Негатив. Том 1

Такие вот сувениры из отработанной субстанции изготавливала в госпитале троица аспирантов, мне по знакомству они уступили пару шариков за полцены. Хотел подарить один Нинке, и вот оно как получилось.

И всё же – какая тварь сдала? Как же так вышло, а?

Не знаю, сколько времени провёл, погрузившись в лёгкий транс, очнуться заставил хлопок по плечу.

– Пьер, дружище! А ты чего внутрь не заходишь?

– О, Карл! Привет! – Я поднялся на ноги, ответил на рукопожатие и указал на клуб. – Иди, там расскажут.

– С Нинет, что ли, поссорились?

– И это тоже, – подтвердил я и уселся обратно на скамейку.

– Ты сегодня такой загадочный! – хохотнул Карл и попросил: – Не уходи никуда только, я сейчас Мэри заберу и выйду.

Мне было всё равно, но всё же уточнил:

– И куда собрались?

– У нас на военной кафедре своё сборище, – поведал мне Карл и двинулся в сторону клуба.

Я откинулся на спинку скамейки и сунул руки в карманы пиджака. Сам не знаю, почему восвояси не убрался. Некуда идти, наверное, просто было. Некуда и незачем. Такая тоска навалилась – хоть волком вой. Да и взвыл бы, просто не решился напоказ чувства выставлять.

Плохо. Всё было очень и очень плохо.

И ведь даже не в поручении Георгия Ивановича и Альберта Павловича дело, тому поручению сто лет в обед, актуальность давно на нуле. Просто с Ниной нехорошо получилось. Я ведь…

А, к чёрту! Что – я? Люблю её? Ну, наверное. Очень уж тошно на душе. Небезразлична она мне была совершенно точно. Хотя, положа руку на сердце, больше об упущенных возможностях жалею. Ждал ведь этих праздников. Так ждал! И Нину расстроил. Одно к одному подобралось, того и гляди, слёзы на глаза навернутся.

Но – нет, не навернулись. Для этого я был слишком зол. И на себя, и на ту сволочь, что заложила меня студентам. Узнаю – кто, удавлю! Собственными руками придушу гада!

Пальцы сжались в кулаки, но я тут же обуздал эмоции и заставил себя расслабиться.

Ну, придушу и толку? Это уже ничего не исправит и не изменит.

Зараза!

В этот момент из клуба вышел Карл, уселся рядом, глянул с интересом.

– Пьер, ты и вправду в комендатуре служишь?

Врать и недоговаривать я не стал, молча достал из внутреннего кармана служебное удостоверение с вытисненным изображением схемы атома и аббревиатурой «ОНКОР», раскрыл его и протянул студенту. Здоровяк озадаченно хмыкнул.

– Автобронетанковый дивизион? Пьер, ты танкист?

Я фыркнул и забрал удостоверение.

– Мотоциклист. Я же говорил…

– Не-а, не говорил, – передёрнул мощными плечами Карл. – Чего молчал-то?

– Да повода не было.

Карл вздохнул.

– Это ты дал маху. Нинет в истерике бьётся, все вокруг неё хлопочут, Мэри тоже утешать осталась. И на меня ещё наорала. Отстань, говорит. Не могу, говорит, подругу в таком состоянии бросить.

– Ну, извини.

Здоровяк хлопнул меня по плечу мясистой ладонью.

– Ладно, хватит киснуть! Идём!

Я недоумённо вскинул голову.

– Куда?

– Говорю же: у актива военной кафедры своё собрание. Я хотел Мэри с собой взять, она не пойдёт, место освободилось.

– Ты серьёзно?

– Нет, ёлки, шучу! – разозлился Карл ухватил меня за плечо и легко вздёрнул с лавочки, после перчатками сбил нападавшие на плечи снежинки. – Пьер, на военной кафедре ни снобов, ни пацифистов не держат. Какие могут быть предрассудки, если почти все на службу в корпус после выпуска поступят? Вот с Нинет у тебя промашка вышла. Она к общественному мнению прислушивается. Ей надо было сразу обо всё рассказать, а так разобидится надолго.

