Полная версия
История несостоявшегося диссидента
почуяв, что ему теперь не поздоровится, попросил меня, чтобы я взял на себя всю вину за произошедшее. Но я категорически отказался. Тогда он попросил прощения,
мотивируя тем, что его сейчас, с учётом всех его былых заслуг, могут выгнать из школы и даже завести уголовное дело. И я великодушно простил его. Директор, даже обрадовался, что я не таю злобы на П.В и не собираюсь давать делу ход. Конечно директору не хотелось быть виноватым в том, что произошло ЧП и после короткого разбирательства, решили оставить всё в тайне. Простяков ещё раз попросил у меня прощения, перед всеми собравшимися. После этого случая он и его компания, значительно умерили свои амбиции и в дальнейшем вели себя не так вызывающе. Меня, во всяком случае, больше никто не трогал и П.В. относился ко мне почти по-дружески. Зато я неделю ходил с залитым кровью глазом. Наша школа пробыла на хлопке всего неделю. Высокопоставленные родители устроили отзыв школы, и мы приступили к занятиям. Летом 1968 года я поехал в гости в Саранск к своей сестре Люде. Поселился в общежитии и ждал, пока она не сдаст
сессию. А потом поехал с ней и группой аквалангистов Университета, где она состояла членом, на Чёрное море. Это была незабываемая поездка. Мы поселились в палатках на склоне горы у города Алушта. Впервые в жизни, я уехал так далеко от дома, предоставленный самому себе. А Чёрное Море? Это же был предел желаний для советского человека того периода. Конечно, тамошний сервис был невообразимо далёк от западных образцов. Но советский человек привык к трудностям. Самое главное – это купаться и загорать. Многие люди кроме этого проводили свой отпуск активно отдыхая, что выражалась в посещении ресторанов и танцплощадок, экскурсий и т.п. Но группа студентов-аквалангистов не располагала достаточными средствами и мы поселились «диким» образом, вдали от шума города, как поступали тысячи других «дикарей». Нас было человек двенадцать, все студенты из разных факультетов, которых объединяла общая любовь к воде. У нас был и старший – совсем ещё молодой преподаватель того же университета. В одной палатке разместились 10 человек, а шеф в отдельной маленькой палатке, которую делили с ним по очереди две девушки из семи имевшихся. Я не был полноправным членом команды, хотя плавал нехуже любого из них. С утра, после завтрака, все, кроме двух дежурных, которые, оставаясь в лагере, должны были приготовить обед и ужин, отправлялись на берег моря, прихватив с собой 5-6 аквалангов. Обычно мы располагались на диком побережье, вдали от пляжа.
Кто-то отправлялся под воду, а другие просто купались и загорали. Из подводных прогулок приносили крупных крабов и раковины рапанов. Крабов варили и ели, а рапанов выковыривали из раковин и оставляли последние себе в качестве сувениров. Рапаны водились на глубине не менее чем восемь метров и глубже. Тем не менее очень скоро я научился нырять на глубину до 10 метров и сам набирал рапанов. Однажды один такой нырок чуть не кончился для меня плачевно. Нырнув под воду, я вдруг решил побродить по дну пешком, потом попытался сидеть. Только через какое-то время я начал всплывать и вдруг понял, что мне уже не хватает воздуха, а до поверхности ещё плыть и плыть. Отчаянными рывками я поднимался вверх и никак не мог выплыть. Уже прощаясь с жизнью, я, не знаю, как, всё-таки вынырнул.
