Мы

– А ну брысь отсюда! – рявкнул Андрюха. – Понаехали тут, босота!

Вообще-то конфликт можно было решить единственной банкой пива. И тогда громилы мгновенно превратились бы из «босоты» в лучших милицейских друзей. Но никто из троицы до этого не додумался. И поэтому обступили, угрожающе размахивая битами. На нас вылился шквал проклятий, в которых прослеживалась основная мысль: смерть – это самое безобидное, что нас ждет.

На что рассчитывал участковый, непонятно: оружие он никогда не носил, поскольку вполне обоснованно боялся потерять его спьяну. Я же незаметно снял газовый пистолет с предохранителя. О том, чтобы ретироваться, даже не думал, прекрасно понимая, что тогда незамедлительно наступит конец света и распад собственной личности (я уже не говорю о магазине – мгновенно разграбят).

Вдруг скрипнули тормоза. Мы повернули головы: рядом остановился огромный японский джип. Для меня уже тогда не было секретом, «зачем люди покупают большие машины» – как раз для того, чтобы исключить разночтения, «кто тут главный». И сейчас было яснее ясного: прибыл демон значительно выше рангом, нежели троица в адидасовских костюмах.

Тонированное стекло опустилось, высунулась круглая физиономия с клочками рыжей растительности на макушке. Пушистые белые ресницы делали её обладателя похожим на подслеповатого поросёнка. Точнее, на злющего кабана.

– Кто старший? – спросил он.

Всё молчали.

– Я спрашиваю, кто здесь старший? – повторил он ещё более внушительным тоном.

Один из молодцов опустил биту, неохотно признался:

– Ну я… А ты кто?

– Я – Сергей Юрьевич. А ты – поди сюда…

Не знаю, о чём они говорили. Разговор шёл вполголоса. Но в итоге вдруг пожали друг другу руки.

«Старший» вернулся к своим:

– Поехали отсюда…

Те молча побросали биты в багажник, забрались в «восьмёрку». Из приоткрытых окон заструился сладковатый дымок марихуаны. Сергей Юрьевич усмехнулся и поднял стекло вверх. Могучий внедорожник плавно тронулся с места, вслед поплелась чёрная тонированная машина ещё того, советского производства…

Как только автомобили скрылись за поворотом, я вернул пистолет на предохранитель, обернулся к участковому:

– Кто это был?

Но Андрюху уже заботили совершенно другие проблемы:

– Пивка бы сейчас… Холодненького… У тебя нет, а?

Разумеется, я проставился: нужно уметь быть благодарным. Ибо шарик, на котором мы все существуем, довольно маленький, и всегда наступает время, когда кто-то прикатывается к кому-то. Естественно, в этот момент положение может быть диаметрально разным: сегодня ты царь горы, а завтра…

Не уверен, как сложилась судьба молодцев из тонированной «восьмёрки», но не без основания полагаю, что всех троих давно нет в живых. Поскольку жизнь у подобных кадров во второй половине девяностых складывалась по трем известным сценариям: застрелили, скололся, убили в тюряге (как вариант – подцепил туберкулез).

Я же отдал магазин бытовой техники своему тогдашнему компаньону, а сам занялся другими направлениями. Время продолжало оставаться весьма привлекательным для разного рода авантюрных спекуляций. Андрюха тоже не стал задерживаться в подвальчике. Однажды, после особенно жёсткого запоя, вдруг изъявил желание навсегда убыть из органов. И убыл, не дождавшись выслуги лет…

Сергея Юрьевича я видел дважды. Первый раз – на похоронах одного парня, который пару лет трудился у меня менеджером. Здоровый амбал, а умер за обидных три дня: менингит. Авторитет же оказался его дальним родственником. Подвыпив, начал блажить: «Ментяры проклятые… Это они тебя убили, Саня! Ментовские сволочи!» И рвал с головы клочки редких волос. Не знаю, что ему там помстилось, но вид у него в этот момент был совершенно безумный.

Второй раз он попался мне на глаза много позже, на презентации фешенебельного торгового центра. Я туда был приглашён как один из перспективных потенциальных клиентов. Прибыв чуть раньше, коротал время возле фуршетного столика и наблюдал за гостями.

