Над синевой во мгле

Обиды входили в её профессию, но то, с чем она столкнулась сегодня у Нино, – это не обида, это унижение.

Инга шла по коридору со Средним и прокручивала план действий: «Я веду мужика на свою территорию, где буду один на один с настойчивым домогательством противного и отвратного. Как этому противостоять? Встать на дыбы? Это будет вызовом и разыграет интерес: “победить и взять своё”. Он мужик, и, чувствуется, не слабый, финал может оказаться для меня унизительным и оскорбительным. А моё радушие будет воспринято, как будто “я согласна и на всё готова”. Ну а как ещё может отреагировать самовлюблённый самец? Человеческое гостеприимство будет воспринято не как воспитание, а как желание быть с НИМ – неотразимым и обворожительным обольстителем, пусть даже средним».

Инга натянула на себя милость взгляда, усердно скрывая дисгармонию внутреннего разногласия.

Подошли к комнате.

– Прошу Вас, Пётр Петрович. Здесь я живу, – и добавила: – Моя келья.

– Келья? А почему келья?

– Я не пью, не курю и застолья не люблю, – складно ответила Инга и посмотрела на Среднего – «Понял ли он намёк?»

Но Пётр Петрович даже глазом не моргнул, его взгляд выражал: «Голуба! Я за чем пришёл, то и возьму, и никуда тебе не деться».

Наглая уверенность Среднего Инге совсем не понравилась. Она достала турку и приготовилась варить кофе, но в этот момент раздался стук в дверь, и Средний откликнулся открыть:

– Не волнуйся, я открою.

Порыв Среднего показался Инге совсем без тени барских замашек, он встал и пошёл к двери. Инга про себя решила: не всё так безнадёжно.

В дверном проёме появился Киря с двумя огромными сумками.

Они пробежались взглядами друг по другу, задавая вопросы глазами…

«Это ТЫ?» – глазами спросил Киря.

«Да, это я. А ты КАК здесь?» – так же спросила Инга.

Ответы на вопросы споткнулись друг об друга, но Киря и Инга обнаруживать себя не стали.

Киря поставил сумки и вышел.

Из сумок на стол, как по конвейеру изобилия, стали выпрыгивать всякие красивые коробочки и упаковки – это были колбасы, копчёности, упаковки мяса, печени, рыбы, сыры, икра, шоколад, вино, коньяк… и чего только не было.

Инга стояла как статуя, она никогда в своей жизни не видела столько всего вкусного и так много. Видела! Но только в кино! А живьём, да ещё у себя, и всё, что она сейчас видит, – ей и для неё.

«Да, голуба, это тебе за “take away”. Ответ за красивые коробочки и красивые упаковочки держать придётся на разобранной постели, с отобранными принципами. Ну и хрен с этими принципами. Закрою глаза, уши, чтобы не слышать, не видеть. Перетерплю… И потом… На моём столе, в холодильнике, в шкафу – ВСЕ эти невиданные доселе деликатесы. Сразу отправлю посылку маме и бабуле», – и на этой фразе Инга открыла глаза, которые до того момента были закрыты и удерживали воображение.

– Инга, что с тобой? – мягко спросил Пётр.

Средний не понимал, что внутри Инги бушует буря – ТЬМЫ и СВЕТА. Тьма и Свет вцепились друг в друга, как кошка с собакой. Грызлись и плевались огнём, который влетал в сознание Инги. И она не знала, как затушить это разгорающееся пламя.

Но она точно знала, что не сможет отказаться от этой скатерти-самобранки, и ЭТО её раздражало, она ненавидела себя.

Инга посмотрела на Среднего и просто, без фальшивой игры, сказала:

– Знаете, а ведь я не сильная. Я обыкновенная, как большинство, с отсутствием иммунитета против благополучных обстоятельств. Благополучие легко прививается, и тяжело с ним расстаться. Отрезать, разорвать, отрубить – сразу и без промедления – это удел сильных, например, как моя мама. Моя мама очень красивая, – задумчиво начала Инга.

Пётр улыбнулся, как бы говоря: «Да, вокруг очень много красивых женщин».

– Нет, Вы не поняли. Мама красивая – без макияжа, без брендового прикида, без наносной привлекательности. Она нагая – красивая, без прикрас! У неё роскошные волосы, большие миндалевидные глаза густо-зелёного цвета, чувственный рот и необыкновенная кожа, как атлас цвета карамелево-золотистого песка. Её Бог одарил красотой и загрузил в неё изюминку величиной с арбуз. Моя мама, как женщина, по своей природе необыкновенно харизматичная и сексуальная, с искромётным чувством юмора. С ней интересно говорить, проводить время, да просто пить кофе.