Я не мог отдышаться и долго лежал на спине в воде, пока не пришёл в себя. Да, это был рискованный, опрометчивый поступок. Море не любит шуток. Иногда мне давали акваланг, уже почти пустой, и я плавал с ним вблизи берега. Почти месяц пролетел незаметно, и мы с Людой, распрощавшись с друзьями, уехали в Ангрен. Как было потом мне интересно, когда после приезда домой, я поехал на турбазу и купаясь в небольшом озерце, образованном в ущелье из перегороженного сая, нырнул на дно, а там было не более 4-х метров глубины, почувствовал себя в тесной клетке, да ещё и вода пресная. Но постепенно привык. Громадное значение в те времена и до самой перестройки конца 80-х годов, представляло кино. Не имея тех видов развлечений, которые имеет молодёжь в настоящее время, кино пользовалось небывалой популярностью. Учитывая ещё и тот фактор, что билет в кино стоил довольно дёшево – от 10 копеек для детей до 14 лет, до 45 копеек максимально. А в среднем, он доставался обычно в 25-30 копеек. У нас в Соцгороде, было 2 летних кинотеатра и один большой зимний, при дворце горняков. В кино ходили все. И просто так, от нечего делать, и как выход в свет, и общение с культурой. А для влюблённых, кинотеатр был местом свиданий. Мы посещали кинотеатр при первой возможности, особенно если шёл новый фильм. Бывало, часто сбегали с уроков или упрашивали учителей отпустить нас. А как откровенно переживали за героев и взахлёб делились впечатлениями! Как хотели походить на героев фильмов и подражали им во всём! Особенное столпотворение творилось, во время показа зарубежных фильмов. Билеты брали с боем. Я кстати всецело поддерживаю ту политику, которую проводило правительство в отношении проката зарубежных фильмов. Не допускались к показу те фильмы, в которых присутствовали сцены насилия, кровожадности. Фильмы обычно пропагандировали честность, дружбу, настоящую (без постельных сцен), любовь, самоотверженность и патриотизм. Я думаю, что развал СССР и сегодняшний разгул преступности, в немалой мере обязан прекращению цензуры кинопродукции. В результате мы и имеем сейчас то
Примерно с 7-8-го класса во мне начал просыпаться интерес к противоположному полу. Безусловно, в нынешнее время, молодёжь, наученная современными фильмами, журналами и тем беспределом, который царит в обществе и более того, постоянно пропагандируется по телевизору, в сексуальном плане, развита неизмеримо выше, чем тогдашнее поколение и начинает половую жизнь гораздо раньше. Эту тенденцию я, к слову, не одобряю. Но тогда, отношения с девушками, были совсем другими. Как говорил мой двоюродный брат Иван, которого я очень уважал за его ум и порядочность, мы действительно были не подготовлены в этом плане. Я до 10 класса был полным профаном в отношениях с прекрасным полом.Я влюблялся в героинь фильмов, одноклассниц и знакомых, но не знал, что мне с этим делать. Я можно сказать, панически боялся короткого общения с девушками, вёл себя скованно и
неуклюже. К 10-му классу у меня выработался определённый тип поведения. Я делал вид, что абсолютно равнодушен к женской красоте. Старался избегать сближения и, показной грубостью, старался скрыть приязнь к той или иной особе женского пола, к которой я чувствовал влечение. Даже целоваться я не умел и этому меня научила одна знакомая, весьма разбитная девица, мать которой, приходилась очень дальней родственницей моей матери, и они изредка заходили к нам в гости. До зимы 1968 года я безответно и тайно был влюблён в свою одноклассницу, которая в то время была комсоргом нашего класса. Одно время я таким же образом любил другую одноклассницу, кореянку Тому и даже один раз поцеловал, с её согласия, на классной вечеринке, которые мы неоднократно устраивали, поскольку хождения на танцы в нашей школе, не одобрялись и даже считались постыдным явлением, достойным только низших плебеев, учившихся в других школах и не принадлежавших нашему избранному сообществу. Эту привычку я сохранил и в последующие годы. Никогда я не ходил на танцы и не уважал тех, кто не разделял моего мнения в этом отношении. Но, как я уже ранее отмечал, мои успехи в спорте, независимое положение и своеобразная, ни с кем не сравнимая, манера поведения, выделяли меня из общей толпы, и я часто замечал, что многие девушки бросают на меня призывные взгляды.
Даже некоторые старшеклассницы, из числа записных красавиц, начинали шушукаться, когда я проходил мимо них по коридору. Но только с переходом в 10-й класс мне удалось, в некоторой степени подавить в себе чувство неполноценности и несколько расслабиться, заметив наконец, что большинство других моих сверстников, не обладая никакими достоинствами, нисколько не страдают от этого и, более того, весьма уверенно обращаются с девушками, без труда находя себе подруг. И я тоже начал искать себе подходящий объект. И как я был поражён, когда мне стали прямо указывать, что мною заинтересовалась одна из самых красивых в школе девушек – Суслова Наташа, дочь председателя горисполкома или, как говорят сейчас, мэра города. Она училась в 9-м классе и имела своей подругой ещё одну красавицу – гордую и недоступную Наташу Якушенко, безответно влюблённую в моего друга Тюрина (как это выяснилось через несколько лет). Тут и я обратил внимание, что подруги, каждую перемену, норовят проводить у дверей нашего класса, чтобы лицезреть меня и Тюрина.