Когда к символической красной ленте потянулась торжественная делегация, не сразу поверил своим глазам: возглавлял её Сергей Юрьевич. В шикарнейшем костюме из необычно переливающейся ткани, превосходном галстуке, с дорогущими часами, надетыми «по-президентски» на правую руку. Именно он неторопливо перерезал ленточку, именно ему похлопала публика, именно его покрыли вспышками репортеры.

Затем он толкнул речь.

– Здрасьте… Мы все, значит, под моим руководством, строили этот центр. Центр, короче, получился отличный. Цены тут будут классные, магазинов откроем много. Ну и сервис, понятное дело, будет на уровне – отвечаю… А сейчас вам покажут презентацию, короче, что и как там у нас…

На большом экране замелькали кадры с проектора. Я наклонился к одному из гостей:

– Не подскажете, кто это выступал?

– Председатель совета директоров, – ответил тот. – Очень серьезный мужчина! Авторитетный!

После презентации отправились в экскурсию по торговому центру. Впереди, на правах хозяина, шествовал Сергей Юрьевич, позади шла свита, где каждый отставал ровно на то расстояние, которое полагалось по служебной иерархии.

В толпе я вдруг заметил старого знакомого – бывшего участкового. Отставка явно пошла ему на пользу: округлился, раздобрел, стал хорошо одеваться. Но взгляд остался прежний: ментовской, цепкий. Этим взглядом он мгновенно вычислил меня среди гостей. Немного притормозил, и вскоре я жал ему руку:

– Привет! – сказал он. – Сколько лет, сколько зим!

– Много, – согласился я. – А ты что тут делаешь?

– Так фирмой у брата руковожу!

– Какого брата?

– Известное дело, какого! – он кивнул на переливающуюся спину Сергея Юрьевича. – Родного своего брата, единокровного. Вопросов приходится много решать: и бизнесом заниматься, и производством. Даже крыши ремонтировать, прикинь?

– Какие крыши?

– Нормальные крыши. Над головой. Которые. Чтобы не текли. И всё такое… У тебя самого, кстати, как с этим делом, не протекает?

Я отрицательно мотнул головой.

– Ну тогда ладно… Ты заходи, если что…

Он сунул визитную карточку и поспешил дальше. Я смотрел ему вслед и никак не мог понять, почему спина его кажется затянутой в мышиный милицейский китель. Но, думаю, в его работе это не помешает. Никак не помешает.

Шестёрка

Когда-то личные автомобили были отнюдь не массовым явлением. И обладание самодвижущимся агрегатом давало не просто возможность манёвра, а вполне определённый статус. Как всякий, кто родился в Советском Союзе, я прекрасно помню, с каким трепетом обращались со своими «чадами» тогдашние автолюбители. Ибо машина покупалась не на год, а как минимум – на десятилетие. Это налагало определённые обязательства: при каждом удобном случае драить «ласточку» до блеска, заряжать аккумулятор, «мовилить пороги» и по возможности не эксплуатировать зимой. Разумеется, никто и помыслить не мог, чтобы оставить транспортное средство ночевать во дворе – табу!

Родители пытались копить деньги на автомобиль ГАЗ-24 «Волга». К приобретению готовились несколько лет: отстаивалась длиннющая очередь на право приобретения (!) автомобиля, из подручных средств строился гараж.

До сих пор помню, как мы с отцом ходили в этот самый гараж. Папа крепко держал меня за руку, и мои детские пальчики были надежно укрыты от всех возможных неприятностей в огромной папиной ладони. Он рассказывал про детство в одной мордовской деревне с названием Лысая Гора. К слову, этой деревушки сейчас фактически не существует, она просто вымерла, как отмирает что-то очень старое и ненужное… В гараже отец принимался мастерить: какие-то шкафчики, полочки, приспособы… А я отправлялся играть по окрестностям.

Это было волшебно. Там и сям валялись металлические останки того, что когда-то было автомобилями. Это походило на кладбище, с той разницей, что из промасленных шестеренок ещё можно было что-то собрать. Мне очень хотелось оживить эти останки, сделать из них самую настоящую машину (ну, или хотя бы маленькую модель таковой).

В 1981 году семейная мечта наконец-то была реализована. Естественно, что я неоднократно покушался на семейный раритет с целью порулить и вообще как-то освоить бежевое наследство. Отмечу, что ни одна из попыток не увенчалась успехом: папа с природной мордовской хитростью отбил потуги на святое.