И мой талантливый отец в свои 23 года написал маслом копию картины «Святая Инесса в темнице» Рибера, XVII век. Подлинник представлен в Дрезденской галерее. Различие между оригиналом и копией может отличить только специалист. Отец писал картину на волне любви и вдохновения! И подарил свой шедевр маме! Мама – любитель искусства и красоты – была покорена! Они поженились. Первой родилась моя сестра, я была вторым ребёнком. Отец, как оказалось, любил женщин, и красота мамы его не удерживала.

Тут Средний стал отстаивать свои позиции:

– А при чём здесь красота? Природу мужчин это не удерживает. Моя жена тоже красива и сексуальна, а меня время от времени тянет на свежее и новое. Распознать новизну, почувствовать другой темперамент, другие движения, другие ласки и желание овладеть – сметает всё на пути, – очень откровенно выразил Средний свой порыв, который дал богатую канву с броским названием «Самец».

Инга заволновалась, тема ушла в нежелательное для неё русло. Она отодвинула сексуальность бытия и как ни в чём не бывало продолжила:

– Отца назначили директором театрального училища небольшого сибирского городка. Другими словами, пустили козла в огород – девочки, улыбки, вдохновения… И всего так много, хочешь оптом, хочешь в розницу – бери не хочу!

Директор молодой, сильный, сексуальный, прямо хищник на охоте, с глазами камышового кота, зелёно-рыжими, жгучими. Весёлость, обаяние в том же флаконе, как довесок, постоянно присутствующий при успехе и возможностях.

Жили мы в просторной трёхкомнатной квартире. А летом в домах не было горячей воды. Мама разогревала в большой выварке (цинковая 20-литровая кастрюля) воду к возвращению отца, чтобы он мог обмыться.

И в этот злополучный, а может, наоборот, счастливый день всё было по тому же сценарию – вода на разогреве, еда на плите, в доме чисто, стол засервирован.

Взгляд мамы улавливает стрелки на часах, которые подтверждают приход мужа с минуты на минуту.

И действительно, не успела она отвести взгляд от часов, как подъехала машина к окнам первого этажа нашей квартиры и показался отец.

Мама обрадовалась и побежала к двери.

– Дорогой, всё готово. Проходи! Я так тебя жду! – и хотела поцеловать мужа, но отец остановил порыв, схватил какой-то свёрток и на ходу прокричал:

– Буду поздно, не жди!

Мама подбежала к окну и увидела – на задних сидениях авто сидели две девушки.

– Всё как доктор прописал, – вставил Пётр.

– Да! Доктор прописал! – с надрывом, почти крича, повторила Инга слова Петра. – Ну, Вам не понять, ЧТО чувствует женщина в эти минуты? Да она ничего не может чувствовать, она задыхается, ей не хватает воздуха, и она готова умереть, только бы не видеть себя такой униженной и раздавленной. Самая больная, незаживающая рана – унижение. А Вы, Пётр Петрович, представьте, если бы на роскошной РАЗОБРАННОЙ постели лежала Ваша роскошная РАЗОБРАННАЯ жена!

Инга сразу поняла, что она попала прямо в гипофиз. Глаза Петра извергали гром и молнию.

– Этого не может быть, потому что не может быть НИКОГДА! – прохрипел Пётр с характерным разделяющим шипением в голосе.

Довольная Инга подумала: «Ну, голубчик, теперь тебе точно не до секса», – и возгордилась уникальностью своих ходов.

Инга, подчёркивая реакцию Петра, выразительно сказала:

– Вот и маму накрыло состояние хрипоты, тошноты и рвотных позывов, – и, помолчав, продолжила: – Когда родители приехали в этот город, мама играла в театре. Получали мало, на жизнь хватало с натягом. И она, пожертвовав своей профессией, начала шить меховые шапки. Финансовая раскрепощённость стала ощутимо украшать быт. Стало легко и комфортно. Достаток в семье отец стал с удовольствием и наслаждением использовать в своих порывах и так заигрался, что, перетягивая одеяло на себя, оставил маму совсем голой, без одеяла, укрывающего их семейное ложе.

Отъезжающий автомобиль с другом отца за рулём и двумя девушками тяжёлой гильотиной разрубил на клочки их семейное одеяло.

