Смысл науки. Наука и идеализм. Смысл науки. Квантовая онтология

Западная философия ХХ века по большей части пошла по пути признания в качестве «истинной» (надындивидуальной) именно чувственной картины мира. Но это привело к тому, что наука, которая до этого рассматривалась как наиболее адекватная и высшая форма человеческого постижения реальности, была, образно говоря, «сброшена с пьедестала» – ей отказали в претензии на статус быть онтологией реального мира. Если мир таков, каким мы его чувственно воспринимаем, а наука нам говорит нам об этом мире нечто иное, не соответствующее этому восприятию, то, очевидно, наука не права, а все ее «объекты», отсутствующие в чувственной картине (атомы, частицы, поля и т.п.), – есть просто вымышленные сущности, существующие лишь в головах ученых, которые их придумали. Ничему реальному в воспринимаемом мире они не соответствуют и с научным объяснением нужно считаться лишь в силу того, что оно способно в более компактной и связанной форме описывать связи элементов окружающего нас воспринимаемого мира, а также предсказывать новые наблюдаемые явления. Наука априори объявляется неким заблуждением, отходом от реальности, но, при этом, полезным заблуждением, а потому и терпимым.

У Гуссерля и Хайдеггера и у их последователей «реальный мир» – это «жизненный мир человека», т.е. мир, как он дан «наивному» человеку, не знакомому ни с наукой, ни с философией, т.е. дан до всякого теоретизирования, до всякой рефлексии по поводу этого мира. Любое теоретизирование, с этой точки зрения, – это субъективная «надстройка» над этим жизненным миром, которая априори не имеет никакого онтологического смысла, есть просто некая достаточно произвольная субъективная конструкция ума, порожденная потребностью человека как-то объяснять и истолковывать этот жизненный мир. Наука в этом случае не ведет нас к какой-либо реальности, но лишь в сторону от реальности, но, тем не менее, может быть практически полезна, а потому и закрепляется в культуре.

Заметим, что с этой точки зрения также и «сознание», и «психика» – есть лишь теоретические конструкции, существующие лишь в головах философов и ученых. Для «наивного» человека – видимый им «жизненный мир» и есть единственный реальный мир в котором он живет, а отнюдь не есть «совокупность чувственных образов» в каком-то «сознании» или «психике». Следовательно, если принять «интуитивистский» (или, правильнее, наверно сказать «наивно-реалистический») стиль философствования, то следует либо вообще элиминировать понятие сознания из «фундаментальной онтологии», либо переосмыслить этот термин, превратив сознание из «совокупного опыта субъекта» (такое понимание сознания нам подсказывает научная психология) в некую неуловимую систему «интенциональных актов» – направленностей субъекта на объект, или же в систему отношений между субъектом и объектом, как бы «высвечивающую» некоторую часть реальности для данного субъекта.

Такой способ философствования конечно возможен, но он теоретически бесплоден (поскольку любое теоретизирование априори рассматривается здесь как отход от реальности) и конечно он никаким образом не может нам помочь в обосновании онтологического статуса науки. Здесь нам уже заранее известно что есть реальность (это «жизненный мир человека»), а потому сама необходимость науки и даже философии оказывается под вопросом. Наука здесь может быть истолкована лишь как элемент культуры, зависимый от отношений внутри социума, который находится в одном ряду с искусством, художественной литературой, поэзией и т. п.

Какие же в таком случае у нас остаются средства для обоснования онтологического статуса научной картины мир? До сих пор среди ученых остается популярной Декарта-Локковская гносеологическая парадигма, которая возникла вместе с научным методом (как философское его осмысление), и нередко она рассматривается как некая «естественная» для науки, «внутренне ей присущая» форма «научной» философии. Согласно этой парадигме, сознание мыслится как замкнутая в себе система приватного опыта, а за пределами этой сферы приватного опыта постулируется существование «объективной реальности» (вещей «как они существуют сами по себе» – по Канту). Эта «объективная реальность» извне, лишь опосредованным способом, воздействует на сознание, порождая приватные «чувственные образы». Далее эти образы «перерабатываются» сознанием (путем отбрасывания несходного, по Локку) в также приватные «идеи» – общие понятия. Таким образом, всякое содержание сознания в этой парадигме носит сугубо приватный характер: субъект переживает чувственно лишь свои собственные образы и мыслит лишь свои собственные мысли. Он «замкнут» в собственном сознании и не имеет никакого доступа к «самим вещам», находящимся за пределами всякого возможного опыта.

Ясно, что такая теория познания противоречит своим собственным онтологическим основаниям. С одной стороны, утверждается, что единственное, что мы можем знать – это содержимое нашего собственного приватного сознания (в виде образов и идей). С другой стороны, в противоречие с этим, утверждается, что мы откуда-то знаем, что за пределами сознания есть «сами вещи» и что эти вещи вполне определенным образом опосредованно воздействуют на наше сознание. Ясно, что если мы «замкнуты» в собственном сознании, то знать о существовании какой-либо внеположной сознанию реальности, или даже как-то содержательно помыслить эту реальность, мы не можем – ведь мысль должна как-то иметь в виду, указывать на то, что в ней мыслится, а предметом указания может быть лишь то, что каким-то образом дано в опыте.

