Бегство

      Потянув на себя тяжелую деревянную дверь, Брэзен зашел в аудиторию. Идти было сложно, даже ноги дрожали от волнения, справиться с которым было просто не под силу. Во рту пересохло. Неуклюже ступая, норовя запутаться в собственных ногах, Брэзен дошел до парты, которая была ему предписана. Их было немного, всего десять, именно столько сдающих было в аудитории. Когда все расселись, дубовая дверь захлопнулась, закрывая пути к отступлению. Экзаменаторы торопливо раздали листы, задания и ручки. Не успел Брэзен опомниться, как прозвучало: «Время пошло».

      Экзамен начался. Пришло то, чего от так боялся, экзамен по окончании школы. Время начало свой ход. В оставшиеся два часа пятьдесят девять минут решится его судьба. Живот неприятно свело. Брэзен сделал несколько глубоких вдохов. Это мало помогло. Дрожащими руками он взял листок с заданиями. Прочитал первый вопрос, второй. Ответы на них он знал. Он был уверен. Это осознание успокаивало. Брэзен закрыл глаза. Пару минут он собирался с мыслями. Взял ручку, стал писать. Теперь он был полностью спокоен. Он был в своей стихие.

      Спустя пару часов Брэзен был свободен.

      После напряженного экзамена делать ничего не хотелось. Сил не осталось, по телу разливалась приятная усталость.  Выйдя из мрачного здания, выбранного для сдачи экзамена, Брэзен и Повалэч неторопливо пошли по городским улицам.

– Ну, как? Ну!

      Брэзен только улыбнулся, вид взволнованного Повалэча его смешил, и ему хотелось подразнить его подольше. Помолчав еще немного, он сказал:

– Написал. Все написал. Вроде все ответы знал. Надеюсь, правильно. Конечно, это только комиссия скажет, но, думаю, хотя бы в Простый университет я пройду по баллам.

      Улыбка не покидала лица Брэзена.

– Я в тебе и не сомневался!

– Зато я в себе сомневался.

– Да говорил же я тебе, верь в себя! Послушай старого доброго Повалэча!

      Брэзен только рассмеялся. Такая болтовня его успокаивала. Подготовка далась нелегко. Зубрежка изо дня в день сильно вымотала, но теперь можно было просто расслабиться.

– Кстати, ты так и не сказал, а почему врач? Не военный? Врач это, конечно, тоже хорошо, ты не подумай… Но военный, это же намного престижнее.

– Даже не знаю, если честно. Сложно это объяснить. Просто… Солдаты Червену защищают, конечно, и это важно. Но защищать ведь не только оружием можно. Врачей мало. Кто о людях позаботится?

      Повалэч не ответил. Повисло молчание. Спустя время Повалэч все же спросил.

– Как мать?

– Изменений пока нет. Мы были у врача неделю назад. Выписал ей лекарства. Хуже ей пока не становится, но сам знаешь… Она ведь постоянно дополнительные смены берет, все работает. Ей то всего сорок, но здоровье уже не то. После смерти отца нам туго пришлось. Вдовам не платят. Денег немного было. Ей больше на заводе работать приходилось. Вот тебе и результат. Я ей говорил, чтоб не напрягалась так, да ты и сам знаешь, какая она упёртая.

– Да, она у тебя такая.

– Но ничего. Вот поступлю в университет. Там и льготы будут для студентов. Тогда ей не придется дополнительные смены брать. А там, гляди, и я врачом стану. Практика будет. Деньги будут.

      Повалэч надвинул на лоб свою старую потертую фуражку. Разговор стал тяжелым. Он такое не любил, но слова подбирать было сложно.

– Да оглянуться не успеешь, а ты уже врач. Будешь деньги лопатой грести. Эх, завидую я тебе!

      Повалэч старался перевести тему.

– Вот я как в солдаты пойду, буду жалование получать. Куплю себе ремень! Не абы какой, а из настоящей кожи, да с пряжкой. Мне все обзавидуются.

– Ремень? А ты найдешь себе ремень-то по размеру?

– А чего не найду?

– Дак ты вон, худой какой. Он же с тебя сползет!

      Брэзен рассмеялся.

