, с роскошными шевелюрами и откровенно плешивые, одетые, кто в демократические джинсы и майку, а кто в строгий костюм, все они были разные. Но одно у всех их было общее – глаза. Глаза, с тоскливой надеждой взиравшие вдаль, пытаясь разглядеть там троллейбус. Наверное, такие глаза были у моряков Колумба, высматривающих на горизонте долгожданную землю. И вот вдали показался троллейбус. Легкая дрожь пробежала по толпе. Наверное, такой же мандраж испытывают спортсмены, выходящие на беговую дорожку. Все ближе и ближе троллейбус. Внутри каждого звучит команда: "На старт". Троллейбус подъезжает к остановке и останавливается. "Внимание". Будущие пассажиры перегруппировываются возле дверей троллейбуса, образуя живой коридор, через который низвергнется, раскаленная негативными эмоциями, лава пассажиров из троллейбуса. Распахиваются двери и желающие выйти с некоторыми вкраплениями совсем даже не желающих, стремительно эвакуируются из троллейбуса. Быстрее, быстрее пробежать этот живой коридор, эту Сциллу и Харибду из человеческих тел. Последние бывшие пассажиры пробегают через людской коридор. "Марш". Горе не успевшим! Две шеренги стремительно смыкаются и всасываются в чрево троллейбуса, неся впереди себя извивающихся и вопящих опоздавших выйти.

И вот утрамбованная толпа, спаянная одной целью – доехать до нужной остановки, "уютно" расположилась в салоне троллейбуса. Самые последние втискиваются внутрь, опровергая физический закон о конечной упругости материальных тел. Ну а те, кто лез в троллейбус после последних, вися ступеньках, обмениваются несколькими "учтивыми " фразами с водителем троллейбуса:

– Мужчина, давайте или сюда или туда (несколько судорожных движений последнего в дверях).

– Дядя, давай слезай, сзади еще троллейбус едет (еще более судорожные движения в дверях, сопровождаемые жалобными взываниями к народу ужаться на полчеловека. Народ безмолвствует).

– Ты, старый козел, ты, наконец, слезешь со ступенек?

– Ты смотри, молодая нашлась!

После этого они отцепляются от троллейбуса и всем своим видом пантомически пытаются изобразить фразу: "Подумаешь, не очень-то и хотелось". Двери захлопываются. Поехали. У кого поднимется язык назвать этих людей несчастными? Разгоряченные посадкой, размявшиеся и окончательно проснувшиеся, люди едут на работу. Светит солнышко в ярко-голубом небе. За окнами троллейбуса зеленеют деревья. По-моему все это и называется обыкновенным человеческим счастьем. Вот дядя, скажем так преклонных лет, с выражением лица, изображающим невыносимую муку от такой езды. Не в е р ь т е ему! Шутник – случай притиснул к нему юное прелестное создание в легком платьице, и в крови у дедушки, хриплым дребезжащим фальцетом поют хиленькие, обессиленные гормоны. Но поют! Вот молодой парень, демонстрируя удаль молодецкую, соорудил вокруг своей подруги непробиваемый барьер из своего тела. Вот старичок в педагогическом упоении стыдит молодого оболтуса, на что последний, выслушав эту проникновенную речь, посылает местного макаренко чуть ли не к первоисточнику жизни. А сколько милых сцен происходит на промежуточных остановках? Вот бабулька, уцепившись за поручни в проходе, изображает листок, трепыхающийся в потоке выходяще-входящих пассажиров. Вот две женщины рубенсовского телосложения, сцепившись бедрами, выясняют, чья талия уже. Наконец и остановка "Восточная проходная". Удачно десантировавшись на ней, Владимир через семь минут был у себя в отделе. Часы на входе в отдел показывали семь пятьдесят пять. Он быстро прикрепил лист на кульман и стал делать необходимые наброски. Рабочий день в КБ начинался в полдевятого. Начальник сектора пришел на работу в восемь двадцать. В восемь сорок Владимир кратко изложил ему причины нестыковки обтекателя с изделием.

– Значит, виноват все-таки эксцентриситет, – подытожил сказанное Анатолий Иванович.

– Я бы сказал – сработала совокупность.

– И что ты предлагаешь?

– Установить на обтекатель "красный груз"4, компенсирующий эксцентриситет, и все пойдет как по маслу.

– И где ты предлагаешь его установить?

– Естественно в плоскости эксцентриситета, на противоположной стороне, где точнее – надо посмотреть чертежи.

–До обеда управишься? Но мне нужно знать не только, где установить этот груз, но и его вес, и примерные габариты.

– Успею.

