Айза

Семьи вроде той, что она только что высадила в Сан-Карлосе, скитались по Венесуэле из конца в конец, безуспешно пытаясь найти место, где можно было бы зацепиться и выжить, и многие превращались в вечных кочевников, томимых тоской по родине. А между тем боязнь приезжих, чувство еще несколько лет назад креолам неведомое, уже давала о себе знать в среде бедняков, увидевших в этом нашествии отчаявшихся иностранцев угрозу своему традиционному укладу.

Кто приютит в Сан-Карлосе семью Пердомо Вглубьморя? Кто предложит мало-мальски достойную работу людям, которые, по их же собственному признанию, если что и умели, так это ловить рыбу?

– Они спятили! – бормотала Селесте Баэс, желая выбросить их из головы, хотя что-то ей подсказывало, что будет непросто забыть поразительную сцену, когда дикое и норовистое животное с косящим взглядом и безумными глазами покорно склонило голову, словно признавая в девушке свою настоящую повелительницу.

Было что-то необычное и необъяснимое в островитянке с миндалевидными зелеными очами и не поддающейся описанию красотой: что-то такое, что Селесте уловила почти в первый же момент, когда остановила пикап у обочины дороги, – и это было нечто большее, чем потрясающее тело или небывалое простодушие ее лица. От девушки словно исходил ореол тайны и недосягаемости, и это выделяло ее среди окружающих, а когда она села в машину, Селесте Баэс испытала беспокойство – смесь блаженства и тревоги, – которое усилилось после сцены с жеребцом.

Кто же она такая?

Умирающая от голода «нога-на-земле», по местному выражению, которое весьма образно определяло беднягу, не имеющего и худой лошаденки, которая оградила бы его от опасности – многочисленных змей и скорпионов саванны.

Где находится Лансароте и как может выглядеть такое место на свете, где почва – камень и лава и где нет ни коров, ни лошадей?

Селесте нажала на газ, желая как можно скорей увидеть первые строения Гуанаро и встретиться, пока та не уснула, со своей теткой Энкарнасьон, которая тут же начнет пересказывать ей тысячу сплетен о бесчисленных родственниках, и таким образом можно будет окончательно отодвинуть в сторону образ Айзы Пердомо. Однако ни болтовня тети, ни даже щебетанье кузин, которые случайно тоже оказались дома, не смогли ее развлечь, и тогда Виолета – в их семье женщины по традиции всегда носили имена, обозначавшие цвета[20], – сделала ей замечание.

– Что с тобой? – поинтересовалась она. – Ты весь вечер словно сама не своя и почти не притронулась к еде. – Она лукаво улыбнулась: – Видно, влюбилась в Маракае?

Селесте отрицательно покачала головой и в какое-то мгновение чуть было не рассказала о происшествии, но передумала: у нее появилось ощущение, что это дело касалось только ее.

– Конечно же нет, – ответила она, пытаясь уйти от темы. – Просто возникли кое-какие проблемы в имении. Угоняют скот.

– Индейцы?

– Эти меня не волнуют. Время от времени крадут пару коров, чтобы прокормиться, однако это несерьезно. Проблема в другом – в организованных бандах, которые угоняют сразу двадцать или тридцать голов и переправляют их в Колумбию. День ото дня они все больше наглеют, а попытаешься дать им отпор – выйдет еще хуже. В прошлом месяце они ранили пеона. Всадили ему пулю в колено и на всю жизнь сделали хромым.

– Ты сама виновата, – заявила тетя Энкарнасьон, которая уже тысячу раз об этом твердила. – Имение «Мадре» не по плечу женщине. Тебе следовало бы его продать и переехать в Каракас или в Европу и жить себе как королева. Ты без толку прожигаешь жизнь. А главное – ради чего! У тебя даже нет детей, которые когда-нибудь сказали бы тебе «спасибо» за то наследство, которое ты им оставишь! – Она на секунду замолчала и сказала с явным намерением уколоть племянницу: – Ты уже не девочка, Селесте, и если упустишь время, никогда не сможешь его наверстать.

– Разводить коней мне интересно, – сухо ответила та. – Ничего другое не доставляет мне большего удовольствия, чем мое занятие. – Она покачала головой, налила себе рома в высокий стакан и начала пить медленными глотками, смакуя, поскольку это было первый раз за вечер. – А что я нашла бы в Каракасе? Или в Европе? Мужчин, готовых «развлечь» сельскую жительницу, от которой разит конюшней? Наряды, в которых я буду как кайман в крахмальных юбках? Утонченную публику, которая станет надо мной потешаться? – Селесте сделала очередной глоток и почувствовала себя лучше. – Нет уж, тетя… – добавила она. – Я себя знаю, выше головы все равно не прыгнешь, вот льянос и лошади – это мое.

– И ром.

Селесте подняла стакан и посмотрела на просвет:

– И ром, это правда. Это единственное, что скрашивает жизнь, не требуя ничего взамен.

– Погоди, еще потребует. Вспомни-ка своего отца. И дядю Хорхе…

К чему их вспоминать? Какой вред от нескольких стаканов рома, когда жаркие ночи становятся бесконечными или когда во время полуденной дремы воображение начинает жить своей жизнью и устремляется к конюшням – на поиски Факундо Каморры, который был настолько невероятно одарен, что ему ничего не стоило проникнуть в нее да еще и усесться ей на ягодицы, словно галопируя на своем нервном черно-белом коньке.