– Вот ты как? Шутить со мной вздумал? Да я тебе сейчас…

      Повалэч взлохматил Брэзену его аккуратно причёсанные волосы.

– Ах ты… Ну держись…

      И мальчишки затеяли их маленькую, наигранную перепалку. Сегодня было можно. Школа окончена, экзамены сданы. Последний месяц перед взрослой жизнью. Они долго болтали о всякой чепухе, смеялись, дурачились. Это были их последние дни вместе. В следующий раз они встретятся уже на поле боя.

Глава 9

– Ну что, готов?

      Взнэшани стал натягивать белый халат поверх своей формы.

– Еще спрашиваешь?

      Брэзен последовал примеру друга. Быстро натянув халат, он, подхватив старую брезентовую сумку, перекинул ее через плечо. До следующего занятия было время, но он хотел как можно быстрее попасть в аудиторию. Брэзен в нетерпении переминался с ноги на ногу, ожидая, пока его друг закончит сборы.

– Да не спеши ты так. Время еще есть.

      Взнэшани неторопливо складывал свои лекции в портфель.

– И не смотри так на меня, а то дыру прожжешь! – он состроил недовольную мину.

– Да знаю я, знаю. Просто ничего не могу поделать. Это же операция. Понимаешь? Нам впервые продемонстрируют настоящую операцию. Не могу перестать волноваться!

– А ты-то чего волнуешься, не ты же оперируешь. Тебе только и остается, что смотреть и записывать.

– Да, но одно дело книги и лекции, а другое дело – живой человек. Вот он, лежит, а его оперируют.

– Ну, он сам согласился. Университет ему за это еще и выплатит.

– Скорее бы посмотреть. Долго ты еще?

– Ха-а-а… Ну что с тебя взять, идем.

      Закончив свои сборы, Взнэшани так же неторопливо поплелся в аудиторию. Брэзен поспешил за ним.

      Когда они вошли в аудиторию, там было уже многолюдно. Свободных мест оставалось мало. Все, как и Брэзен, были в нетерпении, поэтому решили прийти пораньше.

– Ну вот, весь первый ряд занят! Опоздали.

      На лице Брэзена появилось выражение неподдельного огорчения.

– Ничего, на втором ряду тоже все будет видно. Пошли, вон свободные места.

      Кое-как протиснувшись через взволнованных студентов, они заняли свои места. До начала операции еще было десять минут.

      Брэзен огляделся. В такой аудитории он был впервые. Одну из стен полностью занимали окна. Они начинались у пола и заканчивались у самого потолка. Это обеспечивало хорошее освещение, необходимое для проведения операции. Рядом с окном находилось открытое пространство, предназначенное для медицинского персонала и пациента. Сейчас там уже располагались стойки, на которых впоследствии будут разложены продезинфицированные инструменты. Сейчас же там было пусто: ни врачей, ни сестер, ни самого пациента пока еще не было. Это пространство было обрамлено возвышающимися ступенеобразными рядами, которые служили партами. За партами сидели многочисленные студенты. Архитектура казалась странной и была чем-то похожа на амфитеатр, где студенты – это зрители, а импровизированная операционная – арена.

      Наблюдения Брэзена прервал голос лектора: – Вижу уже все собрались, тогда пора начинать. Как вы знаете, сегодня у нас не просто лекция, сегодня вы будете наблюдать операцию. Она будет проведена здесь. Все действия врачей я буду комментировать. Ваша задача внимательно наблюдать за ними, если что-то покажется вам любопытным и требующим внимания, вы можете делать записи. Однако, в первую очередь, сегодня вы наблюдатели. Все понятно?

      Гомон, царивший в помещении раньше, смолк. Тишина явилась молчаливым согласием.

– Хорошо, раз все понято, тогда приступаем. Доктор Дулэжитэ и доктор Плэщати проведут сегодня внутрикостный остеосинтез тазобедренной кости длинными штифтами.