В отличие от начальника сектора, Илья удостоился от Владимира более обстоятельного рассказа по поводу решения проблемы стыковки обтекателя с изделием. Случайно подслушанная речь Жанны была передана во всех красках и оттенках (рассказывать о своем вещем эротическом сне Владимир, естественно, воздержался).

– Ну что ж, у тебя почти как в песне из "Веселых ребят": "Нам секс и строить, и жить помогает…", – Илья, улыбаясь, хлопнул Володю по плечу.

– Не строить и жить, а стыковаться.

– Нет, нет именно строить и жить. Ты быстро решил возникшую проблему…

– Еще не решил.

– Ну наметил пути ее решения. В головах у начальника сектора и начальника отдела напротив твоей фамилии появился очередной плюс. А из таких вот плюсов и строится удачная карьера. А удачная карьера – хорошая жизнь. Так что все правильно – "И строить, и жить помогает".

"На лице улыбка, а глаза не веселые, но нельзя же так завидовать, сам же себя этим и изведешь – мысль мелькнула в голове у Володи. Мелькнула и пропала, – А ну его".

До обеда Владимир с Ильей успели рикинуть и где закреплять груз – компенсатор и сколько он должен весить. А на листе кальки Илья прямо от руки нарисовал и его эскиз – простая прямоугольная болванка с отверстиями для крепежа. Сразу после обеда начальник сектора доложил все начальнику отдела. Тот созвонился с конструкторами и в три часа было созвано совещание, где присутствовали и проектанты, и конструкторы, и испытатели. Совещание протекало бурно. Прямых доказательств, что именно из-за перечисленных Кедровым факторов "обтекатель не захотел налазить на изделие" – как выразился один из конструкторов, не было. Пыл конструкторов понять было можно. Такую же телеграмму, как и проектанты, получили и они. Но конструкторов было больше, следовательно, больше было и начальников. И эта телеграмма у конструкторов еще только спускалась сквозь глубины всевозможных начальников, чтобы, в конце концов, лечь на неказистое дно непосредственных исполнителей. А тут на тебе, конструкторы еще толком и не прочли текст телеграммы, а какие-то пацаны-проектанты уже имеют решение, да еще суют им, конструкторам, под нос эскиз какой-то болванки – мол, пардон, вот вам эскиз болванки, гордо именуемой грузом-компенсатором, извольте из этого эскизика быстренько сварганить рабочий чертеж и отдать в работу в экспериментальное производство. Форменная наглость! Подвел итоги бурной дискуссии Валерий Николаевич:

– Являются ли приведенные товарищем Кедровым факторы причиной не стыковки обтекателя с изделием 15 А 18М? Сто процентной гарантии у нас нет. Но других вариантов объяснения нестыковки у нас тоже нет. И что мы в конце концов теряем? Ну повесим мы эту болванку на обтекатель. Но не в полет же с ней идти. Состыкуемся, снимем. По крайней мере – хуже не будет. Эксцентриситет она же устраняет? Устраняет. Поэтому болванку, или как его, груз – компенсатор, мы делать будем. Особо теоретизировать тут нечего. Сроки летных испытаний поджимают.

После совещания к Володе подошел Сергей, с испытательного комплекса. Володя близко познакомился с ним уже здесь, в КБ, часто общаясь с испытателями. А побывав как-то раз вместе на полигоне, можно сказать, что они стали друзьями. Сергей, также как и он, закончил физтех университета, но на год раньше. Во время учебы они просто знали о существовании друг друга, бывали в общих компаниях, и при встречах обменивались друг с другом только простым кивком головы.

– Еще раз привет, старик, – Сергей искренне улыбался другу.

– Привет.

– Здорово ты утер нос конструкторам.

– Погоди радоваться, все точки над i расставит полигон.

– Ты летишь?

– А куда я денусь?

– Отлично.

– Ты тоже летишь?

– А куда я денусь? – оба расхохотались, – вы, проектанты, что-то там придумываете, а нам, испытателям, приходиться все это испытывать.

– Не что-то, а последний писк научно-технического прогресса.

– Ну, ну. Точно что писк… мышиный, – Сергей хлопнул Владимира по плечу. – Слушай, заходи послезавтра ко мне, часиков в семь. А то, блин, живем в одной общаге, даже на одном этаже, а умудрились две недели друг с другом не видеться. Я угощаю.

– С чего это ты такой щедрый?

– Придешь, узнаешь. Есть повод.

– Ну ты, брат, прямо заинтриговал.

– Значит придешь?

– Обязательно приду. А почему послезавтра, а не, например, завтра?

– Да так, личные дела.

