На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 1

Раймон Пуанкаре

На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. Книга первая

Raymond Poincaré

Au service de la France

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

Нашествие

1914 год

Глава 1

Окончание мобилизации, начало концентрации войск. – План XVII. – Вторжение немцев в Бельгию. – Льеж взывает о помощи. – Объявление нейтралитета. – Визиты Жоржа Клемансо. – Американский демарш. – Французы в Эльзасе. – Выжидательная позиция Италии. – Помощь Японии. – Немцы на наших восточных окраинах

Живительный сон перенес меня на несколько часов в мир, в котором ничего не известно о катастрофе, разразившейся над Европой. На рассвете меня разбудили щебетанье птиц и веселые лучи солнца. Мне пришлось сделать усилие над собой, чтобы вернуться к сознанию действительности. Неужели вправду нам объявлена война? Война. Сорок четыре года назад она во всем своем ужасе предстала предо мною и вселила страх в душу лотарингского мальчика. Моя родина не только испытала ужасы неприятельского нашествия в 1870 г. После заключения Франкфуртского мира1* она подверглась длительной оккупации, и мои первые гимназические воспоминания были омрачены зрелищем солдат в остроконечных касках. Население, среди которого я вырос, осталось под гнетущим впечатлением этих кошмарных лет. Но как оно ни страдало при виде Франции, от которой оторвали часть ее тела, оно никогда не стремилось к тому, чтобы в один прекрасный день страна добилась реванша силой оружия, оно понимало всю рискованность этого и знало, что ему пришлось бы расплачиваться больше, чем другим провинциям. Тот же инстинкт безопасности, быть может менее сильный вдали границы, но в той или иной мере сохранившийся во всей стране, внушал такую же мудрую осторожность почти всему французскому народу. Если союз с Россией с самого начала был благосклонно встречен общественным мнением в целом, то потому, что в нем видели постоянную гарантию от провокаций и угроз его зазнавшегося предшественника – Тройственного союза. В свою очередь Тройственное согласие стало популярным во Франции только потому, что мы видели в нем еще более действенную гарантию от растущей опасности. И тем не менее, несмотря на сорок четыре года осторожной и предусмотрительной политики, на нас обрушилось несчастье, которое мы всеми силами пытались предотвратить. Возможно ли это? И что готовит нам судьба?

Я не могу отогнать от себя серьезных опасений. Несомненно, наша дипломатическая ситуация теперь лучше, чем была когда-либо. Несмотря на весьма различный политический режим, Франция и Россия привыкли согласовывать свои дипломатические действия, причем ложных шагов было сделано их дипломатией немного. Ни различие национального темперамента, ни различие конституции, ни очень частые случаи оппозиции со стороны известных традиционных интересов, ни плохое настроение некоторых русских дипломатов не причинили ущерба союзу и не охладили его. Наше сердечное согласие с Англией с 1904 г. мало-помалу расширилось до рассмотрения всех международных проблем, и теперь мы уверены, что после первоначальных колебаний и медлительности Англия придет нам на помощь на суше и на море, на помощь Бельгии и нам1.