Я конечно был чрезвычайно польщён таким вниманием, но одновременно и растерялся, не зная, что мне делать со свалившемся на меня сокровищем. Я не знал, каким образом и где, мне лучше заговорить с Сусловой, поскольку наши встречи ограничивались временем перерывов между занятиями и стенами школы, а назначать ей свидание я не решался. Мы только и могли, что переглядываться. Но вот подошёл новый 1969-й год.
В школе имел место, новогодний вечер с танцами. Я несколько раз приглашал Н.С. на танец и наконец набрался смелости, признаться ей в любви (я сделал это признание не совсем от чистого сердца и в дальнейшем больше никому и никогда не говорил таких слов). Реакция была мгновенная, она повисла на моей шее, со счастливой улыбкой.
Я предложил ей покинуть вечер и пойти погулять. Для конспирации, я ушёл раньше её, и мы встретились недалеко от школы. Я до сих пор помню тот морозный вечер, запах её шубы и духов. Мы бродили по задворкам и беспрерывно, неумело целовались. Потом я проводил её домой и пошёл к себе, весь в раздумьях. Безусловно, я ещё не созрел для большой любви. В дальнейшем мы встречались не часто. В школе, делали вид, что не знаем друг друга. Я ни с кем не делился своими впечатлениями, оставляя свою связь с Н.С. в тайне от своих друзей. Мне почему-то было неудобно перед ними.
Конечно, о наших отношениях знали все, но тоже молчали, проявляя солидарность. Вот такие были раньше времена и нравы. Это сейчас считается нормальным, что мальчик и девочка любят друг друга и проводят время вместе, порой уже лет с 13-14, выставляя напоказ свои отношения. Про это показывают в кино и пишут в книгах. Советская мораль признавала любовь, только после 18 лет. Считалось, что школьники, до самого выпуска, остаются детьми и между ними не может быть никаких связей, кроме дружбы или общественных отношений. Эти догматы вбивали нам в голову с детсадовского возраста. Я очень небрежно относился к своей подруге. Почти все встречи с ней происходили по её инициативе. Я обычно бывал очень занят. Или проводил время с друзьями, или читал книги, или занимался спортом. Довольно скоро мне прискучили гулянья по тёмным переулкам, а придумать что-либо другое я не мог. Показаться на людях с девочкой, мне было стыдно. К тому же, у меня появились другие увлечения, так что наши отношения стали казаться мне обузой. Только гораздо позже я понял, как она страдала, искренне любя меня. И она оставила в моём сердце незаживающую рану, всё-таки я любил её, но не мог тогда этого понять и поэтому, потерял её из-за своей инфантильности и невежеству. Той же зимой нас постигла беда. Мою мать арестовали и посадили в тюрьму. Она уже достала всех. Открыто называла в письмах крупных руководителей ворами, фашистами и т.п. Ко всему этому добавился такой эпизод: нам было необходимо получить разрешение на регистрацию своего дома, построенного в Ташкенте в 1968 году, по улице Фонтанной, для чего необходимо было дать взятку работнику райисполкома. Мать обратилась в милицию и, в момент передачи взятки, этого деятеля взяли с поличным. Но оказалось, что у него очень высокопоставленные друзья (сейчас это называют «Крышей»). Дело о взятке зависло, зато была дана команда разобраться с матерью. Её взяли прямо на улице – попросили сесть в машину и отвезли в тюрьму. Дома провели обыск и «обнаружили» листовки антисоветского содержания, которые нагло подложили на видное место. Мы с отцом остались вдвоём. Возможно, все эти перипетии, повлияли на меня, и я стал неумеренно пить. Дошло до того, что в моём портфеле постоянно находилась фляжка с водкой, откуда я на каждой перемене выпивал по 30 –40 грамм. А дома я пил пиво, по 10 бутылок за вечер.
Не удивительно поэтому, что к весне 1969 года у меня давление составляло 180/90, а руки тряслись так, что однажды, вызванный к доске на уроке химии, я не смог перелить реактивы из одной посуды в другую. Ко всему этому, собираясь после школы поступить в военное училище, никак не мог пройти через терапевта, который забраковывал меня из-за гипертонии. Мне выписали таблетки и пролечившись три месяца, мне удалось снизить давление до нормального, хотя пить я не бросил.