– 

Вот из-за этих самых личных дел мы и не видимся неделями, – теперь Владимир хлопнул Сергея по плечу.

Сергей что-то хмыкнул про себя. И, весело улыбаясь, сказал:

– Друзья друзьями, ну а девушки девушками. И что для мужчины важнее – одному богу известно.

– Я, думаю, богу известно, – Володя озорно глянул на Сергея и закончил, – но и дьяволу известно тоже.

– Это точно. Но то, что подсовывает нам дьявол, это один из самых сладких грехов.

– Полностью с тобой согласен.

Так потрепавшись между собой пяток минут, друзья собрались расходиться:

– Значит послезавтра?

– Послезавтра я жду. Кстати, тебе когда на полигон лететь? – задал вопрос Сергей.

– Да вроде двадцать второго. Двадцать третьего, судя по телеграмме, я должен уже быть на полигоне, на совещании.

– Значит мне где-то ориентироваться на двадцать четвертое – двадцать пятое. О'кэй. Значит послезавтра я тебя жду.

– Ты так меня заинтриговал, что приду обязательно.

– И Илью с собой прихвати, я уже и забыл, когда мы втроем собирались.

– Постараюсь прихватить.

– Так, Илья, Серега приглашает нас на послезавтра, к себе на вечеринку. Он угощает. Форма одежды парадная. У него какой-то повод для встречи, так что это не просто так. – Это были первые слова, которые сказал Володя Илье, вернувшись с совещания.

– Какой повод?

– Спрашивал. Говорит, придете – узнаете.

– Даже так.

– Даже так.

– Придется идти. Заинтриговал.

– Заинтриговал, это точно.

– Ну а как совещание?

– Конструкторы, как всегда кривили морду, глядючи на нас, проектантов. Но коль сами ничего предложить не смогли, то под давлением нашего шефа с нами согласились. Завтра сварганят чертеж, а к понедельнику деталь будет готова.

– А двадцать второго ты улетаешь?

– Да, двадцать второго я улетаю. Если учесть, что сегодня среда, времени оформить допуск на полигон и прочую муть голубую вроде бы достаточно.

Оставшиеся два дня до вылета на полигон – четверг и пятницу для инженера – конструктора второй категории Владимира Кедрова были заполнены сплошной суетой. Оформление командировки, оформление всевозможных допусков на полигон, стычки с конструкторами по поводу груза-компенсатора и прочее, прочее, прочее. Но все когда-нибудь кончается. Кончились и эти два дня.

– Ну что, Илья, пока. Остаешься пока на хозяйстве один, – Володя опечатывал свой спецпортфель для хранения секретных материалов.

– Остаюсь, – Илья мельком посмотрел на Володю и вновь повернул лицо к компьютеру.

В разговоре повисла пауза. Что бы ее прервать, Володя, глянув на дисплей компьютера, сказал:

–Ты пока здесь добивай наш отчет по выбору вариантов атаки. И мне кажется, но это мы с тобой обсудим, когда я прилечу с полигона, что слишком много вариантов перебирать не стоит. Оптимум мы с тобой нащупали, а вот эти несколько килограммов топлива туда-сюда не столь уж существенны, чтобы из-за них менять компоновку ступени разведения. Тем более, что сама математическая модель не абсолютно же точна.

Илья что-то хмыкнул себе под нос. Разговор явно не клеился. Владимир Кедров опечатал свой спецпортфель, напоследок еще раз сказал Илье: "Жду у Сереги", направился в первый отдел и сдал спецпорфель на хранение. Все, вот теперь можно было спокойно лететь на полигон.

…Инженер КБ "Южное" Владимир Кедров был абсолютно прав, говоря, что из-за нескольких килограммов топлива не стоит менять компоновку ступени разведения, но он даже предположить не мог, что несколько десятков граммов бумаги могут изменить всю его жизнь. Именно столько весила одна общая тетрадь с грифом "Совершенно секретно", которой не было сейчас в его, только что сданном, спецпортфеле, а она должна была там быть.

4

Вечеринка была в самом разгаре. Вначале возникла легкая заминка – Владимир и Илья чуть ли не в один голос потребовали сказать по какому поводу он их тут собрал. Нет, просто собраться троим, не обремененными пока семьями, друзьям это тоже хорошее дело и достаточно весомый довод в пользу небольшой пирушки, но учитывая, что один из них накануне туманно пообещал, что есть еще один повод собраться – это превращало заурядный мальчишник в нечто особенное. Но Сергей твердо заявил, что всякому фрукту свое время и сегодня обязательно они все узнают. После этого вечеринка легко заскользила по накатанной колее. Уже были обсуждены все производственные дела, внешняя и внутренняя политика партии и вот, вот готова была начаться завершающая фаза любого мужского разговора – треп о женщинах. Но то ли водка была не такая градусная, то ли закуска не такая калорийная, но Сергей неожиданно выдал:

– Мужики, а вот интересно, кем мы станем через десять лет.