Всё изменилось, когда СССР окончательно превратился в РФ. Среднестатистический автовладелец начал терять уважение к «железному коню», низводя его до уровня велосипеда. А сытые «нефтяные годы» и доступность кредитов закончили дело – водителям стало вообще наплевать на средства передвижения, как свои, так и чужие.

Иногда, глядя на брошенные во дворе четырехколёсные развалюхи, с теплотой вспоминаю свою первую машину – старенькую ВАЗ-2102 («двойка») 1974 года издания. Я ухаживал за ней и упорно боролся со ржавчиной на кузове. Именно на этой машине научился ездить, а уже затем вспомнил про права. Вернее, про их отсутствие. После двух показательных поимок гаишниками с соответствующим препровождением на штрафную стоянку это оказалось особенно легко.

К тому моменту, когда я получил права на управление автомобилем, ржавчина победила, и «двойка» окончательно развалилась. Я кое-как сплавил её на запчасти и решил приобрести новую машину, благо некоторые деньги на тот момент уже были. Дождался воскресенья и в одиночку отправился на авторынок. Пакет с деньгами приятно грел внутренний карман куртки, пока я бродил между рядами. Тогда мне казалось, что там можно купить всё: от подержанных иномарок до новеньких «Жигулей». Но даже здесь новая импортная машина в то время считалась сказочной невозможностью…

Наконец присмотрел один аппарат – двухлетнюю бежевую «шестёрку» на кованых дисках. У неё внутри был необычный запах, так пахнет новенькая обшивка салона. Наверное, этот запах меня и сразил. Я вполуха слушал, что втирает продавец, чернявый парень с щегольски закрученными усами.

Особо привлекательной показалась цена – на порядок меньше, чем полагалось модели подобного года и состояния. Люди подходили, осматривали машину и отходили в сторону, понимающе ухмыляясь. Я же тогда на это обстоятельство не обратил никакого внимания. Обговорив цену, мы отправились к нотариусу. В то время процедура покупки машины выглядела так: продавец оформлял покупателю генеральную доверенность, которую тот, в свою очередь, мог передоверить кому-то ещё. И так далее, практически до бесконечности…

Я не обратил никакого внимания на имя прежнего владельца. А зря. Цыгана Мишу Иванова все знали как одного из самых известных спекулянтов в городе. Он промышлял тем, что скупал за бесценок битые в авариях машины, приводил в своём «прикормленном» автосервисе технику в приглядное состояние и реализовывал уже по рыночной цене как нормальный автомобиль.

Неделю я ездил счастливым. Но потом на мою машину взглянул знакомый, разбирающийся в автомобилях. Он долго бродил вокруг «шестёрки», внимательно выглядывая что-то.

Наконец сухо спросил:

– Где взял?

– На рынке, купил.

– Почём?

Я назвал сумму. Тот покачал головой и попросил открыть капот.

– Так… Ага… Ясно…

– Что ясно-то?

– Она у тебя битая, после аварии, – объяснил он. – А затем восстановлена по кусочкам.

Для меня это оказалось сюрпризом.

– И куда её били?

– А прямо в лоб. Морду собирали заново, правили стойки, двери… Сам посмотри, как криво стоят кресла – так и не поставили, как надо, поленились…

– Короче, на ней ездить можно?

– В принципе, да… Возможно, на большой скорости руль будет тянуть влево… А так-то ничего…

– Тогда какая с ней проблема?

– Фиг продашь её…

– Ну и ладно.

Меня не особенно огорчила эта «ложка дёгтя». В конце концов, я покупал эту «шестёрку» для себя, а не для продажи. Нужно отметить, машинка меня не разочаровывала. Бегала резво, в ремонте не нуждалась, а если и тянуло влево, то только на баб.

Однажды заметил, что немного спускает заднее колесо. Я остановился на обочине, достал запаску, домкрат и приступил к замене. Через пару минут возле меня остановилась белая «Нива». Оттуда неторопливо выбрался пожилой цыган, и я каким-то шестым чувством понял, что это и есть Миша Иванов. Обветренное лицо и висящие длинные усы делали его похожим на унылого Будулая. Остальное было как полагается: пушистая норковая шапка и перстень величиной с воробья.

Пока ставил запаску, он стоял рядом и лузгал семечки. Когда стал убирать домкрат, он заговорил тихим и грустным голосом:

– Машину мою купил, да?

– Угу.

