Здравствуй, труп

Елена Саулите

Здравствуй, труп

Елена Саулите

* * *

Глава первая

Густой фиолетовый как чернила январский вечер застыл над городом. Трескучий мороз сковал воздух – ледяной, колючий – он больно обжигал горло, а нос у Павла был заложен, потому приходилось дышать ртом. Он натянул мохнатый шерстяной шарф на нос, зябко поежился и перешел пустынную улицу. До дома оставалось два квартала пешком. Пешком потому, что два года назад Павел взял за правило возвращаться с работы на своих двоих, воздухом же нужно когда-то дышать. На улице ни души, редкие машины, подслеповато помаргивая воспаленными глазами габаритов, проносились мимо и мгновенно пропадали во мгле. Народ отсиживался дома, дивясь на упорно падающий столбик термометра и понося грянувшие морозы на чем свет стоит.

– Минус тридцать семь! Еще грипп этот проклятущий, – ворчал Павел.

В последние годы он начал много брюзжать, отдавал себе в этом отчет, но жизнь закладывала такие крутые виражи, что нервы совсем расшатались, давление скакало, мучили головные боли.

Семь лет назад, когда Павел Градов с другом основали фармацевтическую фирму «Джитек», он был полон сил и энергии. Работали как черти, дела шли в гору, завелись хорошие деньги, но тут Павел дал сбой, начал попивать. Повод для встреч с зеленым змием находился без труда: нервы, усталость, семейные проблемы, удачная сделка, да мало ли… Истинная же причина его пьянства заключалась в распущенности и дурной наследственности. Только теперь, когда Градов остался не у дел, мусолить события семилетней давности и корить себя за безволие и глупость не имело смысла. Стоило Павлу уйти в очередной запой, как бывший друг и компаньон вывел его из состава учредителей, сунул в зубы энную сумму денег и послал ко всем чертям. Павел хорошо помнил, как Андрон на открытом совещании во всеуслышание сказал:

– В ваших услугах, Пал Андреич, больше не нуждаемся. Вам хочется катиться вниз, мы же нацелены взбираться наверх. А финансовая лестница, она, ух, какая крутая! Короче, нам с тобой, Паша, больше не по пути.

Воспользовавшись запоем партнера, Андрон подсунул Павлу договор о продаже его доли бизнеса за символическую сумму. Оскорбленный Павел в пьяном угаре подписал не глядя. Иными словами, «друг» без зазрения совести облапошил дурака. Можно было попробовать доказать незаконность совершенной по пьяной лавочке сделки и отсудить свои деньги, но Павел побаивался: за Андроном стояли серьезные люди в Москве. «Лучше быть бедным, но живым», – решил он и отпустил все.

Теперь Андраник Каспаров жил не напрягаясь, контролировал хорошо отлаженный бизнес и стриг купоны, снисходительно поплевывая на бренную землю. Первый год после расставания с компаньоном Павел продолжал безбожно пить и яростно ненавидеть бывшего друга, потом опомнился, взял себя в руки и на оставшиеся деньги открыл небольшой мебельный магазин. Прежний уровень благосостояния был ему теперь не по карману, но жили они с женой и детьми в приличном двухэтажном коттедже, построенном во времена былых прибылей, жили и не жаловались. Старшая дочь Лиза два года назад окончила Плехановку, слыла редкостной красавицей и доставляла Павлу немало забот. Яркая, самолюбивая, с непомерными амбициями, одевалась дорого, с мужчинами не церемонилась, что не так – отваживала без лишних слов, работу меняла ежемесячно – с начальством не уживалась. Беспокоился за нее Павел. Отчего? Сам не мог объяснить, просто душа ныла, и все тут. Младшая, восьмилетняя любимица – Варя, сероглазая и веселая, любила отца до самозабвения, он отвечал ей тем же.

Павел остановился на перекрестке и нащупал в кармане большую плитку «Аленки», для нее, для Варюшки, – она для него свет в окошке, глоток воздуха в затхлом мирке унылого провинциального существования. Бизнес шел тяжело, конкуренты душили демпинговыми ценами, каждодневная борьба за выживание. Андрона, с которым они с детства были не разлей вода, не простил. Мучила его эта обида, нутро жгла, душу разъедала, здоровье подтачивала. Ни на минуту о ней не забывал. Засыпал и просыпался с мыслью о мести. Забыв о больном горле, Павел глубоко вздохнул и отчаянно закашлялся – морозный воздух безжалостно ободрал и без того воспаленное горло. Отдышавшись, он снова побрел к дому. Красная крыша его коттеджа явственно виднелась среди обметанных инеем ветвей старой липы. Из окон приветливо струился яркий теплый свет. Большой темный силуэт Марины, по обыкновению, хлопотавшей на кухне, обещал сытный ужин и спокойный домашний вечер, и Павла немного отпустило.

