Инстинкт Убийцы. Книга 2

Все смешивается и налетает на ее рассудок, как торнадо из образов и картинок. В голове возникает громадный образ весов, где на одной чаше лежит все ее прошлое от 16 лет, все те надежды, что так и не сбылись, ее карьера, ее ценности, ее свобода, ее ненависть, ее эгоизм, ее злость и боль… А на другой – возможное будущее, чувство вины, одиночество, все то тепло, которое она когда-то получила, вся нежность и любовь, которые дарила ей мама, здесь лежала та ее часть, которая позволила красивому незнакомцу поцеловать себя под полной луной, верящая, что даже для нее найдется пара, здесь же все то, что она считала правильным, то, что люди называли совестью, а она – правдой. И правда такова, что пришло время выбрать. Огромные весы пришли в равновесие, а потом…

Одиннадцатого шага не было. Крикнув, как раненный зверь, Фатима повернулась и побежала назад, забыв обо всем на свете. Плевать на прошлое и будущее, плевать, если кто-то видит ее сейчас, в эту секунду ей было плевать на все, кроме одного – ребенка.

– Я никогда не отдам тебя, – горячо зашептала она, рухнув на колени рядом с коробкой, – никогда, слышишь, никогда никому не отдам. Ты мой, только мой, мой малыш, мой сладкий маленький малыш. Никогда не отдам. Никому.

Даже не думая о последствиях, она вытащила его из коробки и прижала к себе, ощущая нечто вроде эмоционального цунами.

– Мы с тобой будем вместе, – шептала она, закрыв глаза и прижимая ребенка к себе, пока он только хныкал. – Вместе до самого конца, мы больше не расстанемся, я больше не буду такой дурой, обещаю. Теперь только ты и я.

Сидя прямо на холодном асфальте, она покрывала поцелуями его уже начинающее кривиться личико и крепко прижимала к груди. Может, прошли бы часы, но малыш, разбуженный этим внезапным порывом нежности, громко заплакал, чего и следовало ожидать, уже вторую ночь с ним происходили странности.

Это подействовало как ушат ледяной воды. Пора уходить, поняла Фатима и вдруг страшно устыдилась собственной беспечности, вот так придет конец если не ей самой, то уж ее карьере точно. В том мире, в каком она живет, стоит потерять хоть на секунду бдительность или поддаться эмоциям, и ты труп.

Значит, придется быть вдвойне осмотрительной, твердо ответила она голосу в голове, потому что отныне нас двое.

– Тише, малыш, – прошептала она, одной рукой прижимая его к груди, а второй поднимая коробку и швабру, – сейчас мы отсюда уберемся, если получится, по-тихому, а нет, так…

Она не закончила, решив, что не надо ему слышать про то, что его новая мама собирается делать, если из этой двери сейчас кто-нибудь выйдет. А ведь всего пару минут назад она всерьез рассчитывала, что кто-то появится из номера 18, более того, этот кто-то мог стать новой семьей ее малыша. Да-да, ее малыша. Теперь она без опаски и совершенно открыто могла называть его так, и это было бесконечно приятно.

Даже от себя прятаться – удовольствия мало, подумала она, отгоняя назойливые и пугающие мысли о будущем. Не сейчас, об этом она подумает позже, а пока надо как можно быстрее убраться с этого холодного сырого воздуха. Из номера 18 никто так и не появился, даже занавески не дрогнули, что позволяло думать о том, что обитатели либо смотрят телик, либо в душе, либо нашли себе более веселое занятие.

Как только дверь ее номера захлопнулась за ней, Фатима почувствовала такое облегчение, какого еще не испытывала, она чувствовала себя тигрицей, нашедшей укромную нору прямо под носом у браконьеров, чтобы укрыть там своего тигренка. Обшарпанный номер казался теперь уютным и родным. Так и не зажигая свет в спальне, она поставила коробку на место и села на кровать, ребенка надо было успокоить и снова уложить спать. А у нее еще дела на эту ночь, в детском лагере ее по-прежнему ждала ее «пуля», которую надо было утопить, пока та не утопила ее.