Расскажу ещё об одном интересном факте, который весьма подпортил мою будущую карьеру. Наверное, в 9-м классе я основал некую партию, которую назвал «Партией нейтралитета». В неё вошли все мои друзья и ещё один одноклассник, кстати его мать была работником горкома, по имени Виктор, он ещё сыграет немалую роль в моей жизни через десять лет. Всего нас было 5 человек, а занимались мы тем, что бойкотировали все общественные мероприятия и не вступали в комсомол.
Так получилось, что я, при своей принципиальной позиции – отличаться от серой массы хоть чем – то, не вступил в комсомол в 8-м классе и своим примером, подвиг на это дело своих товарищей. В то время, когда все наши одноклассники бурно участвовали в общественной жизни школы, устраивали собрания, какие-то разборки, самодеятельность, я, в противовес им, также начал устраивать заседания своей партии, где клеймил позором существующую в то время показуху в деятельности партийных и комсомольских органов, а также доказывал необходимость личного самоутверждения индивидуума, в отрыве от рабского подражания массе, которую я называл стадом баранов, следующим за козлом – вожаком, в свою очередь, направляемым ловкой рукой правителей государств, не важно каких, и социалистических, и капиталистических.
Тем не менее, у меня назрела необходимость вступить в комсомол, так как военкомат требовал у меня комсомольскую характеристику. Весной 1969 года я подал заявление в комсомольскую организацию, с просьбой принять меня. Собрав рекомендации, я был вызван на комсомольское бюро школы. Секретарём бюро в то время, состояла молодая завуч школы, еврейка, по фамилии Бочарова, всегда очень броско одевавшаяся. Все её пальцы были в кольцах, в ушах серьги, на шее ожерелье.
Я же, по случаю у нас в тот день урока физкультуры, был одет в простецкие брюки и спортивную майку, чтобы не переодеваться. К слову замечу: одевался я обычно не по моде, но аккуратно. Брюки я не покупал в магазине, а всегда заказывал себе в ателье мод, начиная ещё с 7-го класса и гладил их сам, а рубашку носил обычно офицерскую, которую покупал в Ташкенте, в магазине Военторга. А туфли у меня и вовсе были английские, каких не было ни у кого, с британскими львами на подошвах, купленными за 45 рублей, что составляло тогда немыслимую сумму. Многие мои сверстники носили самодельные брезентовые тапочки, покупая их на базаре за 1 рубль. Особенно были распространены китайские кеды по 4 рубля. И вот я стою на ковре, а передо мной сидят члены бюро. Я ответил на все вопросы и было уже подано предложение, о приёме меня в ряды ВЛКСМ. Но тут, с возражением выступила Бочарова. Несомненно, она была в курсе об аресте моей матери, хотя я никому об этом не говорил. К тому же, в то время, имелись неоднозначные указания КПСС об отношениях к родственникам лиц, выступающих против политики партии и правительства, которые пресекали всякие возможности последних, сделать хоть какую-то карьеру. По этому поводу существовал даже особый пункт в любых формулярах, заполнения которых, требовалось при всяком изменении общественного или социального статуса, приёма на работу, переезда и т.п.
Безусловно, эти указания носили секретный характер, поскольку существовал широко рекламируемый постулат о том, что при социализме «сын за отца не ответчик». И напротив, всегда подчёркивалось, что в странах капитализма, на родственников «политических» устраиваются гонения, существует запрет на профессию и т.д.
Вот и в этом случае, Бочаровой необходимо было не допустить моего приёма в ВЛКСМ, для чего ей приходилось найти какую-то причину, не связанную с политикой. Единственно, к чему ей удалось придраться, так это к моей одежде. Она высказалась в том духе, что я явился на такое торжественное мероприятие в затрапезном виде, то есть проявил неуважение к членам бюро, а в их лице и к самому ВЛКСМ. Я вспылил и наговорил грубостей, в результате чего моя кандидатура, не прошла. Я вышел оттуда глубоко обиженный и решил, что уж как-нибудь переживу без комсомола.
