Версия-21

А пока – идем по Жилину. Он ничего не пишет о сбитых немецких самолетах, ни о падающих, ни о горящих. Но зато он дает нам пеленг на ту точку, в которой четырехмоторный бомбардировщик якобы сбросил четыре мины. Далее очень любопытны некоторые объяснения, которые дает Иван Сергеевич по разным обстоятельствам налета. Он приводит странные разговоры до налета с начальником штаба ЧФ адмиралом Елисеевым и начальником штаба авиации ЧФ полковником Калмыковым. Оба начальника ничего конкретного ему не говорят, а на все тревожные ожидания Жилина дают ему право на самостоятельные решения, что в условиях Красной Армии и Красного Флота образца 1941 года совершенно немыслимо. Затем генерал Жилин дает совершенно неприемлемое объяснение на вопрос, почему он не поднял в воздух истребительную авиацию ЧФ, в составе которой, как мы знаем, было около 360-ти истребителей. Генерал Жилин объясняет это так: что вот, мол, летчики-ночники в авиационных полках были, но после маневров флота они устали, и их не трогали. Но летчик Константин Денисов пишет другое, что в эту ночь они не спали, в маневрах флота не участвовали. А подняли их в воздух только утром 22 июня после рассвета. Они пролетели над Севастополем, никого и ничего не обнаружили и вернулись на свой аэродром в Саки. Так что объяснения И. С. Жилина о том, почему он не поднимал в воздух истребительную авиацию, выглядят более чем странно».

Карамзин сделал паузу, протер очки, внимательно посмотрел на своих друзей и продолжил: «В материалах фонда Жилина много писем от его друзей. Его боевые товарищи любят и уважают Ивана Сергеевича. Но в фонде много и о тех, кого Жилин не любит. Он возражает редакторам военных журналов. Он спорит с Азаровым, он обвиняет в неправде Елисеева и Рыбалко. Он до конца жизни резко возражает Кулакову. И даже на склоне лет, уже в 1972 году, в последнем письме Кулакову генерал Жилин не соглашается с его трактовкой событий, а резко и прямолинейно отстаивает свою позицию. Но самую большую неприязнь Ивана Сергеевича вызывает майор Семенов, начальник штаба 61-го ЗАП. Это – тот самый Семенов, которого за одно утро 22 июня обещали расстрелять дважды. Первый раз за то, что он заявил, что не может привести полк в «БГ №1» за один час, а ему нужны сутки. А второй раз ему пригрозили расстрелом за то, что, дозвонившись до штаба флота, он кричит о том, что открывать огонь нельзя, что над Севастополем по докладу наблюдателей – наши самолеты. Это – невероятный факт. Сумеем ли мы его объяснить, время покажет.

Один из боевых товарищей Ивана Сергеевича, полковник Перепелица, в ту ночь оперативный дежурный по ПВО, сообщает своему генералу, что в то раннее утро он был в штабе. Сам ничего не видел, но принимал сообщения. И одно из них было о том, что утром 22 июня наши водолазы сняли с упавшего в море самолета пулемет и доставили его в особый отдел флота. Отсюда можно сделать вывод, что о том, чей самолет упал в море и что это за самолет, в особом отделе знали. И совсем не случайно вечером 22 июня к упавшему в море самолету был направлен буксир СП-12, который тянул за собой 25-тонный кран. И буксир, и кран трагически погибли, но вот об этом эпизоде генерал Жилин ничего не пишет.

Вот какие неожиданные загадки ставит перед нами знакомство с фондом Жилина. Мне в архиве записали все на дискету. Я переправил все вам, мои дорогие друзья. И я надеюсь, что, ознакомившись с материалами, каждый из вас еще чем-нибудь и как-нибудь дополнит мое сообщение. И мы еще раз переговорим о материалах из фонда Жилина при нашей следующей встрече».