В течение нескольких дней мама завершила заказы, раздала готовые изделия заказчикам, получила деньги и убрала с глаз долой все приспособления для пошива. Она отодвинула в угол машинку, убрала болванки для натягивания заготовок, инструмент, журналы и каталоги, в общем, ВСЁ, что забирало безвозвратно уходящее её время.

Она шила, готовила, убирала, была с детьми… а одеяло всё сползало и сползало с её молодого, ещё жаждущего любви тела.

Мама посетила парикмахерскую, привела в порядок ногти на руках и ногах, посетила пару магазинов, приобретая обновки, и, обновив себя, направилась в театр.

Художественный руководитель театра сразу принял маму в свои ряды.

Новый коллектив, общение, роли, овации – другая жизнь, диагональ которой совсем в противоположной точке. Это не кастрюли, швабры, стирки, уроки – прямо замкнутый круг, в центре которого зеркало и неудержимое желание плюнуть в этот самый центр.

А маме тридцать! Расцвет! Зрелость! Волнующая красота!

И… началась ломка костного мира семьи, ломка позвоночника, ломка хребта.

У мамы появились любовники, и не один, а сразу несколько. Она могла в обед быть приглашена одним, а вечером уже проводила время с другим. Она отдавала себя в объятия и была готова изменить свой ритм жизни, закрашивая пережитые ею унижения изменами. Она не знала, что делать с ЭТОЙ болью, и прятала её за пороками. Они (пороки) отгораживали её от мира, созданного её мужем. Она прикрывалась ЭТИМИ пороками. ПОРОКИ защищали её.

Измены не приносили радости, но они помогали выровнять ритм её сердца, ритм, позволяющий дышать, а не задыхаться, как в тот роковой день отъезжающего автомобиля.

Отпечатки в памяти от фальшивого блеска страз с претензией на бриллианты дорисовывали подробности. Подробности ненужного внимания, ненужной и мнимой любви, ненужной близости. НО нужного ей – сильного вдоха, чтобы устоять против брошенного в сердце камня: «Буду поздно, не жди!».

Инга замолчала, а потом добавила:

– Пётр, вы даже не представляете, как нам, женщинам, важно, когда нас несут как хрустальную статуэточку, боясь уронить, разбить… Беречь и оберегать – ВСЕГДА! А не только когда Вам, мужикам, надо заработать баллы. Вот и отец начал зарабатывать баллы, он провожал и встречал маму, объяснялся ей в любви, окружал вниманием.

Но семьи уже не было, хребет был сломан. А хребет – основа основ, основа скелета, скелет – основа тела, а тело – храм Души. Израненная Душа долго болит.

В конце концов, мама ушла от отца. Родители разошлись. «Порой и мёд можно обратить в желчь».

Инга уловила глубокий взгляд Петра и поняла: «Нет! Он точно не “средний”, он Пётр, Пётр Петрович».

Взгляд Петра изменился, в глазах отражались лучи, проникшие в неосознанность холодного течения. Лучи проникли и посеребрили взгляд Петра. Он смотрел на Ингу, как на таёжную травницу, которая подобрала ему верный цвет.

– Давай я тебе помогу разобрать продукты? – совсем неожиданно спросил Пётр.

– Да нет, я сама. А что, это всё мне?

– Конечно, тебе.

– А-а-а? Что я должна? – с лёгким испугом спросила Инга.

– НИЧЕГО! – ответил Пётр, понимая вопрос.

– Просто ВСЁ и просто ТАК? – чувствуя себя полной дурой, спросила Инга.

– Нет, не просто, ты даже не понимаешь, насколько не просто! – ответил Пётр.

Он уже знал, что завтра возьмёт билет на Кипр и улетит к жене, он так соскучился. Потом встал, поцеловал Ингу в щёчку и, попрощавшись, вышел.

Пётр понял, что Инга обнажила историю о своей матери, защищая себя от того, к чему привык он. Женщины у Петра были на десерт или на опохмел, вместо огурчика. Утолил жажду и забыл. Но Инга не десерт, тем более не огурчик. У неё свой запах. Она пахнет тайгой, травами…

Размышления с Ингой подвели его к решению взять билет и улететь в их летнюю резиденцию, на Кипр, где сейчас отдыхает его семья. Он не стал заходить к Нино и как-то сразу ощутил приятную вибрацию, как будто зазвучала музыка, трогающая его душевные струны. Какое-то необычное, приятное состояние обволакивающе накрыло Петра.