– Ну не плачь, – начала шептать она, залезая с ногами на кровать и укачивая малыша, – теперь уже все позади, теперь у тебя начнется новая жизнь, и у меня, кстати, тоже. Нам придется привыкать друг к другу, а у меня характер не сахар, предупреждаю заранее. Но одно могу тебе гарантировать: я буду любить тебя, заботиться и никому не дам в обиду, это я тебе обещаю. Теперь мы с тобой семья, семья, понимаешь? И я сделаю для тебя все, потому что теперь я – твоя мама.

Это слово резануло слух, и она еще раз повторила его, потрясенная и до конца еще не верящая, что все это происходит на самом деле. У нее не было слов, чтобы описать то, что творилось в ее душе, и она была твердо уверена, что ни в одном языке мира их тоже не будет. И еще она знала совершенно точно, что поступила правильно, и это искупало все.

– Я – твоя мама. – Медленно повторила потрясенная Фатима, словно привыкая к этому слову. – Твоя мама.

Да, жизнь поистине непредсказуема, думала она, глядя на уснувшего на ее руках малыша, то, что ты никогда не можешь предположить и даже считаешь невозможным, тем не менее случается. Мир – это скопище чудес, где наемный убийца может приютить осиротевшего по его вине малыша; это мир, где выпускной вечер может превратиться в похороны и явиться стартом в ту жизнь, о которой не было даже мыслей; это мир, где всего один поцелуй может лишить покоя навеки; это мир, где каменные сердца вдруг начинают кровоточить, где люди, общающиеся каждый день, даже не знают, кто их собеседник. Это удивительный, прекрасный и ужасный мир, но точно не скучный.

Малыш уснул почти сразу, сейчас было его время спать, а в детстве организм еще не расшатан настолько, чтобы не брать то, что положено ему, но Фатима не спешила класть его обратно в коробку. Причина была простой, и теперь она могла смело признаться себе в этом – ей было приятно держать его на руках, приятно осознавать, что в этой комнате, такой тихой и темной, все-таки есть жизнь. Приятно было знать, что она не одна, пусть этот комочек не мог еще говорить и понимать что-то, но он был живой, теплый и улыбался ей, и пока ни в чем другом она не нуждалась.

Стараясь не потревожить его, она потянулась за ноутбуком, лежавшим на подушке, пора бы и выйти на связь, клиенты, наверное, уже сошли с ума от желания знать, жива ли она, и стоит ли перечислять вторую половину гонорара.

– Еще как жива, – прошептала она, включая ноутбук, – и теперь деньги мне нужнее, чем всегда, теперь я мать, которой надо кормить ребенка.

Освещенное белым светом монитора, ее лицо походило на лицо каменной статуи, красивое и страшное одновременно. Денег у нее хватить на три жизни, но так ново и интересно было примерить на себя роль матери. Теперь эта роль к ней прирастет, что ж, она совсем не против.

Клиенты желали знать, что с ребенком, подумав, Фатима начала печатать ответ одной рукой, на другой покоилась головка того, о ком сейчас беспокоилась вся страна. Она ни сказала ни да, ни нет, она заметала следы, и ее ответ как всегда сводился к одному: не ваше дело, я профессионал и сама разберусь, как для меня лучше. Никто не должен знать о том, что у нее теперь есть слабое место. Она поняла, что испытывает огромную потребность защитить малыша, и это было самым приятным, она будет защищать его от всего этого грязного мира, да-да, теперь у нее есть что-то, что она будет защищать до последнего вздоха, до последней капли крови, и это чувство было по-настоящему лучшим.

Однако впереди много трудностей, и главная – кому-то придется сказать, малышу нужны документы, без них перемещаться будет невозможно, а сделать их может только один человек. И ох, как же трудно будет сказать ему об этом, вот и первая проблема. Так же она понимала, что не оставит малыша теперь, а с ним не уедет из города, а уезжать надо срочно. Но тут она уже кое-что придумала, надо только доработать детали. Новая личность как всегда покоилась в чемодане, а малыша можно одеть в розовые одежды, все ведь ищут мальчика, значит, он станет девочкой. Привыкай, дорогой, подумала она и улыбнулась, не отрывая глаза от монитора, с такой мамочкой начинаешь прятаться и маскироваться уже с пеленок, и это еще цветочки.

Закончив переписку и проверив свои счета, Фатима закрыла ноутбук и, довольная, уставилась в темное окно. Она стала богаче, и не только материально. Да, это дело она никогда не забудет, всё в конце концов обернулось лучше некуда. Новых заказов было полно, но она по обыкновению решила взять перерыв, так она делала всегда, поэтому никто ничего не заподозрит. А потом надо будет возвращаться к работе, если она хочет сохранить свое место и по-прежнему быть номером 1.

