На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 2

Однако Самба немедленно выступил с возражением: «Как! Перед палатой? В открытом заседании? Но тогда скажут, что мы хотим избежать дискуссии, что мы затыкаем рот палате!» Совет министров выносит постановление, что палате можно будет дать возможность заслушать в закрытом заседании документы и доклады. Но Мильеран заявляет, что, если состоится закрытое заседание палаты, он не примет в нем участия. Он согласен лишь дать объяснение перед военной и бюджетной комиссиями в присутствии специально приглашенных депутатов. «Но какая разница, – заметил я, – между обеими этими процедурами? Обе они сводятся к одному и тому же и представляют одинаковые неудобства!» «Нет, – ответил Мильеран, – если состоится закрытое заседание палаты, то открытое заседание последует немедленно вслед за ним, и дискуссия будет продолжаться непрерывно сначала в закрытом, затем в открытом заседании. В таком случае это последнее будет происходить под свежим впечатлением бурных прений в закрытом заседании, на котором, надо думать, разгорятся страсти. Другое дело, если закрытое заседание состоится в комиссии, хотя бы последняя была расширена в такой мере, что охватила бы всех членов палаты. В этом случае между обоими заседаниями обязательно должен пройти некоторый промежуток времени, пока будет объявлено заседание палаты и произойдет смена президиума. Поэтому открытое заседание сможет протекать в более спокойной обстановке». Этот аргумент подействовал на совет министров, последний присоединился к мнению военного министра и стал спокойно выжидать поединка, на который решил пойти.

Во второй половине дня я должен был вместе с Вивиани и Мильераном отправиться в главную квартиру в Шантильи. Военный министр явился в Елисейский дворец первым. Лучше кого-либо зная его достоинства, его трудолюбие, настойчивость и неутомимую энергию, я по-дружески стал упрекать его в молчаливости, недоверчивости и замкнутости. Я умолял его изменить свое поведение. «Это ни к чему не поведет», – заметил Мильеран. «Почему? Что ты хочешь сказать этим?» – «Я смогу объясниться в конце войны». – «Как это понимать? Вот уже тридцать пять лет, как мы знаем друг друга. При таких обстоятельствах так и напрашивается тесное и дружеское сотрудничество, а между тем ты упорно уходишь в себя». Он закусил губы и хранил молчание. С нахмуренными бровями, с мрачным, сосредоточенным видом он оставался непроницаемым, я тщетно ловил его взгляд. Я ожидал вспышки откровенности, но обманулся в своих ожиданиях. Быть может, вина лежит на мне: я не умел вызвать его на откровенность. Да, таков удел старой дружбы, увы, не раз омрачавшейся политикой!

Затем пришел Вивиани. Он сообщил нам, что у него снова были Франклен Буйон, Сельс, Нуланс, Пейтраль-сын и Андре Гесс. Он им сказал, что правительство твердо решилось предстать в полном составе перед парламентом, но что оно охотно объяснится перед всеми депутатами в комиссии. Тогда они высказались в том смысле, что после этого закрытого заседания необходимо будет внести на открытом заседании резолюцию и принять ее без прений. Это последнее условие прямо противоположно тому, что было решено сегодня в совете министров, а именно намерению Мильерана еще раз выступить на открытом заседании. Мильеран категорически подчеркнул это Вивиани, и я подтвердил, что дело было именно так, как его представляет Мильеран. Вивиани, который не отклонил формально предложение своих посетителей, не скрывает своего замешательства. Я предложил ему держаться решений, принятых советом министров, и он обещал поступить так.