Из всего этого следует, что принять Декарто-Локковскую теорию познания, в которой все формы знания (и чувственная, и интеллектуальная) являются опосредованными, мы не можем – в силу ее явной внутренней противоречивости. Как мы видели, непротиворечивая теория познания, способная преодолеть солипсизм, предполагает наличие в составе самого сознания таких содержаний, которые имели бы надындивидуальный (или хотя бы интерсубъективный) статус, т.е. принадлежали бы одновременно всем (или хотя бы только некоторым) сознаниям. Выше мы показали, что надындивидуальный статус чувственных содержаний сознания (постулируемый интуитивизмом) явно противоречит научной картине мира. Во-первых, интуитивизм противоречит физиологическим и психологическим теориям восприятия. Во-вторых, он неизбежно приводит к деонтологизации физической картины мира. Таким образом, у нас остается лишь только один путь обоснования научного мировоззрения: мы должны признать, что надындивидуальным статусом может обладать не чувственное, но лишь умопостигаемое содержание нашего сознания. Иными словами, мы должны признать, что сознание «разомкнуто» (имеет доступ к надындивидуальным предметам) на уровне мышления и воображения, но при этом «замкнуто» (имеет доступ лишь к приватным субъективным репрезентациям этих предметов) на уровне чувственного восприятия. Мы чувственно воспринимает субъективные приватные «образы вещей», существующие лишь в нашем индивидуальном сознании, но мыслим непосредственно «сами вещи» – как некие надындивидуальные «оригиналы», отображаемые в нашем чувственном восприятии в качестве перцептивных «образов».

Очевидно, что мыслить можно лишь мысли (идеи). Следовательно с этой точки зрения «сами вещи» – это и есть «идеи», мысль непосредственно совпадает с тем, что в этой мысли мыслится. Мы приходим, таким образом, к парменидову принципу «тождества бытия и мышления»: «одно и то же мысль и то, о чем она существует». Теория познания, основанная на идее тождества бытия и мышления – это нечто иное, как «объективный идеализм» или «платонизм». Согласно Платону, человек подобен узнику, прикованному к стене пещеры, причем таким образом, что он способен видеть лишь стену пещеры противоположную входу. На этой стене он видит тени, отбрасываемые предметами, проносимыми у входа в пещеру возле пылающего рядом со входом огня. Эти тени – и есть чувственные образы. Однако, мудрец способен посредством мышления сбросить оковы и обернуться в направлении входа – и там он увидит «оригиналы» (сами вещи), тени которых он ранее видел на стене пещеры.

С этой точки зрения мышление – не есть нечто производное от чувственного восприятия. Это самостоятельная форма познания, как бы особый род сверхчувственного восприятия. Поскольку то, что дано в этом сверхчувственном восприятии («мир идей») – имеет надындивидуальный (или интерсубъективный) статус, то, очевидно, что предметы этого «умопостигаемого мира» не являются продуктами индивидуального сознания, не создаются этим сознанием и даже не присваиваются индивидом. Будучи созерцаемы индивидом, они остаются там, где изначально и находились – в общей для всех индивидов надындивидуальной сфере сознания. Платон обозначил такую форму познания специфическим термином «причастность». Индивид лишь причастен идеям, т.е. но не создает их, не копирует, не присваивает себе, а созерцает там, где они изначально находятся – в составе надындивидуальной (общей для всех) сферы сознания.

Чувственные объекты с этой точки зрения следует понимать в духе репрезентативного подхода (иначе мы входим в конфликт с научной теорией восприятия) – как отображения (проекции) надындивидуальных «идей» в приватную чувственную компоненту индивидуального сознания. Сами по себе умопостигаемые предметы «безвиды» – сверхчувственны. Они не обладают «чувственной формой представленности», которая состоит из качественности (чувственные объекты всегда «какие-то»: красные, теплые, горькие и т.п., они характеризуются различными «квалиа» – модально специфическими чувственными качествами), пространственности (чувственные объекты имеют некоторую пространственную форму, размеры, положение в пространстве) и временности (чувственные объекты всегда локализованы во времени – они всегда существуют как конкретные события, привязанные к определенному отрезку временной шкалы). Иными словами, чувственные объекты всегда отвечают на вопросы: что? где? и когда? Сверчувственные (умопостигаемые) объекты, напротив, – ни на один из этих вопросов не отвечают: они не имеют качеств (идея «красного» не красная, идея «теплого» – не теплая), они не имеют размеров и формы (идея «большого» не большая, идея «треугольного» – не треугольная), не имеют локализации в пространстве, а также, что менее очевидно, не имеют даже (как мы увидим ниже) локализации во времени (не являются событиями, локализуемыми на временной шкале). Можно характеризовать умопостигаемые объекты («идеи») как «чистое знание», или «чистую информацию», инвариантную по отношению к форме ее чувственной представленности. В таком случае чувственный объект – есть та же информация, но в «представленной», чувственно воплощенной форме. Следовательно, как и у Платона, каждый чувственный объект есть ни что иное, как «идея» «отпечатанная» в некой «воспринимающей природе». Последняя есть не что иное, как сама форма чувственного бытия: а именно, качественность, пространственность и временность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.