Собор у моря

Избранницей на место новой матери детей Гиамоны стала Изабель, молодая женщина не очень привлекательной внешности, но из знатной семьи. Грау взвесил добродетели всех претенденток и отдал предпочтение той единственной, которая могла похвастаться принадлежностью к аристократическому роду. Ее приданое – титул без привилегий, пусть даже при отсутствии земель и богатства, – позволяло ему войти в высшее общество. Владельца гончарной мастерской не прельщало роскошное приданое, которое ему предлагали купцы, желавшие приобщиться к богатству Грау. В свою очередь, могущественные знатные семейства не были заинтересованы во вдовстве простого гончара, каким бы богатым он ни был. И только отец Изабель, будучи без средств, увидел в этой ситуации возможность заключения удобного союза для обеих сторон – и не ошибся.

– Ты, конечно, понимаешь, – требовательно заявил будущий тесть, – что моя дочь не может жить в гончарной мастерской.

Грау с готовностью согласился.

– И что она тем более не может выйти замуж за простого гончара.

При этих словах Грау хотел было возразить, но тесть презрительно махнул рукой.

– Грау, – добавил он, – мы, вельможи, не можем посвящать себя ремеслу, понимаешь? Даже если мы небогаты, мы никогда не станем ремесленниками.

«Мы, вельможи, не можем…»

Грау едва скрывал свое удовлетворение оттого, что и он теперь причислен к знати.

«Сеньор барон» – именно так, начиная с сегодняшнего дня, будут обращаться к нему не только во время торговых переговоров, но и в городском Совете Ста.

Сеньор барон!

Но тесть прав: у кого из вельмож есть мастерская? Разве можно каталонскому барону держать ремесленную мастерскую?

И Грау, все еще старшина гильдии, легко и быстро добился того, чтобы Жауме получил звание мастера. Они обсудили этот вопрос в спешке – Грау спешил жениться на Изабель, он опасался, что эта знать, такая капризная, может пойти на попятную. У будущего барона не было времени торговаться. Жауме станет мастером, а Грау продаст ему мастерскую и дом в рассрочку. Оставался нерешенным только один вопрос.

– У меня ведь четверо детей, – сказал ему Жауме, – и я вряд ли смогу выплатить сразу всю сумму.

Под настойчивым взглядом Грау он продолжил:

– Я также не смогу взять на себя все обязательства, которые касаются ваших рабов, помощников, подмастерьев. Мне даже не удастся прокормить их! Желая добиться чего-либо, я должен прежде всего устроить своих детей.

День свадьбы был назначен.

Грау, по настоянию отца Изабель, приобрел дорогой особняк на улице Монкада, где жили семьи барселонской знати.

– Помни, – предупредил его тесть при выходе из только что купленного дома, – ты не войдешь в церковь, пока у тебя есть мастерская.

Они заглянули во все до единого закоулки в приобретенном доме, и барон снисходительно одобрил покупку. Грау же быстро подсчитал в уме, во что ему обойдется мебель, которую нужно купить, чтобы заполнить огромное пространство. За воротами, выходившими на улицу Монкада, начинался внутренний двор, выложенный камнем; напротив него – конюшни, которые занимали бо́льшую часть первого этажа, рядом с кухнями и помещениями для рабов. Справа тянулась длинная каменная лестница под открытым небом, которая вела на второй этаж, предназначенный для хозяев, – здесь были залы и прочие комнаты; вверху, на третьем этаже, – спальни. Весь особняк был сложен из камня; на верхних этажах – сплошь стрельчатые окна, выходящие во двор…

– Согласен, – сказал он Жауме, который много лет был его первым помощником, – ты будешь свободен от обязательств.

В тот же день они подписали договор, и Грау, довольный сделкой, предстал перед своим тестем с этим документом.

– Я уже продал мастерскую, – объявил он.

– Сеньор барон, – ответил ему тесть, протягивая руку.

«А теперь, – решил Грау, – подумаем о рабах. Я оставлю себе тех, кто нужен, а кто не нужен… на продажу. Что касается помощников и подмастерьев…»

Грау поговорил с членами гильдии и распродал всех своих рабов по весьма умеренным ценам.

Оставались только его шурин с ребенком.

У Берната в гильдии не было никакого звания, даже звания помощника.

Рассчитывать, что кто-нибудь возьмет его к себе в мастерскую, не приходилось. К тому же это было запрещено. У мальчика еще не наступил возраст подмастерья, хотя у Берната на руках имелся контракт. Но как Пучу просить кого бы то ни было принять каких-то Эстаньолов?! Все сразу узнают, что эти два беглеца – его родственники.