Он немного помолчал, попинал по колёсам:

– Слушай, продай мне «шаху» обратно? Зачем тебе битая тачка? Цену хорошую дам…

И назвал сумму на порядок меньше той, которую я заплатил на рынке. В ответ я только рассмеялся. Мысль о продаже замечательной машинки показалась настолько дикой, что я не стал её обсуждать. Просто собрал инструмент, сел за руль и уехал.

Однако цыган оказался настырным. На следующий день он нашёл меня уже на работе. И предложил нормальную цену. Но я всё равно отказался.

– Но почему?

– Не хочу.

Иванов был настолько ошеломлен отказом, что стал, как говорят китайцы (или японцы?), «терять лицо»: суетиться и рассказывать про мою машинку всякие гадости.

– Нет.

– Ты подумай, а?

– Сказано – нет, значит – нет.

Вероятно, выражение у меня было в этот момент такое, что «Будулай» окончательно «потерял лицо» и ретировался. Но не навсегда. Миша появился в офисе ровно через неделю. И усы его висели как-то особенно погребально. Цыган положил передо мной увесистую пачку, по которой сразу было ясно: сумма более чем внушительная. Упорствовать было глупо, и я протянул ключи от «шестёрки»:

– Машина ваша.

С переоформлением документов Миша заморачиваться не стал – просто порвал пачку доверенностей. Я убрал деньги в сейф и отправился с ним на улицу – бросить прощальный взгляд на свою «шестёрочку».

Рядом с ней стояла «девяносто девятая» того самого, модного цвета «мокрый асфальт». Из неё выглядывал цыганёнок – очевидно, один из отпрысков Иванова. Он неумело затягивался сигаретой и пытался корчить серьёзные рожи.

Отец цыкнул на него и повернулся ко мне:

– Поможешь перегнать?

Помня об увесистом гонораре, я не стал упираться.

– Куда именно?

– Тут недалеко… – уклончиво ответил он. – А обратно мы тебя привезем.

Я взял ключи и сел за руль. Иванов устроился рядом. В пути он помалкивал, сосредоточенно курил и поглядывал на дорогу.

– Зачем вам «шестерка»? – искренне удивлялся я, с завистью поглядывая на сверкающий зад «девяносто девятой». – За такие деньги можно было нормальную тачку взять…

– У меня много машин, – меланхолично ответил он, как, вероятно, несколько десятков лет назад его соплеменники рассуждали о лошадях.

Вскоре мы выехали на окраину города и по проселочной дороге углубились в лесопарковую зону. Впрочем, «лесопарковая» – это слишком сильно сказано. На самом деле здесь везде дымились локальные свалки, которые никто никогда не разрешал, но и запретить их было невозможно. «Девяносто девятая» притормозила, пропуская меня вперед.

– Куда теперь?

– Здесь останови, – Миша ткнул перстнем в узкий проход между высоченными кучами мусора.

Я загнал машину в накатанный самосвалами проход и заглушил двигатель. Выбрались наружу. Обстановка вокруг была жутковатая: вонючие разлагающиеся отбросы, несколько облезлых собак и множество раскормленных ворон, важно шагающих по мусору. Кто знает, что задумал этот странный цыган? Я незаметно сжал под курткой рукоять газового пистолета, который в то время всегда таскал с собой. Однако дальнейшие события развивались совершенно удивительным образом.

Цыганёнок притащил из своей машины канистру. Открыл двери в «шестёрке» и тщательно залил салон, ухнув туда двадцать литров бензина. Потом отступил назад и вопросительно оглянулся на отца. Тот кивнул, и в машину тотчас полетел горящий спичечный коробок. С хлопком вспыхнул бензин. Огонь охватил весь автомобиль. Загорелась ткань, запахло горелой пластмассой. «Шестёрка» пылала огромным погребальным костром. Над оранжевыми языками пламени взметнулся столб чёрного вонючего дыма…

– Пойдем, – цыган коснулся моей руки. – Нам пора.

Зачарованный зрелищем, я не сразу его услышал. Потом спохватился, поспешил за Ивановым к «девяносто девятой». Цыганёнок уже сидел за рулем. Его отец устало сел рядом с ним, я залез на заднее сиденье. Едва мы выехали со свалки, Миша обернулся ко мне и тихо сказал:

– Брат мой единственный в этой «шестёрке» разбился. Утром, совсем на пустой дороге. Отдохнувший был, выспавшийся… Колдун в таборе сказал, что эта машина его убила… Сказал, чтобы сожгли машину… Вот и сожгли…

Немного помолчал и добавил:

– Брат на ней ровно месяц отъездил…

Как обещал, он привез меня обратно в офис. Уверен, что в тот момент, когда я вылезал из машины, он хотел мне ещё что-то сказать, но потом передумал и просто махнул рукой.