– Я еще не готова уйти на пенсию, – сообщила она малышу, ей показалось, что в следующие годы она будет тысячи раз говорить ему это, может быть, не всегда так спокойно. – Но когда-нибудь это обязательно случится, ведь у меня теперь есть ты. Только не дави на меня, когда подрастешь, я уйду только тогда, когда посчитаю нужным.

Работать и растить его будет трудно, но не невозможно, теперь она понимала это, теперь, сидя с ним на руках, она вдруг подумала, что у нее получится. Нет, она была в этом уверена. Заказов она будет брать меньше, но ведь профессионалы такого уровня всегда не мелочатся и не частят, так что никаких подозрений, только редкие громкие дела и длинный отпуск, ведь у нее теперь есть семья, которой нужно уделять внимание.

Но было еще кое-что. Теперь, когда у нее есть сын, она должна дать ему имя. Это очень волновало, как будто какие-то ниточки щекотали ее изнутри. Все по-настоящему, все на самом деле и навсегда. Сейчас она назовет его, и старая жизнь, где она была одиночкой, навсегда останется в прошлом.

Как же его назвать? Но ответ она знала. Достаточно было вспомнить голубые глаза и поцелуй под луной, чтобы никакое другое мужское имя не приходило в голову и не казалось бы таким прекрасным. Да и глаза у малыша такие же большие и голубые, как небо.

– Ян, – нежно сказала она и улыбнулась, – теперь твое имя Ян, сынок.

Да, она понимала, что, скорее всего, оно ненастоящее, но это ее не волновало, она знала его как Яна, и запомнила его таким. И все это происходит на самом деле, подумала она и тихонечко рассмеялась. Она уже не помнила, когда чувствовала себя такой счастливой, такой живой, такой настоящей. Может, и никогда.

Медленно и осторожно, чтобы не разбудить малыша, она встала с кровати и отнесла его в коробку. Пока так, а потом она купит ему саму роскошную кроватку, но она не станет прививать ему любовь к роскоши, пусть знает все стороны жизни и научится ценить суть, а не внешние атрибуты. Боже, я ведь должна его воспитать, передать ему то, что считаю важным и правильным, подумала она, немного пугаясь от этой мысли, как будто она стояла на пороге огромного нового мира, который ей только предстоит исследовать. И я должна решить, как не испортить его, как вырастить сильным и смелым.

Но одно она решила прямо сейчас – никогда она не станет рассказывать ему о своей работе, то, что она делает – неправильно и недостойно подражания, у каждого свой путь, это ее дорога, но точно не его. Он никогда не узнает, как появился у нее, и никогда не будет убивать, по крайней мере с ее благословения.

Итак, новая жизнь началась, план на завтра у нее уже был, оставались лишь детали. Уехать ей помогут наивные и верящие во все обыватели, женщина с парой синяков, испуганным лицом и ребенком на руках всегда вызывает желание помочь, и это правильно, но иногда на этом можно сыграть, особенно, если спасаешь не только свою жизнь. Все гениальное просто, такой же будет и ее легенда, она сбегает от мужа-деспота в чем есть с маленькой дочкой на руках, не хочет, чтобы дочь видела, как ее мать летает по комнатам, а может, отец доберется и до нее, когда напьется слишком сильно. Она не сомневалась, что это сработает. Конечно, без документов на ребенка она далеко не уедет, но пока ей надо было просто убраться из этого гудящего города и найти тихое местечко. Значит, за работу.

– Спи, Ян, – нежно проговорила она, склоняясь над спящим малышом, – спи, а маме надо работать.

Через 5 минут она уже вышла из номера, переодевшись и захватив с собой пистолет. Ей нужно было спешить, детский лагерь не так близко, а буксир еще нужно утопить, да и поспать еще нужно, она ведь не робот, а впереди много трудностей.

– Маме надо работать. – Повторила она, чувствуя, что будет говорить эту фразу еще тысячи раз. Что ж, да будет так. Улыбнувшись, она быстро прошла через мокрый двор и растворилась в ночном воздухе.

