Исток бесчеловечности. Часть 3. Все мы химеры

– Почему Эммерик отказался проводить нас на могилу матери? – устало спросила Алисия. Очевидно, ей хотелось поскорее завершить неприятное задание. Амулетница с самого начала не стремилась вступить в гильдию, пойти по стопам отца. Однако Ю, бормоча о цеховой защите и взаимовыручке, сунул ей в руки страницу с заданием. Гильдмастер, уверил он, знает лучше. А недовольной Бретте предложил купить луку на базаре, понюхать и порыдать. «Полцарства за кота!» – простонал беззвучно Рен. Потребность объясниться с любимой изводила Штиллера. Горела под кожей… Он подумал об отце и вздрогнул, отгоняя ужасные воспоминания о Подводном Страже, о сжигающем того неугасимом огне: неужто теперь и сына ждёт та же судьба? «Бретта!» – позвал Рен мысленно вдаль. Но никто не выпрыгнул из холодного полумрака Дома, не повис на шее, не влепил поцелуя. Впрочем, сейчас Рен бы этого, наверное, не перенёс.

– Трудно винить мужа за то, что он кладбище обходит стороной, – ворковала тем временем Зерафина. – Нам не нравится смерть! К тому же Бабуля в довольно помрачённом состоянии. Эммерик собирался сжечь её вместе с саркофагом, но передумал. Твари подвалов уважают покойницу и не лезут через хладный труп на нашу сторону.

– Твари? – удивился ключник. – Псы?

– Призраки, – пояснила собеседница. И продолжила несвязно, с наигранным воодушевлением: – Малышка София тоже могла бы проводить к любимой бабушке. Эвен радовался их дружбе. А ведь девочке нужны для игр живые приятели её возраста!

– София ведь не настоящая внучка Эвена? – спросил Штиллер. И моментально утратил расположение собеседницы.

– Вы, наёмники, хуже некромантов, – пробормотала женщина, раздражённо теребя кружево на запястьях. – Ни такта, ни вежливости… София – бродяжка из Амао или из Города Ночь. Мы пытаемся быть добрыми родственниками для сиротки.

Племянник тем временем перекатывался с пятки на носок, будто беседа не имела к нему никакого отношения. Но на последних словах отчётливо хихикнул. Рен вопросительно глянул на него. Ансгар тут же смятённо уставился вбок. Но не на тётку, а мимо, в полумрак, где угадывались старинный секретер и сухие цветы. Снова представилась возможность полюбоваться на кровоподтёк через всю скулу.

– За что дядя вас так разукрасил?

– Эммерик не любит, когда за ним шпионят, – вмешалась Зерафина. – Шенна нашла Ансгара у входа на кладбище – без чувств, в крови! – женщина патетически возвысила голос и вдруг подмигнула. – У сестрички истерика, а Ойона, несравненная повелительница блох, и не вздрогнула. Теперь Шенна, второе дитя Эвена, с нами не ужинает, дуется. Хорошо, пентаграммы чертит: у меня терпения нет, а у сестрицы её – толковых пальцев на лапах. Пьёт, рисует криво, вот нас демоны больше и не навещают! Отец переделывал её сотню раз, без толку. Всякая жидкость в ней сбраживается, не успевает поднести стакан ко рту – всё! В голове только песни да любовь. А кого тут любить?

Теперь уже оба гостя выглядели так, словно Владыка Ада наступил им на мозоли своими многочисленными копытами.

– Крепкой дружбой Эммерик с братом не связан? – захотелось уточнить Штиллеру.

– Нет, но и врагами их не назовёшь. Супруг мечтает наконец взять Дом в оборот. Разобраться с машинами, к которым Эвен не подпускал. А меня механические чудеса пугают до судорог. И нельзя выйти посидеть на пристани, покататься на лодке по заливу… Муж столько раз упрашивал брата отпустить хотя бы меня. Умолял, угрожал… Да, и угрожал тоже! Но не стал бы вредить Эвену. Неясно ведь, кто наследник!