Оставшись одна, уже лежа в кровати, Селесте вдруг осознала, что после третьего стакана рома, когда она утратила всякий интерес к болтовне тетки и кузин, в памяти вновь и вновь всплывало не только лицо Айзы Пердомо, но также – с монотонной настойчивостью – и лицо младшего из братьев: того, с непослушными вихрами и мощным торсом. Он не проронил ни слова, однако его лицо показалось ей смутно знакомым.

Уже засыпая, она обнаружила, что в ее воспоминаниях черты Асдрубаля Пердомо сливаются с почти забытыми чертами Факундо Каморры.

День был воскресный, и на улицах Сан-Карлоса безраздельно хозяйничал зной.

Ранним утром, еще до того как солнце поднималось достаточно высоко, чтобы прогреть неподвижный воздух, местные жители наряжались в свою лучшую одежду и семьями отправлялись в церковь, обмениваясь приветствиями при входе или под сенью цветущих арагуанеев[21]. Однако после полудня под открытым небом оставались только собаки да измученные лошади, которые нервно отгоняли мух, брыкаясь и чуть ли не высекая искры из булыжников, которыми было замощено большинство городских улиц.

Даже двери пульперий[22] португальцев или «источников содовой» итальянцев и креолов были закрыты до тех пор, пока с севера не поступал прохладный воздух, приглашая людей вновь выйти из дома. Так что Пердомо еще повезло – им удалось купить несколько кукурузных лепешек в единственной продуктовой лавке, которая оставалась открытой. Чтобы их съесть, пришлось устроиться на обшарпанной скамье из голубых плиток, уложенных вокруг толстой и развесистой сейбы.

Сан-Карлос не имел ничего общего с Каракасом. Можно было подумать, что он находился в другой стране, а то и на другом континенте: это был небольшой город, тихий и сонный, который, казалось, в глубине души гордился своим колониальным прошлым, не успев еще испытать на себе агрессивного влияния нефтяного бума и массового нашествия иммигрантов.

Ни тебе сумасшедшей гонки, ни стресса столичной жизни – таким Сан-Карлос вступил во вторую половину XX века. Сохранилась незыблемой традиция по воскресеньям рано возвращаться домой и вкушать всей семьей обильный обед: жаркое, сладости домашнего изготовления, пиво рекой и крепкий черный кофе.

Затем закуривали сигары, мужчинам подавали ром, а женщинам – сладкий ликер, и в продолжение десерта все слушали старика – главу семьи, который рассказывал свои истории или произносил речи, пока его голова не склонялась на грудь и он не начинал храпеть.

Дома Сан-Карлоса, с толстыми стенами и высокими потолками, тенистые в противоположность залитым солнцем фасадам с их яркими красками, были жилищами, в которых, казалось, намеренно удерживали темноту и прохладу ночи, поскольку полумрак был в этих местах единственным известным способом спасения от знойной тропической жары.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Maradentro (исп.) – В глубь моря. – Здесь и далее примечания переводчика.

2

Льянос (исп. llanos – «равнины») – тип высокотравной саванны в бассейне Ориноко.

3

Ла-Гуайра – город, расположенный на берегу Карибского моря, в 30 км от Каракаса; крупный морской порт Венесуэлы.

4

Гуябера – мужская легкая рубашка с накладными карманами.

5

Бугенвиллея – ярко цветущий вьющийся кустарник.

6

Каоба, или красное дерево махагони, – вечнозеленое дерево высотой до 15 м с ценной древесиной.

7

Фламбоян, или огненное дерево, – дерево с раскидистой кроной, в период цветения покрывается крупными ярко-красными цветами, собранными в большие кисти.

8

Арепа – кукурузная лепешка.

9

Сан-Бернардино – до 1940-х годов пригородная зона Каракаса, в которой располагались кофейные плантации и резиденции самых богатых жителей столицы.

10

Сейба – название нескольких видов деревьев; в Венесуэле так называют хлопковое дерево, которое вырастает высотой до 60–70 м.

11

Гофио – мука из поджаренных зерен.

12

Даз Нойтес (от порт. noite «ночь») – «ночной», намек на криминальный характер занятий бразильца.

13

Большая Саванна – один из бульваров Каракаса.

14

Мария-Лионса – богиня природы, любви, мира и гармонии. Ее культ сочетает в себе элементы католицизма, верования индейцев и африканские мифы.

15

Вуду – синкретическая религия потомков чернокожих рабов, вывезенных из Африки.

16

Макумба – группа бразильских афрохристианских синкретических сект (кандомбле, умбанда, квимбанда).

17

Каней – тростниковая хижина.

18

Пеон – батрак.

19

Мапанаре, или кайсака, «желтая борода» – ядовитая змея, самая крупная из копьеголовых змей.

20

Имя Селесте (исп. «celeste») переводится как «лазурная», Виолета (исп. «violeta») – как «фиалковая».

21

Арагуаней, или табебуйя, – дерево, которое широко используется в оформлении улиц благодаря ярким и выразительным цветам; с 1948 г. является национальным символом Венесуэлы.

22

Пульперия – таверна с продуктовой лавкой.