Солнце клонилось к закату. Фонд Жилина был проработан и изучен. На кухне звенели оживленные голоса, гремела посуда, в дверях гостиной мелькали женские лица. Карамзин подвел итоги: «Дорогие мои друзья! Благодаря нашему дорогому Аркадию Ивановичу Железнову мы получаем доступ к материалам фонда Ивана Сергеевича Жилина. Мы надеялись, что во всей сумятице материалов, которые мы с вами проработали, материалы фонда Жилина дадут нам истории прозрения правды того, как было на самом деле. Но этого не случилось, мемуары и переписка так же сложны для логического понимания, как и все другие материалы, с которыми мы познакомились. Первый вопрос, на который мы должны дать ответ: почему же все попытки Жилина, его мемуары нигде и никогда не были опубликованы? Казалось бы, такой же патриот, как и все, но вот что есть в его мемуарах, это не нужно никому. Ему не отвечает Кузнецов, его не включает в свои мемуары Кулаков, журналы под разными предлогами отказывают его печатать. Я полагаю, что это потому, что Жилин дает слишком много подробностей, а это никому не нужно, углубление в детали может привести к раскрытию информации, знать которую многим не положено. Но и, конечно, психологический фактор: кругом герои героической обороны, а Ивана Сергеевича в списке героев нет. Даже Кулаков стал Героем Советского Союза. Именами многих названы улицы. Даже в честь старшего лейтенанта госбезопасности Нефедова переименовали в центре улицу Подгорную, а начальник ПВО флота генерал-майор артиллерии Жилин – забыт. Но на примере истории с решением на открытие огня мы видели, как Иван Сергеевич отчаянно пытается приписать это решение исключительно себе самому. Теперь – коротко о фактах, которые нам дает только Жилин. В три утра в небе над Севастополем был один самолет, четырехмоторный, он якобы сбросил над морем четыре мины, не был сбит и пропал не только с неба Севастополя, а пропал из истории. Всем спасибо, и, чтоб уже больше не мешать многочисленным гостям на банкете, давайте сейчас в нашем узком кругу историков-дилетантов поздравим нашего дорогого Владимира Ивановича с днем рождения, обнимем его и пожелаем ему долгих лет в его плодотворной жизни, в том числе – и на ниве военной истории».

Все шумно встали и дружной гурьбой обнимали Орлова. От всего этого шума в своем углу очнулся шпиц Лаврентий, ничего не понял, разволновался, но, почуяв доносившийся с кухни запах, не обращая ни на кого внимания, стремительно рванул в сторону кухни. Друзья распахнули все двери в гостиную, вышли в сад отдышаться на свежем воздухе и полюбоваться видом великолепного заката. В гостиной хлопотали женщины. Пока высокая академическая компания историков-дилетантов прохаживалась и проветривалась в большом осеннем саду, гостиная из академического зала очень быстро превратилась в банкетную. Застолье обслуживала бригада из балаклавского ресторана «Дары моря», и открытие банкета не задержалось.

Но первым в гостиной объявился шпиц Лаврентий. Это невоздержанное существо на кухне умудрилось налопаться всяких праздничных кушаний, и теперь, не обращая никакого внимания на накрытый стол, переваливаясь с боку на бок, Лаврентий добрался до своего пуфика, и, с трудом взгромоздившись на нем, затих, и, кажется, даже не шевелился. И тут же вскоре гостиная заполнилась гостями и родственниками. Мария Степановна отправилась в сад звать к столу друзей. Карамзин и Победимцев, на время забыв о своих исторических изысканиях, восхищались видом плантации хризантем. «Отцвели уж давно хризантемы в саду», – декламировал Карамзин любимый романс своей матери. Но в саду Орловых, похоже, хризантемы никогда не отцветали. Это был великолепный конвейер с позднего лета до начала зимы. Мария Степановна с трудом оторвала друзей от ботанических созерцаний и привела их в гостиную. Все были на местах, и праздничный ужин пошел своим обычным порядком.