      Пока профессор объяснял студентам о ходе операции, сбоку в аудитории открылась дверь. В ней показалась каталка, на которой уже сидел пациент. Следом за ним в аудитории показались и два врача, которые должны были провести операцию. Кроме врачей, вокруг суетились сестры, которые раскладывали и подготавливали инструменты. Хоть профессор и говорил громко, его почти не было слышно, все внимание Брэзена было сосредоточено на людях в белых халатах и марлевых масках, которые мельтешили вокруг каталки. Это завораживало. И только подопытный сидел неподвижно, по нему было видно, что он волнуется. То и дело он поглядывал то на врачей, то на сестёр, то на студентов, но сразу отводил взгляд, глаза учеников были обращены на него, они смотрели неотрывно, жадно. От этого становилось не по себе.

      -… что явилось причиной перелома. Также было выявлено, что имеет место перелом со смещением. Чтобы защитить ткани от повреждения костными обломками, было принято решение об операции с фиксацией костей штифтами.

      Голос лектора вернул Брэзена в действительность. Как раз вовремя.

      Пациента, который до этого просто сидел, попросили лечь. Неуклюже ворочаясь, он улегся на каталку. Сестры, выполняющие роль ассистентов, тотчас повернули ее таким образом, чтобы для студентов открывался лучший вид, закрепили ее. Теперь она стояла абсолютно неподвижно и надежно, представляя собой хирургический стол. Тело пациента тоже было закреплено ремнями для обездвиживания. Затем с помощью хитроумного рычага, находившегося под поверхностью каталки, ее наклонили таким образом, чтобы голова больного оказалась немного ниже, а ноги чуть выше. Первая фаза операции была завершена. За этим следовал наркоз. Для наркоза использовался хлороформ – самый новый и рекомендуемый специалистами препарат для анестезии. Для этого на лицо пациента был сначала нанесен вазелин, чтобы защитить его от ожога в случае попадания вещества на кожу. Пока ассистентки подготавливали пациента, закрепляя ремешки и смазывая лицо, врачи мыли руки. Для этого им на руки осторожно выливали карболку из специально подготовленного кувшина. После этого врачи были готовы приступить к хлороформированию больного. Давать наркоз ассистенткам не позволялось. Неправильная доза могла привести не просто к усыплению больного, а к его смерти. Взяв специальную маску из фланели, врач осторожно, выверяя количество вещества, стал наливать на маску раствор хлороформа. Когда необходимое количество вещества для наркоза было добавлено, врач отложил склянку и подошел к пациенту. Уже во втором ряду не было слышно, о чем они говорили, но, видимо, врач интересовался об ощущениях и общем состоянии. Это было нужно еще и для того, чтобы следить, насколько человек сохраняет сознание. Брэзену, как и другим студентам, было известно, что сначала больной чувствует жжение в глазах и зуд в горле, в котором начинает першить, и ему хочется кашлять. Но спустя пару минут, когда первые ощущения пройдут, больной начинает чувствовать онемение в конечностях, в теле появляется легкость, разливается тепло, незаметно накатывает сонливость. Спустя минут семь пациент бывает уже без сознания, однако после этого при хлороформировании начинается небольшое возбуждение. Находясь уже без сознания, пациент начинает разговаривать, что-то лепетать, может даже плакать или смеяться. В некоторых случаях, зафиксированных в учебниках, больной может становиться агрессивным, и даже напасть на врача. Такое поведение считалось естественным. После пробуждения пациент никогда не помнил, что же он делал во время анестезии. В данном случае все обошлось: после пары минут лепета и нескольких резких движений пациент затих. Врачи провели финальную проверку. Осмотрели пациента: мышцы расслаблены, пульс и дыхание замедлены. Наступил глубокий наркоз. Вторая стадия была закончена.

      После этого каталку, с помощью того же рычага, привели в горизонтальное положение. Начиналась сама операция.

      Пеньюар, в котором был пациент, приподняли так, чтобы оголить бедро, нужное для оперирования. Ассистентка принесла кувшин и обдала бедро и близлежащие области все той же карболовой кислотой. Взяв в руки блестящий скальпель, доктор Дулэжитэ провел им по выбритой и очищенной коже. Сразу за скальпелем протянулась тонкая красная полоска.

      Брэзен все не мог оторвать взгляд. Сие действие хоть и казалось простым, но оставляло ощущение чего-то невероятного, словно Брэзен стал свидетелем чуда.