«Все не так уж плохо. Мой дом – моя крепость», – подумал он и нажал кнопку звонка.

В ту же секунду в кармане дубленки завибрировал мобильник, Павел вытащил телефон, взглянул на слабо светившийся в темноте экран и шепотом выругался:

– Сабина, черт ее дери! Знает же, стерва, что в семь я всегда дома.

Вот уже четыре года Сабина была его любовницей. Отношения с ней Павла тяготили давно, но на разрыв он не решался, духу не хватало. Нажав на отбой, он отключил телефон и сунул его в потайной карман, жена любила время от времени покопаться в списке звонивших. «Ревнивая она у меня. Огонь», – усмехнулся он. – «Чем шире в талии, тем подозрительнее».

Дверь распахнулась, и Варюшка с веселым визгом повисла на шее отца:

– Привет, па-а-а! Чего принес?

– Погоди, дай хоть разденусь. Вот беспокойное хозяйство, – с напускной суровостью ворчал Павел, обнимая кудрявую шалунью.

Варвара вьюном вилась около отца, поминутно засовывая любопытный нос в отцовские карманы.

– Господи, ты бы еще в штаны заглянула, – проворчала подошедшая Марина. Она бесцеремонно отстранила дочь и звонко чмокнула Павла в щеку.

– Калугин не звонил? – спросил Павел, протягивая ей пальто и шапку.

– Нет. А ты что, опять в долг ему дал? – настороженно спросила жена.

– Да, не-е-ет. Ты, как всегда… Только о деньгах и думаешь, – поморщился Павел и пошел в ванную мыть руки. – Ужинать сейчас будем или Лизавету подождем?

– Дождешься ее, как же! – отозвалась с кухни Марина, раздраженно гремя кастрюлями. – Звонила полчаса назад, сказала, что Андрон ее работой завалил. Задержится до десяти.

– Ничего, пусть работает. Все лучше, чем по кафешантанам болтаться, – рассудительно сказал Павел, усаживаясь за стол.

Варя примостилась рядом и ласково по-кошачьи потерлась о рукав его рубашки, Павел пригладил реденькие пегие виски и наконец расслабился. Он принадлежал к той части российского населения, что выросла в советских хрущевках. Там на крохотных кухоньках родители принимали гостей, шепотом ругали Брежнева, пели задушевные песни, выясняли отношения и воспитывали (и замечательно воспитывали!) детей. Оттого, вероятно, кухня и заняла в сердце Павла особое место, здесь и только здесь ему отдыхалось лучше всего. Не в отдельной комнате с буржуйским названием «кабинет», а за овальным, накрытым клетчатой скатертью и освещенным теплым красноватым светом шелкового абажура столом. Варвара тихонько возилась под боком, раскладывая пасьянс, этому фокусу ее недавно научила Марина, и теперь дочь ежевечерне приставала к отцу:

– Пап, загадай желание.

Павел сдвигал брови, делая вид, что напряженно думает, потом важно кивал лысеющей головой, готово, мол. И Варвара принималась выкладывать длинную вереницу пестрых карт, она пыхтела, сопела, высунув от усердия кончик розового, похожего на лепесток, языка. Через десять минут огорченно вздыхала:

– Нет, пап, не сбудется. Но ты не расстраивайся. Это пасьянс Марии Медичи, он о-о-очень трудный. Он у нее только раз в жизни сложился, перед смертью.

– Тогда, слава Богу, что не сложился. Лично я умирать пока не собираюсь, – со смехом говорил Павел и звонко чмокал сокровище в пухлую нежную щечку.

Сегодня Варюшка раскладывала молча, Марина поставила на стол тарелку с морковным салатом и картошку с грибами, поправила пышно начесанные осветленные волосы и включила телевизор. Повторяли новогодний «Огонек»: шепелявого Шуру в тулупе наизнанку сменила стиснутая тугим корсетом пышногрудая Лолита.

– Один другого краше. Глаза б не смотрели, – недовольно пробурчал Павел и переключил на местные новости. На экране вспыхнуло багровое самодовольное лицо мэра города и огненная челка ведущей передачу Сабины.

«Черт бы побрал эту бабу!» – мысленно вздрогнул Павел и поспешно переключился обратно на концерт.