Первым с бокалом в руках поднялся седой генерал-дальневосточник. Его речь была о Дальнем Востоке, а тост – и за Орлова, и за всех дальневосточников. Поскольку на Дальнем Востоке из присутствующих мало кто был, речь генерала была заслушана с большим вниманием. Затем с энергичной речью выступил крупный городской чиновник, и в его энергичной речи звучали слова о большом вкладе Владимира Ивановича Орлова в развитие города Севастополя, и особенно – Балаклавы. Было заметно, что и еще некоторые серьезные люди готовили подобные выступления. Но поднялся Владимир Иванович Орлов и решительно объявил, что никаких торжественных од в его честь больше не надо. И, предложив тост за родителей, перевел вечер в другую плоскость.

Вскоре, стоя на стуле, над столом возник четырехлетний правнук Владимира Ивановича – Никита Орлов. Звонким ломаным голосом он продекламировал стихотворение. Мало кто что понял, но гром аплодисментов обрушился на Никиту Орлова.

Из дальнего угла гостиной стали доноситься тихие звуки рояля. Это Иван Бобров наигрывал попурри из дальневосточных песен. Когда аккорды зазвучали громче, все притихли и Иван Захарович Бобров стал исполнять свою музыкальную песенную композицию, сочиненную и посвященную этому вечеру. Иван Захарович не стеснялся заимствований ни музыкальных, ни поэтических. Ведь не для города и мира, а для узкого круга друзей и зазвучали:

«Там, вдали за рекой, засверкали огни,В небе ясном заря догорала…»

Мало кто знал, что это не советская песня, а старинная казачья, со времен русско-японской войны 1904 года. Сюжет композиции Боброва был построен на том, что старый послуживший пограничник стоит на высоком берегу Амура, смотрит в южную даль Маньчжурии и вспоминает подвиги отцов и дедов. Звучали интонации знаменитого вальса «На сопках Маньчжурии», отрывки песен из советских кинофильмов, и совсем незаметно проскальзывала мелодия из знаменитой лагерной песни «Ванинский порт». Боброву тоже достались аплодисменты, но они были тихие. Орлов был тронут, но более всех растроган оказался седой генерал пограничник. Вытирая слезы платочком, он так трогательно благодарил Боброва, что и у самого Боброва показались слезы на глазах. Так, оба в слезах, вернулись к столу. На место у рояля вышел севастопольский поэт Андрей Юров. Тихим трагическим голосом зазвучали отрывки из баллады «В огне балаклавских высот», написанной им по мотивам повести писателя-краеведа Николая Диденко. Она была посвящена неизвестному подвигу курсантов балаклавской школы морских пограничников. Школа младшего начсостава готовила спецназ морских пограничных сил НКВД в Балаклаве. Молодые курсанты школы восемнадцати-двадцати лет в первые дни штурма с 4 по 19 ноября 1941 года мужественно сражались с войсками Манштейна на балаклавских высотах. Многие, очень многие погибли, но враг был на время остановлен, и это позволило создать мощный первый оборонительный район на южном фланге севастопольской обороны. Орлов знал об этом подвиге, знал и местность, где шли бои, каждую тропинку, каждый окоп, каждую позицию. Но до разбора этой битвы с друзьями как-то руки не доходили. А вот молодые люди вспомнили, и один написал повесть, а другой – балладу…

Манштейн бригаду Циглера на Балаклаву двинул,Отборных и проверенных Европою бойцов.В ноябрь тот зябкий, ветреный, чтобы сдержать лавину,На их пути встал батальон отчаянных юнцов.Курсанты балаклавской школы младшего состава…Представьте, на минуту, сколько было им годков?Полковник Новиков включил, бойцов не доставало,В свою дивизию отряд и этих «погранцов»…

Все все понимали, аплодисментов не было. Владимир Иванович подошел к Андрею, крепко обнял его, повернул к столу и предложил тост за молодых ребят, которые чтят память отцов и дедов. Все торжественно поддержали этот тост.