Их зовут Эстаньолами, как и Гиамону. Тут же станет известно, что он, Грау Пуч, приютил двух деревенских сервов. И это сейчас, когда ему предстоит стать членом знатной семьи! Разве не аристократы были злейшим врагом беглых сервов? Разве не они больше других давили на короля, чтобы тот отменил указ, позволяющий сервам-крестьянам совершать побег? И как он будет чувствовать себя, став представителем высшего класса, если имя Эстаньол начнут склонять все кому не лень? Что скажет его тесть?

Жауме, как новый хозяин мастерской, больше не подчиняющийся Грау, улучил минуту, сел рядом и доверительно поговорил с ним.

«Грау не посмеет ничего с вами сделать, – сказал он. – Он признался мне, что не хочет, чтобы о вас узнали. Я добился неплохих условий, Бернат. Он спешит уладить свои дела до женитьбы на Изабель. Но не забывай, что у тебя есть контракт, подписанный для твоего сына. Воспользуйся этим, Бернат. Надави на этого бездушного человека. Пригрози ему судом. Ты – хороший работник. Я хотел бы, чтобы ты понял: все, что произошло за эти годы, не должно пойти прахом…»

– Пойдете со мной, – велел Грау Бернату, который уже несколько дней ходил угрюмый и озабоченный новыми событиями.

Бернат сообразил, что имел в виду Жауме, и, ободренный бывшим начальником, осмелился возразить своему зятю.

– Как ты разговариваешь со мной? – закричал Грау, когда Бернат резко ответил ему: «Куда и зачем?» – Куда я захочу! – орал новоиспеченный барон, нервно размахивая руками.

– Мы не твои рабы, Грау.

– У тебя не очень большой выбор.

Бернату пришлось откашляться, прежде чем он последовал совету Жауме и неожиданно заявил:

– Я могу подать в суд!

Грау, согнувшийся, дрожащий, маленький и худой, оторопел и медленно приподнялся со стула. Но Бернат даже глазом не моргнул и оставался стоять, как бы ему ни хотелось побыстрее выскочить отсюда и убежать подальше…

Угроза Берната подействовала на вдовца.

Было решено, что они будут ухаживать за лошадьми, которых Грау считал себя обязанным купить вместе с особняком.

– Ты что, собираешься держать конюшни пустыми? – однажды как бы невзначай спросил тесть, как будто разговаривал с несмышленым ребенком.

Грау лихорадочно складывал в уме цифры.

– Моя дочь Изабель всегда ездила верхом, – добавил сеньор.

Но самым важным для Берната оказалась хорошая плата, о которой он договорился для себя и Арнау, начавшего работать в конюшне. Отныне они могли жить в собственной комнате, а не с рабами и подмастерьями. У него и сына теперь было достаточно денег, чтобы не испытывать лишений.

Грау настоял, чтобы Бернат аннулировал контракт об обучении Арнау и подписал новый.

С тех пор как им предоставили гражданство, Бернат редко выходил из мастерской. Похоже, что никакого следствия в связи с его побегом не было; и теперь имя Берната Эстаньола значилось в списках граждан Барселоны. В противном случае его бы уже бросились искать, думал он каждый раз, когда отправлялся на улицу.

Обычно он ходил на море и там растворялся среди десятков людей. Взгляд Берната всегда был прикован к горизонту. Позволяя ветру ласкать лицо, вдыхая резкие запахи моря, кораблей и дегтя, он наслаждался свободой и… грустил.

Прошло почти десять лет, как он ударил подмастерья из кузницы. Бернат надеялся, что тот выжил.

Вот и сейчас он сидел у моря. Арнау и Жоанет резвились на берегу. Мальчики убегали далеко вперед, затем возвращались и, весело улыбаясь, смотрели на него блестящими глазами.

– У нас будет собственный дом! – крикнул Арнау. – Давайте поселимся в квартале Рибера, отец, пожалуйста!

– Боюсь, что это всего лишь комната, – попытался объяснить ему Бернат, но ребенок продолжал улыбаться, как будто речь шла о лучшем дворце Барселоны.

– Неплохая идея, – сказал Жауме, когда Бернат рассказал ему о предложении своего сына. – Ты наверняка найдешь там комнату.