Но не является ли военная подготовка Германии гораздо лучшей, чем наша? Закон о трехлетней военной службе, предложенный Брианом и принятый при министерстве Барту2, в известной мере улучшил наше положение, однако он далеко не совершил еще все свое действие. Кроме того, на какой высоте стоит наше военное снаряжение в сравнении со снаряжением наших соседей? К несчастью, критика, с которой выступили в сенате Клемансо и Шарль Эмбер, не совсем лишена основания3: у нас мало тяжелой артиллерии, реорганизация нашего военного оборудования задержалась, потому что палаты затянули вотирование займа и чрезвычайных кредитов, которых правительство требовало в согласии со мной. У нас есть четыре тысячи полевых орудий, этих прекрасных 75-миллиметровых орудий, которые недавно выдержали испытание на Балканах, но у них тот недостаток, что они стреляют только по прямой траектории – они не могут, подобно германским гаубицам, стрелять по закрытым целям навесным огнем, брать цель по кривой линии и обстреливать территорию, оставшуюся вне пределов видимости для обслуживающего персонала. С другой стороны, у нас только триста тяжелых орудий с конной упряжкой, с которыми я познакомился на маневрах 1912 и 1913 гг. Наше производство было сначала форсировано, но потом оно замедлилось за недостатком кредитов. Напротив, немцы, по имеющимся данным, располагают пятью тысячами орудий 77-миллиметрового калибра, полутора тысячами легких гаубиц, двумя тысячами тяжелых гаубиц, дальнобойными орудиями и мортирами различного образца. Конечно, этот громадный материал должен обслуживать два различных театра военных действий – Францию и Россию; однако, несмотря на необходимость такого раздела материала, превосходство Германии в области тяжелой артиллерии остается для нас крайне тревожным моментом. Правда, мы можем взять хорошие осадные орудия в крепостях, которым, по всей видимости, не угрожает опасность, а так как наше побережье по Ла-Маншу и наше океанское побережье защищены британским флотом, мы можем также черпать из наших морских батарей. Но даже если принять все это во внимание, мы, несомненно, не будем в состоянии двинуть против неприятеля столько орудий и снаряжения, сколько он пустил в ход против нас.

В какой мере достоинство нашего основного состава и квалификация нашего солдатского материала смогут поправить и возместить недостаточность нашего вооружения? Военный министр Мессими объявил в совете министров, что он полон веры, но затем, охваченный волнением, вдруг остановился, закрыл лицо руками и зарыдал. Он тотчас овладел собой и повторил, что победа несомненна. Генеральный штаб со своей стороны выступает перед нами самым уверенным образом. Но кто из нас знает в настоящий момент затаенные мысли своего ближайшего соседа? Если я сам испытываю некоторые сомнения, могу ли я сам себе признаться в них? А главное, позволю ли я, чтобы кто-нибудь другой догадывался о них? Я вынужден не проронить ни слова, не выдать себя ни единым жестом, чтобы не рисковать ослабить столь высокий и гордый энтузиазм, с которым молодые французы идут навстречу смерти, а их родные стараются скрыть от них свою тревогу при прощании с ними. Но если воля моя оптимистична, ум мой бывает моментами несколько менее оптимистичен, и не без тревоги я ожидаю первых сражений.

Я вспоминаю, что двадцать лет назад, чуть ли не в этот самый месяц и день, после состоявшегося в Берлине по инициативе Вильгельма II интернационального конгресса по вопросам труда и положения рабочих, Жюль Симон, вместе с Толеном и Бюрдо представлявший на конгрессе Францию, посвятил императору полную иллюзий статью, которая, впрочем, заканчивалась следующими правильными замечаниями2*: «Нам говорят теперь, что наша восстановленная армия стала непобедимой. При этом забывают, что немцы так же, как и мы, не сидели сложа руки и что теперь речь идет не о войне героической, а о войне научной. Слава, которая прежде завоевывалась храбростью, теперь завоевывается механизмами и количеством». И далее: «Я утверждаю, что каждый из обоих народов может быть разбит и погибнуть. Я даже боюсь победы, ибо победитель так же несомненно будет вовлечен в катастрофу, как и побежденный». Когда эти строки появились в 1894 г., я был министром финансов. Они меня очень поразили. Но как они стали близки к истине! С тех пор Германия стала одним сплошным и огромным военным заводом. В сравнении с ее усилиями мы работали весьма посредственно и с прохладцей. За нами наша храбрость и наше право. Но будет ли этого достаточно?