      Случалось ли Вам когда-либо стать свидетелем невероятного? Когда Вы вдруг оказывались перед лицом чего-то, что Вы просто не в состоянии осознать. Вы замираете, ошеломленные видом, боясь вздохнуть, чтобы не нарушить этот особенный момент. Ваша воля Вас подводит, и Вы просто не в состоянии отвести взгляд. Ваши мысли пусты, словно Вы и не существуете, Вы эфемерно растворяетесь и становитесь единым с этим событием. Все остальное выглядит таким несущественным, что отходит на второй план. Именно так чувствовал себя и Брэзен.

      Его глаза не отрывались от рук хирургов. От того, как в их руки вкладывают инструменты, как они искусно разрезают ткани и аккуратно оголяют сломанную кость, как эти руки бережно скрепляют отломки костей воедино, фиксируя их холодным металлом, как они обрабатывают рану и зашивают ее. Из стороны в сторону мелькала кетгутовая нить, контрастно выделяющаяся на фоне белых стен и бледной кожи. Врач с легкостью накладывал шов, на доли секунды даже казалось, что он играет на музыкальном инструменте – так размерены и выверены были его движения.

      Не только Брэзен был очарован. Многие студенты лишь молча наблюдали за искусной работой, но другие вскакивали со своих мест в попытке рассмотреть процесс как можно детальнее, некоторые описывали каждое мановение хирургов в своих тетрадях, пытаясь запечатлеть любую мелочь. Хоть в аудитории и было тихо, все же в этой тишине чувствовалось возбуждение.

      Уже спустя час Брэзен и Взнэшани вышли из душного университетского корпуса. Ноги затекли, поэтому было решено пройтись по небольшому скверу на территории университета. Хоть университет Обтижнэ и считался одним из самых крупных, его территория все равно выглядела уныло. Этого не спасало даже хорошее финансирование. Видимо, все дело было в том, что он находился в столице, состоявшей из дыма заводов и камня, из которого строились дома. По всей территории раскинулись газоны с пожухлой травой, а мощенные дорожки были покрыты слоем грязи и остатками листьев. Сам же сквер тоже был далек от идеала: несколько деревьев с почти опавшими листьями и пара скамеек.

      Разместившись на одной такой, Взнэшани закурил. Несколько минут тишина нарушалась только размеренным выдыханием дыма. Перед глазами Брэзена все еще стояли сцены операции. Затушив сигарету, Взнэшани откинулся на спинку лавочки.

– Как же я устал. Еще одна лекция, а сил уже нет.

– Ничего. Еще одна и домой.

– Домой? А ты сегодня свободен?

– Я имел в виду, что мы будем свободны, а я сегодня как всегда, работаю.

– Все в той же больнице? Ассистентом?

– Да. Работы много, но платят. Да и меня без диплома взяли. Пришлось, правда, им справки с печатями предоставить, что я уже на четвертом курсе.

– И как ты только умудряешься? Утром лекции, а вечером смена в больнице. Еще и семинары готовить.

– Сам знаешь, хоть я и учусь бесплатно, но нужны деньги для матери.

– Знаю-знаю. Ты и сегодня до самого вечера работаешь?

– Ага. И завтра тоже.

– Уже готов?

– А что будет завтра?

– Как что? Нужно сдать доклад по медицинской этике.

– Да, я его еще на прошлой неделе написал.

– Ну ты даешь! По ночам, что ли, пишешь?

      Брэзен улыбнулся.

– Бывает.

      Приятели помолчали. Обучение давалось тяжело. Каждую свободную минуту хотелось использовать, урвать хоть секунду, чтобы потратить ее на такой необходимый отдых. Время было драгоценно, и на разговоры тратить его не хотелось. Так они и сидели, обессилев, на скамейках. Только прохладный осенний ветер проходился по уставшим лицам. Каждый думал о чем-то своем: кто-то о подготовке к докладу, кто-то о вечерней смене, но было в их мыслях и общее, ведь и они сами были похожи. Вскоре им предстояло стать врачами.

Глава 10

Вяло потянувшись, Брэзен вошел в кухню. Плюхнувшись на расшатанный деревянный стул, он потер глаза в попытке проснуться. Размеренность утра нарушал свисток, оповещавший о том, что вода уже давно вскипела. Брэзен приподнялся со своего места, когда на его плечо легла теплая рука.