В квартал Рибера они отправились втроем. Дети бежали, а Бернат, нагруженный жалкими пожитками, шел за ними. В течение всего пути до церкви Святой Марии Арнау и Жоанет не переставали здороваться со всеми, кто проходил мимо.

– Это – мой отец! – крикнул Арнау одному бастайшу, идущему с мешком зерна. Мальчик указал на Берната, от которого они отбежали метров на двадцать.

Согнувшийся под грузом бастайш улыбнулся, продолжая идти вперед. Арнау подбежал к Бернату. Однако через несколько метров мальчик остановился: Жоанет не последовал за ним.

– Пойдем! – крикнул Арнау, махнув ему рукой.

Но Жоанет покачал головой.

– Что случилось, Жоанет? – спросил Арнау, с недоумением глядя на приятеля.

Малыш опустил глаза.

– Это – твой отец, – пробормотал он. – Что будет теперь со мной?

Он был прав – все принимали их за братьев, а Арнау даже не подумал о своем младшем «братце»…

– Бегом! За мной, – сказал он, взяв друга за руку.

Бернат видел, как они приближались: Арнау тащил Жоанета, который, казалось, упирался, не желая идти.

«У вас хорошие дети», – сказал ему один бастайш, проходя мимо, и улыбнулся. Мальчики дружили уже больше года. Бернат вдруг подумал о матери маленького Жоанета и представил себе, как малыш сидит на ящике, а она гладит его по голове. Неужели он так и не увидит лица матери?

Бернат почувствовал, как комок подступил к горлу.

– Отец… – начал было Арнау, когда они подошли к нему.

Жоанет спрятался за спину друга.

– Дети, – перебил сына Бернат, – думаю, что…

– Отец, могли бы вы быть отцом и Жоанету? – выпалил Арнау.

Бернат увидел, как малыш робко выглянул из-за спины Арнау.

– Иди сюда, Жоанет, – позвал его Бернат. – Ты хочешь быть моим сыном? – спросил он, когда тот осмелился подойти к нему.

Лицо Жоанета засияло.

– Это значит – да? – Бернат улыбнулся.

Ребенок обхватил его ногу, а благодарный Арнау смотрел на отца с восторгом.

– Идите играйте, – приказал Бернат надломленным голосом.

Дети привели Берната к отцу Альберту.

– Не сомневайтесь, мой отец поможет нам, – сказал Арнау, а Жоанет с удовольствием подтвердил:

– Наш отец! – воскликнул малыш и, отбежав от Арнау, стал знакомить Берната со всеми, кто встречался им на пути, даже с теми, кого они знали лишь в лицо.

Отец Альберт пригласил Берната на стаканчик сладкого вина и попросил детей оставить их вдвоем.

Выслушав его историю, он сказал:

– Я знаю, у кого вы могли бы остановиться. Это добрые люди. Скажи, Бернат, ты добился хорошей работы для Арнау, у него будет достойная оплата, и он получит специальность, ведь стремянные всегда нужны. А что будет со вторым сыном? Что ты думаешь делать с Жоанетом?

Бернат махнул рукой – и признался во всем священнику.

Отец Альберт и привел их всех в дом Пере и его жены. Эти бездетные старики жили в маленьком двухэтажном домике у самого моря; на первом этаже у них был очаг, а на втором – три комнаты. Все соседи знали, что они хотели бы сдавать одну из них.

За время всего пути и в доме Пере, когда он знакомил Эстаньолов с хозяином и его женой, отец Альберт смотрел на Жоанета и думал о судьбе малыша. Не удержавшись, он сочувственно похлопал мальчугана по плечу. Как он мог быть таким слепым?! Как он мог не замечать страданий, которые выпали на долю этого мальчика?..

Сколько раз он видел, как Жоанет замыкался, устремляя взгляд в пустоту!

Отец Альберт прижал мальчика к себе. Жоанет повернулся к священнику и улыбнулся…

Комната была небольшая, но чистая, с двумя тюфяками на полу – единственными «предметами мебели» в ней.

Сюда доносился постоянный шум волн, и под этот привычный аккомпанемент проходила жизнь хозяев дома. Арнау напряг слух – и уловил звуки, доносившиеся сюда со строительной площадки церкви Святой Марии, которая находилась неподалеку.

Они поужинали обычной ольей, приготовленной женой Пере. Арнау посмотрел на блюдо, поднял глаза и улыбнулся отцу. Как далеко была от них теперь бурда Эстраньи!

Все трое поели с аппетитом, чувствуя на себе заботливый взгляд хозяйки, готовой снова наполнить их тарелки.