Приближалось лето 1969 года, а с ним и выпускные экзамены. Ещё один раз довелось мне провести день с Н.С. Собрались три пары, братья Мерцаловы, дети главного инженера шахты 9 и я, все с подругами пошли в горы. Прошли километров 15 и разбрелись вдоль реки Ангрен. Я даже не мог найти общей темы для разговора с Н.С. и мы в общем, только бесцельно просидели с ней у реки. Вернулись вечером и по домам.
Я даже был раздражён тем, что потерял день впустую. И вот закончились уроки и пришло время сдавать выпускные экзамены. Первым экзаменом было сочинение. Уж этого я не боялся. Написал сочинение на вольную тему, сейчас и не припомню про что и одним из первых сдал. Позже узнал, что отметки самые высокие. Больше сдавать не пришлось, так как срочно выехали на соревнования в Чирчик. Занял второе место в республике по метанию диска, а вот с ядром вышла неудача – все три попытки не засчитали. Соревнования закончились и все уехали по домам. А я и ещё кто-то, остались. Не хотелось ехать, потому что мы, могли успеть на экзамены, а этого хотелось избежать. Тут подвернулся знакомый тренер из Ангрена. Оказывается, здесь же, параллельно нам, проводились республиканские соревнования между профтехучилищами, так называемые «Трудовые резервы». Как выяснилось, в команде недоставало спортсменов по некоторым видам, а именно: по тройному прыжку, прыжкам в высоту и бегунов на эстафету 4 по 100. Мы согласились выступить за них, правда под чужими фамилиями. Вечером слегка потренировались, так как тройным прыжком никогда не доводилось прыгать, ну а в высоту и 100 метров у меня получалось не плохо. Ещё три дня протянули. Надо сказать, что выступили очень даже хорошо. По прыжкам, тройному и в высоту, я занял два вторых места в республике, хоть и под чужой фамилией, но приятно. Тренер обещал устроить мне выезд на всесоюзные соревнования в Ереван, осенью этого года, если я никуда не уеду.
Больше тянуть было невозможно, и мы вернулись в Ангрен. Все экзамены уже закончились, но меня всё-таки заставили сдавать физику, персонально. Всю ночь я готовился, прочитал три тома учебника физики под редакцией Пёрышкина Чтобы не заснуть, пил кофе и чифир. Утром пришел на экзамен и передо мной разложили билеты. Мне конечно попался плохой билет и я, кое-как, вытянул на тройку.
По всем предметам, от сдачи которых меня освободили, мне поставили тройки, что меня несколько разочаровало, так как я заслуживал гораздо большего, но в целом аттестат был немного выше среднего. Это меня вполне устраивало, поскольку в те времена ещё не учитывали средний балл аттестата при поступлении в ВУЗы. На этом заканчивалось моё детство. Через несколько дней состоялся выпускной вечер.
Сначала нас поздравили с окончанием школы и вручили аттестаты зрелости. А потом все сели за столы и отметили это мероприятие. По такому случаю, нам разрешили выпить немного шампанского. Конечно, некоторые не ограничились этим. Выпили ещё и водки, принесённой втайне от учителей. Далее следовали танцы. Веселились до утра, а рассвет вышли встречать на улицу, как это было принято по традиции. Проводили девчонок по домам и, конечно, клялись не забывать друг друга, встречаться по возможности в будущем. Наконец я добрался до дома и завалился спать. Впереди меня ожидала поездка в Ташкентское Высшее Танковое Командное Училище им. П.С. Рыбалко, куда я собирался поступать.
Характеристика периода моего детства.