Студент натянул перчатки и потянул меня от клуба.

– Идём, сегодня тут точно ловить нечего. Завтра с ней поговоришь.

И я сдался, пошёл с Карлом неведомо куда, а на ходу подумал, что совсем упустил из виду перчатки. Надо было купить.

Стемнело, но темноту на бульваре разгонял свет уличных фонарей. У распахнутых дверей питейных заведений курили и смеялись весёлые компании, прогуливались парочки, кто-то спешил по делам, кто-то пританцовывал на морозце в ожидании своей второй половины. С лёгким цокотом подков по брусчатке нас обогнали два конных полицейских, навстречу прокатил вездеход ОНКОР.

Наверное, именно вид коллег и заставил вспомнить о благоразумии и пройти мимо клуба «Держава и скипетр», а не вывернуть из мостовой булыжник и не засадить им в окно этого прибежища реваншистов. Будто нарочно именно в этот момент у крыльца остановился сверкавший в свете электрических ламп затейливой решёткой радиатора и свежей полировкой автомобиль с плавными изгибами крыльев. Вахтёр в ливрее с золотым позументом вмиг оказался рядом и распахнул заднюю дверцу, позволяя выбраться наружу расфуфыренным барышням в меховых накидках и манто.

Так и захотелось подкараулить здешних монархистов и от души им навалять!

Но дурь, конечно. Пусть у самого на душе кошки скребут, последнее дело – другим праздник портить, отчасти даже подло как-то. Да и проблем потом не оберёшься. А у меня собственных вагон и маленькая тележка. Мне ещё с Федей бодаться…

Я тяжело вздохнул, и Карл указал на узкий проход между выстроенными чуть ли не впритык друг к другу каменными особняками. Мы прошли в тёмный двор-колодец, и студент первым начал подниматься по боковой лестнице. Я поспешил следом, а на площадке второго этажа поёжился и заметил:

– Не слишком похоже на клуб. Больше на притон.

Карл басовито рассмеялся.

– Не в бровь, а в глаз! Тут одно время опиумная курильня была, а когда её накрыли, помещение конфисковали и передали институту.

Он как-то затейливо постучал, и с минуту ничего не происходило, даже пришлось повторить условный сигнал. Тогда сначала сдвинулась в сторону железная пластина, закрывавшая до того смотровую щель, а следом лязгнул засов. Карл распахнул дверь и хлопком по спине направил меня внутрь.

– Проходи, Пьер. Будь как дома!

Я переступил через порог, кивнул то ли вахтёру, то ли выполнявшему роль привратника буфетчику и узким коридором прошёл в просторную комнату с полудюжиной столов и баром с батареей бутылок. Разделённое на квадраты деревянными рейками окно выходило во двор, и через него света внутрь много не проникало даже днём, сейчас же были включены все бра до одного.

В дальнем углу стояла украшенная гирляндами ёлка, там же за столом разместилась компания студентов, и Карл помахал им рукой.

– Привет-привет! – Но подходить не стал и потянул меня к буфету. – Коньяк. Два по пятьдесят! – объявил он вернувшемуся от входной двери мужчине лет сорока на вид в рабочих ботинках, штанах с накладными карманами и свитере грубой вязки.

К слову, мой спутник и сам обошёлся в этот раз без сорочки, предпочтя ей чёрную водолазку с высоким воротником под горло.

«Ещё одна вещь, приобретением которой стоит озаботиться в самое ближайшее время. Так и так по кафе теперь водить некого, смысла нет накопительством заниматься, – решил я и сразу подумал: – Хотя, быть может, ещё обойдётся? Помиримся?»

Буфетчик поглядел на меня, затем на студента, после указал на батарею бутылок.