– А если бы вам самой захотелось избавиться от мастера, то почему? – со всей возможной наивностью поинтересовалась Алисия. И услышала язвительный смех.

– Отомстить за разлуку с собственными детьми. Они признаны недоброкачественными, изгнаны в Приводье. Их давно съели, наверное. Люди непривередливы…

– Навестим Бабушку прямо сейчас, – сконфуженно предложила Алисия.

9

Кладбище подавляло своей протяжённостью. Можно было представить жилую часть здания гигантским саркофагом над могилами предков. Цветы устилали надгробия, украшенные статуями чудовищ, и скромные могильные камни. Запах разрытой земли и сырости сводил с ума. Наёмники и Зерафина с племянником спустились по высоким ступеням. Алисия освещала путь амулетом-свечой.

Но вскоре он стал ненужным. На могилах зажглись сотни белёсых огоньков, позволяющих читать знаки на надгробиях. Барч узнал бы этих блуждающих светляков. В день битвы под водой огни сияли так же ярко. Но рипендамец тем временем пытался заставить чужие голоса в висках умолкнуть.

Друзей предостеречь не мог.

– Мертвецы рады вам, – прошептала Зерафина. – Со мной они не бывали так любезны. Вот, – женщина показала на монолит, возвышающийся поодаль, – могила старухи.

– Не позволяй Бабушке встать, – добавил снизу знакомый голосок. – Она больно знакомится.

Тётка грозно обернулась к Софии. Та смотрела из темноты непропорционально огромными глазами. Стоило взглянуть, и становилось ясно, что этот ребёнок был послушным всегда. Ни разу не стянул со стола ни конфеты.

– Меня нету, я в комнатке! – пискнула малышка и поехала на убегающем ковре вбок.

На этот раз тошноты не было, двигался ведь не Штиллер. И всё равно он едва устоял на месте, чуть не упал в другую сторону. Смо Риште, глава цеха ключников и личный ментор, обязательно заругался бы, упрекая в чрезмерной эмпатии и непрофессионализме. Он, Гильдмастер, хоть и михинец, не стал жертвой гоблин-монстра. В королевской темнице под Треугольной площадью пересидел вторжение чудовища и теперь работал в Лена Игел. Помилованный Королём, Риште воплотил мечту Штиллера и открыл мастерскую с золотым ключиком на вывеске. Конкурировать с ним? Невообразимо! Как дождевому червю с троллем-экскаватором.

Рен поборол головокружение и заметил пятно на стене. Словно на этом месте раздавили большое насекомое.

– Тут тебе Эммерик и врезал, – хихикнула Зерафина, оборачиваясь к племяннику. Гости вздрогнули: они успели забыть о присутствии побитого.

– О чём же спорили братья? – заинтересовалась Алисия.

– Обычно, – ухмыльнулся Ансгар одной стороной лица, – о проблемах в лаборатории, о чудовищах, об Отпуске. Никто не знает, где находится легендарная комната, и всякий мечтает рано или поздно выйти туда.

– Эвен искал возможности выйти в Отпуск? – уточнила тётка у спутника.

– Не расслышал, – отвечал тот угрюмо. – Нечего было мне маленькому уши драть. Может, туда собирался дядя, это он любитель шнырять и разнюхивать. А, не так?.. Кроме того, Эммерик упоминал Константа. Букиниста из столицы. Спрашивал, – на лице племянника выразилось сомнение, – о мере… разрешённой прелести, чтобы всё ещё иметь возможность покинуть Дом.

– Тогда он заметил тебя, красавчик. И наказал за неуместное любопытство.

– Угадала! – хмуро подтвердил тот. – Свалил меня и сверху немножко попрыгал. А Эвен полюбовался результатом и сказал: безупречности по-прежнему многовато. Дядя изготовился пинать дальше, но дед остановил. Мера совершенства, мол, определяется… на уровне камеры. Нет… Курятника? Загона? Клетки? Не помню.

Загона?..