Мы отправились в Шантильи. Нашли Жоффра несколько утомленным и озабоченным беседами, которые он имел с Морисом Сарро и – по телефону – с генералом Мод Гюи. Он боится, что не пользуется более ни моим доверием, ни доверием правительства. Говорит мне, что Морис Сарро сообщил ему о кампании, которая ведется против главнокомандующего и в которой участвуют офицеры. Я успокоил Жоффра и сказал ему, что Морис Сарро, вернувшись из Италии, подчеркивал мне, как Жоффр популярен в этой стране и какое нежелательное впечатление произвел бы там его уход. Я тогда сказал Сарро: «Вы правы, но так как Жоффр принадлежит к вашим друзьям, то вам не мешало бы во время своего пребывания во Франции воздействовать на своих товарищей в парламенте и указать им на опасность нападок на высшее командование, подрывающих его авторитет». Я прибавил теперь, что, к несчастью, очень многие офицеры обращаются к политическим деятелям с письмами, полными жалоб и критики. «Мой разговор с Сарро, – сказал я Жоффру, – не только не должен вас беспокоить, напротив, вы можете усмотреть в нем свидетельство моего доверия к вам и моей готовности вас защищать».

Что касается разговора с Мод Гюи, то, вероятно, генерал позвонил Жоффру после моего посещения полковника Бриссо-Демалье и Мессими. Все трое, как читатель помнит, говорили мне, что в Ленже бесполезно были принесены в жертву человеческие жизни. По-видимому, Мод Гюи, уведомляя главную квартиру о моем посещении, приписал мне тот взгляд, который был высказан передо мной другими, и сделал это с целью, чтобы этот взгляд встретил лучший прием в ставке. Очевидно, нападки парламента сделали Жоффра несколько обидчивым, и он спросил меня, отношусь ли я к ним с порицанием. Я еще раз умолял его не слишком полагаться на офицеров главной квартиры и информироваться главным образом у офицеров-фронтовиков согласно его последним директивам.

Мы спросили Жоффра о его стратегических и тактических планах. Он снова решительно готовит – на 10 или 15 сентября – большую наступательную операцию в Шампани. Она состоится на протяжении тридцати километров в направлении Суэна и Массижа и будет длиться не более четырех-пяти дней. Если неприятель не будет застигнут врасплох и мы не будем иметь с самого начала решительного успеха, операция будет прекращена. Я передал Жоффру те возражения, которые ряд генералов, командующих армиями, высказывали мне против местных наступлений. «Но мы должны выступить из-за русских, это наш долг союзника». – «Нет, нет, – заметил я, – вопросы, касающиеся союза, – это вопросы правительственного, а не военного характера. Исходите исключительно из стратегических соображений. Все остальное касается министров и меня»10. «Хорошо, – продолжал Жоффр, – с военной точки зрения я не могу ограничиваться одной обороной. Наши войска утратили бы мало-помалу свои физические и моральные достоинства. Я не утверждаю, что всякое наступление должно непременно удаться, но при хорошей подготовке оно имеет шансы на успех. У меня будет девятьсот тяжелых орудий на фронте в тридцать километров. У меня будет достаточно снаряжения не только для интенсивной работы артиллерии в течение самой операции, но также для образования резерва, который отразит немцев, если они получат подкрепления и будут пытаться прорвать наш фронт. Впрочем, могу вас уверить, что они не прорвут его».

Затем мы перешли к вопросу о Дарданеллах. Жоффр не желает отдавать четыре дивизии, пока не закончится его наступление. По всей видимости, он в душе надеется добиться решительного успеха на Западном фронте, что было бы реваншем за Аррас. С этой целью он намерен сохранить все свои войска до этого момента. У него даже вырвались слова: «И какой прок от этих Дарданелл? Разве только устроят экспедицию в пользу мятежного генерала!»11 И рассыпается в жалобах на Саррайля. «Оставим личность Саррайля в стороне, – говорю я. – Расширить состав дарданелльской экспедиции счел нужным не он, а генералы Гуро и Байу, этого требует комиссия палаты, правительство тоже за это по дипломатическим и военным соображениям. Единственное, что мы спрашиваем у главнокомандующего армиями на Северо-Восточном фронте, – находит ли он целесообразным дать нам для Дарданелл два армейских корпуса или нет». «Я могу обещать их вам на сентябрь, не раньше», – был окончательный ответ Жоффра.