К счастью, в эту среду, 5 августа, вся страна следовала только одному лозунгу: доверие! Словно по мановению волшебного жезла по всей стране был осуществлен священный союз (union sacree), который я призвал из глубины своего сердца и окрестил в своем послании к парламенту. Германское объявление войны вызвало в нации великолепный патриотический порыв. Никогда во всей своей истории Франция не была столь прекрасной, как в эти часы, свидетелями которых нам дано было быть. Мобилизация, начавшаяся 2 августа, заканчивается уже сегодня, она прошла с такой дисциплиной, в таком порядке, с таким спокойствием, с таким подъемом, которые вызывают восхищение правительства и военных властей. Она поставит на ноги более 3 780 000 солдат, в том числе 77 000 человек туземных колониальных войск. Теперь речь идет о том, чтобы концентрировать для боя эту огромную массу дивизий регулярной армии, дивизий запаса и дивизий территориальной армии. Концентрационные перевозки начинаются немедленно. Они потребуют около 2500 поездов для регулярных войск и закончатся 12-го числа этого месяца. Затем с 12-го по 19-е последуют 4500 поездов для запасников и для территориальной армии. До сих пор все протекает на наших железнодорожных сетях с математической точностью, словно одна единая и державная воля руководит всем.

Наши армии будут действовать по боевому плану XVII4, установленному с 1875 г., то есть со времени первой тревоги, заданной нам Германией после наших поражений5. Он был принят 18 апреля 1913 г. на заседании высшего военного совета в военном министерстве на улице Сен-Доминик под председательством Эжена Этьенна. В прениях приняли участие генералы Жоффр, Гальени, Мишель, По, Марион, Шоме, Манестрель, де Лангль де Кари, Менье, Лаффон де Ледеба, де Кюрьер де Кастельно. С целью возможно большего организованного укрепления резервных формирований совет решил отменить бригады из запасных в каждом мобилизованном корпусе и вместо этого прибавить к каждой регулярной дивизии полк запасных из двух батальонов. Совет был того мнения, что необходимо приступить к созданию 21-го армейского корпуса и выполнить в мирное время оборонительные сооружения в районе Туля и Наиси, слишком долго откладывавшиеся. Наконец, совет единогласно принял решение о выработке нового плана под номером XVII, заключавшего следующие диспозиции. Четыре армии в составе восемнадцати корпусов и восьми дивизий запаса сосредоточиваются на первых позициях между Мезьером и Бельфором. Пятая армия в составе трех корпусов размещается на второй линии от Сент-Менегульд до Коммерси. В случае надобности она должна быть готова перейти на первые позиции. Наступление предписано столь быстрое, как только возможно. Мы должны оперировать с обоих флангов, правый – в Лотарингии между лесистыми горными массивами Вогезов и Мозелем по направлению к Тулю, левый – к северу от железной дороги между Верденом и Метцом. Войска, связывающие оба фланга, расположены в верховьях Мааса и в Вэвре и должны держать связь между армиями, предназначенными для двух комбинированных атак.

Итак, в силу этого военного плана наши войска должны двигаться на восток и северо-восток. Самое большее – было предусмотрено, что немцы могли бы нарушить нейтралитет Бельгии, чтобы вторгнуться во Францию по правому берегу Мааса. Прежде, в 1911 г., другой план, выработанный генералом Мишелем, допускал гипотезу, что неприятель будет пытаться окружить нас на территории с гораздо большим радиусом. Наш генеральный штаб не желал исходить из предположения, построенного на столь наглом нарушении международного права. Честная, слишком честная ошибка. Мы не знали и скоро должны были узнать, к своему ужасу, что с 1891 г., то есть с того времени, когда граф Шлиффен заменил Вальдерзее и стал во главе германского генерального штаба, все стратегические концепции Берлина строились на презрении к нейтралитету Бельгии. Генерал фон Мольтке, ставший в 1906 г. преемником Шлиффена, по-видимому, остался верным главным идеям своего предшественника. Не придется ли нам завтра, в последний момент, изменять наши главные военные диспозиции?

Пока что все идет так, как только можно желать. В печати ни одного диссонанса. Объявлено осадное положение, введена цензура. Однако в атмосфере всеобщего энтузиазма ни одна из этих исключительных мер не является действительно необходимой для обеспечения единства в общественном мнении всей нации. Министры без особых усилий дают живой пример согласия, они забыли, что вчера почти все они были моими политическими противниками6, они выражают мне горячую преданность, министры, стоящие во главе самых важных ведомств, посещают меня в моем рабочем кабинете несколько раз в день, кроме того, мы решили ежедневно собираться под моим председательством в совете министров или в совете национальной обороны. На этих собраниях с полнейшим доверием друг к другу мы рассматриваем бесчисленные вопросы, которые ежечасно встают перед нами как за границей, так и внутри страны.