За столом возникла пауза – мужики переваривали информацию – ход Сергея был явно не стандартным, а тут еще бутылка – нет брат, шутишь, тут надо время чтобы все обмозговать. Первым переварил все Илья :

–Вопрос, конечно, очень интересный и без дополнительных ста грамм в нем не разобраться. Поэтому я предлагаю отличный тост, – с этими словами он налил каждому еще по полстакана водки и произнес, – за нас в июне тысяча девятьсот девяносто восьмого года.

Чокнулись, выпили, закусили. Илья продолжил:

– Я так думаю, мужики, что в тысяча девятьсот девяносто восьмом году нам будет по тридцать шесть лет…

– Глубокая и безошибочная мысль, – между двумя укусами огурца выдал Владимир.

– Не перебивай. Так вот в тысяча девятьсот девяносто восьмом году мы будем тридцатишестилетними корифеями ракетной техники, как минимум начальниками групп. Так сказать, основной костяк КБ.

– Точно костяк. И на наших костях родная страна будет ставить на вооружение очередной ракетный комплекс, какой нибудь там 15 А 20 или 15 Ж 71.

– А американцы будут сидеть в окончательной ж…, – добив огурец и благополучно отправив его себе в желудок, Владимир вновь освободил себе рот для высокоинтеллектуальной и высокоинтеллигентной беседы.

– А почему в окончательной, позвольте Вас спросить? – Илья продолжил высокоинтеллигентный разговор.

– Потому, что сейчас, когда мы поставим на вооружение ракетные комплексы 15 А18 М и 15 Ж 61, они окажутся в ж…, – Владимир с явным удовольствием посылал американцев в это явно необходимое, но почему-то считающееся неприличным место, – а уж после комплексов 15 А 20 и 15 Ж 71 они уже будут в окончательной ж… Еще пару минут Илья и Владимир прогнозировали будущее развитие ракетной техники, обсуждали плюсы и минусы стационарных и подвижных пусковых установок. Наконец консенсус был достигнут – через десять лет СССР будет иметь (благодаря им, конечно) самые совершенные стратегические ракеты, а американцы будут сидеть то ли в глубокой яме, то ли в ж… (тут мнения разошлись).

– Серега, ну а ты что молчишь, мы тут распинаемся, в поте лица, можно сказать, разрабатываем стратегическое направление развития ракетной техники, а он заварил всю кашу, а сам в кусты, – Володя, наконец, обратил внимание на молчавшего до сих пор Сергея.

– Красиво вы тут все излагали, но…, – Сергей сделал паузу, и, как будто на что-то решившись, продолжил, – но свои грандиозные милитаристские планы вы будете претворять без меня, – сказав это, он не спеша взял отрезанный кусок хлеба, положил на него из консервной банки немного кильки и не спеша все это сооружение отправил себе в рот.

– Не понял, – удивленно вскинул на него глаза Илья.

Володя ничего не сказал, только откинулся на спинку стула и вопросительно сощурил глаза.

– Смотаюсь на полигон – и все, завязываю с нашим родным ВПК5. Финита ля комедия.

– Да объясни ты толком, чего выделываешься Илья даже отодвинул от себя тарелку.

Сергей не спеша налил себе сто грамм водки и одним большим глотком опорожнил стакан. Все также не спеша подцепил вилкой кружочек огурца и отправил вслед за водкой. Все это он проделал в полной тишине, наслаждаясь произведенным эффектом. Наконец сцена была обставлена соответствующим образом, зритель заинтригован, пора было начинать – маэстро, занавес!

– Коллеги…

– Вот, зараза, издевается, – Владимир не удержал себя в роли бесстрастного зрителя.

– Так, попрошу не перебивать. Все, что будет дальше сказано, будет относиться к моей хрустальной мечте. А к своей хрустальной мечте, – Сергей тихонько икнул, – я отношусь трепетно и требую это от остальных. Так вот, коллеги, есть у меня детская голубая мечта, Сергей вновь сделал паузу, – попасть в Париж…

– Ни фига себе, ну ты даешь, старик, – теперь Сергея перебил Илья.

–Так мужики, я предупреждаю, еще какие-нибудь ехидные вставки типа "ни фига себе", "ты обалдел" или еще чего – нибудь…