Разбитная Лолита лихо посылала какого-то бедолагу «на небо, за звездочкой», и Павел опять поморщился:

– Не эстрада, а кунсткамера какая-то. Смотреть нечего!

Марина, давняя поклонница Лолиты, бросилась на защиту кумира:

– Вечно ты брякнешь. Еще бы музей мадам Тюссо вспомнил! Да Лолита – гениальная женщина! Мне бы так выглядеть на шестом десятке!

– Ой, не дай Бог, ты до такого маразма дойдешь, сразу разведусь. Так и знай, – поддразнивал жену Павел, бессознательно вымещая на ней скопившееся за день раздражение. Марина, женщина эмоциональная и недалекая, послушно проглотила наживку и вспылила.

– Успокойся. Не докачусь. Для такого деньги бешеные нужно иметь, а у нас их не предвидится.

– Ну понесла-а-а, – с досадой протянул Павел, решительно отставил в сторону тарелку с недоеденной картошкой и поднялся. – Спасибо, я сыт. Пойду к себе.

С грохотом отодвинув стул, он направился в кабинет, на секунду задержался возле Варюшки, ласково погладил дочь по голове, словно извиняясь за их с Мариной пустую перебранку, и вышел из кухни.

– На правду не обижаются, – донесся до него язвительный голос жены.

– Как старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», ей-богу! – бормотал Павел, осторожно пробираясь по полутемному коридору.

Кабинет располагался в дальнем конце дома возле кладовки.

– Глаза завидущие, руки загребущие. Все мало, всегда мало, – шепотом ворчал он, запираясь на ключ.

Плохонький камин, походивший на низкую печь, сиротливо взирал на него пустой черной глазницей. Павел давно мечтал облицевать его мрамором, но все как-то по деньгам не вытанцовывалось. Вооружившись кочергой, он аккуратно вычистил золу, нащипал лучины, разжег огонь и подбросил пару сосновых поленьев. Временами ему хотелось побыть в одиночестве, поразмышлять, тогда Градов располагался у камина и, пристально вглядываясь в затейливо переплетающиеся рыжие лоскуты пламени, думал, думал…

Придвинув к ожившему камину старенькое кресло, он уселся с твердым намерением просидеть так до прихода дочери. Огонь страстно вылизывал недовольно потрескивающие поленья, и Павел задумался.

В последнее время жизнь шла наперекосяк; бизнес постепенно умирал; жена заела; любовница мотала нервы и сосала деньги, будто пиявка; Лиза тревожила; и только Варенька, ангел, грела душу.

«Который час? – спохватился Павел и озабоченно взглянул на каминные часы. – Уже половина десятого, а Лизы еще нет».

Полгода назад после очередного увольнения и вынужденного двухмесячного безделья Лизы он устроил дочь к Каспарову секретарем. Андрон неохотно пошел на это, заявив, что иметь с Павлом какие бы то ни было дела зарекся. Однако, спустя месяц, уступив настояниям заботливого родителя, сдался и установил для взбалмошной Елизаветы (а о том, что она с «норовом», знал уже весь город) три месяца испытательного срока. Испытательный срок закончился два месяца назад. Лиза получила постоянное место в компании, зарплату ей повысили, и беспокоиться, казалось бы, больше не о чем. Павел, однако, тревожился, одолевали нехорошие предчувствия, он старался гнать дурные мысли, но они упорно возвращались. Старый стал, пятьдесят три – это вам не фунт изюму. Нервы ни к черту, здоровье хилое. Павел тяжело поднялся, подошел к сейфу, достал оттуда бутылку армянского «Ани» и налил полбокала. Пить он бросил, но время от времени позволял себе в качестве сосудорасширяющего сто грамм. Выпил залпом, удовлетворенно крякнул, вытер рот ладонью и, вспомнив о звонке Сабины, решил отложить разговор до завтра.

«Опять денег просить будет, крохоборка, – неприязненно думал он, доставая из шкафа теплый шотландский плед. – Пора с ней прощаться. Вот только как? Девка ушлая, точно рыба-прилипала. Попробуй отвяжись».

Тяжело вздохнув, Павел закутался в мохнатый плед и вернулся к огню. Догорающие поленья подернулись мерцающими золотыми сполохами, Павел поправил их кочергой. «Господи, вот так бы и помереть. Уснуть и не проснуться, – отрешенно думал он. – Устал, смертельно устал…»

Его не беспокоили, Марина с Варюшкой наверняка смотрели очередное дурацкое ток-шоу. Мысли ворочались, как медведи в берлоге: все ленивее и тяжелее. Незаметно для себя Павел задремал. Спал тревожно, снилась галиматья: галдящая толпа обозленных родственников и вонючий грязный пруд, в котором он, Павел, невесть как очутился. Проснулся от негромкого, но настойчивого стука.