Идти на работу не хотелось. Я вытащил сигареты, закурил. А когда «девяносто девятая» скрылась за поворотом, прикинул, какой срок на этой «шестёрке» отъездил сам.

Получилось ровно двадцать девять дней.

Гербалайф

Молодая женщина с трудной судьбой однажды покупала утюг. Будь она в юбке, я бы, возможно, прошёл мимо. Но она была одета в замечательные обтягивающие джинсы, в которых со спины выглядела реально богиней. В то время я был холост и находился в том самом возрасте, когда до остервенения хочется перманентной любви с некрупной тёткой, желательно в сексуально чёрных чулках.

Достаточно было оказаться в радиусе действия парфюма, как всё оно и произошло. Кажется, она о чём-то спросила. А я что-то ответил. И следующим кадром всплыла сцена в машине, где мы уже вместе: она отсутствующим взглядом смотрит прямо перед собой, а я то и дело поглядываю на её бледно-матовое лицо и сочные губы. В тот момент мне нравилось в ней всё: манера держать сигарету, звук глуховатого голоса и даже вот это отсутствующее выражение на лице. А ещё у неё был такой тонкий силуэт, что становилось понятно: не замужем. И сразу хотелось разогнаться, выбить плечом дверь её квартиры, разбросать там носки, презервативы и пульт от телевизора «Фунай».

Очень скоро я действительно зачастил к ней. Покурить, попить чаю и попялиться на коленки. А у неё были замечательные коленки: круглые, белые, как светящиеся фары автомобиля на ночной автостраде. И я никак не мог сообразить, что именно тревожит меня в этом свете коленок, какие именно неприятности они могут доставить, подобно той самой машине с трассы. Шестое чувство подсказывало, что ничего хорошего, кроме как крепкого удара бампером под колено я тут не заработаю. Но весь остальной организм отказывался внимать чувству.

Как у всякой женщины с трудной судьбой и потрясающими коленками, у неё был довольно странный образ жизни. Квартира съёмная. Вернее, даже не квартира, а просто жилплощадь напополам с полоумной старухой, вооруженной слуховым аппаратом и манией шпионажа. Сахар слежавшийся, холодильник сломан. Кажется, она толком нигде не работала. Правда, я видел прайсы каких-то цветочных компаний, но разве флористика – это работа?

Только в кино так бывает: улыбнёшься загорело, и сразу наступает секс. Здесь потребовалась осада, которую я начал с подобающим моему возрасту задором. Крепость сдалась примерно через неделю. При осаде использовались шоколад и бомба креплёного крымского вина. В ходе штурма обнаружились приятные неожиданности: например, кружевное бельё, которым заранее обзавелась крепость на случай капитуляции.

Всё было дивно. Но вдруг, где-то между сексом и стаканом креплёного крымского, я заметил, как меня пытаются пролечить на тему, будто бы далёкую от флористики. Собственно говоря, так я и узнал о космической жратве «Гербалайф», которую якобы потребляют все продвинутые люди на планете.

Однажды она даже притащила меня на собрание этой секты флористов. Обстановка там мне сразу не понравилась: слишком много экзальтации, лозунгов «зажигать энергию». В целом напоминало собрание первичной комсомольской ячейки и Свидетелей Иеговы1 одновременно.

– Начните бизнес с нами! – убеждал главный «гербалайфер», беспокойный мужчина с глазами позднего Геббельса. – Не упустите шанс стать обеспеченным человеком!

Я вежливо улыбался, сдерживая желание дать ему в морду. Главарь убил ещё несколько минут, рассказывая про современные технологии отъема денег. Затем заткнулся, очевидно, потеряв ко мне интерес. Подруга метнула в меня осуждающий взгляд, но настаивать не стала.

Я стал воспринимать эпизод как маленькое забавное приключение. Понемногу вживался в совместный быт и постепенно смирялся, что вечерами нужно приходить домой, а не в пивбар. И даже ловил себя на робко прорастающей мысли: «А может, того… жениться?»