Ясно было, что, если мы будем настаивать, он подаст в отставку. Вивиани и я пытались убедить его, но тщетно. Он мягко, но упорно стоял на своем. Такое же упорство он проявил в прошлом году в трагические дни Шарлеруа. Оно же, в конце концов, позволило ему одержать чудесную победу на Марне.

Возвратившись в Елисейский дворец, я принял Шарля Эмбера. Он с добродушным видом приносит мне извинения за свои последние письма ко мне. Сообщает мне, что подписал контракт с новыми владельцами Journal. Однако на копии, которую он мне показал, нет имен, кроме имени одного старого адвоката Дезуша, и я не счел нужным вызывать его на дальнейшую откровенность. Впрочем, Шарль Эмбер сказал мне, что он будет административным и политическим директором газеты, кроме того, будет исполнять обязанности главного редактора и заведующего отделом объявлений. «Я буду также, – добавил он, – председателем административного совета, в него войдут еще два члена, один – Шарль, другой – Эмбер». Он получает твердый оклад в 75 тысяч франков. Когда я разговариваю со своим старым коллегой по департаменту Маас, у меня всегда такое впечатление, что для него важнее всего возможность заявить потом, что он говорил со мной. Когда он ушел, я вспомнил слова Лабрюйера: «Когда человек заключает новые контракты и знает, что казна его растет, он мало-помалу начинает считать себя умной головой и чуть ли не способным управлять».

Воскресенье, 15 августа 1915 г.

Вивиани смущен указаниями генерального секретаря палаты Пьера и говорит, что устав палаты не допускает, чтобы все депутаты входили в состав комиссии. Впрочем, теперь фракции, по-видимому, отказываются от прений. «Проявите энергию, – говорю я Вивиани, – и настаивайте сами на этих прениях. В противном случае вас обвинят в том, что вы отступили». – «Не думаю. Перспектива кабинета Бриана – Комба – Барту – Кошена испугала радикалов, и они скоро успокоятся». – «Все равно. Объясниться необходимо. Если вы не расскажете о недоразумениях, они каждый раз будут всплывать снова». Саррайль составил записку о военном положении на востоке, она помечена 11 августа и передана мне полковником Бюа, заведующим секретариатом у Мильерана. Саррайль предлагает альтернативно различные комбинации: высадку десанта в Адра-митте, операции в районах Чанака, Чардака или Бруссы, высадку в Смирне или Александретте и, наконец, интервенцию в Сербии после занятия Салоников. Кажется, он предпочитает эту последнюю операцию.

Кроме того, Бюа вручил мне записку о Саррайле, составленную главной квартирой и помеченную 4 августа. Она должна служить ответом на определенные, распространяемые в палате утверждения относительно операций 3-й армии в сентябре 1914 г. Утверждают, что во время битвы на Марне Саррайлю удалось спасти Верден только потому, что он не послушался приказа об эвакуации крепости. Главнокомандующий заявляет, что такой приказ никогда не отдавался. Действительно, в записке приведены по порядку все директивы, данные за время с 25 августа по 25 сентября. Два раза, 8 и 10 сентября, Саррайль уведомлял главную квартиру, что неприятель угрожает ему со стороны Мааса, и ему разрешили тогда свернуть свое правое крыло, чтобы не быть отрезанным от 4-й армии, но предоставили полную свободу. Во всяком случае, за ним та заслуга, что он не использовал этой свободы и продержался.

По словам Пенелона, Жоффр был вполне удовлетворен нашим вчерашним свиданием. Главнокомандующий хотел бы теперь, чтобы под моим председательством состоялись регулярные заседания Высшего совета обороны в составе председателя совета министров, военного министра, морского министра и министра иностранных дел. Он напишет об этом Мильерану.