Итак, я родился в 1952 году, ещё при жизни Сталина, который умер в марте 1953 года. Далее следовал период правления Хрущёва, сменённого в 1964 году Брежневым. Что мне показалось важным в этом отрезке времени? Со своей позиции я бы охарактеризовал это следующим образом: Со смертью Сталина обстановка в стране изменилась коренным образом. После некоторого затишья и какой-то растерянности, когда весь народ вполне искренне оплакивал своего великого вождя, последовал период острой борьбы за власть между членами политбюро. В результате был расстрелян Берия, на которого свалили многие просчёты в предыдущие годы, а также немалую часть вины за массовые репрессии. Победу одержал Хрущёв, назначенный генеральным секретарём КПСС, что означало высшую власть в государстве. После массового террора наступила так называемая «оттепель». На очередном съезде КПСС, Хрущёв выступил с критикой методов руководства страной в период Сталинизма. Сам Сталин также подвергся критике, но Хрущёв не смог решительно обвинить его в совершённых им преступлениях, поскольку сам участвовал в них. Сгладив острые углы, Хрущёв всё же оставил за Сталиным место в одном ряду с главными идеологами марксизма-ленинизма. И ещё довольно долго профиль Сталина тиражировался вкупе с лицами Маркса, Энгельса и Ленина. Но исподволь проводилась линия постепенного вытеснения его имени из памяти народной. Незаметно сошли на нет упоминания о Сталине в литературе и средствах массовой информации. Куда-то исчезали памятники, переименовывались улицы и города. К моменту выноса тела Сталина из мавзолея, его уже начали забывать. Последовали процессы по реабилитации многих невинно осужденных. Стало даже как-то легче дышать. Страна стала более демократичной. Наблюдался рост производства, шло массовое строительство жилья и промышленных предприятий. Усиленно пропагандировались трудовые достижения. Шло соревнование с капиталистическими державами. СССР достиг крупных успехов во многих отраслях промышленности. Было почти ликвидировано отставание в ядерном вооружении от США. Запущен первый спутник, первый космонавт. Страна с гордостью следила за своими успехами. Повышение зарплаты, снижение цен на товары. Успехи советского спорта, искусства, всё это, притом поданное в нужном ракурсе, вызывало чувство гордости перед своей Родиной. Уровень патриотизма достиг весьма высокой отметки. Люди старались хорошо учиться, работать, служить. Воспевались героические профессии, ставились фильмы о трудовых подвигах. Молодёжь шла учиться в институты. На самые престижные позиции выходили профессии геологов, строителей и т.д. Сотни тысяч людей по комсомольским путёвкам ехали осваивать целину и Сибирь, строить промышленные гиганты и ГЭС. Подъём был невиданный. Я помню общую
атмосферу доброжелательности и всеобщего братства, которая, начала затухать к концу 60-х годов. Были конечно и ошибки, вызванные малограмотностью Генсека, но умело затушёванные общими усилиями, приходящему к власти, новому классу номенклатуры. Пожалуй, именно при Хрущёве возникла и начала набирать силу, а при Брежневе взявшая в свои руки и бразды правления эта самая номенклатура. Чем это характеризовалось? А тем, что попавший на руководящий пост человек, уже практически никогда не мог потерять руководящего места. Его могли теперь только переместить, или по горизонтали, или по вертикали. Попав в номенклатуру, любой, даже на первых порах, честный и добросовестный человек, начинал возносить себя перед другими. Начинал злоупотреблять своим положением, стремиться на более высокий пост, который обещал ему ещё больше привилегий и материальных благ.
А попав повыше, тянуть в своё окружение своих близких и преданных людей, очень часто не отвечающим требованиям занимаемого ими поста. Это влекло за собой такие низменные пороки, как взяточничество, кумовство, воровство и т.п. Всё это расцвело пышным цветом к середине эпохи Брежнева, что в конечном итоге и послужило развалом СССР. Но тогда, в начале 60-х, настрой был иным. Я пошёл в военное училище из патриотических соображений. Служить в Армии считалось тогда почётным долгом. Профессия военного котировалась особенно высоко. Не было места и позорной дедовщине, которая правит бал в настоящее время. Тем временем, Хрущёв был свергнут, притом очень тихо и мирно. Его не расстреляли и даже не посадили, оставив писать мемуары. Такая мягкосердечность была в общем результатом его же политики, демократизации общества, о чём он сам в последствии и признавался. Проводилась чёткая национальная политика преследовавшая национализм и культивирующая идею братства всех народов, что положительно сказывалась на отношениях между республиками и народами, в них проживающими. Действительно, мы не обращали внимания на свою национальность и эта тема практически не обостряла отношений между гражданами СССР. Среди моих друзей были узбеки, евреи, башкиры и другие, чему я вообще не придавал никакого значения. Любой гражданин чувствовал себя свободно в любой из республик, за исключением, пожалуй, республик Прибалтики, но не в той мере, что сейчас. С приходом к власти Брежнева, общая атмосфера на первых порах оставалась без изменений. Страна катилась по инерции, только начинавшая набирать силу номенклатура, начинала давать о себе знать. Но пока ещё, в ВУЗ можно было поступить без взятки. Это уродливое явление ещё только давало