Австро-Венгерская монархия, в интересах которой Германская империя объявила войну сначала России, потом Франции, ставит себя в парадоксальное положение: она еще не порвала дипломатических сношений ни с Францией, ни с Россией. Однако она снова приступила к бомбардировке Белграда и произвела военную демонстрацию на Прибое в Санджаке3*. Циркулирует даже слух, что она отправляет на наши границы в обмен за баварские или эльзасские войска свой 24-й инсбрукский корпус и славянские полки4*. В то же время граф Берхтольд жалуется нашему послу на «варварские высылки», жертвой которых якобы стали австро-венгерские подданные, проживающие в Париже5*; а между тем в этот самый момент граф Сегени выразил Гастону Думергу благодарность за наше благожелательное отношение к его соотечественникам. Тем не менее граф Берхтольд заверяет Дюмена, что возможность столкновения французских и австро-венгерских войск совершенно исключается. Где правда? У нашего посла создалось убеждение, что Вена просто старается избежать одновременного разрыва с Россией и Францией, так как транспорты австрийских армий в Галиции еще не закончились.

В ожидании информации о численности наших врагов и об их планах мы вызываем в метрополию наш 19-й алжирский корпус. Он приступает к посадке на корабли и должен пересечь Средиземное море под защитой наших эскадр. Впрочем, «Верны» и «Кондорсе» не смогут конвоировать его: они должны отправиться на поиски «Гебена» и «Бреслау»7, о которых нам пришлось столько слышать за последние месяцы6* и маневры которых представляются теперь весьма подозрительными. Вчера, 4 августа, сообщалось, что оба немецких крейсера появились у берегов Алжира.

Один из них бомбардировал Бону, другой – Филипп-вилль. Были раненые и убитые.

В то время как наша армия собирается методически провести свою концентрацию, Германия, которая умышленно поспешила со своими объявлениями войны, уже готова начать военные действия и 5 августа в шесть часов вечера приступает к атаке Льежа7*. Со вчерашнего утра она отправила против Льежа шесть бригад под командованием генерала фон Эммиха и три кавалерийские дивизии под началом генерала фон дер Марвица. Сегодня подверглись бомбардировке форты на правом берегу Мааса. Колонна пехоты переправилась через эту реку, несмотря на канонаду бельгийской артиллерии. Завязались жаркие бои. 7-й корпус германской армии был отбит с большим уроном, но бой снова возгорелся в южном секторе, куда подошел 10-й германский корпус, прошедший форсированным маршем сорок километров. Наш посланник в Брюсселе Клобуковский извещает нас, что король Альберт принял главное командование над бельгийской армией8*. Он сообщает нам, что все количество войск, вторгшихся в Бельгию, оценивают в сто двадцать – сто пятьдесят тысяч человек: это пехота, саксонская кавалерия, «гусары смерти» и брауншвейгские гусары; много тяжелой артиллерии, полевой артиллерии и пулеметов. Ах, почему мы не на той же высоте! Один за другим Льеж и Брюссель обращаются к нам с трогательными призывами прийти им на помощь. Жители и гарнизон валлонского города, находящегося в опасности, ожидают скорейшего прибытия французских войск9*. Марсельезу приветствуют с восторгом. Штаб коменданта крепости по своей инициативе сообщает населению, что наша армия идет на помощь осажденным. Он требует от нашего главнокомандующего отправить войска в Льеж, а впереди них послать отряд велосипедистов. Наш консул умоляет нас ответить самым срочным образом на обращенное к нам требование помощи. Несмотря на подавляющее превосходство неприятеля, бельгийцы оказывают сопротивление, героическое сопротивление. Как нам не быть потрясенными до глубины души мольбами о помощи, с которыми обращается к нам дружественный город, романский по национальности, языку и традициям, схваченный за горло насильником? Мы хотели бы ответить без промедления отправкой сильного контингента. Военный министр и я сообщаем об этом генералу Жоффру. Он, главнокомандующий, тоже прекрасно понимает, какое важное моральное и политическое значение имеет отправка немедленной помощи. Но требования концентрации неумолимы. Жоффр не может нарушить ее преждевременным снятием войск. Все, что он может сделать, – это предписать спешно двинуться генералу Манжену с одной пехотной бригадой и генералу Сорде с тремя кавалерийскими дивизиями, чтобы замедлить продвижение германских армий через Бельгию. Для защиты Льежа французский генеральный штаб считает невозможным предпринять что-либо. Это невольное бессилие повергло Вивиани, Мессими и меня в глубокое отчаяние, но мы не считаем себя вправе оказывать давление на военное командование в чисто военном вопросе и подчиняемся неизбежному.