Застолье продолжалось, растекалось на группы по интересам, расползалось по верандам, мансардам. В саду над кострищем шофер Джано вывесил тушу молодого барашка. Каждый второй из гостей полагал себя специалистом по приготовлению мяса в полевых условиях, но, отведав копченой стоганины у Джано, гости задерживались и интересовались технологией и рецептурой. Товарищи и коллеги Орлова по его частному охранному предприятию установили во дворе небольшую пушку, похожую на мортиру времен первой обороны, жерлом в небо, и это маленькое артиллерийское чудо извергало сноп ракет по красоте не хуже, чем салютная батарея Константиновского равелина. Стреляли и ручными ракетами, некоторые ракеты были на парашютах, было светло как днем. Канонада гремела не меньше получаса, но Благодатное было не густонаселенным местом и жалоб не поступало. Ну и как запретить молодым охранникам провести соревнование по стрельбе по пустым бутылкам? На десять выстрелов имел право каждый, но чемпионом как был, так и остался сорокалетний командир взвода Николай Михайлов. Десять из десяти! А шик был в том, что он не разбивал бутылку, а пулей из пистолета сбивал горлышки.

В саду по углам двора, по комнатам усадьбы звучала самая разная музыка. Группа молодежи сбилась в стайку и оживленно обсуждала новость о том, что сегодня в ночном балаклавском клубе «Бармалей» дает концерт «Машина времени». Макаревич держал в балаклавской марине яхту и иногда навещал Балаклаву. Ребятам из «Бармалея» удалось уговорить его на один концерт. И молодежь не хотела пропустить это редкое событие.

Застолье продолжалось. Ближе к полуночи на столе появился огромный торт. Владимир Иванович в белых перчатках, оставшихся от военно-морской парадной формы, лично нарезал каждому желающему порцию торта. Но всему приходит конец. И день рождения Владимира Ивановича Орлова тоже подошел к концу. Среди гостей и шума застолья друзья не вели разговоры о своих любимых темах, не говорили о войне и вообще об истории, а поддерживали общее течение простых и веселых разговоров. Но, расставаясь, по уже привычной, пусть мальчишеской, но дорогой им традиции, выпили на посошок под свои тосты-экспромты: Орлов – «за душу и разум», Победимцев – «за службу и дружбу», Карамзин – «за отвагу и честь». Георгий и Эдуард с дражайшими супругами в сопровождении Владимира вышли во двор к машине, где их уже ожидал шофер Джано. И вдруг все замерли: над морем, над Балаклавой, над Благодатным, над усадьбой Орловых висела огромная белая луна. Вид над морем был великолепен. И внезапно в этом великолепии зазвучал громкий голос Победимцева – Эдуард пел:

«Ночь светла, над рекой тихо светит луна,

И блестит серебром голубая волна».

Друзья знали о способности Эдуарда к пению, но для многих это было откровенной неожиданностью. Все вокруг замолчали. Очень тихо было и в окружающем мире. И только проникновенный голос Эдуарда то громко поднимался, то проникновенно затихал в величественном пространстве южной природы. Романс закончился. С балконов веранд и мансарды от невидимых благодарных слушателей принеслись аплодисменты. Эдуард раскланялся в темноту ночи. Орлов обнял Победимцева, сказал «Спасибо» и прикоснулся головой к его плечу. Победимцевы и Карамзины устроились в машине, и она помчала их в спящий ночной Севастополь.

Первыми на улице Хрусталева вышли Победимцевы. Но пока друзья на прощание обнимались, из подъезда впереди Элеоноры Романовны стремительно появился дог Коба. Его поведение выражало глубокую радость от встречи с хозяином. Эдуард, перестав общаться с Карамзиным, радостно обнимал четвероного друга Кобу. Оставив друзей и их верного старого друга, Карамзины уже через три минуты были у своего подъезда. Поцеловав в щечку и ушко Ольгу Сергеевну, Георгий Михайлович попросил разрешения побыть некоторое время в одиночном прогулочном плавании. Домашний кот Котофей права на ночную прогулку не имел, и неожиданности с его появлением не ожидалось. Оставшись один, прислонившись спиной к одинокому тополю, Георгий очень быстро впал в бурный поток сознания.