А в это же время Инга сидела за столом, и с её глаз катились слёзы – от воспоминаний, от сильного напряжения… да она и сама не знала ОТЧЕГО!

Глава 5

Наши представления о том, как всё должно быть, мешают нам наслаждаться тем, как всё есть.

А. Джоли

На следующий, это был уже третий, день Инга проснулась с необычным настроением: будто она не в своей недавно обжитой комнате, а где-то не у себя. Всё ей показалось настолько неуютным и совсем чужим. Она не спешила вставать, а, отходя ото сна, стала прокручивать вчерашний день.

Киря, Снежная королева, Лера, Толстый и Средний, опять Киря. А когда Средний перестал быть Средним, а она перестала быть профурсеткой, а осталась сама собой – день закончился.

Инга встала, умылась, собрала волосы на макушке в гульку и принялась готовить кофе.

Поставила на стол тарелку с бубликами, и… вдруг её осенило, она вспомнила: «Ведь в холодильнике – Гастроном Гастрономыч! Ох! Как он меня сейчас порадует!»

Всё сразу изменилось, и бабочки залетали, и зайчики запрыгали. И переполненный холодильник передавал Инге возбуждённо-бодрящее настроение.

«И что? Мы едим для того, чтобы жить? Или живём для того, чтобы есть?» – спросила себя Инга и поставила на стол икру, масло, ржаной хлеб.

«Мы наслаждаемся тем, что есть!» – ответила сама себе Инга, и турка с горячим кофе быстро нашла своё место на столе. Инга взяла свою любимую чашечку и медленно наливала ароматную горечь, предвкушая удовольствие вкуса.

И ОПЯТЬ… в этот утренний час третьего дня, всё как по накатанной, раздался стук в дверь.

«Нет! Это когда-нибудь кончится?!» – подумала Инга, направляясь к двери.

Она приостановилась: «ВЕРОЯТНО, это Лера!». После вчерашнего она была не готова видеть Леру.

Внутренний голос говорил: «Не хочешь – не открывай». Но она не могла стоять за дверью и делать вид, что её нет дома.

Инга открыла дверь. На пороге стояла Лера.

Инга лихорадочно стала думать: «Может, сказать, что я не одна… или плохо себя чувствую, или… Ну что наврать?»

Лера как будто просветила её мысли и, сделав шаг в прихожую, уверенно сказала:

– Не напрягайся, нам надо поговорить!

Инга молча отступила, давая Лере пройти в комнату.

– Присаживайся, позавтракаем вместе, – холодно произнесла Инга.

– Спасибо. Но я не за этим пришла. Мне надо тебе всё объяснить.

– Ничего объяснять не надо. Всё ясно как дважды два – четыре, – отрезала Инга.

– Но есть ещё и пятью пять – двадцать пять, и шестью шесть – тридцать шесть, – не сдавалась Лера, настаивая на объяснении.

– Хорошо, давай позавтракаем, а уже потом… «я буду слушать твоё враньё молодой куртизанки», – хотела сказать Инга, но вместо этого предложила Лере бутерброд с икрой.

Завтракали молча.

Инга взяла кофе, отпила глоток и первой нарушила молчание:

– Лера, «при восхождении на вершину каждый следующий шаг опаснее предыдущего» – это из воспоминаний Эдмунда Хиллари, первого покорителя Эвереста в 1953 году, – тихим голосом сказала она.

– Можешь не продолжать, я сразу хочу оборвать твои разыгравшиеся фантазии и нравоучения по поводу «опасных шагов», – как-то очень по-взрослому отреагировала Лера и продолжила: – Я НЕ СПЛЮ с ним и никогда НЕ была его любовницей.

Инга смутилась и стала прокручивать кадры назад, когда впервые увидела Толстого.

– А как же его рука на твоей талии?

– Да, и на талии, и на плечах, и в нежных объятиях. На людях! Напоказ! На всех встречах и сборищах «избранных» я с ним рядом, а вернее при нём, как дорогой и красивый аксессуар.

Лера сделала паузу, она выжидала реакцию Инги. Долго ждать не пришлось. Искромётный ум Инги отреагировал моментально:

– Ага. Это как дорогая барсетка в руках папика, и сделана барсетка из крокодиловой кожи, и не из тела крокодила, а из его члена, и при лёгком поглаживании превращается в чемодан.

Лера засмеялась.

– Да не надо ничего гладить и превращать! Дмитрий Лазаревич не любит дам, он любит мальчиков, а не девочек.