Понедельник, 16 августа 1915 г.

Диверсионный маневр, на который англичане возлагали столько надежд на Дарданеллах, кончился неудачей. Первой дивизии, высадившейся 7 августа утром и усиленной в течение дня второй дивизией, не удалось продвинуться на север.

Представители Франции, Англии и России вручили Пашичу новое коммюнике из десяти пунктов, которое привело сербского премьера в большое волнение. «Мы не пойдем на это, – заявил он, – союзники выкраивают части Сербии и делят ее, словно мы какие-то племена в Африке12. Этого хочет Италия. Она более полезный союзник, чем мы. Конечно, к ее желаниям прислушиваются. Но мы ничего не требуем. Мы будем сражаться, если понадобится, до последней капли крови» (Ниш, № 580 и сл.).

Вторник, 17 августа 1915 г.

Наш представитель при бельгийском правительстве Клобуковский пишет 16 августа Делькассе из Гавра: «Де Броквилль приехал на несколько дней в Гавр… Он находит весьма нежелательной и прискорбной ту критику, с которой публично выступают против главнокомандующего союзными армиями. Победитель на Марне не только любимый вождь французской армии, для которого воспоминания прошлого – гарантия новых побед; его невозмутимое хладнокровие, его твердость, не терпящая ни ошибок, ни слабости, вместе с тем его такт, сила его суждения и никогда не изменяющая ему любезность в обращении приобрели ему у союзников такой авторитет, которым не пользуется ни один из самых выдающихся генералов. Доверие к нему будет важным фактором в будущих успехах, и кто пытается поколебать это доверие, тот берет на себя огромную ответственность. В то же время это значит невольно играть на руку неприятелю, который уже давно учитывает ослабление волевого порыва французов. Г-н де Броквилль был очень взволнован, когда говорил мне это».

Из Амстердама мы получили подобные же предостережения (от Лаббе, 16 августа, № 2): «Нападки парижской прессы на высшее командование и перепечатанные в амстердамских газетах отчеты о заседаниях палаты за два последних дня произвели здесь крайне прискорбное впечатление. Зрелище единения французской нации вокруг ее правительства произвело глубокое впечатление на умы, но нынешние разногласия сильно уронили нас в глазах амстердамской публики. Политически мы совсем падем в ее глазах, если не докажем тесной сплоченности и единодушной решимости».

Получил трогательный адрес от муниципалитета города Танн от 10 августа. Подписавшиеся благодарят меня за подарок, сделанный мною городу во время моего недавнего посещения, и пишут: «Население Танна с радостью и великой надеждой несет нынешние испытания. Среди этих испытаний для него было ценной поддержкой посещение главы государства. Жители были счастливы выразить вам свои чувства, идущие из глубины души. Соблаговолите усмотреть в них ту любовь и преданность, которые мы все испытываем к Франции и к личности президента республики».

Совет министров принял решение, что Вивиани пока что поручит генералу Саррайлю изучить детально план форсирования Дарданелл, причем должны быть оставлены в стороне все прочие проекты: Смирна, Александретта, Салоники, на которые вскользь указывал Саррайль в своем докладе.

Среда, 18 августа 1915 г.

Ренодель, социалистический депутат от департамента Вар, изложил мне мотивы, заставляющие его выступать против Мильерана. Они представляются мне большей частью направленными совершенно не по адресу: он критикует главным образом операции под Парижем и под Аррасом, к которым военный министр не имеет никакого отношения. По собственной инициативе Ренодель рассказал мне, что он недавно был в Швейцарии, встретился там с немецким социалистом Бернштейном и обсуждал с ним условия будущего мира. «Однако, – уверяет он, – это свидание нисколько не означает, что я не намерен продолжать войну до сокрушения германского милитаризма. Напротив, Бернштейн сам заявил мне, что победа нынешней Германии

была бы поражением его идей». Я пытался доказать Реноделю, что в нынешних условиях его беседы неудобны и что теперь слишком поздно или слишком рано делать различие между немцами. Но я не уверен, что мне удалось убедить его.