– Выбирайте!

Пожалуй, впервые на моей памяти Карл смутился и заколебался, начал стягивать перчатки, не спеша отвечать.

– Самый дешёвый, – пришёл я ему на помощь.

– Трёхзвёздочный, – перефразировал Карл моё пожелание, и буфетчик выставил перед нами две пузатых рюмки-переростка, после откупорил новую пол-литровую бутылку, набулькал в мерный стаканчик порцию коньяка, перелил и повторил процедуру.

Мой спутник взял рюмку, я последовал его примеру, и мы чокнулись. Ну а дальше я в несколько длинных глотков влил в себя обжёгший глотку жидким огнём напиток, шумно выдохнул и передвинул бокал буфетчику.

– Повторите, пожалуйста!

В желудке разгорелось пламя, ударило в голову, растеклось по организму волной тепла. Ничуть не опьянел, просто отступил холод, разом перестало ломить замёрзшие пальцы. Прежде пробовать коньяк не доводилось, и я решил, что он куда приятней водки, коей отпаивали меня в госпитале после первого резонанса.

Карл выпил едва ли треть своей порции и снисходительно заметил:

– Пьер, это же коньяк! Его не хлещут залпом, его смакуют!

– Не после часа на холодном ветру! – отрезал я и полез в карман за деньгами. – Какой взнос?

– Стол – четырнадцать рублей, – объявил буфетчик. – Напитки оплачиваются отдельно.

Я отсчитал три пятёрки и указал на бутылку.

– А бутылка коньяка?

– Пятнадцать рублей двадцать копеек.

Карл встрепенулся и вытащил бумажник, но я ничего и слушать не стал, заменил одну из пятёрок двумя червонцами, смахнул в ладонь выложенную в блюдечко сдачу и без пересчёта ссыпал мелочь в боковой карман. Затем с бутылкой в одной руке и пустой рюмкой в другой двинулся к окну, подоконник которого переделали в длинную стойку; там стояли стулья на высоких ножках и пепельницы.

Пока я располагался на новом месте, подошёл Карл, принёс блюдо с сэндвичами.

– Закусывай, а то развезёт, и до горячего не дотянешь.

– А как же смаковать?

Здоровяк снял с бритой макушки шляпу, кинул её на подоконник и рассмеялся.

– Одно другому не мешает.

Я плеснул себе коньяка, но залпом пить не стал, лишь пригубил, поморщился и взял с тарелки бутерброд с сыром и ветчиной. Откусил, прожевал и спросил:

– Думаешь, отойдёт?

Карл сразу понял подоплёку вопроса и развёл руками.

– Чужая душа – потёмки, а женская – так и подавно. Моя отходчивая, из кровавой Мэри в лапочку Мишель и за полчаса обернуться может. А вот Нинет… Не знаю. Но сегодня тебе там ловить нечего. Научный факт! – Он помолчал, затем добавил: – Да не убивайся ты так. Ещё помиритесь!

Я кивнул и взял рюмку.

– Твоё здоровье.

Мы чокнулись и выпили, точнее – слегка пригубили. Пусть и хотелось забыться, напиваться я не собирался. Ни к чему хорошему это привести не могло. Плавали, знаем.

Посидели так ещё немного, а когда буфетчик в очередной раз отлучился на стук, в бар вошли Николай и Тамара. Русоволосая студентка сразу отправилась в дамскую комнату, а паренёк с чуть искривлённым после пропущенного в августе удара носом присоединился к нам.

– Ну ты, Петя, и устроил переполох в благородном семействе! – усмехнулся он, пожимая мне руку. – Нинка в слезах, девчонки вокруг неё хоровод водят, утешают.

Я досадливо поморщился и указал на буфет.

– Бери рюмку.

– Не! – отказался студент и усмехнулся. – У меня на ночь другие планы.

Карл легонько стукнул своей рюмкой мою, глотнул коньяка и спросил:

– Коль, что там говорят-то вообще?