Таким образом, предумышленность действий германского генерального штаба сказалась с первых же часов войны на том поразительном преимуществе, которое досталось ему над нашими союзниками и над нами. С начала июля он созывает запасных на чрезвычайные сборы, которые должны были начаться 1 августа. С 26 июля он вызывает в гарнизоны отсутствующие части и прекращает очередные отпуска. Но мы еще не знаем вот чего: в течение вчерашнего дня в корпуса, выступившие в поход, влились уже все солдаты запаса. Солдаты ландвера в пути и послезавтра будут на своем посту. С 31 июля началась даже концентрация солдат ландштурма, и к 15 августа они все будут на местах. Затем придет черед не отбывавших действительной службы, они составляют особый резерв, так называемый Ersatz-Reserve. Итак, Германия готова намного раньше, чем мы. Она даже бросит на боевые позиции вместе с регулярными войсками контингент запаса, и в тот момент, когда она наводнит территорию Бельгии, мы будем бессильны обеспечить нейтралитет, нарушенный ею и гарантированный нами8.

Зато Бельгия теперь уверена, что Англия, как и мы, скоро будет сражаться вместе с ней, чтобы отомстить за нее и освободить ее территорию от неприятельского нашествия. Сегодня ночью английское министерство иностранных дел обнародовало ноту, не оставляющую никакого сомнения: «Ввиду того что германское правительство наотрез отклонило требование правительства его величества дать заверение о соблюдении нейтралитета Бельгии, посол его величества в Берлине получил свои паспорта и правительство его величества объявило германскому правительству, что Великобритания и Германия находятся в состоянии войны начиная с 11 часов вечера 4 августа».

В Англии такой же энтузиазм, как во Франции; королевская семья стала предметом неоднократных оваций; повсюду патриотические манифестации. Центральные державы вызвали единодушное возмущение французского, английского и бельгийского народов.

Но мы задаем себе тревожный вопрос: какую позицию займут во вспыхнувшей сейчас войне другие державы, великие и малые, близкие и далекие? Вмешаются ли они в конфликт или укроются под флагом нейтралитета? Япония – союзница Англии. По-видимому, она выступит на стороне Тройственного союза, но при двух условиях: что военные действия распространятся на Дальний Восток и что британское правительство10* обратится к нему с соответственной просьбой. Между Скандинавскими странами, по-видимому, нет полного единодушия. Дания чувствует себя во власти своего могущественного соседа, который уже однажды отнял у нее часть ее территории. Норвегия уже заявляла прежде о своей симпатии к Тройственному согласию; она уверяет нас, что отныне будет соблюдать нейтралитет, какой бы ход ни приняли события11*. Но как со Швецией? Удалось ли Вивиани и мне полностью успокоить в Стокгольме то недовольство, которое последний высказывал вчера против России? Мы опасаемся со стороны Швеции тенденции принять сторону Германии. К счастью, шведский министр иностранных дел Валленберг – человек умный и рассудительный. Он с удовлетворением отнесся к обязательству, по собственной инициативе принятому на себя британским правительством, соблюдать независимость и неприкосновенность Швеции, если она, со своей стороны, останется нейтральной. Мы немедленно присоединились к английскому демаршу и потребовали от России поступить таким же образом, чтобы дать возможность Валленбергу противостоять всякому давлению, будь то из-за границы или внутри страны12*.