Мой старый сотрудник по 1912 г. Рене Бенар вернулся из Швейцарии, где исполнил поручение, возложенное на него военным министерством. Он говорит, что крупные цюрихские фабриканты раздобыли химическую формулу удушливых газов, применяемых немцами, и сообщили ее ему. Он уверен в ценности своей информации и сообщит ее завтра утром Мильерану. Говорит, что разговоры Маргена произвели в Швейцарии крайне прискорбное впечатление.

Самба привел ко мне двух своих политических друзей – англичан Смита и Гуджа. Они желают осведомить Францию о том, что делается в Англии для войны, и об образе мыслей британских рабочих кругов. Оба выступят на будущей неделе с докладами в министерстве общественных работ.

Из Южного Туниса получены успокоительные известия. Как видно, нападение племен, которого мы опасались, отсрочено (Тунис, № 207).

Результаты выборов в Греции вынудили короля Константина призвать Венизелоса, и он пригласил его к себе. Но до сих пор бывший премьер не принял и даже не получил никакого предложения относительно формирования кабинета (Афины от Жоне, № 344).

Мэр и муниципальные советники Миттлаха тоже прислали мне письмо, в котором благодарят за оставленный мною подарок населению и высказывают чувства преданности Франции и доверия к правительству республики.

Как сообщил мне Вивиани, L’Homme enchaine подвергся вчера запрету на четыре дня, потому что отказался вычеркнуть в соответствии с требованиями цензуры некоторые выпады Клемансо против Жоффра.

Четверг, 19 августа 1915 г.

Вивиани выглядит измученным. В совете министров он снова жалуется на свое болезненное состояние и заявляет, что требования парламента становятся невыносимыми и что он не чувствует себя в силах управлять. Однако все его товарищи по кабинету находят, что настроение палаты изменилось к лучшему и что все наладится, если правительство проявит энергию и солидарность. Один лишь Марсель Самба считает по-прежнему желательным и даже необходимым, чтобы состоялись одно, а еще лучше – одно за другим – два заседания, одно – закрытое, на котором должно быть все высказано, другое – открытое, на котором будут оглашены результаты закрытого заседания.

Мильеран тоном, не допускающим возражений, напоминает, что он решил не присутствовать на закрытом заседании. Он говорит, что, если палата однажды допустит этот ненормальный метод, это послужит в дальнейшем предлогом то и дело возвращаться к подобному прецеденту. В результате парламентский режим будет функционировать как бы под покровом ночи, ничем не уравновешенный, без контроля со стороны общественного мнения и мало-помалу выродится в тайную тиранию. Аргументы Мильерана подействовали на тех, кто вначале возражал ему, и совет министров вернулся к идее пленарного заседания, организуемого правительством в случае надобности вокруг парламентских комиссий. На этом заседании палата не будет заседать во всеоружии своих прав. Однако решено было, что Вивиани предложит эту комбинацию лишь в том случае, если фракции будут считать, что нельзя обойтись без обсуждения положения в парламенте.

Мильеран докладывает совету министров о своей поездке на фронт вместе с Китченером. Он достиг соглашения с английским министром относительно программы военного сотрудничества, но, к сожалению, эта программа носит еще несколько отвлеченный характер. Английские войска содействуют освобождению французской территории, но инициатива во всем принадлежит Жоффру, как в вопросе о количестве контингентов, пускаемых в дело, так и в вопросе о задачах и времени военных операций. По словам Мильерана, Китченер вполне одобряет идею наступления.

Немцы взяли Гродно. В кулуарах Думы господствует крайне пессимистическое настроение и ожидают весьма печальных результатов от этого нового поражения (Петроград, № 1006).