– Что? Кто здесь? – подхватился он, ошалело озираясь.

В комнате было темно, камин давно погас, глухая тьма наползала со всех сторон, лишь от окна слабо струился скупой свет уличного фонаря. Павел подслеповато прищурился, силясь разглядеть циферблат часов, когда в дверь снова поскреблись. Кряхтя и покашливая, он поднялся – ноги затекли, спину ломило. Сказался сон в неудобной позе.

– Ну кто там еще? – сиплым спросонья голосом спросил он.

Из-за двери послышался срывающийся шепот Лизы:

– Папа! Папа! Открывай! Скорей открывай, слышишь!

– Здрасьте, пожалуйста. Явилась – не запылилась. Ночь на дворе. Люди спят, а ей трын-трава. Потрепаться захотелось, – недовольно бубнил Павел, роясь в карманах брюк в поисках ключей.

– Быстрее, папа. Быстрее, – встревоженно лепетала дочь за дверью.

– Бог мой, да что случилось-то? – нотки отчаяния в голосе дочери насторожили Павла. Понял – произошло непоправимое. Его разом затрясло, пальцы одеревенели, и он с трудом попал ключом в замочную скважину.

Лиза вихрем ворвалась в кабинет и кинулась к отцу, руки тряслись, бледное лицо перекошено, густые черные волосы растрепались, как у ведьмы. От неожиданности Павел отшатнулся. Бросившись на шею отца, она громко прерывисто зашептала:

– Папа, я убила его. Убила! Что делать?

Павел оторопел:

– Что ты городишь? Кого ты убила?

– Каспарова, папа. Убила! – и она бурно разрыдалась.

Глава вторая

Вечером из заплеванного подъезда местной телекомпании «Наше ТВ» вывалилась гомонящая толпа сотрудников, журналисты живо обсуждали прямой эфир с мэром города Свешниковым и кандидатом в депутаты Государственной думы Сергеем Парамоновым. Кандидат, будучи близким другом мэра, пользовался безграничной поддержкой последнего.

Компания остановилась под ближайшим фонарем, мужчины столпились вокруг эффектной огненно-рыжей девицы лет тридцати.

– Ну ты, Сааба, и отожгла! Когда ты ввернула, что, по мнению общественности, строительство новой школы будет разморожено только после того, как Свешников достроит сыну особняк, я думал, тебе конец. Смело, мать, смело! – высокий худой редактор программы Саша Козинцев порывисто обнял девушку. Это с его легкой руки за броскую внешность и стильность ее прозвали в редакции Саабой.

– Спасибо. Только Иваныч тоже не промах. Удар держать умеет, – рассмеялась Сабина.

– Точно. Он и глазом не моргнул, когда заявил, что дворец на берегу – детский санаторий-профилакторий, а сплетни про особняк – очередные козни недоброжелателей. Интриган. Врет как дышит! – поддержал ее лысый оператор Вася Рахманов.

– Скользкий тип. Прошаренный. Думаешь, взял его за горло, ан нет! Он, как угорь: юрк – и в руках ничего, кроме вонючей слизи, – согласился Козинцев.

Накануне предвыборной кампании мэр, известный вор и взяточник, лоббировал своего подельника Сергея Парамонова на пост депутата Госдумы, рисовал перед потенциальными избирателями мармеладное будущее города под крылом «патриота и бессребреника» Парамонова. Ходили слухи, что Парамонов тесно связан с игорным бизнесом области, но мэр категорически отвергал подобные обвинения, называя их происками конкурентов, сиял благостной улыбкой праведника и клялся блюсти интересы рузавинцев как свои собственные.

– Администрация города делает все возможное для блага нашего населения. При мощной поддержке депутата Сергея Парамонова она сделает и невозможное. Даем вам слово.

После эфира чиновник охотно откровенничал с журналистами, делясь азами человеческой психологии:

– Я следую старинному правилу русских ямщиков: «Чтобы лошадь бежала шустрее, кормить досыта ее не нужно и даже вредно. Достаточно подвесить клочок сена перед голодной мордой скотины». Дешево и сердито. Учитесь, пока я жив, – выдавая сей оголтелый цинизм за мудрость поколений, он снисходительно глянул на репортеров, ожидая одобрения.