В Берне федеральный совет принял текст ноты, являющейся повторением ноты 1870 г. и прокламирующей нейтралитет Гельвеции. Швейцария категорически оставляет за собой право занять в случае необходимости нейтрализованную зону Савойи9. Правда, президент Швейцарской Республики дал знать нашему послу Бо, что этот пункт носит только стилистический характер и является буквальным повторением соглашений 1859 г.13* Однако, хотя притязание наших соседей выдвинуто было лишь на всякий возможный случай, оно несколько покоробило население Савойи, столь преданное и верное Франции. Представляющие это население в палате депутатов министр Фернан Давид и товарищ министра Жакье очень недовольны тем, что на пороге этой войны снова выдвигается интернациональная теория, которую они считают неприемлемой и устаревшей.

Думерг и Вивиани сообщили мне сегодня одно довольно неудачное русское предложение – обещать уже теперь Италии Трентино и Валлону, если она примет участие в войне против Австрии. Как ни заманчива перспектива окончательно оторвать Италию от Тройственного союза, подобная чрезвычайно преждевременная гарантия, даваемая нами Италии, могла бы привести к следующему неудобству: в случае общей победы требования Италии могли бы быть поставлены на первый план перед возвращением Франции провинций, отнятых у нее силой. До объявления нам войны мы продолжали молча терпеть результаты грабежа, жертвой которого мы стали. Но теперь, когда агрессия германского правительства сама свела на нет Франкфуртский трактат, я думаю, не найдется ни одного француза, который не желал бы продолжать борьбу до полной репарации прошлого. Председатель совета министров, министр иностранных дел и я – мы полностью солидарны на этот счет. Поэтому французское правительство может согласиться на русское предложение только со следующей категоричной оговоркой: «без ущерба для наших национальных требований». Думерг известит британский кабинет о нашем взгляде по этому вопросу.

С другой стороны, Сазонов предлагает гарантировать Румынии неприкосновенность ее территории в случае, если она сохранит нейтралитет. Но он требует от нас – не знаю почему – присовокупить к этому обещанию угрозу на тот случай, если Румыния станет союзницей Австрии. Это было бы недружелюбным выпадом по отношению к стране, которая в настоящий момент находится в хороших отношениях с Россией и всегда находилась в превосходных отношениях с нами. Думерг охотно присоединяется к обещанию, но что касается угрозы, он не дает своего согласия, правильно считая ее нелюбезным приемом.

Проходят часы за часами, медленно, тягостно. В течение дня я принимаю в большом салоне послов, которые во всех случаях пользуются свободным доступом, представителей парижской прессы. Вместе со мной председатель совета министров Вивиани, министр внутренних дел Мальви и военный министр Мессими. Я благодарю печать за поддержку, которую она нам оказывает в момент, когда решается судьба Франции. Военный министр прибавил несколько слов о мобилизации и концентрации наших армий. Журналисты выслушивают нас с волнением. Они явились в большом количестве со всех концов политического горизонта; видно, что они находятся теперь во власти одной идеи. Среди них находится Эрнест Жюде, он ничего не говорит. Альмерейда, редактор Bonnet rouge, уже приговоренный однажды к тюремному заключению и игравший в последние годы довольно подозрительную роль, держится в стороне в глубине салона, у него странный и таинственный вид.

Меня посетил также граф Альбер де Мен, выдающийся католический оратор, патриотизм которого стоит на уровне его таланта. Он говорит мне, что жестокая болезнь лишает его возможности выступать впредь с ораторской трибуны, но он отдаст по крайней мере свое перо на службу национальному делу. Он горячо приветствует мое послание парламенту и слишком благожелательно приписывает моему влиянию в качестве президента неожиданные, как он выражается, преимущества нашей дипломатической ситуации. Я отвечаю ему, что наши союзы были подготовлены и укреплены всеми сменявшимися правительствами и что мы пожинаем теперь плоды их долгих усилий.