– А теперь – спать, – сказал Бернат, умиротворенный событиями дня. – Завтра на работу.

Жоанет задумался. Когда все встали из-за стола, он посмотрел на Берната и повернулся к двери.

– Не время выходить на улицу, сынок, – мягко произнес Бернат в присутствии обоих стариков.

И мальчик остался.

13

– Это – брат моей матери и его сын, – сказала Маргарида своей мачехе, когда та узнала, что Грау заключил контракт еще с двумя людьми, чтобы те смотрели за семью лошадьми.

Грау заявил ей, что ничего не хочет знать о лошадях, и действительно, он даже не спустился вниз, чтобы осмотреть великолепные конюшни, расположенные на первом этаже особняка. Молодая супруга сама выбрала животных и привела с собой своего старшего конюха Жезуса, который посоветовал госпоже взять опытного стремянного Томаса.

Но четверо конюхов для семи лошадей – это слишком даже для привычек баронессы, и она высказала свои претензии по этому поводу в первое же посещение конюшен, после того как взяли Эстаньолов.

Изабель настояла, чтобы Маргарида продолжила рассказ.

– Они были крестьянами, рабами-земледельцами, – сообщила девочка.

Изабель не проронила ни слова, но с этого момента у нее появились подозрения.

– Его сын, Арнау, – говорила между тем Маргарида, – виноват в смерти моего младшего брата Гиамона. Я ненавижу их! Не понимаю, зачем отец нанял этих Эстаньолов.

– Мы узнаем, в чем дело, – заверила ее баронесса, цедя слова и не отрывая взгляда от спины Берната, который чистил одну из лошадей.

Однако Грау не придал значения словам супруги.

– Я счел это необходимым, – коротко объяснил он, подтвердив ее подозрения, что его родственники – беглые крестьяне.

– Если бы мой отец узнал…

– Но ведь он не узнает, не правда ли, Изабель? – Грау пронзительно посмотрел на жену, которая уже была готова спуститься к ужину.

Это был один из новых обычаев, введенных ею в жизнь Пуча и его семьи.

Баронессе едва исполнилось двадцать лет; она была ужасно худа, как и Грау. Некрасивая и лишенная тех соблазнительных изгибов, которыми в свое время очаровала жениха Гиамона, она к тому же обладала несносным характером, хотя поначалу Грау искренне верил, что благородство происхождения положительно влияет на нрав человека.

– Тебе ведь не хотелось бы, чтобы твой отец узнал, что ты живешь с двумя беглецами?

Баронесса посмотрела на него горящими глазами и вышла из комнаты.

Несмотря на неприязнь Изабель и ее пасынков, Бернат быстро доказал свое умение обращаться с животными. Он умел ухаживать за ними, кормить их, чистить им копыта и лечить, когда в том была нужда. Единственное, в чем можно было упрекнуть Берната, так это в том, что ему не хватало опыта придавать им особый лоск.

– Господа требуют, чтобы лошади блестели, – пояснил он однажды Арнау по дороге домой, – чтобы не было ни пылинки. Надо тереть и тереть, иначе не вычистишь песок, который забивается в кожу, а потом несколько раз пройтись щеткой, пока они не заблестят.

– А гривы и хвосты?

– Подрезать и заплетать их, а уже затем надевать на лошадей сбрую.

Арнау было запрещено подходить к животным. Он восхищался ими, видел, как лошади отвечали на ласки отца, и, когда в конюшне никого не было, Бернат, пользуясь случаем, разрешал сыну погладить их. Пару раз Бернат даже сажал его на одну из лошадей, но без седла, когда та спокойно отдыхала в стойле. Обязанности, которые вменили Бернату, не позволяли ему покидать место хранения упряжи. Там он чистил сбрую: натирал ее жиром и тер лоскутом до тех пор, пока она не впитывала жир и не начинала блестеть. Бернат старательно следил за состоянием вожжей и стремян, вычищал щеткой попоны и прочие украшения – чтоб ни одной ворсинки! Эту работу он выполнял пальцами, пользуясь ногтями как пинцетом, чтобы удалять тонкие волоски, которые впивались в ткань и прятались в ней. Позже, если у него оставалось время, он принимался полировать карету, приобретенную Грау.

Несколько месяцев спустя даже Жезус вынужден был признать мастерство крестьянина. Когда Бернат входил в любое из стойл, лошади ничуть не пугались и доверчиво подходили к нему. Он прикасался к животным, гладил их и шептал что-то им на ухо, чтобы успокоить.