Николай вновь усмехнулся.

– Да просто не повезло тебе, Петь. Явно не твой день.

– Это как? – удивился я.

– Ингу Снегирь знаешь?

– Ингу? Знаю. Она тут при чём?

Студент потёр озябшими ладонями друг об дружку, с сомнением поглядел на початую бутылку коньяка, но за рюмкой не пошёл, вместо этого пояснил:

– Ингу сегодня какой-то вояка искал. Заявился в клуб при полном параде, ну его и завернули на входе. Он скандал устроил, говорит: «у вас даже комендантские среди завсегдатаев». Так слово за слово твоя фамилия и всплыла.

– Сука, – коротко выдохнул я и выпил.

Сука и есть. Аркаша – гад. Это ж надо было так подгадить!

Специально бы постарался – не смог! Или он специально? Ах ты ж…

– Только Петя не из комендатуры, – поправил Карл приятеля. – Петя у нас танкист.

– Серьёзно? – удивился Николай.

– Мотоциклист, – сказал я, вновь наполняя рюмку. – Кого прикажут, того и вожу.

– Точно! Ты же летом на мотоцикле приезжал! Нинка потом ещё от восторга пищала, когда ты её прокатил.

Я тяжело вздохнул, и Карл поспешил перевести разговор на другую тему:

– А Жан где?

– В «СверхДжоуле» остался, подкаблучник, – сообщил нам Николай, заметил вернувшуюся в зал Тамару и поспешил к девушке.

Карл с усмешкой посмотрел ему вслед и пихнул меня в бок.

– Погляди на наш переходящий приз.

– Это ты о чём? – не понял я.

– Не о чём, а о ком. О Тамаре. Водится за ней привычка парней у подруг отбивать. А потом глазами хлопает и невинность изображает: «Ой, я просто его проверить хотела». И знаешь, что самое интересно? Все думают, что она на передок слаба, а я никого не знаю, кто бы её в койку завалил. Только дразнит. Имей в виду – с тобой точно заигрывать станет.

Тамара дурнушкой отнюдь не была, привлекала внимание высоким ростом и округлыми формами без малейшего намёка на полноту, но сегодня мне было не до неё и без такого рода предупреждений. В любом случае эту новогоднюю ночь я всерьёз вознамерился провести в компании бутылки коньяка и самой что ни на есть чёрной меланхолии.

Постепенно бар заполнился студентами, и Карл отошёл переговорить со знакомыми, а я так и остался сидеть у окна. Время от времени прикладывался к рюмке, но не столько пил, сколько смачивал губы и вдыхал резковатый коньячный аромат. С выпивкой решил повременить до горячего, а поскольку сэндвичи мы умяли до последней крошки, взял тарелку и подошёл к стойке.

Там в ожидании коктейлей болтали две старшекурсницы, взгляд сам собой скользнул по их стройным ножкам в шёлковых чулках.

– Слышала, Ульяна с пиковых нагрузок залетела? – спросила вдруг рыженькая студентка у подружки.

– Да ты что? – ахнула та. – Наша восходящая звёздочка и так окарала? Она совсем ку-ку, что ли? Или по любви?

– В том-то и дело, что нет! Помнишь, на пароходике сезон закрывали? Её с шампанского развезло, проснулась в одной из кают с задранной юбкой. Понадеялась, что обойдётся, да не тут-то было!

– То есть даже не помнит, с кем переспала?

Тут барышням выдали два бокала с ядовито-зелёным содержимым и соломенными трубочками, они отошли, и окончание истории я не расслышал, но вольность нравов в студенческой среде отметить не преминул. А вот Нина не такая.

«Знаешь, Петя, я почти готова тебе отдаться!»

При воспоминании о той поездке аж передёрнуло всего. Дурак! Какой же я дурак!

– Ещё коньяка? – с понимающей улыбкой поинтересовался буфетчик.

