Праведник лежал на сырой земле и сквозь бинокль жадно всматривался в расплывчатые силуэты военных. Жутко клонило в сон. От холода начинало трясти. К концу очередного часа он заставлял себя цепляться уставшим взглядом хоть за что-то мало-мальски интересное, а чтобы совсем не умереть от скуки, начал считать интервалы, с которыми луч прожектора проходил по разбросанным арочным крышам.

Довольно скоро одно незатейливое развлечение сменилось другим: за сеткой шли двое. Патрульные, если судить по цвету камуфляжа. Глядя на них в безмолвной темноте, Праведник начал прикидывать свои возможности. «Нет, эти точно не фанатики, – справедливо думал он, – в тени отсиживаться не станут, но и на рожон, если начнется заварушка, не полезут – своя шкура дороже. Те, что проходили в прошлый раз, матерее будут».

Патрули проходили каждые четыре минуты. С интервалом в двадцать секунд толстая полоска желтого света вылавливала их из темноты, провожала ровно десять шагов от одного барака до другого и отпускала дальше, заходя на новый круг. За время, что Праведник провел здесь, он насчитал более полусотни таких проходов и каждый раз, раз за разом, ничего не менялось.

За сеткой с колючей проволокой можно было отчетливо наблюдать пять армейских палаток, столько же растяжных блоков и около дюжины контейнеров. Самых простых, синих с желтой витиеватой надписью по бокам. В таких же контейнерах развозили товары по продуктовым или доставляли гуманитарную помощь в глухие кварталы его родного города. Праведник и представить не мог, что подобные контейнеры окажутся на богом забытой военной базе в самой глуши. И почему его братьям понадобились именно эти?

Таких контейнеров по трассе ездят миллионы – бери не хочу, думал он. Останавливаешь фуру, размахивая красной тряпкой, и вот тебе уже и еда, и деньги, и домой есть что принести. Если водитель не дурак, так отделается парой сломанных пальцев и получит свой законный счет от страховой. Если нет… естественный отбор никто не отменял. И это намного проще, чем возиться с военными, даже если по базе шастает самый обычный патруль. Но приказ есть приказ. Хочешь дальше быть частью семьи, а не валяться в канаве с проломленным черепом – изволь выполнять. И Праведник честно продолжал сидеть в засаде, кляня застывшее время и откуда-то взявшуюся адскую тоску.

Куда ни глянь – одна пустошь. Ближайший город в часе езды от лагеря. Вокруг ни дерева, ни куста, ни камня. Только небольшой пролесок у дороги, куда он смог спрятать трайк, а впереди – сетка, уходящая из одной темноты в другую, и сторожевые вышки с прожекторами. Праведнику стало казаться, что вокруг вымерло все живое: ничто не ползло, не стрекотало, не пищало, даже ветер не гнул траву там, где прятался единственный наблюдатель.

Неприятное это было место. Дикое. Неживое. Воняло болотом, хотя болота здесь отродясь никто не видел. И чем дольше Праведник наблюдал за лагерем, тем неприятнее ему становилось. Хотелось как можно быстрее доползти до дороги, а потом бегом, прячась в темноте от прожекторов, спуститься по склону, добраться до своего трайка и рвануть в заполненный ослепляющими огнями, резкими запахами и шумными людьми город.

– Ну же. Не дрейфь, не дрейфь, парень, и не такое проходили, – сквозь зубы прошептал он, когда стало совсем зябко. – Тут до полуночи пять минут. Давайте уже, миленькие, двигайтесь, чтоб вас там черти всех перегрызли. Не будете же вы здесь до рассвета ходить взад-вперед. Ведь не будете же, правда?

Как назло, за сеткой ничего не менялось, а время изрядно поджимало.

Праведник сильнее вжался в холодную землю и с остервенением закусил руку, стараясь не заскулить от хлынувшей в самую душу безнадежности. Еще вчера перспектива полежать пару часов на земле и посмотреть в бинокль воодушевляла, а сегодня ужас начал пробирать до костей и вместе с ужасом прибивало чувство, что за ним неусыпно наблюдают. Дело было не в прожекторах, которые били по пустынному полю, и даже не в военных, бродивших по периметру. Он чувствовал силу своей семьи, стоящей за ним. И она казалась куда более могущественной, чем любой автомат.

Праведник был уверен, «Нечестивые» не потерпят трусости и мерзкого побега. Он боялся и не скрывал этого – его страх перед клубом был полон восхищения и благородства. Иногда Праведник думал, что он единственный, кто испытывает подобное чувство. И вера в это становилась только сильнее, когда колонна сверкающих мотоциклов проезжала по центральной улице города. В такие моменты он мог видеть десятки трясущихся цивилов и прочно засевший в их глазах ужас. Ничтожный и мелкий ужас насекомых, который они испытывают перед самой гибелью. Этот никчемный и презренный страх не чета его чувствам.

Одно название «Нечестивые» заставляло белых воротничков и их пуританских мамочек с визгом скупать самые крепкие замки и засовы. Поговаривали, что несколько лет назад Хмурый Лис смог весьма хорошо подняться, открыв подобную лавку на колесах в небольшом городе прямо во время одного из слетов. Он активно продавал амбарные замки и цепи, которые сам же потом с ловкостью срезал. Довольно быстро идею переняли пижоны в пиджаках и галстуках, но были биты и уехали ни с чем.

Праведник усмехнулся, вспоминая эти рассказы. Правдивые или нет, кто теперь разберет. Главное, что от таких воспоминаний страх немного отступал.

Умом он понимал, что президент «Нечестивых» понятия не имеет, скулит сейчас под вышками военных один из его кандидатов или бросается на амбразуру в логове противника. Но уверенность, что за все происходящее (известное и неизвестное) он обязательно заплатит, не покидала ни на секунду.

Праведник не столько боялся смерти, сколько уготованного ему перед этой смертью позора. Он ведь единственный, кому выпал великий шанс стать первым кандидатом до семнадцати. Со своих четырнадцати лет целых два года он спал и видел, как сможет нашить на спину яркий кольт (и сразу, как все члены клуба, сделает такую же татуировку на груди), снизу будет написано гордое Freedom, а верх жилета украсит огромная надпись UnHoly. Для этого всего-то и надо сообщить, когда будет выезжать колонна, узнать количество сопровождения и в какой из машин лежит какой-то очень важный старый ящик, о котором рассказывал ему лично Беркут. Плевое дело одной ночи. По крайней мере, так казалось.

– Бери что хочешь, – как мантру зашептал он девиз «Нечестивых», – бери что хочешь, и плевать на последствия.

Словно услышав его скромную молитву, гребень широкой дороги осветился. Сначала едва заметно. И Праведник не мог сказать точно, это машина едет в сторону лагеря или кто-то из местных решил ночью прокатиться в город. Но через минуту полный восторг прошелся по всему его телу, заставив кулаки сжаться. По насыпной дороге ехало сразу три тягача!

Он повернул голову туда, где под светом прожекторов забегали военные. Не меньше двух десятков человек рванули к ангарам. Еще столько же под лязганье автоматов – к контейнерам.

– Началось!

Из растяжных блоков один за другим выносили тяжелые ящики. Некоторые из них были покрыты копотью, другие – совсем новенькие – поблескивали современными замками.

К своему стыду, Праведник не мог точно определить груз, который нужен президенту. Даже больше: он весьма смутно понимал, что внутри. Были бы здесь Хромой или Центнер, они бы по одному только весу сказали, что там, в этом Праведник не сомневался. Ему же самому еще никогда в жизни не приходилось иметь дел с подобными контейнерами, да что говорить, самое отчаянное «дело» их дворовой банды – налет на продуктовый склад после завоза товара. Прошло все без особого успеха.

Часть склада, куда вел едва заметный лаз, была до потолка забита консервированными ананасами – настоящее проклятье, если вы не увидите никакой другой еды следующие несколько недель. На четвертый день Праведник смотреть на них не мог. Он спал на ананасах, стрелял в ананасы, бросался жестяными банками в прохожих и даже гадил, как ему казалось, со стойким амбре гавайских проституток. После этого в ананасах он разбирался как сомелье в сортах винограда, а вот с оружием не срослось.

Грохот подвески прозвучал за спиной, заставив оглянуться. На миг Праведнику показалось, что фары высветят его на длинном пустынном поле. Свет прошел совсем рядом, всего немного не достав до камуфляжа, но стал быстро удаляться, освещая ворота военной базы.

Как только последняя машина въехала на территорию, свет прожекторов остановил свое скольжение, а перед воротами встали двое молодых бойцов. Лет по двадцать, не больше. Праведник мог поклясться, что при желании расправится с ними за считаные минуты. Он усмехнулся, чувствуя, насколько ничтожно наивны все те, кого отделяет от настоящего мира тонкий забор и несколько пар сторожевых вышек. С этими мыслями открылось второе дыхание и, чувствуя минутное превосходство, он направил бинокль в сторону армейских палаток.

Не четко, но на базе слышались перекрикивания. Если потрудиться, даже можно было различить отдельные слова. Ничего важного: обычная ругань. Видимо, кричали на кого-то из молодых, кто крупно облажался. Тогда же появился один из главных. Праведнику он напомнил борова с трясущимся двойным подбородком.

Боров был недоволен и в спешке затягивался сигаретой. К нему подбежал маленького роста хлюпенький человечек в штатском. Он отчаянно размахивал руками, говорил, обходил борова то с одной стороны, то с другой, а потом озабоченно открыл черную папку и дважды ткнул туда пальцем. Третий раз не получилось – его опередил боров, потушив сигарету прямо о бумаги.

Увиденное Праведника позабавило, но смех смехом, а времени почти не оставалось. Совсем скоро начнет светать, и с рассветом он уже не сможет уйти незамеченным. Беда, что за это время военные удосужились подготовить только два тягача из трех и ни в одном из них не было чего-то даже отдаленно похожего на антикварный ящик.

Бросив недовольный взгляд в сторону третьего, Праведник посмотрел на стрелку циферблата. Нет, не успеет. Даже если останется всего на десять минут, все равно не успеет. Ноги немеют от ночного холода, руки вообще потеряли чувствительность, словно ему пересадили их от какого-то ненужного манекена.

Последний пустой контейнер так и продолжал стоять открытым возле одной из длинных палаток в центре. Той самой, которую всю ночь охраняли с особым остервенением не высвечивая. Зато теперь сквозь ее брезентовые окна было видно пять или семь фигур. Праведник подкрутил кольцо фокусировки и, исключительно на автомате, прищурился.

– Да что у вас там? Выносите уже, – с нетерпением зашипел он.

Внутри палатки началось движение, и оно показалось Праведнику еще большим издевательством. То ли под весом груза, то ли от ночной усталости, люди передвигались со скоростью сонной улитки, ползущей вверх по отвесному склону. Сразу за ними в тусклом свете отметились еще несколько силуэтов. Двое были в форме и не представляли особого интереса, а вот третий заставил Праведника присмотреться.

По тени мало что можно понять, лишь одно он отметил точно: в палатке была женщина совершенно непохожая ни на кого с этой базы. Она не носила форму, прическа ее напоминала шляпу или тюрбан, тело было пышным, женщина немного сутулилась и ковыляла, опираясь на изогнутую во все стороны палку. Праведник видел только тень, и в этой тени казалось, что женщина опирается на извивающуюся змею, которая вот-вот набросится на свою хозяйку.

То ли от температуры запотели стекла или от перенапряжения глаза начали подводить, но палатку заволокло дымом.

– Не спать, – подбодрил себя Праведник и всего на несколько секунд убрал бинокль.

Помогло. Дым в глазах исчез. Силуэт женщины остановился.

И в этот же момент, Праведник готов был поклясться, она повернула голову и сквозь толстый слой ткани посмотрела прямо на него. От неожиданности он откинул бинокль и тяжело задышал.

– Раз, два, три, четыре, из леса звери выходили, в каждого стреляли, но не все умирали, – сам не понимая для чего, начал нашептывать он, еле ворочая языком в пересохшем рту. Но сразу остановился, когда военные вынесли тяжелый ящик, перевязанный цепями. Ничего похожего и близко не было ни в одном из заполненных контейнеров.

Ящик с грохотом опустили на землю.

Праведник замер, опасаясь дышать.

Зазвенели цепи. Настолько сильно, что их звон был слышен далеко в поле. И звук этот походил на грохот ржавого ведра, которое, неустанно раскачивая, опускают в старый бездонный колодец.

Разум еще не осознал, зато древние животные инстинкты взяли верх. По спине пробежал легкий холодок, внутри все закричало «беги!». Он мог поклясться, что в ту самую секунду, когда лязгнули цепи, произошло что-то очень плохое. Оно витало в воздухе. Неумолимо надвигалось. Сначала непонятное. Мрачное. Тихое. Постепенно оно приобретало собственное звучание. В абсолютном безмолвии этой ночи оно походило на легкое потрескивание, едва заметно переходящее в монотонное нарастающее гудение воздуха вокруг.

Праведник вскочил и что было сил побежал в сторону дороги. Пусть видят. Пусть стреляют. Смерть в этот момент казалась детской игрой в сравнении с тем, что станет с любым, кто попадется на пути этой волны. Мотор взревел диким зверем. И, сорвавшись с цепи, трехколесный кастом рванул в сторону города.

Глава 2

19 лет спустя

– Сюда налей! – охрипшим голосом прокричал Хромой и немного подвинул пивную кружку. – Сюда, я сказал!

Никто не ответил. В голове отбивали заунывную оду мигрени тысячи колоколов. По рукам прошел легкий тремор. Хромой мог все понять, но даже его поистине ангельского терпения не хватало, если в столь сложное для его организма время задерживали с выпивкой. Единственным его желанием в эту секунду было упасть в огромный бассейн с ледяной водой, опуститься на самое дно и больше никогда не касаться земли. Только отчаянным усилием воли он сел ровно, чтобы оглядеться по сторонам и найти нерасторопного бармена. Увиденное ему не понравилось.

– И какая тварь меня сюда притащила? – спросил он пустоту.

Едва слышная старая рок-н-ролльная мелодия растекалась по каморе. Судя по убранным столам, вокруг уже несколько часов не было ни души. И он искренне позавидовал тем, кто покинул это место целым и невредимым.

Хромой и сам бы пожелал резко исчезнуть. Даже больше, он совершенно точно помнил, как вчера вечером зарекался и на два квартала не приближаться к бару «На перекрестке». Но судьба, порой, разыгрывает хреновые карты. И он опять здесь, в самой зловонной дыре, которую только способно нарисовать больное воображение, сидит за изученной до крохотного пятнышка барной стойкой на деревянном стуле, где за много лет образовалась выемка от задниц, держит в руке грязную кружку и снова умирает от похмелья. Порочный круг.

«Ад пуст. Все демоны здесь», – злобной иронией красовалась цитата на стене напротив.

Уже много лет бар «На перекрестке» считался Меккой для мотоциклистов от пятого до девятого округа. Нейтральная территория, где бармены, охрана и танцовщицы одинаково лояльно относились ко всем клубам. Здесь было всего три правила: платить сразу (никаких долгов, никаких друзей, хочешь веселиться – оплачивай свое удовольствие); никакого оружия (забирали все, даже чертовы кассеты для бритья) и никаких «дел» – нейтральная территория могла оставаться нейтральной только до тех пор, пока гости не вспоминали свои прошлые подвиги. Последнее для Хромого было особенно сложно. После распада «Нечестивых» многие отчаянно пытались перетащить его на свою сторону и, как всегда, выбирали самое неподходящее для этого место.

Два предупреждения в баре Хромой уже получил. То, что их оказалось два – считалось наградой за долгожительство. После третьего обещали не церемониться. В это Хромой верил, поэтому оказаться «На перекрестке» прямиком после своего дня рождения для него было равносильно собственноручно подписанному годовому абонементу на больничную койку. И еще больше смущало то, что о вчерашнем вечере не сохранилось ни одного воспоминания. Как он здесь оказался? С кем был? Что делал?

– Яшма, – с накатывающей тревогой крикнул он бармену. Единственному, кого помнил.

Никто не отозвался. Зато за стойкой на дне одной из бутылок, как по волшебству, блеснул янтарный напиток.

Искушение было слишком велико. Минуты две Хромой держался, помня о третьем предупреждении, но треск в голове заставил мысли повернуть в другую сторону.

– Да здесь всего на глоток-другой, не больше, – прошептал он сквозь зубы и потянулся за бутылкой. – И вообще, в честь круглой даты могут и угостить. Так, дружище, кто у нас здесь? Старина Джек… Знакомиться не будем, я быстро кончу. Мне всего-то мысли в порядок привести.

Полста капель не хватило – мысли его оказались на редкость мерзопакостными. Прожитые пятьдесят лет уже можно было считать большей частью жизни, а для кого-то и всей жизнью. Многие из его знакомых так и не смогли дотянуть до цифры в пятьдесят один, да что там говорить, большая часть и до пятидесяти не добралась. Кто-то остался на трассе. Кого-то убили в войне клубов. Двое, он помнил точно, умерли от болезни. Одного убила жена. Одного – любовница. Но большая часть просто пропала. После тридцати пяти он перестал их считать, так что сухая статистика была не в его пользу.

А прошлым утром случилось еще одно неприятное открытие. Проснувшись в кои-то веки на собственном диване, он вдруг отчетливо почувствовал запах отчаяния. Оно воняло бензином и свернувшейся кровью, смешанной с виски, блевотиной и амбре дешевых шлюх. Лет тридцать назад он бы сказал, что это запах свободы. Лет двадцать – завел бы старую песню о настоящем мужчине. Лет десять – пожал бы плечами и безразлично выдал что-то вроде: «да, брат, такой душок имеет моя жизнь». Но ему стукнуло пятьдесят, и в этот момент он неожиданно понял: все это время так разило от летящей в него крышки гроба. Он отвернулся от бара и, вторя своим мыслям, едва слышно произнес:

– Рано меня еще в утиль, родимые. Слишком рано.

В этот же момент по стене промелькнула тень.

Хромой не сразу понял, что в баре кроме него ее некому отбрасывать. И все-таки тень была чертовски похожа на человека. Огромного, неестественно вытянутого, но все равно человека. Она двигалась вперед, плавно добираясь до барной стойки, аккуратно проскальзывая по всем неровностям старой стены.

Хромой застыл. Тень тоже. Хромой зажмурился. Всего на секунду. А когда открыл глаза, увидел, как пальцы Тени удлинились.

– Э-э-э-э нет, тварюга чертова, – он отодвинул бутылку от лица и замер. – Хочешь так просто до меня дотянуться? Так хер тебе, а не моя тушка.

Тень выжидающе остановилась. Были бы у нее различимые глаза, Хромой бы поклялся, что они смотрят прямо в его душу. Но сделать Тень ничего не успела. Грохот открывающейся двери спугнул ее и в свете солнца Тень вмиг растворилась. От сердца в ту же секунду отлегло. На пороге вместе со свежим воздухом и утром появился незнакомец.

– Мне нужен Хромой, – важно сообщил он.

Глава 3

– Я ищу Хромого, – повторил незнакомец, минуя дверной проем.

После игр теней в солнечном свете он походил на посланника потустороннего мира. Высокий, довольно молодой, с рыжими как лисий хвост волосами, которые ярко горели под полуденным солнцем. Хромой бы точно принял его за свою смерть, если бы не самодовольная, абсолютно человеческая ухмылка на совершенно бледном лице.

Он приподнялся, пытаясь лучше рассмотреть паренька, и в глазах сразу потемнело.

– Сиди-сиди, – произнес рыжий. – Мне надо только поговорить.

– Говори, – неуверенно ответил Хромой. – Я ему все передам. Слово в слово. Так что советую тебе хорошенечко их подбирать. Усек? Чего тебе от него надо?

– Дело есть, – ответил незнакомец и сел рядом.

Минутное замешательство позволило лучше рассмотреть парня.

«Человек. Самый обычный человек», – первым делом подумал Хромой и удивился собственным мыслям. В этот же момент его внимание привлекла мелкая, но, как ему показалось, очень важная деталь. В правом ухе незнакомца был небольшой аккуратный крест с образом Девы Марии внутри. Странно, но этот образ отчего-то довольно сильно смахивал на портрет Мэрилин Монро и был Хромому хорошо знаком. Он точно знал, что уже видел подобный крест и даже спорил о чем-то с его владельцем, но абсолютно не мог вспомнить ни имени, ни внешности того.

«Может, с пареньком и спорил? – подумал он. – Нет, не мог. Точно не мог. Мальчишка не из местных, да еще и такого возраста… слишком мал, слишком».

Незнакомцу на вид было лет двадцать – двадцать пять, не больше. Ростом под два метра, немного худощавый. Хотя что-то подсказывало Хромому, что парень вполне способен влезть в любую драку и даже выйти из нее победителем.

– Так какое у тебя дело? Может, я на что смогу сгодиться?

– Ты? Да, ты сможешь, – с уверенностью ответил незнакомец. – Если я не ошибаюсь, вчера тебе стукнуло пятьдесят. Хорошая дата, Хромой. Самое время, чтобы получить долгожданный подарок.

В баре повисло неприятное молчание, только заунывная мелодия своим потрескиванием немного разряжала обстановку, но даже она грозилась в любую минуту замолчать, полностью предоставив собеседников друг другу. Не дожидаясь, пока это произойдет, Хромой нарушил тишину. Он бросил короткий взгляд на бутылку и демонстративно вздохнул.

– Слушай, недоумок малолетний, если ты не готов поставить передо мной холодное пиво и поделиться охуенной историей, то проваливай ко всем чертям и больше не появляйся. Это тебе не местный фастфуд, чтобы жрать и трепаться. Здесь правила есть. Смекаешь?

– Пива нет, – ледяным тоном отрезал незнакомец. – А вот история найдется. Интересная, обещаю. Но начнем с подарка, – он ухмыльнулся. – Я тут слышал, что ты как старый увалень с оравой ребятишек уже давно завез свой агрегат на стоянку? Так держи вот, на долгую память от Призрака. Если забыл, что значит летать, то ковыляй.

Черная трость ручной работы с металлической рукоятью отскочила от столешницы и подкатилась к ладоням Хромого. Приди парень на несколько дней раньше с таким подарком, его ждала бы хорошая взбучка, но сегодня с самого утра все пошло не по плану, и жажда крови «легионера» сменилась самым банальным человеческим интересом. Он повертел трость, оценил добротную работу и совершенно спокойно спросил:

– Это, получается, тебя Призраком величают?

– Получается, что так.

– Ну, допустим. Смысла пока в этом всем как кот нассал, но хоть конкретика какая-то вырисовывается. И на том спасибо. Давай дальше. Откуда такой рыжий и наглый взялся?

– Если ты про округ, – ответил Призрак, – то я на границе родился, можно считать, никому не принадлежу. А моя семья… – его лицо сделалось серьезным, в глазах заблестели огоньки. – Скажи, старик, ты еще помнишь «Нечестивых»? Вот они и есть моя семья. Единственная, настоящая и навечно.

Хромой почувствовал, как внутри его борются разочарование, облегчение и злость, копившаяся много лет. В один момент они разом обдали его горячей волной, но сильнее всего накатило отвращение. Каждый год, почти два десятка лет, к нему в паломничество ходят вот такие малолетние уроды, умоляющие, угрожающие, обещающие, только бы он восстановил «Нечестивых». Очередной мальчишка, возомнивший себя ярым фанатом, спит и видит, как рассекал бы на своем байке по девяти округам и мочил бы школьных врагов налево и направо, прикрываемый громким словом UNHOLY. По мнению Хромого, это уже давно смахивало на особо извращенное издевательство лично над ним.

– Пошел вон, щенок, – процедил он сквозь зубы.

– Не кипятись, старик. Конечно, не все нас любят…

– Пошел вон! – прикрикнул Хромой и сразу вспомнил, где находится. – Рыжий, или ты уходишь по-хорошему, или твои мозги растекутся по вот этой вот стойке, и ты узнаешь, что такое «Нечестивые». Я не шучу. Говоришь, знаешь меня, значит, прекрасно знаешь, что я делаю с каждым, кто пытается меня поиметь. Выбиваю из этих уродов все их дерьмо. Понял?

– Да ладно. Я тебя быстрее, сильнее и моложе. К тому же ты с дикого перепоя.

– На одного сопляка мне пороха хватит. Проваливай и больше не смей трепать про «Нечестивых». Смотри на меня. Все. Нет их больше. Усек? Девятнадцать лет уже нет. Это умерло. После той чертовой ночи мы сожгли все мосты, забрали свои манатки и разъехались кто куда. Поэтому заткнись и вали ко всем чертям, пока еще жив.

– Сомневаюсь, что кольт можно выжечь.

– Нет больше кольта. Нет больше «Нечестивых». И никто, ни один человек живой или мертвый не смеет говорить мне обратного. А вы… вы все… кучка уродов, пляшущих на костях и пытающихся поднять этот замшелый труп – чертовы падальщики!

1 2 3...5 >

На страницу:

Перейти

1 из 5