***

Все прошло даже лучше, чем она могла ожидать. Не прошло и 15 минут, как возле молодой шатенки с бледным испуганным лицом остановился старенький «москвич», за рулем сидел загорелый мужчина 45 лет с грубыми руками и иссеченным ветром лицом. Всё в его облике и машине выдавало фермерского рабочего, а догадку подтверждали два брикета сена, привязанные к багажнику на крыше.

Фатима, правда сейчас ее звали Светлана, села в машину и рассказала свою легенду участливо кивающему мужику, тот так распереживался, что даже предложил отвезти ее домой и «набить рожу этому уроду», ее мужу, от которого она бежит. Она изобразила испуг и ответила, что возвращаться не собирается, нет, ни за что. Предложение пожить у них на ферме она тоже отвергла, сказав, что просто поедет к подруге, родителей у нее уже нет, а потом подаст на развод, как немного придет в себя. Нарисованный синяк и, на самом деле прокушенная, но якобы разбитая губа произвели впечатление.

– Вот мразь, – не унимаясь, причитал мужик, поглядывая на сидящую сзади с ребенком Фатиму в зеркало заднего обзора. – Легко женщину обидеть, меня бы попробовал!

Фатима хмыкнула, руки у этого фермера были как у культуриста, причем мышцы были наработанные, а не для красоты.

– Ничего, больше он меня и пальцем не тронет, – проговорила она, опуская глаза и потирая губу, – синяк уже почти сошел, да и губа – не смертельно. Лишь бы до Анечки не добрался.

«Анечка» весело агукала на руках матери, играя с новенькой красной погремушкой. С собой Фатима везла только одну сумку и в ней, помимо ее спецкостюма и оружия, было еще кое-что, что она так и не смогла выбросить, а потом решила оставить как напоминание о той ночи – пояс Ситко с серебряной бляхой с инициалами. Может, я и выброшу его когда-то, думала она, глядя, как мимо проносятся горы и мелькающее среди деревьев море, а может, не выброшу никогда.

– Славная у вас дочурка, – улыбнулся мужик, он уже успел рассказать ей обо всех своих детях и внуках, она делала вид, что слушала, и даже умудрялась улыбаться в нужных местах, – красавица вырастет, вся в маму.

– Ну что вы, – смутилась Фатима, прижимая к себе ребенка, это был уже неосознанный инстинкт, – надеюсь, она не будет жить как мама.

И это была одна из немногих фраз, сказанных от чистого сердца и не для роли.

– У вас даже глаза одинаковые, – умилялся мужик, – такие большие и голубые-голубые! А вот волосики у нее еще потемнеют.

Он помолчал, а потом серьезно сказал:

– Хорошо, что вы увезли ее от этого урода, дети не должны видеть такое. Будет трудно, но я хочу, чтобы вы знали: вы поступили правильно. Дети должны расти в любви.

– Да, – согласилась Фатима, крепко прижимая сына к груди, – это точно, дети должны расти в любви.

Вот так в 26 лет Фатима стала матерью.

13

Дело Ситко и пропажа его маленького сына наделали столько шума, что Вадим боялся до конца своих дней слышать его в ушах. А если он в самое ближайшее время не найдет эту суку, которая называет себя Фатимой, то конец его жизни не заставит себя ждать. Почти так и сказал ему полковник Суханов: либо ты в самое ближайшее время дашь голодным людям тушу Фатимы, либо я скормлю им твою. Вот и прелести работы.

Дело Деревко так и осталось только делом на бумаге, хотя даже секретарше было понятно, что там поработала Фатима, было понятно всем, но Фатиму так и не поймали, и хотя на папках стояла большая печать «Секретно. 2-й уровень допуска», что в переводе означало: «Фатима», ни одного ареста так и не было произведено. Ни одной зацепки, эта паскуда как будто растворилась в воздухе. Ей просто невероятно везло, а им просто невероятно не везло, но ведь он не мог так сказать полковнику. Поэтому снова бессонные ночи, снова нервы, снова и снова допрос свидетелей, которых почти не было, а если и были, то ничего путного сказать не могли, поскольку ничего не видели. И они не врали, за годы службы Вадим не хуже детектора мог это определять.