– А есть что-нибудь существенней бутербродов? – справился я. – Или только горячего ждать? И стакан воды с газом, если можно.

Газировку я выдул одним махом, расплатился и с тарелкой мясной нарезки вернулся к окну. Выпил, закусил и оглядел суетившихся студентов будто бы даже свысока.

У человека горе, а они… Захотелось, чтобы кто-нибудь рассказал Нине, как я страдал из-за неё всю новогоднюю ночь, но Тамара могла лишь насочинять небылиц, а остальным не было до меня ровным счётом никакого дела. Глупо страдать вот так – напоказ, но я же не напоказ, мне и в самом деле тошно…

Тогда ушёл в туалет и умылся, а после долго стоял и смотрел в зеркало над раковиной.

Ну что с тобой не так, а?

Ни инициацию нормально пройти, ни с девушкой сойтись не можешь. Всех достоинств – не убили пока ещё.

Я обдумал эту мысль и кивнул. Не убили – это плюс. Это хорошо.

А ещё понял, что вовсе не трезв как стёклышко, а уже изрядно пьян, ибо в трезвом состоянии об августовских событиях старался не вспоминать. И окончательно убедился в собственном не вполне адекватном состоянии, когда столкнулся в зале с Ингой и не ограничился обычным приветствием, а ещё и сказал:

– Тебя Аркаша искал.

Сопровождавший мою бывшую одноклассницу молодой человек лет двадцати пяти – высокий, плечистый и светловолосый, снял берет с коротко – едва ли не по-уставному подстриженных светлых волос и с интересом поглядел на меня, а вот Инга лишь плечом повела.

– Я ему всё уже написала! – заявила она.

– Лучше бы при личной встрече сказала.

Инга уставилась на меня во все глаза.

– Наши отношения, Петя, тебя совершено не касаются!

– Не касаются, – признал я, – но коснулись.

Ничего больше говорить не стал, всё же не настолько был пьян, и вернулся к столу. На дальнем конце стойки-подоконника расположились Николай и Тамара, а вот Карла видно не было. Я налил и выпил.

Задумался об Инге и Нине. По первой я сходил с ума два года, со второй и встречался-то всего от силы раз пять. Ингу выкинул из головы в один момент, так чего же сейчас всего ломает? Быть может, просто первый раз отвергнутым оказался? Может, и нет никакой любви, одно только уязвлённое самолюбие? Обида? Злость?

Но нет – на Нину я не злился. Злился на себя, злился на Аркашу. На Нину – нет. Было только очень-очень стыдно. Будто подвёл девчонку. Или действительно подвёл?

О-хо-хо…

Подошёл Карл, толкнул в плечо Николая.

– Вениамин Мельник пришёл!

– Видел, ага, – отмахнулся Коля, которого куда больше занимала спутница, а не какой-то там Мельник.

Тогда Карл взгромоздился на стул по соседству и пихнул в бок уже меня.

– Гляди, Пьер, – указал он на спутника Инги. – Это аспирант с нашей кафедры. Он полгода добровольцем на гражданской войне в Домании на стороне республиканцев в интербригаде сражался. Недавно только вернулся. Представляешь?

Полгода? Сказать по правде, полгода назад заявление об отъезде на войну произвело бы на меня несравненно больший эффект, а сейчас подивился скорее тому, как аспирант сразу после возвращения умудрился свести столь близкое знакомство с Ингой. Или же дело обстояло с точностью до наоборот и это она проявила инициативу в общении с местной знаменитостью? Как знать…

– Круто.

– С ним ещё Тарас Пникота и Касатон Стройнович ездили, но их не вижу пока, – поведал мне Карл и указал на бутылку. – Ну, наливай!

Под мясную нарезку мы выпили ещё по рюмке, а потом начали накрывать на столы и разносить горячее. Хозяин заведения предпочёл накормить студентов заблаговременно, дабы публику не развезло раньше времени после употребления горячительных напитков натощак.