– Не вставай, я сама.

– Да я бы сам…

– Не спорь с матерью. Ты вон и так работаешь, а я целыми днями дома сижу, старая развалина. Дай хоть чаю тебе сделать.

      С этими словами невысокая, хрупкая женщина в годах подхватила чайник и стала мастерски разливать кипяток по двум фарфоровым чашкам. Хоть чашки и сделаны из фарфора, но были довольно старыми. Это было видно даже невооруженным взглядом: рисунок давно стерся, и сейчас уже было невозможно понять, что же на них было изображено. От красных астр остались лишь следы красных красок.

      То же можно было сказать и обо всей кухне. Все предметы, теснившиеся в ней, были ветхими, но было видно, что о них заботились и то и дело чинили. На столе видны металлические скобы, комод отливал блеском – его не так давно лакировали. И даже на уже желтоватых шторах можно было заметить филигранный шов, сделанный, очевидно, аккуратной женской рукой.

– Тебе нельзя напрягаться, врач же говорил. Тебе лежать нужно, а не по хозяйству хлопотать.

– Я и так днями только и делаю, что лежу.

– Вот и хорошо, здоровье беречь нужно.

      С этими словами Брэзен, быстро поцеловав мать в макушку, забрал у нее чашки и поставил на стол.

– Садись, а я еду достану.

      Уже спустя пару минут на столе появились масло, хлеб, вареные яйца и немного сыра.

      Достав снедь, Брэзен вернулся на место, прильнув к кружке. Горячий чай приятно разлился по ещё скованному ото сна горлу. Взяв небольшой кусок хлеба, он размазал по нему масло и стал медленно его уминать. Время словно застыло, казалось, сонным был даже воздух. В окно проникали тусклые лучи солнца, возвещавшие о раннем утре.

      Внезапно это тихое утро пронзил раскатистый кашель. Ода согнулась пополам в попытках унять его.

– Опять кашель. Ты принимала таблетки?

      Брэзен встревоженно подался вперед.

– Да-да, не волнуйся. Принимала. Это скоро пройдет.

      Некоторое время спустя кашель действительно стих. Брэзен еще какое-то время взволнованно вглядывался в лицо матери. Удостоверившись, что приступ действительно позади, он протянул ей хлеб с намазанным маслом и увесистым куском сыра.

– Держи. Тебе нужно больше есть.

– Спасибо. Детка, а ты не опаздываешь?

– Я же просил меня так не называть, мне ведь двадцать девять, как-никак.

– Прости-прости. Привычка.

– Но ты права, я действительно уже опаздываю.

      С этими словами Брэзен вскочил, запихивая в рот остатки бутерброда, и понесся в спальню. Быстро натянув форму, подхватив кожаный саквояж (подарок Оды на выпуск из университета), он бросился на улицу.

      Проехав двадцать минут на автобусе и пройдя еще минут десять от автобусной остановки, он вошел в больницу. В нос сразу ударил едкий химический запах. Несмотря на ранее утро, в холле уже было многолюдно. Многие больные приходили заранее, порой даже до открытия. Получить талон на посещение врача было довольно трудно, расписание формировалось на месяц, а то и два вперед, поэтому никто не хотел пропустить своей очереди.

      Многие больные были льготниками. Больницы имели обязательство перед заводами принимать некоторое количество рабочих в день. Это было одним из плюсов работы на заводе – ты мог получить врачебную помощь довольно быстро. На таких же условиях принимались солдаты. Военным зачастую предоставлялись всякие послабления и привилегии, одной из таковых были талоны к врачу. Остальные же люди должны были ждать своей очереди. Обычно такое ожидание растягивалось на недели, а то и на месяцы, однако никто не жаловался – платных врачей не было. Государство имело монополию на предоставление медицинских услуг. Да и самих врачей было мало. Большинство учеников, выпустившись, шло в солдаты, и только немногие предпочитали отучится на другие профессии. Да даже так на доктора желающих учиться было мало. Учеба длилась долго – семь лет – и была невероятно трудной, при успешном окончании которой новоиспеченный врач приписывался к больнице, где и должен был работать. Хоть эта профессия и считалась привилегированной, денег приносила немного. Женщины же и вовсе врачами быть не могли, единственное, что их могло ожидать, это должность медсестры или ассистентки врача.