И вот он опять оказался на берегу Черного моря, только теперь их поселили не на вилле, а в каком-то занюханном санатории, где краны текли, а из щелей лезли тараканы. Но его это не напрягало, все равно за все время командировки он провел в этом сарае не больше 5 часов, и это за две недели. Начальство и пресса нажимали, приходилось спать где и когда придется, а зачастую вообще не спать, и вот в эти сумасшедшие дни Вадим даже начал любить свою бессонницу. Иногда ему удавалось уснуть на час в машине или прямо за столом в штабе, который они развернули в местном отделении ФСБ, пару раз он даже ночевал в своем клоповнике, и тогда ему явно было не до текущего крана или тараканьих бегов. Все так, работа – вот единственное действенное лекарство от всего.

За эти две недели полковник каждый божий день спускал на него всех собак, напоминая ему ежесекундно то, что Вадим и сам прекрасно знал – он сидит в своем кресле только потому, что лучше других осведомлен о Фатиме, а если толку от него будет не больше, чем от остальных, он снова отправится в общий кабинет и будет бегать как гончая, а не раздавать приказы. Все это Вадим и сам предвидел, думал об этом каждую гребаную секунду своей жизни, видит Бог, меньше всего он хотел назад в общий кабинет, где сидят простые оперативники. Нет ничего хуже, чем вернуться с позором, и если такое произойдет, всем будет понятно, что за захламленным столом общего кабинета он и останется до конца карьеры. Неудачникам повышения не дают, а в их организации – тем более.

Тиски сжимались со всех сторон: на них давила пресса – читай: на него, ведь он вел это дело – трубя во все трубы о несостоятельности правоохранительных органов, из-за малыша они просто озверели; с другой стороны, просто забодал старый козел, так Вадим называл Юрия Ситко, личность-легенду, который каждый проклятый день орал у него в кабинете и требовал разлепить задницу и найти убийцу сына, невестки и самое главное – обожаемого внучка. А вот тут как раз и начинались самые большие вопросы. Убит ли мелкий Ситко или …? По официальной версии малыш мертв, но это для журналистов, а вот в самом штабе в это пока не верили.

– Скорее всего ребенок найдется в каком-нибудь приюте, – почти сразу, как стало известно о пропаже, заявил полковник, – хотя, может, найдется и в каком-нибудь мусорном баке, или навеки останется в пучине морской. Но я думаю, живой или мертвый, он найдется.

И вот прошел уже месяц, а малыш так и не всплыл, ни в прямом, ни в переносном смысле. После возвращения из Сочи, Вадим и его команда во главе с этим надоедливым козлом Сухановым засели за работу. В самом городе ловить уже было нечего, свидетели опрошены, они как всегда ничего не видели, улики собраны, произвели даже один важный арест, но к Фатиме он опять-таки отношения не имел, зато имел к Ситко и причинам его смерти. Бессонные дни и ночи Вадима много принесли следствию, но не принесли главного – Фатиму. Но полковник, который теперь прилип к Вадиму, как банный лист к заднице, твердо верил, что рано или поздно они ее возьмут.

В Москве их команде выделили отдельный зал для совещаний, оборудованный всем, что только можно пожелать, и там-то Вадим теперь проводил свои дни, заходя туда утром и выходя вечером. Лишь иногда, когда полковник отлучался по делам или доложить начальству о ходе расследования, они работали каждый в своем кабинете, собираясь в зале лишь на пару часов, чтобы обсудить новые данные или стратегию.

Четырнадцать адских дней в Сочи помогли Вадиму удержаться в кресле главного следователя. А выяснил он действительно немало, правда, ничего из этих шокирующих открытий в прессу так не попало и не попадет, и не только благодаря старшему Ситко и его деньгам, на всем деле стоял гриф «Секретно», а значит, то, что они узнали, не узнает больше никто. Даже Дед (одно из прозвищ Ситко-старшего, данное ему Вадимом) не знал всего, лишь то, что скрыть было невозможно: его сынок по-тихому выстроил за спиной отца свою пирамиду, а кирпичики воровал у папаши, вот вам и семейные узы. Но Вадим уже ничему не удивлялся, люди – грязь, самая что ни на есть грязная и вонючая, на такой работе понимаешь это глубже и быстрее, чем любой философ, и Вадим уже вдоволь в ней накопался, а в этом деле вообще увяз по самые уши.