Наёмники, покачивая головами, направились по тропинке между надгробий к постаменту. В Доме, который не покидали жильцы, мёртвых не закапывали в саду. Останки уменьшали, наверное. Редуцированных покойников клали в небольшие ящики-саркофаги. Лишь один, Бабушкин, соответствовал размеру взрослого человека. Рен влез на постамент и увидел: старая дама лежала в ладье, выдолбленной из мрамора. На мёртвой было ветхое, пыльное золотое платье, на лице – блестящая маска, руки в ажурных перчатках сложены на груди. Из дыр на кончиках пальцев выглядывали длинные когти, прямые и острые, вроде кинжальных лезвий. Покойница чем-то напоминала Барча, и ключнику сразу захотелось познакомить их.

– Бабушка, – обратился нерешительно Рен, – знаешь, где мастер Эвен?

– Он здесь, – глухо ответил голос из-под маски.

– Тут, на кладбище?! А в какой могиле искать? – азартно уточнила Алисия.

– Но если он умер, почему Дом не… – начал неубеждённый Рен.

Лежащая в гробу произнесла громче и уверенней:

– Дом не пёс, перед кем попало на брюхе не ползёт. Я тоже не слушаюсь моего чокнутого семейства, – старуха дёрнула пальцем в золотистой перчатке. – Может, и меня поищем для пущего веселья?

Одной рукой покойница сняла маску, другой оперлась на камень и села в гробу. Она оказалась безволоса и темна лицом, похожа на болотную мумию. Неподвижное лицо было не лишено странной привлекательности статуи. Штиллер отшатнулся и увидел призрака по другую сторону гроба. «Несуществующий» походил на кусок синего льда. Сквозь прозрачное тело был заметен ещё один, выше и шире в плечах, силуэт без лица. Завороженный необычным зрелищем, Рен перегнулся через край гроба. И тут мёртвая вонзила ему в предплечье сизые когти. Рядом пронзительно завопила Алисия.

Неведомо как вырвавшись, ключник попятился, спускаясь с постамента. Древняя ведьма уставилась на окровавленные пальцы и задумчиво положила их в рот, на свой тёмно-лиловый язык.

Познакомилась, понял Штиллер.

Под ноги ему вдруг с визгом метнулась собака, невестка Зерафины. Чуть не повалила, прыгнула в низкий пролом позади саркофага, в тёмную яму, которую невозможно было разглядеть с другой стороны гроба, с человеческого роста. Рен, совершенно ошалев от сменяющих друг друга бессмысленных происшествий, попытался схватить Ойону. Мягкая шерсть скользнула сквозь пальцы.

И поймал! Но странно. На другой стороне стены они вместе скатились с крутой лестницы. Ойона оказалась прижатой мохнатыми лапами, его лапами! Пёс игриво впился ей зубами в холку. И сразу был отвергнут, вышвырнут в опасную темноту, полную чужих, будоражащих запахов. Прилёг на живот, приготовился прыгнуть, покажись ему враг, или отпрянуть, бежать прочь, пока тени не останутся далеко позади, навстречу новым ароматам и приключениям. Он тявкнул во мрак. Оттуда донёсся беспечный, издевательский лай. Пёс осторожно подполз ближе.

Щелчок! Стало светлее. Другие, свободные псы, унеслись по своим делам. А он не успел: крепкие, властные пальцы теребили ему уши. Кусаться было нельзя. Пёс поскуливал в полной растерянности, готовый разорваться от неназываемых желаний в плоской лохматой голове. Тут что-то (ключ Хоффхарда, он же хирургический нож познания вещей, оператор не плоти, но духа) воткнулось ему под лопатку.

«Так это же я!» – удивился Штиллер и вернулся. Напротив ухмылялась Ойона в человеческой ипостаси. Тощая черноволосая метаморфка была женой Ансгара, нюх убеждал Рена в том, не оставляя сомнений. Женщина умело пользовалась ключами! Жаль, побеседовать об этом, наверное, не удастся.