Впечатления вечера не затмили впечатлений от изучения материалов воспоминаний генерал-майора Жилина. Ко многим загадкам, загадкам маневров, пропавших Исакова, Черевиченко и других, к загадкам самого налета, прибавилась и загадка личности самого Жилина. Здесь Победимцев прав – мало всматриваться в его воспоминания, надо внимательно всмотреться и в него самого. Жилин спорит со всеми. Всем, абсолютно всем противоречит. Но во многом противоречит и самому себе. И не менее интересно то, что мы знаем, сегодня Жилин молчит. Загадок у Жилина очень много: странный разговор с Елисеевым и Калмыковым, абсолютно невозможный для полковника Красной Армии 1941 года. Самостоятельное решение на открытие огня, а загадочный черырехмоторный бомбардировщик, а его две, а потом – четыре мины? А куда он потом делся? А постоянно мелькающий вокруг него «У-2»? «У-2» – двухместная учебная машина. Впереди – пилот. А сзади – или инструктор, или штурман, или летчик-наблюдатель, или бомбометатель. Представить себе, что командир артиллерийского полка Горский путает «У-2» с тяжелым бомбардировщиком – невозможно! А Жилин убеждает нас, страстно убеждает, что Горский ошибся. А случайный мутный эпизод, когда дежурный с КДП нашего аэродрома криком кричит нашим артиллеристам: «Не стрелять, это наш самолет!» А записи? Записи ЖБД его же штаба? Их что, Жилин никогда не читал? Но даже когда ему об этих записях, спустя тридцать лет, сообщает его же бывший начальник штаба, Жилин не обращает на это внимания и не дает никаких комментариев. Пассаж о том, почему он не поднимает истребительную авиацию, логикой здравого смысла объяснить невозможно. Целый полк ночных истребителей, а их по БГ№1 не поднимали, видите ли, потому, что они якобы устали во время маневров. А маневры закончились 18-го июня, да и авиация флота, как нам сегодня уже известно, в учениях не участвовала. Полковник Жилин – единственный из командования флота, который видит все, что происходит, все – собственными глазами. Но о многом, что он видит, ничего не пишет. Он ничего не пишет о горящих маяках, ни словечка о диверсантах, ни слова о гибели буксира и крана, которые шли поднимать упавший в море сбитый самолет. А сбить его могли только зенитчики Жилина, мог бы гордиться, а он… молчит. Он получает множество докладов о парашютистах, о них радирует в его штаб сам генерал-майор Моргунов и отдает приказ сбивать самолеты, кто их увидит. Но Жилин об этом молчит. Утром весь город гудит слухами о диверсантах в милицейской форме, а у Жилина – никаких комментариев. Городские власти подняли по тревоге все силы местной противовоздушной обороны. Кому как не Жилину управлять этими силами? А для Жилина, по его воспоминаниям, их нет. В систему ПВО флота и его Главной базы включены зенитные средства батарей береговой обороны, а их вокруг города – 18, плюс – малая зенитная артиллерия кораблей бригады ОВР. А зенитные средства кораблей? На одном линкоре – 16 зениток. И всеми этими силами Жилин не только не руководит, он даже о них не вспоминает. И ничего об этом не пишет. Как это все понимать? Как разгадать все эти загадки?