Когда входил Томас, они опускали уши, а если стремянный кричал на них, забивались к дальней стенке.

«Что происходит с этим парнем? До сих пор он был примерным стремянным», – думал Жезус всякий раз, когда слышал громкие вопли Томаса.

Каждое утро, когда отец и сын уходили на работу, Жоанет из кожи лез, чтобы помочь Марионе, жене Пере. Мальчик убирал, наводил порядок в комнате и ходил с ней за покупками. Потом, когда она принималась готовить еду, Жоанет отправлялся на берег моря в поисках Пере. Всю свою жизнь старик посвятил рыбалке и теперь, помимо случайной помощи, которую он получал от общины, мог заработать несколько грошей на починку снастей. Жоанет, сопровождая рыбака, внимательно слушал его рассказы и бегал выполнять мелкие поручения, когда это было нужно Пере.

А если появлялась свободная минутка, малыш старался повидаться с матерью.

– Этим утром, – сказал он ей однажды, – Бернат пошел платить Пере за комнатку, но старик вернул ему часть денег. Он сказал, что малыш… «Малыш» – это я, ты знаешь, мама? Меня называют малышом. Да, так вот он сказал ему, что малыш помогал ему по дому и на берегу, поэтому он не должен платить за меня.

Пленница слушала, держа руку на голове ребенка.

Как все изменилось!

С тех пор как ее сын стал жить с Эстаньолами, он уже не сидел, всхлипывая в ожидании ее молчаливых ласк и какого-нибудь нежного слова. Теперь он разговаривал с ней, оживленно рассказывая что-нибудь интересное, и даже смеялся!

– Бернат обнял меня, – продолжал Жоанет, – а Арнау поздравил.

Рука напряглась на голове ребенка.

А Жоанет все говорил и говорил – об Арнау и Бернате, Марионе и Пере, о береге моря и рыбаках, о снастях, которые они чинили со стариком. Увлеченный рассказом, он даже не заметил, что женщина уже не слушает его. Она была довольна тем, что ее сын наконец-то знает, что такое объятие, что ее малыш счастлив…

– Беги, сынок, – перебила его мать, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Тебя, наверное, уже ждут.

Изнутри своей тюрьмы Жоана слышала, как малыш спрыгнул с ящика, и представила себе, как он перелез через глинобитную ограду.

Что чувствовала эта женщина?

Проведя годы в четырех стенах, Жоана изучила каждый закоулочек, по которым сотни раз прошлись ее пальцы. Она боролась с одиночеством и сумасшествием, глядя на небо через малюсенькое окошко, которое ей пожаловал король, великодушный монарх! Она переборола лихорадку, страшную болезнь, и все это – ради своего малыша, чтобы иметь возможность погладить сына по голове, подбодрить его, дать ему почувствовать, что, несмотря на все лишения, он не одинок в этом мире…

И вот теперь ее мальчик не одинок. О нем заботился Бернат, он его обнимал! Ей казалось, что она знает этого доброго человека. Она грезила им, пока текло время.

«Береги его, Бернат», – шептала она.

Теперь Жоанет был счастлив, смеялся, бегал и…

Жоана опустилась на пол и осталась сидеть в полной неподвижности. В этот день она не притронулась ни к хлебу, ни к воде: ее тело не нуждалось в еде.

Жоанет вернулся на следующий день, еще через день, еще, и она слушала, как он смеялся и рассказывал о сказочном мире.

Из окна доносился приглушенный голос, который отрывисто произносил: «да», «нет», «смотри», «беги», «спеши жить».

– Беги наслаждаться этой жизнью, которой по моей вине у тебя не было, – добавила шепотом женщина, когда ребенок спрыгнул с ограды.

Хлеб скапливался внутри тюрьмы Жоаны.

– Ты знаешь, что случилось, мама? – Жоанет придвинул ящик к стене и сел на него; ноги его все еще не доставали до земли. – Нет? Хочешь об этом узнать?

Усевшись, он согнулся и прислонился спиной к стене там, где рука матери привычно должна была искать его голову.

– Я тебе расскажу. Это очень забавно. Получилось так, что вчера одна из лошадей Грау…

Но рука так и не появилась из окна.

– Мама? Слушай. Я говорю тебе, это забавно. Речь идет об одной из лошадей…

Жоанет повернулся в сторону окна:

– Мама?

Он подождал.

– Мама?