– Да не переживай ты так, Пьер! – придвинулся ко мне чуток захмелевший Карл. – Всё образуется. А хочешь, с девчонками с нашей кафедры познакомлю? Клин клином вышибается! Научный факт!

Я покачал головой.

– Ты не понимаешь, Карл! Как всякому тонко чувствующему человеку сегодня мне полагается испытывать нестерпимые моральные терзания! Да и как потом с Ниной мириться, скажи?

– Молодец! Позитивный настрой – это правильно!

Где он углядел таковой настрой, было решительно непонятно, но ничего на этот счёт говорить не стал, поковырялся вилкой в тарелке и взял себя в руки, доел всю поджарку. Аппетита не было, но не оставлять же?

Завели граммофон, заиграло танго «Магнолия», и молодые люди начали приглашать барышень, а мне на колени вдруг уселась Тамара. Студентка почти не уступала ростом, да ещё закинула руки на плечи, так что её декольте замаячило прямо перед лицом, а посмотреть там было на что.

– Потанцуем, Петя? – предложила Тамара и шепнула на ухо: – Или займёмся чем-нибудь более приятным?

В другой раз от смущения бы сквозь землю провалился, а сейчас ухватил девушку за талию и ссадил её с колен на соседний стул.

– Ах, Тамара! Моё сердце разбито! Сегодня мне не до танцев.

Студентка фыркнула, вскочила и протянула руку Николаю. Тот кинул на меня взгляд, как показалось, преисполненный искренней благодарности, и повёл барышню танцевать. А я подумал-подумал, да и перебрался обратно к стойке у окна. Там развернулся на стуле и принялся следить за студентами, пытаясь подметить различия с публикой, собиравшейся в «СверхДжоуле».

Особо в этом не преуспел, разве что костюмы и наряды чуть менее дорогими и модными показались, да ещё – никаких значков с номерами витков и румбов, вообще ничего, кроме символики РИИФС. Даже Карл свой с циферками «7/17» носить перестал.

Что разумно. Иначе все и вся будут знать твой потолок, а это нехорошо, пусть даже ты прошёл инициацию на золотом румбе.

Я похвалил сам себя за рассудительность и выпил, затем предложил промочить горло подошедшему Карлу, и тот не отказался, но сразу потянул меня за собой.

– Идём покурим!

– Я не курю! И ты ведь тоже, нет?

– Значит, просто освежимся.

Загорелся идеей подышать свежим воздухом Карл точно неспроста, и я отпираться не стал, плеснул в рюмку коньяка и отправился вслед за ним.

Воздух и в самом деле оказался… свежим – аж до нутра морозцем пробрало. Ещё и ветерок по двору позёмку крутил и фонарь над головой раскачивал. Тень-свет, тень-свет, тень-свет. Дымивших на лестничной площадке курильщиков так сразу и не разглядел, понял только, что это не студенты. Старше и крепче. Взрослей.

– Иван, Тарас, Касатон, – представил их Карл, после указал на меня: – Это Пётр, он в корпусе мотоциклистом служит.

Ага! Аспиранты-добровольцы с непривычными слуху фамилиями! Тарас и Касатон – это Пникота и Стройнович. Первый – кряжистый и русоволосый; второй – ростом с меня и чернявый, с узкой полоской усов над верхней губой.

Третий? Третий – непонятный. Он и не Мельник, того – Вениамином кличут, я точно запомнил, и стоит чуть дальше, свет от фонаря самое большее до середины груди поднимается, только и видно, как уголёк папиросы посверкивает.

– Мотоциклист? – переспросил Касатон Стройнович. – Здесь, в городе служишь?

– Перевели с Кордона, – подтвердил я.

– Ого! – присвистнул Тарас Пникота. – И как там служба? Постреливают?