Легкий ночной ветер зашумел листвой тополя. Шумело и в голове Карамзина. Нет, надо отдохнуть, надо выспаться. Надо несколько дней перестать думать о налете, и тогда, возможно, придет понимание того, что было. Оторвавшись от тополя, Георгий Михайлович Карамзин в тяжелом полусонном полузабытьи добрался до квартиры, до гостиной, до родного дивана и рухнул в тяжелый сон…

Наутро Карамзин проснулся в отличном расположении духа. Сентябрьский день оказался очень холодным. За окном медленно ползли тяжелые тучи, ветер порывами бил стекло вместе с дробью дождя и ветками заоконного тополя. Где-то в глубине квартиры Элеонора Романовна вела с кем-то переговоры об очередном мероприятии. Словно почувствовав хорошее расположение хозяина, на лоджии появился любимый кот жены полковника Карамзина – Котофей Феофилович. Он пытался взгромоздиться на колени хозяина, но был отринут и разместился в углу кушетки. Все это создавало творческую атмосферу, и Георгий Михайлович, несмотря на свое вчерашнее решение отойти от темы первого налета, решил наоборот подвести итог по волнующей его теме. Включив компьютер и убрав с экрана супрематические картины, полковник-инженер Советского Союза в глубокой отставке, Георгий Михайлович Карамзин начал четко, черным по белому, формулировать свои мысли. И вот, что у него получилось: «Композиция полковника Карамзина Г. М. по вариантам и обстоятельствам появления в небе Севастополя 22.06.1941 года одинокого самолета».

Прежде чем ударить по клавишам, Карамзин предварительно продумал эту загадку. Ведь не один же Жилин наблюдал за «небом боя». Все видели его зенитчики и прожектористы, оставил свой рапорт командир зенитного полка Горский, описаны метания оперативных дежурных ВВС ЧФ, есть свидетельства о многочисленных утренних толках горожан и бойцов МПВО. И, наконец, есть записи в журналах боевых действий ПВО ЧФ. Итак, первое: это мог быть немецкий пассажирский четырехмоторный «Кондор», который в ночной южной темноте над морем, по пути из Берлина в Стамбул, мог потерять ориентировку и оказаться в небе над Севастополем. Но, посмотрев на карту и немного поразмыслив, Карамзин убедился в наивности этой версии и не стал в нее углубляться. Второе: немецкий воздушный перебежчик. Если на сухопутных границах были перебежчики, а их, по нашим историкам, было сорок четыре, включая последнего, самого известного сапера ефрейтора Альфреда Лискова, о котором так подробно написал в своих мемуарах маршал Г. К. Жуков. Если были наземные, почему не быть перебежчик воздушным? Какие-то немецкие военные летчики, симпатизирующие России, захватили самолет и полетели предупредить о начале войны. Версия реальная, но никаких, абсолютно никаких подтверждений – ни с нашей, ни с немецкой стороны – в истории нет. Третье: это вполне мог быть вражеский самолет-разведчик, задачей которого могло быть вскрытие всей нашей системы ПВО Главной базы Черноморского флота. Ночью по прожекторам, зенитным завесам, по трассирующим выстрелам это сделать легче, чем днем. Но против этого варианта – само время этой акции. Предположить, что враги за целый час до начала войны устраивают такое шумное демостративное действие, невозможно. По всему театру будущей войны и на немецкой, и на румынской границе была абсолютная тишина. Немецкие разведчики ранним утром 22 июня в небе над Севастополем появились. Оперативный дежурный штаба ПВО, полковник Перепелица, назвал это «вторым налетом». И Жилин об этом пишет, и командир зенитной батареи старший лейтенант Игнатович об этом пишет, но все уверенно сообщают, что это было после четырех часов утра. Точного времени мы не знаем, но как нам пишут – где-то на рассвете, а это значит по астрономическим таблицам того дня и того года, где-то между 04.30 утра и 05.06, когда над Севастополем взошло солнце.

Четвертое: по А. Н. Осокину, из его трех книг «Великая тайна великой войны», вытекает версия, что это мог быть английский самолет. По этой версии, по результатам полета Гесса в Англию могла быть договоренность между Гитлером и Черчиллем о том, что 22 июня начинает войну не только немецкая авиация, но и английская, по военно-морским базам на Балтике и на Черном море. Сам Осокин эту версию глубоко не продумал и серьезных, убедительных доказательств не представил. Не стал ломать голову над этой версией и Карамзин.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.