Немецкие газеты торжествуют по поводу наших внутренних разногласий. «Франкфуртская газета» сообщает, что отставка Мильерана неизбежна.

Пятница, 20 августа 1915 г.

Очень милая телеграмма английского короля напомнила мне, что мне стукнуло сегодня пятьдесят пять лет…

В палате большие дебаты по поводу постановки врачебно-санитарной части в армии. Присутствовавший на заседании Феликс Декори рассказывает, что Мильеран выступил с длинной речью перед частично враждебной ему палатой и импонировал ей своей настойчивостью, мужеством и несколько грубой энергией. При случае он произнес имя Жоффра. На скамьях крайней левой раздались кое-какие неприязненные возгласы, но они тотчас же были заглушены мощными рукоплесканиями. Депутаты встали со своих мест и устроили овацию главнокомандующему.

Не успел я порадоваться этой демонстрации, как входит Вивиани, весьма расстроенный. «Мильеран, – говорит он, – делал ошибку за ошибкой. Он должен был говорить только о врачебно-санитарной части, но он воспользовался случаем, чтобы выступить в защиту чиновников своего ведомства и, в частности, с апологией бывшего директора Труссена, причем не проронил ни слова о работе комиссий. Он весьма некстати намекнул на дело Саррайля, причем пытался спрятаться за спину главнокомандующего. Короче, – заключает Вивиани, – он сделал неизбежными более обширные и более основательные дебаты». Это также мнение Мальви, который пришел ко мне, когда у меня еще был Вивиани. Оба утверждают, что вторая часть речи Мильерана, в которой он говорил о высшем командовании, о контроле парламента и о военной ответственности, испортила впечатление от первой части и возбудила сильное недовольство на скамьях левой. Однако, просматривая стенограмму заседания, я нахожу сильно преувеличенным волнение, вызванное отдельными несколько резкими фразами Мильерана.

Суббота, 21 августа 1915 г.

В начале заседания совета министров Вивиани, видимо сдерживая себя, говорит, что Мильеран нарушил соглашение не только между кабинетом и обеими группами крайней левой, но также между самими членами правительства. Намек на дело Саррайля, рассуждения об отношениях между правительством и командованием, о контроле парламента – все это выходило из рамок дебатов о врачебно-санитарной части и не могло не вызвать у палаты желания обсудить все эти вопросы. Вивиани упрекает Мильерана в том, что он произнес свою речь, не предупредив товарищей по кабинету. Мильеран, говорит он, то и дело заставляет нас нести солидарную ответственность, хотя сам не считается с ней; он каждый раз ставит нас перед свершившимся фактом, перед тем, что непоправимо. Вивиани закончил свою речь словами, что теперь невозможно будет избежать закрытого заседания.

Мильеран ответил спокойно и с уверенностью. Он просит прощения за промахи, которые, возможно, допустил в своем выступлении; он просто хотел ответить на нападки в печати, он отнюдь не думал прятаться за спину Жоффра, но считал, что если военный министр вынужден будет подать в отставку, то надо, по крайней мере, не допустить, чтобы за этим последовал кризис в высшем командовании. После той овации, которую палата устроила главнокомандующему, он считает, что этот результат достигнут.

Сарро заявляет, что выступил в своей фракции с двухчасовой речью в защиту Мильерана, но теперь, после выступления военного министра, уже невозможно избежать общих прений.

Томсон энергично высказывается в том же смысле. Марсель Самба идет дальше: он не верит, что дискуссия, даже самая широкая, в состоянии исправить теперь положение, и считает, что кризис неизбежен. Думерг в порыве патриотизма заклинает Мильерана подумать над этим. Раз Мильеран согласен на закрытое совещание всех депутатов, то почему ему не согласиться, чтобы это собрание состоялось в виде регулярного заседания палаты под авторитетным председательством и при всех гарантиях, даваемых уставом палаты. В конце концов Мильеран поддался на эти увещевания и согласился на закрытое заседание палаты. Он потребовал лишь следующего: во-первых, в печати будет помещено сообщение, что правительство согласилось на эту процедуру только в виде крайнего исключения; во-вторых, на закрытом заседании не будет принято никакой резолюции, и за ним последует открытое заседание. На этих условиях пришли к соглашению.