Инга застыла в оцепенении. Она стояла, как проглотившая лом, после опрокинутого ведра с ледяной водой. Ступор непонимания накрыл её. Лера рассиропилась. Её радовал этот ушат холодной воды, опрокинутой на Ингу.

Постепенно восстанавливаясь, Инга пробовала соединить несоединимое:

– Как мальчики? А жена? А-а-а-а ты?

– Я же тебе сказала. Я – аксессуар! Красивый и молодой. Я – гордость Дмитрия Лазаревича! И железобетонное прикрытие. Ведь ты же поверила, что у нас с ним отношения?

– Да, поверила. А кто ещё знает о Вашем железобетонном прикрытии?

– Только он и я, но теперь ещё и ты.

– А почему ты мне вскрыла секрет, таившийся под семьюдесятью замками? И тем более это не только твой секрет. И, как я понимаю, ты за этот секрет довольствуешься хорошим куском пирога прямо из рук «а-ля» Монте-Кристо.

– Да, ты права. А пожертвовала я этой тайной, чтобы сохранить тебя. Я верю тебе, и с первой минуты ты для меня сильно близкая и сильно родная, – Лера смотрела на Ингу влажными глазами.

– Но он же совсем непривлекательный, – протестовала Инга.

– Зато он умный, добрый, и с ним очень интересно, – продолжала отстаивать свои позиции Лера. – Он для меня как отец, заботливый и щедрый.

– Прикасается-то он к тебе не как отец, – съязвила Инга.

– Ну что ты знаешь?

– Я знаю не потому, что я знаю, а я знаю потому, что я чувствую. Ты захотела всё сразу и много, от «отца доброго и щедрого». А ты знаешь, Лера, что семя бамбука шесть лет не даёт всходов, всю свою силу тратит на корни. А на седьмой год за полтора месяца может вырасти до неба, на тринадцать метров.

Лера понимала, что Инга загоняет её в угол. И что бы она сейчас ни сказала, Инга будет рассматривать через паутину лжи. И звучит всё кисло и понуро.

Но Лера не стала в глазах Инги убаюкивать свою уязвлённую совесть, а громким шёпотом, который воспринимался, как раскат грома, процитировала фразу Э. М. Ремарка из «Триумфальной Арки»: «Среди женщин, особенно замужних, больше проституток, чем среди тех, для кого это стало горьким куском хлеба».

– Допустим, Ремарк прав. А ты-то тут при чём?

– А-а-а-а… а ты ещё про Кирилла спроси, – с поддёвкой огрызнулась Лера.

– Да, а как же Кирилл?

– Так вот, я тебе отвечу: у меня сначала – сын, а потом Кирилл. Дмитрий Лазаревич устроил моего сына в один из лучших садиков с усиленной развивающей программой, плюс бассейн и акробатика.

Он купил мне машину, правда маленькую – Ситроен, но я довольна. А в октябре сдаётся дом в одном из престижных районов города, и в этом доме на меня оформлена трёхкомнатная квартира, 120 квадратных метров.

– Понятно, ты захотела всё сразу, без преодолений и трудностей, и без любви. Ты выбрала себе место под заботливым прикрытием Дмитрия Лазаревича.

Без запаха Амбровой пыли,

Без горечи сладкой,

Без песен дождя,

Без жажды, настигшей

В бескрайней пустыне…

Инга прочитала строчки своего сочинения. Она часто складывала рифму в минуты, когда подкрадывалась грусть.

Переклики душевного стона наполняли её, меняя свою тональность. Ведь только вчера она сама была готова лечь в постель не за царские подношения, а за вонючие консервы и всякие разности. Признаваясь в этом самой себе, девушка подумала: «Я ведь не рассказала об этом Лере. А сейчас унижаю её, предавая своим убеждениям, классический блеск».

И, успокоив себя верным и излюбленным смыслом народной пословицы, только в собственной интерпретации: «В чужом глазу соринка, как гвоздь в заднице, а в своём бревно, как лебединое перышко», она встала и подошла к Лере.

– Я тебя понимаю. Я понимаю, как тяжело срывать с себя одеяло.

Подруги смотрели друг другу в душу, обнажая обиду: оттого, что они не родились в семьях Толстых и Средних, что они разгребают себе пространство, чтобы поймать лучики солнца в холодном осознанном понимании всего того, что им преподносит их код судьбы.