– Поймал, поймал, – усмехнулась Ойона, не пытаясь сесть так, как это делают женщины, если их застать обнажёнными. – Теперь наша очередь. Беги!

– Щенят натравишь? Если я тебя оскорбил, то не нарочно…

Ойона покачала головой.

– Побежишь за щенками – тогда, может, останешься жив. Торопись, гость, – добавила метаморфка. – Привидения последуют за тобой!

– Привидения! – бормотал Рен, без энтузиазма устремляясь в темноту. – Дохлого леща вам в ухо, настоящие призраки?.. Алисия! – вспомнил он и завертел головой, но амулетницы рядом не обнаружил. Ключник перешёл на широкий шаг и, кряхтя, с трудом вытащил ключ. Хоффхард ещё напомнил мамин урок завязывания шнурков. «Раз вурдалачье ушко, два вурдалачье ушко, наперехлёст подвязал – и на охоту побежал!» Рен вырос и стал пользоваться более простым методом. Зато чистка моркови тупой стороной ножа была непревзойдённой маминой хитростью. Ни у наёмников, ни у Смо на кухне никто не знал, что неверская морковь от такого обращения дуреет, сама сбрасывает корочку… Рен стёр с лица улыбку и услышал шаги за спиной.

Не топот собачьих лап по камню, не шорох босых ног их предводительницы. Нечто приближалось ползком. Швыряло широкое тело вперёд и подтягивалось следом. Проклиная собственное любопытство, Рен повернул за угол и замер, поджидая преследователя. Под ногами лежала извитая тёмная бесконечность, способная в любой момент тронуться с места. Пути ветвились и затухали вдали. Шероховатые стены, крошечные шушуны-светильники под потолком напомнили ему ход в логово древних колдунов, где мастер Ю казнил Короля. «Старомирский архитектурный стиль чрезмерно упрощён, – подумал ключник. – Побывал в одной древней крепости – считай, познакомился со всеми». Он выглянул – и увидел.

Его преследовал большой зеленоватый кусок ничего. Бочка Запретной воды, покинувшая Рипендамскую бухту да сбившаяся с пути. Существо также напоминало оомекскую «мелочь поганую», если её мысленно очистить от ила и грязи. Штиллер напрягся, ожидая знакомой тоски и безнадёжности. Вместо неё пришёл страх. Чем опасен противник, было неясно. Но тем ужаснее ощущалось предчувствие неминуемой гибели, острое, как вурдалачий зуб. Ключник снова помчался вперёд, готовый завыть от ужаса.

Шлёпанье зелёного тулова настигало. Рен скатывался по лестницам, лез в колодцы, пересекал полутёмные комнаты. Вскоре его преследовали три призрака: один струился в боковом коридоре, второй катился следом, третий ощущался этажом ниже. Порой вместе с ключником бежали собаки. Тревога при этом ослабевала. Они действовали сообща: вместе валили на врага ветхую мебель, находили спрятанные двери. Щенки отвлекали тварей, пока беглец ожидал подъезжающий коридор. Наконец, Рен устал и сообразил, что должен был обойти Дом по меньшей мере четырежды. «Кого эти штуковины гоняют, когда гостей им не достаётся?» – подумал он. Чуть не позвал Бретту – загадать ей загадку: три кучи призраков столкнулись с пятью кучами призраков, сколько их стало? Ответ: одна большая куча призраков… Нет, Бретта ведь охотится сейчас в дальних краях. В одиночку или в незнакомой компании.

Мимо него на спине у призрака (и частично внутри прозрачного существа) проехало полгвардейца. Юное лицо покойника, пока не тронутое голодным монстром, не выражало ни тени надежды.

10

Трое гомункулов Эвена или его молчаливые родственники тащили покойника на старом одеяле. Алисия волокла за четвёртый угол, покусывая свой левый указательный палец. В нём сидела золотая стружка, заноза не толще эльфьей ресницы. Амулетница колючку вынимать не стала, привыкла грызть блестящий шип и вспоминать мастерицу Зюсску Занозу. Интересно, есть у неё теперь вязаный вампир?..