Делькассе зачитал в совете министров телеграмму Поля Камбона следующего содержания (Лондон, № 1847): «Сэр Эдуард сказал мне, что лорд Китченер вернулся из Франции весьма удовлетворенный. Он по всем пунктам пришел к соглашению с Мильераном и генералом Жоффром и добился полного согласия между фельдмаршалом Френчем и французским главнокомандующим. Между лордом Китченером и генералом Жоффром и нашим военным министром существуют отношения полного доверия. Ввиду слухов, что перемены в составе нашего министерства или нашего командования могут повлечь за собой уход этих лиц, Китченер не скрывает, что это нарушит ту тесную связь, которая ценой долгих усилий установилась между генеральными штабами союзников. В беседах между английским министром и нашими военными вождями решено было снова перейти в наступление. Назначен день наступления, но сэр Эдуард Грей находит, что необходимо тайно уведомить об этом русское правительство. В Петрограде в настоящий момент царит сильное беспокойство. Вместо того чтобы винить в продвижении немцев непредусмотрительность и развращенность русской администрации, общественное мнение предпочитает объяснять это продвижение бездействием французской и английской армий. Сэр Эдуард Грей усматривает опасность в таком состоянии умов и поручил лорду Берти предложить вам известить петроградское правительство о намерениях генерального штаба». Эта телеграмма вызвала замечание Бриана. Он протестует против вмешательства союзного правительства в наши национальные дела, в которых мы суверенны, а именно в вопросы о составе кабинета и выборе главнокомандующего. В принципе Бриан прав. Но факт налицо. Если у нас произойдет кризис, он вызовет недоумение как в Англии, так и в Италии. С другой стороны, нас толкает на новое наступление не столько надежда облегчить положение русских, сколько необходимость оправдаться в их глазах, и надо опасаться, как бы это наступление опять не оказалось безрезультатным и стоящим слишком многих жертв. Жоффр передал мне через Пенелона свое пожелание иметь время от времени, если возможно, еженедельно, в моем кабинете совещания с председателем совета министров, военным министром, министром иностранных дел и по мере надобности с другими министрами. Я охотно согласился на эти совещания, тем паче что события все более и более доказывали их целесообразность. Сегодня в два часа Жоффр явился на совещание. В беседе приняли участие Вивиани, Мильеран, Делькассе и Оганьер. Главнокомандующий обещал, что, если его сентябрьское наступление не увенчается решительным успехом, он отдаст из своих резервов четыре дивизии для отправки в Дарданеллы. Ясно, что для нас чрезвычайно желательно добиться открытия проливов: это повлияет на Балканские государства и, кроме того, даст нам возможность сообщаться с Россией и посылать ей снаряжение в зимнее время, когда Архангельский порт будет закрыт. Мы просили Жоффра поторопиться с отправкой генерала д’Амаде, который едет в Россию для информации о военном положении. Сегодня утром сэр Эдуард Грей дал знать Делькассе через лорда Берти, что, по надежным сведениям, Германия накануне истощения своих последних людских ресурсов. Такие же сведения Делькассе получил от прибывших из Берлина американцев, дружественных Франции. Мы спросили мнение Жоффра об этих сообщениях. Он считает их правдоподобными. Будем надеяться на их правильность, но сохраним осторожность. Жоффр прибавил, что считает вопрос о недоброкачественности наших 75-миллиметровых орудий законченным: число взрывов орудий весьма уменьшилось, теперь приходится не больше одного взрыва на сорок – пятьдесят тысяч выстрелов.