      Пройдя длинным темным коридором, по бокам которого толпились люди, ожидающие приема, Брэзен проскользнул в свой кабинет. Там, на вешалке, его уже ждал старый врачебный халат. Надев его и вынув документы из саквояжа, Брэзен уселся за неновый, но добротный стол, однако тут же заметил, что на нем отсутствует одна немаловажная часть – истории болезней. Обычно в начале каждого рабочего дня медсестры приносили истории болезней всех пациентов, визит которых был запланирован. Раньше таких досадных ошибок не возникало.

      Выйдя из кабинета, Брэзен направился к посту медсестер, чтобы узнать о причинах. Но не успел он подойти и открыть рот, как одна из сестёр обратилась к нему сама.

– Доктор Наивни, а я только шла к Вам. Вам пришло письмо, Вас вызывают.

– Вызывают? Куда? И что с моей записью?

– Утром пришло срочное письмо из Бюро Общественных Дел. Было сказано, что Вам сегодня необходимо явиться туда без проволочек, и что вся запись, если таковая имеется, должна быть отменена. Вас там уже ожидают.

– Ничего не понимаю, что за вызов такой срочный. Даже запись отменили. Невероятно. Хорошо. Я поеду, но мои пациенты…

– Мы уже работаем над этим, постараемся распределить их на других врачей.

– Хорошо, спасибо.

– Но Вам нужно поторопиться, в письме было сказано "срочно".

      Не продолжая разговора, Брэзен вернулся в свой кабинет, снял халат, собрал вещи и поспешил в Бюро.

      Бюро Общественных Дел было особым ведомством, которое занималось почти всем. Здесь платились налоги, выдавались паспорта, оформлялись любые виды документов, поэтому оно поистине считалось регулятором общественной жизни. Его здание находилось прямо в центре города и выделялось своими масштабами среди других похожих зданий. Также о его значимости говорили флаги. По бокам от входа развевались стяги, закреплённые в кронштейнах, а также один большой был растянут вдоль фасада всего здания. Габариты этого флага вкупе с массивностью здания ощутимо давили и вселяли благоговейный трепет.

      Незаметно отряхнув форму, Брэзен поспешил внутрь. При входе в здание Брэзену показалось, что он попал в абсолютно темное помещение, так как в вестибюле не было окон, но спустя пару мгновений, когда его глаза привыкали к тусклому освещению, он обнаружил себя в громадном холле. Стены и пол были оформлены впечатляюще, для этого использовался настоящий мрамор. На потолке можно было увидеть скромную лепнину. В целом же вестибюль хоть и был украшен, но сохранял сдержанность.

      Во всем этом громадном помещении было пустовато. Во все стороны отходили коридоры, которые наверняка вели к веренице кабинетов важных социальных работников. В центре же располагалась стойка регистрации, к которой Брэзен и направился. После небольшой беседы и проверки документов его провели к одному из таких кабинетов. В нем обнаружилась женщина, которая, не отрываясь от своих бумаг, предложила Брэзену присесть на стоящий перед ее рабочим столом стул. Брэзен воспользовался любезным предложением. Прошло еще немало времени, прежде чем женщина оторвалась от своих бумаг и взглянула на посетителя.

– Итак. Что Вас привело?

– Сегодня утром я получил письмо с вызовом сюда. Когда пришел, меня проводили к Вам. Мне и самому интересно знать, для чего же меня вызвали.

      Женщина оценивающе взглянула на Брэзена.

– Вот как. Что же…

      С этими словами она открыла ящик стола, вынула новую стопку бумаг и, листая, забегала по ним глазами, скрытыми за толстой оправой очков.

– Брэзен Наивни… Брэзен Наивни… Наивни… Хм… Вот оно! – спустя несколько минут бормотания и поисков она вытянула один документ из стопки.

– Ага. Все верно. Брэзен Наивни. Пришел приказ. Вас переводят.

– Что? Переводят? Куда? В другую больницу? Но можно было мне и так передать, зачем вызывать?

– Нет, вы не поняли. Это направление в полевой госпиталь. Вот, ознакомьтесь с документом.