Мертвец оттягивал руку. Пришлось сменить.

Труп гомункула-художника нашли лежащим ничком на кухне среди неверских булок. Голову от тела отделяла тёмно-фиолетовая линия – знак, оставленный душителем. Зерафина предположила среди выпечки ночеградского удавочника, хищника кондитерских и пекарен. Алисия поделилась сплетней от Веськи Виттемун, что вельможи антистолицы посылают врагам пальцы, отделённые от тела. Те подползают к жертве, сжимают горло – и катятся по завершении миссии обратно к хозяевам. Никто не поверил.

В столичных домах умерших забирала Гильдия Червей – гробовщики. В Оомеке мертвецов относили на болото… Очевидно, в лаборатории происходила посмертная метаморфоза рипендамцев. Вопреки своей ненависти к смерти и всему некромантскому, Алисия присоединилась к процессии, подчиняясь свирепым гримасам Зерафины.

Трудно отказать в помощи тому, кто вырвал тебя из когтей мёртвой ведьмы!

Неужто Штиллер навсегда обернулся псом? Не разумнее ли было бы всё-таки стать Биццаро?..

Зерафина отворила двери лаборатории, и там сразу стало светло. Шушунов Дома выдрессировали неслыханно, хотелось утащить с десяток на племя. В зале с белыми стенами стояла уже знакомая «лодка» для путешествия на Остров. Крышка и алтарь отсутствовали или хранились отдельно. Повсюду возвышались неподвижные механические шушуны. На столе, похожем на мелкую жестяную ванну, что-то лежало под платком. Не человеческие останки: накрытое было несоразмерно коротким. Не гном даже. Чёрная ночеградская курица? Или две?

На свободный стол суетливый Эммерик, жена и безобразно расшнурованная Шенна со взглядом, направленным внутрь, взвалили мёртвого гомункула и заторопились прочь. Лабораторные шушуны не шелохнулись. Ждали ухода людей? Жилая комната сбоку, вместилище узкой неудобной кровати, тоже тронулась в путь, но остановилась, точно передумав. Зерафина обернулась к Алисии.

– Гвардейцы тут рылись, но ничего не унесли. Ни одной машины не разбудили: с солдатами не было тролля. Среди механизмов довольно неуютно в одиночестве: хотите, я с вами посижу? Нет? Тогда зайду позже, к ужину.

Едва ключник исчез, Зерафина моментально утратила загадочный шарм. Превратилась в мать непутёвого семейства, вечно озабоченную и чуть-чуть неряшливую. Платье её с подкатанными для удобства рукавами заставляло думать не о чувственных загадках искусственной плоти, а о том, что на её кожу никогда не падал свет полуденного солнца. О тяготах выживания взаперти, в клетке… Клетки, камеры, курятники или загоны…

– Мы пока попробуем отыскать вашего спутника. Надеюсь, Дом скоро пришлёт нам нового дворецкого, – задумчиво добавила женщина. Эммерик вышел, вполголоса проклиная потерянные вещи и людей. Шенна вскинула восковую ладонь, искривила рот в беспомощной улыбке и попыталась прилечь на стол рядом с курицей. Но тётка сгребла пошатывающуюся родственницу в охапку, повлекла прочь, шёпотом предрекая низвержение в пучину бездонную.

11

Заходить к мастеру без приглашения было неловко. Алисия даже позавидовала гвардейцам, наделённым королевскими полномочиями быть везде как дома. Амулетница огляделась с абсурдной надеждой обнаружить пропавшего в его собственной спальне. Заметила смятые пергаменты и обрывки книжных страниц. У дяди Константа от такого обращения со старомирским материалом выросли бы дополнительные рога. На каком-нибудь неожиданном месте.