Мальчик напряг слух, стараясь не обращать внимания на грохот ударов котельщиков, разносившийся по всему кварталу.

И снова ничего.

– Мама! – крикнул он.

Жоанет стал на колени. Что он мог сделать? Она всегда запрещала ему приближаться к окну.

– Мама! – вновь крикнул он, поднимаясь к проему.

Она всегда говорила, чтобы он не смотрел, чтобы никогда не пытался увидеть ее.

Но она не отвечала…

Жоанет заглянул в окно.

Внутри было слишком темно. Он забрался на проем и перебросил ногу. Так ему пролезть не удалось. Тогда он попытался забраться в окно боком.

– Мама? – снова позвал мальчик.

Зацепившись за верхнюю часть окна, малыш поставил обе ноги на подоконник и спрыгнул внутрь.

– Мама? – прошептал он, когда его глаза привыкли к темноте.

Он подождал, пока смог различить яму, из которой исходило непереносимое зловоние, а с другой стороны, слева от него, возле стены, на тюфяке из соломы он увидел тело, свернувшееся калачиком.

Жоанет напрягся. Он не двигался. Постукивание молотков по меди осталось снаружи.

– Я хотел рассказать тебе одну забавную историю, – сказал он, медленно приближаясь к тюфяку. Слезы катились по его щекам. – Ты будешь смеяться, – пробормотал он.

Жоанет присел возле трупа своей несчастной матери.

Жоана закрыла лицо руками, как будто знала, что сын проберется к ней в камеру, а ей не хотелось, чтобы он увидел свою мать – даже после ее смерти.

– Можно тебя потрогать? – Малыш погладил мать по волосам, грязным, спутанным, сухим, жестким. – Тебе пришлось умереть, чтобы мы смогли быть вместе…

Жоанет расплакался.

Бернат, вернувшись домой, увидел стоявших в дверях Пере и его жену. Перебивая друг друга, они сообщили ему, что Жоанет не возвращался. Они никогда не спрашивали мальчика, куда он идет. Когда Жоанет исчезал, старики думали, что он побежал в церковь Святой Марии. Но этим вечером никто его там не видел. Мариона в отчаянии подняла руку ко рту.

– А если с ним что-нибудь случилось? – всхлипнула она.

– Мы найдем его, – попытался успокоить ее Бернат.

А Жоанет оставался со своей матерью.

Сначала он гладил рукой ее волосы, потом расчесывал их пальцами и распутывал. Он не пытался увидеть ее лицо. Через какое-то время он поднялся и повернулся к окну.

Смеркалось.

– Жоанет?

Жоанет снова посмотрел на окно.

– Жоанет? – услышал он с другой стороны пристройки.

– Арнау?

– Что случилось?

Изнутри раздался тоскливый голос:

– Она умерла.

– А почему ты не…

– Не могу. Здесь нет ящика. Слишком высоко.

«Какой ужасный запах», – мелькнуло в голове Арнау, и он побежал к отцу.

Тем временем Бернат стучал в дверь дома котельщика Понса. Что мог делать мальчонка там, внутри пристройки, целый день?!

Он стал стучать еще сильнее. Дверь открылась, и перед ним появился гигант, заняв почти весь дверной проем. Бернат отступил назад.

– Чего вы хотите? – прорычал котельщик. Он стоял без штанов, в одной мятой рубахе, которая доходила ему до колен.

– Меня зовут Бернат Эстаньол, а это – мой сын, – сказал Бернат, положив руку на плечо Арнау и подталкивая его вперед, – друг вашего сына Жоа…

– У меня нет никакого сына, – перебил его Понс, собираясь закрыть дверь.

– Но у вас есть жена, – возразил Бернат, придерживая дверь и вынуждая Понса уступить. – Вернее, – уточнил он под тяжелым взглядом котельщика, – была. Она умерла.

Понс не шелохнулся.

– Ну? – спросил он, чуть заметно пожав плечами.

– Жоанет там, внутри, вместе с ней. – Бернат пытался выказать всю свою твердость, на которую был способен. – Мальчик не может выбраться из пристройки.

– Там ему и место, – буркнул в ответ Понс. – Этот ублюдок должен был бы находиться с ней всю свою жизнь.

Бернат встретился взглядом с котельщиком и сильнее сжал плечо сына. Арнау невольно съежился, но тут же, когда Понс посмотрел на него, выпрямился.

– Вы собираетесь что-нибудь делать? – продолжал настаивать на своем Бернат.