Они работали совместно с другой командой, те парни занимались наркоканалом, с которым и был связан Евгений Ситко. Ожидались серьезные аресты, но все это пока не очень-то приближало Вадима к его золотому призу – Фатиме, заказчиков пока так и не нашли, а если бы и нашли, никто никогда не видел ее в лицо… Хотя, чем черт не шутит. Все, что они выяснили: наркотрафик из Афганистана успешно кормил Евгения, а в Афганистане этих накробаронов как тут бухгалтеров, там все этим занимаются, это, можно сказать, визитная карточка страны. Ребята из второй команды сокрушались, что Евгений преждевременно откинул копыта и ничем теперь не поможет, команда Вадима тоже переживала, но только совсем по другому поводу – Ситко подох от руки Фатимы, а значит, у них на одну головную боль прибавилось. И над всеми стоял этот крикливый полковник и погонял всех кнутом, поневоле завоешь.

Сегодняшнее утро ничем не отличалось от бесконечной вереницы подобных дней, Вадим собирался на работу, проведя очередную почти бессонную ночь в своей просторной, но совершенно необжитой квартире в новом районе Москвы. Там было тихо и зелено, но все это никак не помогало ему спать, а значит, было совершенно бесполезно. Он переехал в эту красивую многоэтажку уже год назад, но так и не разобрал вещи, на это у него просто не было времени. Он распаковал только самый минимум: кое-что из посуды, кое-что из белья, бритвенные принадлежности, и всё. Телевизор – большая ЖК панель – так и стоял на полу, собирая пыль, диван и кресла бесформенными грудами стояли абы как, все еще затянутые целлофаном, зато рабочий стол занял свое место в первый же день, как и большой шифоньер и гладильная доска – Вадим никогда не позволял себе выйти из дома в неопрятном виде.

Спальня с большим панорамным окном тоже походила на временное пристанище, а не на самое укромное место в квартире: никаких занавесок, из мебели лишь громадная кровать, на которой, как казалось Вадиму, – и как он не раз пробовал, – можно было спать и вдоль, и поперек, и при этом почти не заметить разницы; и тот самый шифоньер, хранящий все его дорогие костюмы, рубашки и несколько комплектов формы, один парадный и два повседневных. Постель представляла собой целое поле смятого тряпья, как будто на этой кровати не спали, а сражались за каждую секунду сна. И так оно и было, за эту долгую-долгую ночь Вадиму удалось отвоевать целых 3 часа сна, и это была большая победа, уж он-то это знал. Хоть сегодня не буду ощущать себя зомби, думал он, в 4 утра принимая душ и готовя себя к очередному «чудесному» дню в круглом зале центрального управления ФСБ.

К постоянной усталости он привык, как некоторые люди привыкают к несильной боли, но дни, когда ему не удавалось отвоевать ни секунды сна, казались ему сплошным серым кошмаром, ему казалось, что кто-то издевается над ним садистским изощренным способом, у него совершено не было сил, но измученный организм никак не желал отключаться, и хуже всего здесь была отнюдь не физическая усталость, гораздо сильнее добивала усталость умственная. И что самое поразительное, его похожие на разжиженную кашу мозги в такие дни работали ничуть не хуже, он по-прежнему, даже против своей воли, фиксировал и замечал все, все анализировал и сопоставлял, чувствуя, как в голове ревет на последнем издыхании перегревшийся мотор. Ревет, но не отключается.

Порой в такие дни он мечтал о быстрой смерти, когда-нибудь его мозг все же перегреется, и что-то маленькое лопнет в нем, отправляя Вадима отсыпаться на тот свет. Но такие мысли приходили лишь тогда, когда у него появлялась свободная минутка, либо тогда, когда на совещаниях все снова и снова ходили по кругу, повторяя то, что он давно знал или уже решил для себя. В остальное же время его мозг постоянно работал, выдвигая идеи, прорабатывая их, отбрасывая и выдвигая новые. Он мыслил на четыре шага вперед, думая не только и не столько о конкретном деле, сколько о его последствиях и своем будущем. Ему было плевать на всех этих шишек и просто букашек, которых убила Фатима, но он маниакально охотился за ней, собирая данные по крупицам, потому что у него были свои жизненные планы, а без нее он может их и не осуществить. Это во-первых. А во-вторых, он не любил, когда кто-то превосходил его, не позволял этого никогда и никому. Рано или поздно он всегда брал верх, а в этом случае Фатима должна быть поймана или убита. Потому что никто, особенно баба, не может водить за нос Вадима Канаренко и одержать победу. Никогда.