Большинство записей представляло собой сплетение цифр и незнакомых знаков. Но были и рисунки – замечательные! На Алисию с них смотрели невообразимые твари. Скелеты и мышцы тщательно вычерчивались под прозрачной кожей. На большом пергаменте обнаружился оомекский бугой со всеми анатомическими подробностями. Ноги у животного всё-таки имелись, четыре штуки. И вдобавок две нежные, коротенькие ручки прямо под косматой челюстью. Они напомнили Алисии рот Повелителя трясины. Не состоят ли бугои с ним в родстве?

Из-под подушки на разобранной кровати высунулся уголок потрёпанной книги. Читали эту вещь чудовищно небрежно и спрятали, даже не закрыв по-хорошему, а вывернули страницами наружу. Под переплётом нашлась запись небрежным почерком Понедельника, с его до смешного высокими заглавными буквами. «Одолжена в лавке “Книга судьбы”, вернуть…» Срок возврата истёк пятьдесят лет назад.

«Призраки, – прочитала Алисия, перелистнув несколько страниц наугад, – делятся (по Биццаро) на реальных и выдуманных. Вторая группа гораздо опаснее».

Интересно почему.

«Реальные призраки, “информационные искры”, “и-твари” похожи на блуждающие огоньки над болотами и кладбищами. Их шушуны содержат напоминание об умерших людях. Подробные сведения об их телах внесены в память плоти их детей. Но знания, опыт, записанные в виде “света”, могут быть сохранены умелым чародеем». Вместо слова «свет» автор использовал непонятные символы, связанные с потоком и притяжением. Рыбак был, наверное!

«Уникальный состав Запретных Вод, их… (ноша? запас?) содействует призракам, поэтому нередки случаи одержимости жителей Вод». Алисия пролистнула дальше и нашла: «Выдуманные или искусственные призраки опасны, пока не обретут форму, поскольку на этом этапе становления поглощают, растворяют в своём теле любую плоть. Ощущение ужаса в присутствии этих существ – естественная осторожность, страх утраты себя».

Девушка вздрогнула, будто призраки уже сидели у неё за шиворотом. И обратила внимание на звук, доносящийся из лаборатории. Тихое жалобное стрекотание. Как из старого амулета, в который попала вода, если его по глупости активировать мокрым, не очищенным от зелени.

Удушенный лежал смирно. Второй стол оказался пуст, «курица» исчезла. Смятое покрывало валялось на полу. Алисия подняла его, свернула и положила на квадратную ладонь ближайшего шушуна. Потом попыталась успокоиться. Предполагать под покровом ещё одного мертвеца, хоть и небольшого, было допущением, основанным на аналогии, сказал бы укоризненно дядя Констант. Хуже, если бы встал задушенный художник.

Нет, Алисии не было страшно в чужом доме, одной среди нелюдей. Она привыкла! После приезда в столицу они с матерью перестали навещать стариков в Оомеке и большую часть времени обе проводили среди устройств и непонятных аппаратов Старого мира. Взрывающихся в руках, сгорающих, сводящих с ума, превращающих в монстров. Усмирение волшебных вещей таило и дополнительную грозную опасность – «закончиться». Свалиться в одно мгновение без последней, затухающей мысли. Растратить всю личную магию без остатка в борьбе с шушуном внутри амулета. Мастера-предметники нужды не знают, но долго не живут. Наёмники тоже. Ох, рыбёшки Вод! Угораздило ведь взяться сразу за два опаснейших ремесла… Не ради плотвы, ясное дело. Алисии никогда не доставляла удовольствия роскошь. И мать сетовала, мол, от изысканной ночеградской кухни пучит, держать выезд на Михинский лад – соседи засмеют, а сидя у окошка за пайкой и сборкой, много не потратишь.

Но и мать, и дочь трудились охотно, до натруженных глаз и онемевших пальцев. Постоянный риск научил решать быстро. И не каяться.

Девушка настороженно двигалась мимо лабораторных шушунов и размышляла о том, чего не изменить.