– Цинично, но верно, – с притворным пониманием закивали видавшие виды журналисты.

Подхалимаж и лицемерие – неотъемлемая часть общения с сильными мира сего, увы. Стоило, однако, раздувшемуся от сознания собственной значимости Свешникову выйти из студии, как возмущенный Козинцев яростно плюнул ему вслед и выругался: «Да чтоб ты сдох, ворюга!»

Обсудив программу и выпустив пар, репортеры постепенно расходились. На ходу поигрывая ключами от машины, весьма довольная собой, Сабина направилась к стоявшей поодаль изумрудно-зеленой «восьмерке». Тонкие каблуки высоченных красных сапог тяжело проваливались в давно не чищенный снег, путаясь в полах длинной лисьей шубы и громко негодуя, она осыпала нерадивых дворников всеми известными ей проклятиями. Усевшись в машину, она посмотрелась в зеркало заднего вида, привычно поправила густую квадратную челку и призадумалась. Грядущий вечер многое обещал. Ее сегодняшний эфир с мэром удался, она оказалась на высоте, задавала провокационные вопросы, удачно шутила и произвела на Свешникова неизгладимое впечатление. Прощаясь, он шепнул ей:

– Сабина, вы меня просто потрясли. Сегодня по случаю моего дня рождения в «Лауре» банкет, я жду вас в двадцать ноль-ноль. Отказы не принимаются. Охране скажете, что приглашены лично мной. Жду! – с этими словами он вручил ей визитку, лукаво подмигнул и больно ущипнул пониже спины.

«Старый сатир», – скривилась Сабина, вспомнив оскорбительную выходку Свешникова. Она была не глупа – отлично понимала, что Свешников оценил ее ум и дерзость и, будучи прожженным интриганом, решил с ней «сдружиться», тем самым обезоружить. «Держи врагов ближе, чем друзей, – вспомнила она заезженный афоризм Сунь-Цзы. – Прикормить решил, прохиндей. Хотя… связь с мэром – не то, что с Пашкой-неудачником. Из такой “дружбы” можно извлечь много полезного. Еду. Решено. Окончательно и бесповоротно», – решилась она, взглянула на часы, завела машину и, не торопясь, вырулила на плохо освещенную обледенелую трассу.

Честь, совесть, моральные принципы и прочий пафос (по мнению Сабины, это было именно так) она считала непозволительной роскошью. Девушка из народа, Сабина сама пробивала дорогу, не гнушаясь при этом никакими средствами. Нахлебавшись «счастья» с отцом-алкоголиком и забитой матерью, похожей на испуганную мышь, до сих пор торговавшей консервами и водкой в местном сельпо, она твердо знала, чего хочет от жизни. Денег и связей. Связей и денег. И неуклонно двигалась к поставленной цели.

Ресторан, в который она направлялась, располагался в двадцати километрах от города, на территории природного заповедника Белоус. Он назывался «Луара», но мэр о существовании главной реки Франции, очевидно, не подозревал и окрестил его «Лаурой», то есть о Петрарке он краем уха слышал, а значит, был не безнадежен. Трасса была пустынной, крещенские морозы делали свое дело. Сабина уверенно выжимала сотню в час, минут через двадцать она планировала быть на месте.

Девушка работала в городской телекомпании пять лет и успела сделать карьеру. Ныне она считалась местной звездой, вела городские новости и популярную программу «Прямой эфир», одевалась броско, водила машину. В городишке с населением в сто тридцать пять тысяч таких девушек было немного. Ее узнавали на улицах, ребятня тыкала пальцами, женщины завистливо щурились, мужчины восхищенно цокали языком и провожали долгими взглядами.

Но Сабине хотелось большего, она только-только вошла во вкус. Душа требовала полета. Самого мэра к рукам прибрать – не хило! Игра стоила свеч. Совесть ее, однако, покусывала. Как ни крути, а Павел ее целых три года содержал, до тех пор, пока она не начала зарабатывать сама.

– Ну и что! – ответила она некстати проснувшейся совести. – Хватит миндальничать! Пора становиться стервой. Учитывая, что Пашенька уже давно так меня называет. Мне нужно устраивать жизнь, а у него – гарем во главе с толстомясой Маринкой. Сегодня даже мобильник отключил, болван!