После того прискорбного случая с Валей я зарёкся трепать языком и постарался создать в голове чулан для хранения воспоминаний, которыми не стоило делиться ни с кем, в каком бы состоянии ни находился; трезвый или пьяный – неважно. И поскольку о работе распространяться определённо не стоило, сейчас даже мысли не возникло развлечь аспирантов историями из своего недавнего прошлого.

Я приложился к рюмке, затем нарочито медленно повёл рукой с ней влево-вправо.

– Туда-сюда, – сказал я. – Туда-сюда. Вот так я и катался до Эпицентра и обратно. Иногда до Новинска, но это реже.

– Просто по трассе? – озадаченно уточнил Касатон. – А разведка местности, облавы, задержания?

Тут даже придумывать ничего не пришлось, воспользовался стародавним советом Фомы.

– Я – стажёр. У меня всей службы пара часов в день было, а в остальное время – обучение и тренировки.

– А-а-а! – разочарованно протянул Тарас. – Понятно.

А вот Иван пыхнул из темноты дымом и поинтересовался:

– А как вообще там обстановка? Слышал, недавно мотоцикл на мине подорвался.

О том случае нам настоятельно рекомендовали не распространяться, и я не стал ни подтверждать факт взрыва, ни опровергать его. Но и отмалчиваться не хотелось, очень уж кислыми стали физиономии аспирантов. Не иначе, Карл успел чего-то обо мне наплести.

– Ситуация стабильная, – заявил я, поёжился и отпил коньяка. – Хотя, если старослужащих послушать, они браконьеров, чёрных старателей и нарушителей каждый день десятками задерживают. В Новинске столько народу нет, сколько они диверсантов обезвредили. Мы за всё время пару беспризорников с грузовиков сняли да раз под обстрел попали.

– Ого! – удивился Карл. – Это кто вас так?

– Понятия не имею, – сказал я ради разнообразия чистую правду. – Из кустов пальнули дробью и отошли. Может, браконьеры. Не знаю. А! Ещё раз мы от медведя драпали!

И вот изрядно приукрашенная история об аномалии и обитавшей там зверюге определённое впечатление на аспирантов произвела. Они поделились байками о своей поездке в Доманию, и в итоге после возвращения в бар мы с Карлом перебрались за их стол. Я прихватил с собой остатки коньяка, да у них и своя выпивка была, а ещё в полночь под сигналы точного времени мне всучили бокал игристого вина, и опьянение накатило как-то вдруг.

О чём толком говорили дальше – не помню, всё общение – урывками. Но в чём уверен на все сто, так это в том, что лишнего я не сболтнул, даже когда Вениамин Мельник завёл разговор о поездке на гражданскую войну.

– Мятежникам в открытую помогают танилийские фашисты и неофициально, но очень активно – национал-социалисты Оксона, – заявил он. – Они не только получают опыт и обкатывают технику, но и разрабатывают новые средства поражения бронетехники и операторов. Вот! – Аспирант выставил перед собой странный патрон с пулей обычного винтовочного калибра и длинной толстой гильзой, показавшейся непропорционально большой. – Это патрон семь – девяносто два на девяносто четыре. Удельная энергия – двадцать килоджоулей на квадратный сантиметр, что больше, чем у любых наших противотанковых ружей!

Все заохали, а я заметил:

– Чем гасить кинетическую энергию, проще такую пулю взорвать.

Мельник глянул на меня с усмешкой.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы пули взрывали?

Я – видел, но вовремя прикусил язык и приложился к рюмке с коньяком. Хотел даже снова перебраться из-за стола к окну, да сначала Карл в разговор втянул, а потом и другие темы для обсуждения появились, так до утра и протрепались о политике, оружии и бог весть о чём ещё.

Ну, и к рюмке с коньяком прикладывался, не без этого, и был определённо нетрезв, поэтому когда под утро Вениамин Мельник взял гитару и начал петь романсы, перемежая их куда более быстрыми песнями на непонятном языке, мне его исполнение даже понравилось.