…Пусть Бретта будет недовольна, а дружба с ней – потеряна! Рен метался в лабиринте самообвинений вроде шушуна в сломанном амулете. Освободить его нежностью оказалось просто и приятно. Мама тоже вскрывала недрогнувшей рукой и волшебные предметы, и людские панцири-личины.

И у старшей амулетницы было мало друзей. Лишь компаньоны и конкуренты. С дочерью связывали деловые отношения. Мастерица часто бывала недовольна ребёнком. В новых дорогих сапожках дочь всё равно подворачивала ногу. И стаптывала каблучок набок. Но ведь девочка должна парить, как летнее облачко, а не спотыкаться, как пьяный тролль! «Выпрями спину, не крути волосы, не лижи пальцы, быстрее не заживут… Не дочитала подарок дяди Константа? Ленива ты, мастерицей не станешь, кому лавку передать? Веська жаловалась, кстати: гномы вчера до заката на крыльце сидели, улицу тележками перегородили. А я ведь просила их встретить. Где была? Помнишь, я запретила подходить к казармам и к Кошачьему дому?»

Потом некромантское проклятье погасило крошечное пламя взаимопонимания между мастерицей и её дочерью. Агата после истории с отравленным платьем решила, что подросшему ребёнку больше не помощница. И уехала в Оомек. Простила дедушке, значит, потерю внучки на болотах. Нашлась ведь, зачем терзаться попусту?

Алисия наивно ждала, что после избавления отца от болотного морока они заживут счастливой любящей семьёй. Смогут не только мастерить у окошка всякую мишуру, но и болтать о ерунде, обедать в «Слепой рыбе», встречать корабли на пристани, вечерами петь бабушкины песни. Но отец тоже уехал по поручению Ю и с котом приветов не слал. Дядя Констант, естественно, остался дома. Но демон, хотя и бывал неизменно любезен, занимался только находками из подземелья Биццаро.

Все разбежались! Вот и Штиллер пропал. Даже верный Барч… А был ли он когда-нибудь по-настоящему «её Барч»?

Тоскливая штука лаборатория Эвена! Не разбудить ли шушунов? Потыкать им в стальные глазки… Хотя ну их, пусть Констант разбирает, чернокнижник.

У ног едва слышно плеснуло. Алисия машинально подобрала юбку – и вспомнила, что сидит вовсе не на ленаигелском причале, рассматривая прибывающие лодки. Покинутые комнаты затопила грозная, невыносимая тишина. Её хотелось нарушить громким криком… Нет, лучше затаиться и переждать, пока безымянное, ужасное пройдёт мимо. Снова плеск! Амулетница заглянула под стол. Там лежал маленький кусок лабораторного мяса. Прозрачный, почти сливающийся с каменным полом, он дрогнул и перелился на шаг вперёд. Бесформенное тельце оставляло мокрый след улитки. Казалось, существо страдало, но создатель не наделил его ни глазами для слёз, ни ртом для стонов и жалоб. Похожий на зеленоватых обитателей кладбища, охраняющих могилу Бабушки, он был крошечным и бестолковым.

Шлёпая и корчась, подползал ближе. «Не трогай!» – кричал в голове мамин голос. Но ведь при любом исследовании волшебных вещей без прикосновения не обойтись! Алисия опустила ладонь на спину призрачному слизняку. В первое мгновение исчезла тонкая материя, отделяющая кожу мастерицы от лабораторного существа. Пальцы провалились в прозрачную плоть. Затем со всей ладони слизнуло кожу.

Алисия заорала и с усилием выдернула руку. Потекла кровь. Пальцы жгло и дёргало, во рту пересохло, дрожь сотрясала тело. Девушка беспомощно размахивала травмированной кистью, во все стороны летели рубиновые капли. Потом, всхлипывая всухую, сражаясь с головокружением и тошнотой, стала искать, чем перевязать рану. Вспомнила, как Минц заживлял свои переломы по-буролесски. Ей бы охотничью выучку! Да и бинты с исцеляющими чарами нёс в сумке Штиллер. Одеяло на лабораторном столе – слишком велико для…