«Стать фавориткой мэра очень заманчиво, но ведь за все рано или поздно приходится платить. Фаворитки приедаются, и тогда…» – Сабина даже передернулась, припомнив поучительные истории королевских любовниц. Особенно трагичной была судьба фаворитки польского короля Августа Второго – образованной красавицы Анны Козельской, после восьми лет роскошной жизни следующие сорок девять бедняжка прозябала в тюрьме. У медали всегда имеется обратная сторона. Увы. «Однако, – продолжала размышлять Сабина, – используя нужную стратегию, умная женщина имеет хороший шанс заполучить бразды правления, мужчине же отвести скромную роль принца-консорта. Будет следовать на шаг позади и помалкивать. Так что, если с умом…»

Сабина даже зажмурилась, представив себя в роли Елизаветы Второй, и со всего маху врезалась в гигантский сугроб у обочины.

– Ах! Чтоб тебя! Размечталась, идиотка, – выругалась она, выскакивая из машины.

«Восьмерка» плотно села передними колесами в высоченный сугроб. Шоссе пустовало, в такой мороз люди добрые по домам сидят да водку кушают. Вокруг ни души. Даже зайцы, обыкновенно шастающие через заповедную дорогу, что городские собаки, будто вымерли. Мороз-морозище.

За город Сабина не выезжала давно – морозный воздух, величественные сосны и торжественно-звездное небо над головой, красота-то какая! Только реквиема не хватает! Запрокинув голову, девушка залюбовалась: звезды – холодные, чистые, равнодушные – чуть заметно подрагивали в черной глубине ночного неба, и тишина – пронзительная, звенящая. Сабине показалось, что она разом оглохла, до того тихо было вокруг. Она внезапно испугалась. Поэтическое очарование ночного леса как рукой сняло. Сабина в смятении огляделась. Ни души. Только глухой черный лес вокруг. Гигантские черные сосны, обступившие дорогу, угрожающе нависли над одинокой женщиной, пугливо жмущейся к машине.

– Вот угораздило. Может, не стоило мне ехать? Дурной знак, однако, – рассуждала она шепотом, отыскивая в багажнике лопату.

Откапывать машину, днище которой крепко село в снег, оказалось муторно. Сабина пыхтела, потела, даже матом ругнулась на всякий пожарный, вдруг поможет, но машина и не думала высвобождаться. На попытки Сабины газануть она только дико выла и все глубже зарывалась в сугроб. Вспотевшая и вымотанная, Сабина выбросила лопату и всплакнула от бессилия. От лютого мороза сосны вокруг чуть слышно потрескивали. Почувствовав, что коченеет, она забралась обратно в салон. Неподвижно сидеть в машине, пусть и с работающим двигателем, когда за бортом минус сорок, не лучший выход из положения. Первыми дали знать о себе ноги, они начали постепенно ныть, потом неметь и болеть, потом заледенели руки, следом нос, а еще минут через двадцать Сабину затрясло, нижняя челюсть отплясывала такой канкан, что кордебалету «Мулен Руж» и не снилось.

– Черт! Как там у Высоцкого? Эх, что за кони мне попались? Привередливые… – уныло пропела она и смолкла.

«И все-таки какое свинство: ехать к самому мэру и так бесславно застрять. Не судьба… Или судьба-злодейка», – удрученно размышляла она.

В поисках запасных рукавиц Сабина сунулась в бардачок и неожиданно наткнулась на фляжку с коньяком, вероятно, забытую Павлом.

– О! Смерть прекрасной одалиски временно отменяется, – взбодрилась девушка, отвинчивая металлическую крышку, – поживем еще. Во всяком случае, на пару часов горючего хватит.

Сделав приличный глоток, она поморщилась, отчего рыжие веснушки на носу побелели, часто заморгала, чтобы набежавшая слеза не испортила макияж, и снова выбралась из машины. Шоссе по-прежнему пустовало. Вздохнув, Сабина натянула рукавицы и снова взялась за лопату. Поработав минут десять, она отчаянно выругалась, отбросила ее прочь и обессиленно привалилась к капоту. И тут вдалеке показались огни идущей машины. Сабина мгновенно встрепенулась и с радостным воплем выскочила на середину дороги. Она прыгала, махала руками и вопила, точно Робинзон, увидевший на горизонте долгожданный корабль. Машина мчалась на огромной скорости, Сабина приплясывала от радости, предвкушая скорое спасение. Форд «маверик» пронесся по кромке шоссе, обдав девушку облаком снежной пыли, с визгом остановился, дал задний ход и медленно подрулил к Сабине. Из машины вылезли два бритоголовых парня в черных водолазках, черных пиджаках и кожаных перчатках без пальцев: