Кэти Кин. Беспокойные сердца

– Это одно из моих любимых мест в стране. – Папа появился позади меня, заглядывая через мое плечо. – Я всегда забочусь о том, чтобы в каждом туре у меня был концерт в Детройте.

С тех пор, как я уехала из Ривердэйла вместе с отцом, мы неплохо ладили, действительно неплохо. Возможно, лучше, чем когда-либо.

– Запомни этот момент, – продолжал папа, сжимая мое плечо. – Правда, запомни. Как все ощущается, как все выглядит, как пахнет, все. Три тысячи мест, заполненных людьми, которые хотят увидеть тебя.

– Они здесь, чтобы увидеть тебя, пап, – я не удержалась и закатила глаза. Моего имени даже не было в билете.

– Конечно, может быть, поэтому они и пришли. Но они уйдут, помня твое имя.

Я засияла от гордости. Когда отец не делал замечания о моем темпе – клянусь, у этого человека встроенный метроном, с помощью которого можно настраивать часы – он хвалил мое пение. После многих лет отчаянных поисков его одобрения и постоянных неудач, это хороший шаг вперед.

– Я обязательно предоставлю им нечто запоминающееся.

Я тихонько напевала, распевая дискант[19] из нашего первого номера. Синдром самозванца не относился к списку моих проблем, но я знала, что никогда еще не звучала так хорошо. Именно этим я и должна заниматься: петь профессионально, вечер за вечером.

И я наслаждалась каждой минутой.

– Запомни это, Джози, – повторил папа, напоследок сжимая мое плечо, – потому что так будет не всегда. Тебе придется вспомнить весь этот гламур и золото, когда мы будем петь в четверг в завершении Tanks God It’s Tursday’s на национальном Дне свиных ребрышек.

– Очень смешно, папа.

– И следи за темпом в бридже[20] первого номера!

Он прошел дальше за кулисы, чтобы поговорить с одним из звукооператоров.

– Пап. Эм, папа? – Не забывай о темпе в припеве. Он же не всерьез… правда? – Мы действительно играем в Tanks God It’s Tursday’s?

– Пять минут до начала.

Мимо прошла управляющая сценой, поправляя наушники и заглядывая в планшет. Странно было каждый вечер находиться в другом театре с другой командой. По правде говоря, «команда» в La Bonne Nuit была представлена в основном Реджи с прожектором. Но на редкость странным казалось каждую ночь делать одно и то же шоу, с одними и теми же действиями, когда вокруг нас все менялось.

Я расправила плечи, услышав, как они хрустнули. Мотель «Комфорт», в котором мы остановились прошлой ночью, не особо соответствовал своему названию с его твердым как камень матрасом и плоскими подушками, и мое тело ночью прочувствовало это. К счастью, в папином шоу хореография заключалась в основном в раскачивании во время пения. Это не слишком-то походило на движения, которые я делала, когда играла с Pussycats.

Pussycats. Размышления о них всегда давали мне небольшую передышку. Я почти уверена, что мне было суждено стать сольной исполнительницей. Но в те времена, пока все шло хорошо и мы создавали музыку вместе с Вэл и Мелоди… это было едва ли не лучшим временем в моей жизни.

Проблема в том, что тех хороших времен становилось все меньше и меньше. Наш конец был неизбежен.

Так почему же я обнаружила, что скучаю по ним, в самый неподходящий момент? Мне следовало сосредоточиться на шоу, которое мы собирались устроить для трех тысяч человек, вместо того, чтобы вспоминать, как давным-давно я строила планы в убогом музыкальном классе средней школы с художественным уклоном, лишенном финансирования.

Открытие шоу у нас было разным в каждом из городов, что зависело как от площадки, где мы выступали, так и, гораздо чаще, от выбора папиного импресарио, Пола. Я смотрела из-за кулис, как вышел наш исполнитель на разогреве из Детройта, симпатичный темнокожий парень, на пару лет старше меня, в узком бархатном костюме. Он сел за рояль, поднес к лицу микрофон. Абсолютная энергетика молодого Джона Ледженда.

– О, еще один джазовый пианист. – Шоу началось, и папа вновь замер за моей спиной. Пианист сыграл несколько аккордов, его пальцы грациозно скользнули по клавишам. – Следовало сказать организаторам, чтобы не приглашали моих конкурентов.

– Не волнуйся, пап. Нет никого лучше Майлза Маккоя.

Я знала, что папа определенно думает так же. У него был талант подтверждать свою самонадеянность, а в шоу-бизнесе это имело огромное значение. Впрочем, этот парень тоже был хорош. Его голос звучал тепло, насыщенно, что заставило меня подумать о кусочке масла, тающего на стопке шоколадных блинчиков Chock’lit Shoppe. Я ела блины в закусочных, когда мы были в дороге, но пока никто не сумел испечь блины так, как Поп Тейт[21].

– Мне кажется, я могла бы куда-нибудь сходить развеяться вечерком, – внезапно сказала я, подумав, что еще может предложить мне Детройт. Если наш первый выступающий так хорош, кто знает, какие еще таланты там обнаружатся. Вообще-то, наверное, можно спросить этого парня о том, куда сходить. Кто-то, на ком так эффектно сидит бархатный костюм, должен знать о происходящем в городе. Трудно даже представить, что он возвращается после шоу домой и сидит на диване, залипая на «Холостячку» и поедая сырные слойки.

– В город? – Папа приподнял свою фирменную шляпу и почесал лоб.

– Да, папа, в город. Посмотреть что-нибудь еще кроме того торгового автомата в мотеле «Комфорт». Мы в Мотор-сити[22]! В месте рождения Motown Records[23]. Подумай обо всех невероятных людях, которые начинали карьеру здесь. Te Supremes[24], the Marvelettes[25], Mary Wells[26]…

– Да, Джози, я в курсе. Не стоит читать мне брошюру музея «Мотаун».

– Я и не хочу в музей. Я имею в виду, может быть завтра, – исправилась я, – но сегодня мне хочется послушать живую музыку. Посмотреть, кто станет следующей Мэри Уэллс.

– Не уверен, что это хорошая идея. – Папа медленно покачал головой, и у меня остановилось сердце. Правда, мне восемнадцать – формально я уже взрослая, – но это его шоу и его правила. Я быстро поняла, что гастроли – это мир Майлза Маккоя, и все остальные просто живут в нем. – Бродить по незнакомому городу ночью: звучит так, будто бы ты напрашиваешься на неприятности.

– Пап, я выросла в Ривердэйле. – Я не удержалась и закатила глаза.

– В предместье столицы убийств. В самом очаровательном пристанище серийных убийц, похитителей органов и банд наркоторговцев, которое вы когда-либо видели. В месте, где тебя ожидают неприятности, напрашиваешься ты на них или нет, – проворчал папа в ответ.

– Ты был со мной, когда Попа подстрелили! Ты сам видел! Думаю, что справлюсь с Детройтом.

– Как бы то ни было… – Музыкант на разогреве завершил выступление и сделал изящный поклон под одобрительные аплодисменты публики. Шум трех тысяч хлопающих людей звучал хорошо. – Даже если ты не нарвешься на неприятности в масках гремлинов.

– Горгулий, – перебила я. – Полагаю, такое возможно только в Ривердэйле. К тому же, все это случилось два года назад.

– Не думаю, что это хорошая идея, – подытожил папа. – Теперь, когда ты профессионал, ты должна вести себя соответствующе. Забота о себе – твой приоритет номер один, хоть иногда это и значит, что ты упускаешь все самое интересное. Ложишься спать пораньше. Бережешь свой голос. Отдыхаешь. Та к что ты можешь стать следующей Мэри Уэллс.

– Может, хотя бы завтра утром сходим в музей «Мотаун»? – спросила я, когда ведущий вернулся на сцену, чтобы представить папу.

– Нет времени. – Папа расправил плечи, нацепил на лицо чарующую сценическую улыбку. – Мы должны отправиться в путь пораньше, чтобы в Толедо успеть подготовиться к завтрашнему выступлению. Местная команда печально известна своей привередливостью в отношении саундтреков.

– А вот и он, человек, которого вы ждали… Мистер Майлз Маккой!

Ведущий махнул рукой в нашу сторону, где мы стояли за кулисами, и папа вышел, широко улыбаясь и махая толпе, которая приветствовала его ревом. И вот что я скажу про фанатов джаза в Детройте: они не были тихими.

Папа сел за пианино, аккуратно откинув назад полы пиджака. Несколько человек в толпе завопили, когда он сыграл несколько аккордов, затем пару арпеджио. Я практически ощутила довольный вздох зала, когда аккорды перешли к началу «В сентиментальном настроении» Дюка Эллингтона[27]. Папа часто начинал шоу в одиночестве за роялем, играя эту песню. Это было одно из его любимых произведений.

Слушая его игру, порой я вспоминала, как они с мамой находились вместе дома, счастливые, когда я была совсем маленькой. Мне припомнилось, как папа играл эту песню. Мама положила руку ему на плечо, увлекла от рояля, чтобы они могли потанцевать. Папа напевал мелодию своим богатым баритоном, пока они покачивались взад-вперед.

Интересно, как там мама? Поначалу было приятно отдохнуть от Сиерры Маккой и ее бесконечных ожиданий совершенства, но я скучала по ней. По крайней мере, я могла быть уверена, что мистер Келлер хорошо о ней заботится. И ей, наверное, нравилось командовать Кевином, пока он не уехал в колледж.

Кевин… он был так занят учебой, а я гастролями, что мы почти не разговаривали. Я понятия не имела о его планах. Я сделала мысленную заметку написать своему любимому сводному брату после выступления. С тех пор как я уехала в турне, я не разговаривала ни с кем из Ривердэйла. Мой мир стал намного больше – в том смысле, что я каждую ночь находилась в другом городе, и все они были для меня новыми, – но в некотором смысле он также стал намного меньше. Он сузился до сцены, мотелей и фургона, который вез нас от города к городу, и иногда было трудно вспомнить, что мир дома продолжал вращаться без меня.

Публика разразилась аплодисментами. Как только все стихло, папа пустился в свою сценическую болтовню. Отец был на редкость жестким и требовательным человеком, и меня всегда удивляло, насколько расслабленным и непринужденным он казался на сцене, как будто непринужденно болтал с тремя тысячами своих самых близких друзей. Но, с другой стороны, за микрофоном он всегда чувствовал себя на редкость превосходно.

Я знала, каково это.

– Иногда, – заявил папа, – для особой песни нужен особый голос.

Это обо мне. Я подошла к микрофону слева от папы, высота стойки была идеально отрегулирована рабочим сцены. Я обхватила микрофон руками и ощутила слабый гул электричества, возможности, идеального момента перед тем, как начать петь, когда все может случиться. Я чувствовала, что вся аудитория ждет вместе со мной, и знала, что не подведу их.

В моей жизни попадалось множество вещей, в которых я не была уверена.

Но это? Я и микрофон? В этом я уверена.

– Вот она, леди и джентльмены, моя дочь, мисс Джози Маккой!

Пока мы не уехали, я сомневалась, что папа скажет людям, что я его дочь. И меня удивило, что в конечном счете он сделал из этого ключевой момент своего выступления. Циничная часть меня задавалась вопросом, может ли причина такого решения крыться в том, что это отлично действует на женщин средних лет – а именно они и составляли большую часть его аудитории. Им казалось это ужасно милым – как они любили говорить мне и папе, собираясь у двери в гримерку после выступления и упрашивая папу сделать селфи и оставить автограф на программке. Но я все же надеялась, что хоть отчасти он представлял меня дочерью потому, что гордился мной и моим талантом.

Ну, если он и не гордился, то, по крайней мере, высказывал мне меньше замечаний, чем когда мы начинали турне, и это тоже было что-то.

Папа перестал болтать и посмотрел на меня, слегка приподняв брови. Я кивнула. Я готова.

Глубоко вздохнув, я закрыла глаза и запела, слова Гершвина и мелодия вылетали из меня, как по волшебству. Первый куплет «Кто-то, кто оберегает меня» я исполнила а капелла, и папа присоединился ко мне. Пианино звучало глубоко и насыщенно. Мне не было видно людей, скрытых темнотой зала, но я чувствовала их, завороженных музыкой так же, как и я. Я пела так, как пела Элла на старых папиных пластинках, но вкладывала в песню и собственную душу.

Я не нуждалась в том, чтобы кто-то присматривал за мной. Жизнь в Ривердэйле позаботилась об этом. Нет, я прекрасно справлялась сама, пастух мне не нужен.

Все, что мне требуется, – это музыка.

Глава пятая

Кэти

– Вероника? – спросила я, отвечая на звонок.

– Кэти! – что-то жужжало на заднем плане, что-то, что я не могла точно определить. Зная Веронику, это с равной вероятностью могло оказаться реактивным самолетом «Гольфстрим» или блендером. – Как поживает самая красивая девушка на Манхэттене?

– Если увижу ее, спрошу. – Я заметила свое отражение в одной из миллионов витрин «Лейси». Под глазами темные круги, с маскировкой которых даже консилер не смог справиться, с чересчур худой фигуры пальто прямо-таки свисает. Лицо стало угловатым, из-за чего я не узнавала собственного отражения. Дают о себе знать все эти вечера, когда я забывала поесть или не находила в себе силы приготовить ужин из-за эмоционального истощения.

Надеюсь, еще несколько визитов в Plunkin’ Donuts, и я скоро снова стану собой.

– Ты скромничаешь. Но серьезно, Кэти, мне было так жаль слышать о твоей маме. – Слова Вероники задели меня за живое, и я поняла, что пытаюсь сморгнуть слезы. – Совершенный пример для подражания. Очень мало встречается по-настоящему стильных женщин, а она была именно такой. Никогда не забуду то платье, сшитое к моему совершеннолетию.

Я улыбнулась. Я тоже не забуду. Высшее общество Манхэттена было шокировано, когда Вероника Лодж решила отказаться от известного дизайнерского лейбла при выборе самого важного платья в ее жизни и вместо этого связалась с какой-то мелкой владелицей крошечного магазинчика, специализирующегося на перешивках в Нижнем Ист-Сайде. Ну, они были шокированы, пока не увидели платье – оно получилось потрясающим.

– Спасибо, Ви, – улыбнулась я. – Она всегда говорила, что у тебя зоркий глаз.

– Так говорила Одри Хепберн с Деланси-стрит? Вот это настоящий комплимент.

Маме бы понравилось такое сравнение. «Забавная мордашка» был одним из наших любимых фильмов, которые мы смотрели вместе.

– Как ты справляешься, Кэти? Я надеюсь, что у тебя еще осталась эта роскошная жилетка с широкими плечами, чтобы в нее поплакаться.

– Конечно.

Ко, казалось, выполнял миссию: найти самые уродливые свитера в истории «Лейси». Он подошел, держа в руках новинку, отделанную золотой бахромой и украшенную радужными помпонами. Смеясь, я отмахнулась от него.

– Ко потрясающий, – заявила я Веронике.

– Хорошо. Меньшего ты не заслуживаешь. А теперь у меня есть кое-какие новости, которые, надеюсь, помогут тебе почувствовать себя еще лучше. Если я чему-то и научилась с тех пор, как обратила свои способности на предпринимательскую деятельность, так это тому, что работа может быть лучшим средством для разбитого сердца.

Работа. Занятость – это хорошо. Но получать деньги было бы еще лучше. Когда Ко отправится обратно в боксерский зал в Квинсе, я, пожалуй, поеду домой и всерьез погружусь в поиски работы.

– И что новенького? – спросила я.

– Придерживай свою шляпку, – начала Вероника. – «Лейси» устраивает показ мод.

– Показ мод? Здесь?! Я думала, что они этим больше не занимаются!

В начале и середине двадцатого века у «Лейси» ежегодно проводилось два показа мод, дизайнеры могли показать свои осенние и весенние линейки одежды манхэттенской элите. Но со стремительным развитием быстрой моды[28] в 80-х они прекратились. Показ мод в магазине был таким очаровательно старомодным и таким потрясающим способом по-настоящему продемонстрировать дизайнера потребителю.

– Да, не слишком ли это по-винтажному шикарно звучит?! – Вероника была взволнована не меньше меня. – Но я еще не рассказала тебе самое интересное. Или, я бы сказала, лучшую часть. Ты знаешь Рекса Лондона?

– Конечно. – А кто не знает? Даже если ты не имеешь отношения к миру моды, все знают Рекса Лондона. Он прославился как участник «Проекта „Подиум“», телевизионного конкурса модного дизайна, благодаря чему пришел к собственному шоу «Что мы носим сейчас с Рексом Лондоном». Кроме того, теперь он проектировал платья для знаменитостей на красные ковровые дорожки, имел свою собственную линию одежды от кутюр и продавал менее дорогие готовые версии этих нарядов, и у него даже был свой собственный аромат. В последний раз я слышала, что он выпускает кулинарную книгу. Рекс Лондон был повсюду.

– Хочешь верь хочешь нет, но милашка Рекс был лучшим персональным покупателем[29] в «Лейси», а я – его клиентом номер один.

– Неужели?!

Я не могла поверить, что Вероника знает Рекса Лондона! Ну, могла, конечно – это же Вероника, – но даже для Ви это действительно что-то. Вау. Рекс Лондон, личный покупатель в магазине «Лейси»! Какой шанс начать работать в индустрии моды. Должно быть, это работа мечты.

– Да, в самом деле! Конечно, я не видела его целую вечность, но мы все еще дружим. Всегда так важно иметь кого-то, кому ты можешь написать абсолютно честное мнение о своем наряде.

– М-м-м… – Мне совершенно не хотелось проявлять невоспитанность, но до смерти хотелось, чтобы Вероника рассказала, какое отношение имеет Рекс Лондон к показу мод «Лейси» и какое отношение все это имеет ко мне.

– Так или иначе, Рекс только что рассказал мне о самой невероятной возможности. Он устраивает показ мод в «Лейси» и собирается продемонстрировать часть своей осенней коллекции. Но в первую очередь это будет непрофессиональное шоу для начинающих талантов. Он лично отобрал лучших из лучших – людей, которые станут известными, – чтобы каждый продемонстрировал один наряд на подиуме. Вот только один из них только что выбыл – ему пришлось вернуться в Европу или что-то в этом роде, я не уверена, – и ты знаешь Рекса, ему требуются четные числа для идеальной симметрии.

– Ага… – Вероника действительно подводит к тому, о чем я подумала?

– Рекс только что позвонил мне, чтобы спросить, не знаю ли я кого-нибудь потрясающего, кто мог бы появиться в его шоу в последнюю минуту, и, конечно, я сказала ему, что знакома с лучшей из лучших: Кэти Кин. Я в шоке, почему он сам до сих пор тебя не нашел!

– Ну, я имею в виду, как он мог… я ведь нигде раньше не показывала свои модели.

– Я знаю, Кэти, и это преступление! Пришло время это исправить! Поэтому я сказала Рексу, что ты будешь участвовать в его показе мод у «Лейси», и это потрясающая возможность для тебя. На все про все осталось меньше двух недель, но я уверена, что ты шьешь так же быстро, как и раньше. Я заверила его, что это не будет проблемой.

– Ух ты, Вероника. Я даже не знаю, что сказать.

Что я могла сказать? Я пребывала в таком шоке, что едва могла связать два слова! Мне? Продемонстрировать один из моих проектов? На настоящем показе мод? У «Лейси»?! Это было похоже… на тот момент, когда раз в жизни сбываются мечты, который, как я думала, бывает только в кино. Не в реальности. Не для девочки, которая выросла в квартире на пятом этаже на Деланси-стрит.

Только не для меня.

– Скажи «да», глупышка!

– Да, конечно, да! – я зажмурилась и проделала несколько танцевальных па, преисполненная счастья. К сожалению, когда я открыла глаза, на меня странно посмотрела старуха с крошечной собачкой в сумочке. – Извините, – прошептала я. – Возможность, которая может изменить жизнь! – Я ткнула пальцем в телефон. Но на нее это не произвело никакого впечатления.

– Кэти? – окликнула Вероника.

– Ага, все еще здесь! – Я исполнила еще несколько радостных па. Даме с собачкой придется смириться. – Спасибо! Огромное спасибо. Серьезно, Вероника. Ты даже не представляешь, как много это для меня значит. – В этом и заключалась особенность Ви – не имело значения, что в последнее время мы нечасто не то что виделись, а даже общались по телефону. Она была одним из самых преданных людей, которых я когда-либо встречала.

– Не нужно меня благодарить. Просто оставь мне место в первом ряду у «Лейси» и на Спринг-стрит, когда у тебя будет свой собственный показ на Неделе моды.

Сейчас подобное будущее не казалось таким уж далеким. Кто знает, что может случиться с этим показом мод! Вдруг покупателей «Лейси» заинтересуют мои эскизы? Или инвестор увидит шоу и предложит стартовый капитал, чтобы помочь мне раскрутиться.

Если ничто не помешает, я увижу, как один из моих проектов пойдет на взлет.

Маме бы это очень понравилось.

Я попрощалась с Вероникой и снова поблагодарила ее, мои мысли уже кружились в тысяче разных направлений. Что же я представлю?! Это должно быть что-то совершенное.

– Хорошие новости?

Я обернулась. Я так отвлеклась, разговаривая с Вероникой, что не заметила, что на Ко теперь свитер с окровавленным кактусом. И розовая замшевая фетровая шляпа. И шелковый шарф с далматинским принтом.

– Лучшие. – Я расхохоталась, обнимая Ко за талию. – Самые лучшие.

Это действительно будет самая прекрасная осень в моей жизни!

Глава шестая

Хорхе

Посмотрите на меня, – подумал я, божественным движением задирая правую ногу чуть ли не до уха, – я король Нью-Йорка. В каком-то смысле. Мои джазовые брюки на три дюйма короче, чем надо, а старая футболка с лейблом полицейских моего брата Матео – на два размера больше. Даже для того, кто исполняет хореографию из «Продавцов новостей», это чересчур – я походил скорее не на оборванца, а на растрепанную диву в день стирки. Мне нужно обновить гардероб, СРОЧНО. Но жалкие гроши, которые я зарабатывал, продавая яйца с беконом и сыром в семейном магазине, не позволяли мне закупаться в лучшем магазине «Капецио»[30].

Однако, если я и умел что-то, то это продавать. Посмотрите на меня. Я сверкнул своей самой яркой улыбкой на Джейсона Браварда, исполняя па из классического танца. Возможно, для учебного класса это просто великолепно, но для театрального мира Нью-Йорка, а тем более для Бродвейского танцевального центра – абсолютно ничто. Джейсон Бравард преподавал в музыкальном театре продвинутого уровня, но он также был хореографом, лауреатом премии «Тони». Всегда оставался шанс, что он остановит занятие, крикнув: «Ты! Тощий латиноамериканец, оторвавший рукава от старой полицейской рубахи своего брата, чтобы не видно было пятен пота подмышками! Ты именно тот, кто мне нужен, чтобы сняться в моем последнем Бродвейском шоу».

Ладно, шанс был небольшой, но все же он был.

Песня закончилась, и на этом завершилось занятие. Вытирая пот с лица краем футболки, я направился вслед за толпой танцоров к нашим сумкам, прислоненным к стене, надеясь, что не забыл бутылку с водой.

– Привет, Хорхе.

Я обернулся, и Джейсон поманил меня к себе. Я? Серьезно? Не думал, что он знает мое имя. Может быть, это мой шанс, как у пуэрториканки Пегги Сойер! Я пришел на эти уроки салагой, но Джейсон Бравард мог сделать меня звездой!

– Ты хорошо там смотрелся. – Джейсон скрестил руки на груди, глядя на меня, как на сочный апельсин в «Фэирвэй», который он собирается приобрести. – Действительно хорошо. Усовершенствовался за лето. Ты же закончил школу, верно?

– Да. Выпустился этой весной. – Я украдкой пытался вытереть лоб. Хотелось бы все это обсудить в тот момент, когда я не истекаю потом. Когда вокруг не носятся «Продавцы новостей». Могло показаться, что они слишком устали от доставки новостей во все эти газеты, чтобы так много прыгать, но, видимо, нет.

– Работаешь?

– Нет. – Я был уверен, что он имеет в виду выступления, а не переворачивание нарезанного сыра для покупателей во время обеда. – Я планировал пойти на прослушивание, но…

– Лето закончилось, – перебил он. – Настоящая работа начинается сейчас.

Я кивнул. Джейсон потер рукой свою бороду с проседью, как он делал, когда отчитывал нас за то, что мы испортили его постановку танца.

– Полагаю, ты слышал об открытом прослушивании в «Хэлло, Долли!», – сказал он наконец. – Ты и все те, кто только что приехал на автобусе из Уичито[31] с чемоданом, набитым париками и туфлями для выступления.

– Вашингтон-Хайтс – это не Уичито, – возразил я.

– Ты местный? – Он поднял бровь. – Мне следовало узнать жителя Нью-Йорка. Города, гравий в котором помогает мягко приземляться.

Обычно все, что городской гравий делал, – это заставлял мои ботинки выглядеть совершенно убитыми, но, конечно же, он мог помочь мне смягчить посадку.

– Но в отличие от остальных, я думаю, у тебя есть шанс, – продолжил Джейсон. Надежда возродилась в моей груди. Если Джейсон Бравард думает, что у меня есть шанс, значит, он у меня действительно есть. За все годы, что я приходил сюда, я лишь однажды слышал от него комплимент, и тот был адресован не мне.

– Приезжай пораньше. Там будет суматоха. Но убедись, что тебя заметили. Я скажу Итану, чтобы тот присматривал за тобой.

– Вы знаете Итана Фокса?

– О да. – Джейсон с любовью закатил глаза. – Мы вместе учились в Джульярдской школе, в те времена, когда он был гениальным парнишкой, а я – заурядным.