Однажды я застал её в слезах. Кое-как успокоил. При подробном допросе оказалось, что банда космических флористов не так уж безобидна, как мне думалось. Договор оказался составлен таким образом, что подруга была обязана выкупить товар: чёртову уйму баночек, до отказа набитых лекарственным зельем. И стоили эти баночки невероятно дорого. А правила между тем просты: не успел продать – изволь выкупить. И теперь флористы на вполне законных основаниях требовали приличную сумму.

– Не плачь! – сказал я. – Я поговорю с этими ботаниками. Думаю, что сумею уладить вопрос.

Любимая просияла. И очень-очень нежно меня поцеловала. Расчувствовавшись, ответно я сделал всё от меня зависящее, чтобы она уснула. А затем украдкой рассмотрел товар, имевший столь дикую стоимость, и даже понюхал: содержимое пахло больницей и неприятностями. Вздохнув, отложил банки в сторону. В то время я уже немного разбирался в бизнесе и мог сказать совершенно определенно: продать эту бурду было невозможно.

На следующий день от сектантов пришёл гонец. Я встретил его недружелюбно. А чтобы соблюсти дух царившего тогда времени, нацепил кобуру с газовым пистолетом. Ствол выглядел устрашающе: блестящий, внушительного калибра и вообще огромный, почти как у Чака Норриса в каком-нибудь из его боевиков.

От гонца сильно пахло пивом. Он выглядел старше, был небрит и совершенно не походил на финансиста. Скорее, на обычного дворового забулдыгу. Я вывел его на лестничную клетку и популярно объяснил, куда он сможет засунуть свой поганый договор.

Он не испугался, лишь деликатно отвёл пистолетный ствол от собственных мозгов:

– Братан, ты пойми, мне вообще всё равно… Пусть твоя тёлка не платит. Но тогда шеф отдаст этот договор знакомым бандитам, а они сам знаешь как разбираются…

Повторюсь: на дворе буйно цвело начало девяностых. И слова про бандитов были далеко не гиперболой, а суровой реальностью.

Я уточнил еще несколько творческих деталей, а когда понял, что забулдыга не блефует, угостил его сигаретой. С этого момента разговор пошёл по существу. Примерно на третьей сигарете выработали консенсус: я брал обязательство перекрыть долг, а для расчета попросил некоторое время, поскольку все деньги были в деле. Подругу в курс вводить не стал, просто сказал, что вопрос закрыт, и точка.

Через неделю я встретился с небритым финансистом, передал конверт. Он заглянул внутрь и, не вынимая купюры, одними кончиками пальцев пересчитал деньги. При этом арифметически шевелил лиловыми губами и, кажется, пару раз подмигнул. Остался доволен и взамен дал договор. Я бегло просмотрел его и порвал на мелкие-мелкие кусочки…

Вечер я скоротал в одиночестве. Сидел возле окна, курил и прихлёбывал коньяк. По ровной поверхности стола катал недавно купленное обручальное кольцо. Думал. А когда в бутылке показалось дно, мне поплохело. Я подошёл к стене и пожаловался на организм.

– Мама, – сказал я. – Мне нехорошо.

– Мне тоже нехорошо, – обрадовалась стена, наклонилась прямо на меня…

На следующий день я бережно спрятал кольцо в карман и отправился к ней. Дверь открыла бабка – хозяйка квартиры. Откровенно говоря, к этому моменту я напрочь забыл о её существовании, настолько тихо она жила. И кажется, даже не слышал её голоса. А тут – пожалуйста: стоит, божий одуванчик.

Уставились на меня, прошамкала:

– Чего надо?

Я назвал имя подруги.

– Уехала твоя подружайка… – ответила бабка. – Мать у неё Москве, в больнице… Рак… Спасти можно, но лекарства очень дорогие… Девка с ума сходила, думала, где денег добыть… А вчера, значит, нашла… Ты что ли дал?

Я отрицательно покачал головой. Спросил, не оставила ли она адреса.

– Нет, – отрезала бабка и хлопнула дверью перед моим носом.

Поначалу я места себе не находил. Всё ездил туда, смотрел на окна. Ждал: вдруг появится тот самый, знакомый до малейшей чёрточки силуэт? Потом это стало происходить реже и реже, наконец, поездки сошли на нет. Жизнь продолжалась. И события с финансовыми флористами становились всё тусклее и тусклее, будто взгляд сквозь стекло, оцарапанное множеством крохотных дней-песчинок.