Их разговор напоминал летевший самолёт, попавший в турбулентность, который, преодолев трясучку, удачно приземлился. А приземлился двукрылый на стол в уютной комнате Инги, где властвовал Гастроном Гастрономыч!

Глава 6

Скажи, откуда ты взялась

И опоздать не испугалась,

Моя неведомая страсть,

Моя нечаянная радость.

Нарушив мой земной покой,

Ты от какой отбилась стаи?

Игорь Тальков

Время шло. Инга продолжала взмахом своей волшебной палочки умело превращать простенькое платьице золушки в достойный наряд королевы. Слух о мастерстве облетел кружение со скоростью естественного распространения, без набившей оскомину рекламы и холодных звонков маркетинга.

Инга работала с раннего утра до самого позднего вечера. Уставала.

В один из дней Лера пригласила её на вечеринку к приятелям по общежитию. В этот момент как будто внутренний голос прошептал: «Соглашайся! Не отказывайся!» И она с удовольствием приняла предложение.

– Я зайду около восьми, будь готова, – сообщила Лера по телефону.

К этому времени Инга была в «полном параде». Ну, скажем, не в «полном» и не «параде», а одета, как говорят, просто, но со вкусом. На ней были брюки, расклешённые от бедра, тёмно-стального цвета в комплекте с кофтой до талии, цвета соснового изумруда, и туфли – серые, на небольшом каблучке. Всё завершалось браслетом из муранского стекла сочной зелени тёмных тонов.

Короткая стрижка подчёркивала красивые линии шеи. Ресницы слегка подкрашены, на губах помада орехового цвета.

Инга выглядела стильно и невычурно. Она не стремилась сделать свой образ кричащим, выставить его напоказ и положить себя на полку в красивой обёртке, с призывом: «Ну, посмотрите же на меня! Неужели я вам не нравлюсь?»

Она была убедительна своим внутренним содержанием, хотя природа её совсем не обидела привлекательностью.

Зелёные, с миндалевидным разрезом глаза и ярко очерченные красивые губы, правильный овал лица. Но красивые черты лица – без животрепещущих импульсов жизни, без любви, без гармонии – так и остаются чертами, они просто живут на этом лице. Не притягивают, не завораживают – они спят. Их надо разбудить! Чувствами, эмоциями, волновым дурманом! Вот тогда – глаза заблестят, губы оживут и облик заиграет всеми отблесками ярких цветов жизненного коктейля.

А пока… Инга появилась в дверном проёме комнаты общежития технического вуза крупным планом. Брюки! Кофта! И браслет из муранского стекла!

– О! Девочки! Проходите! – подхватившись с места, как-то выразительно возбуждённо, в такт своему подпрыгиванию, пригласил вошедших девушек приятный молодой человек.

И этим молодым человеком оказался Кирилл – «жених» Леры, жених пока в кавычках. Кирилл был чуть выше среднего роста, хорошего телосложения, гладко выбрит и с иголочки одет.

«Напомаженный и очень уверенный в себе молодой человек. Видно, с достатком. Странно, и зачем же Лере Толстый?» – с этими мыслями Инга вошла в комнату.

Войдя, она представилась. Помимо Кирилла присутствовали хозяйка комнаты, по имени Рита, ещё молодой человек Олег и… Киря, уже знакомый Инги.

Инга окинула всех взглядом и позорно призналась себе, что в глубине души она так надеялась ну хотя бы на лёгкий флирт, на мужское внимание, дабы разбавить банальную привычность каждодневности. Но, увы! Для её внимания не оказалось объекта, то есть основной ингредиент жизненного коктейля Инги отсутствовал, её радужные фантазии и надежды на предстоящий вечер рухнули. Адреналин не стал одурманивать сознание и остался за порогом. Ну, так устроена женщина, её манит зов природы, женщине хочется простой бабьей любви, при отсутствии ОНОГО проявляются нервозность, неуверенность и даже меняется состав крови.

Мужской голос остановил колебания лёгкой неудовлетворённости Инги, обращаясь к ней:

– Инга, добрый день. Я Олег, друг Риты.

– Рада знакомству, – ответила Инга и про себя возмутилась: «Ну почему Олег??? Не Вася, не Петя?! Олег». Так звали первого мужа Инги.

Подавив внутреннее возмущение, она подошла к столу и принялась выкладывать из сумки консервы, сервелат, конфеты, кофе и бутылку марочного вина, при этом незаметно взглянула на Кирю. Ведь он свидетель постыдного происхождения этих деликатесов. Но Киря даже глазом не повёл, зато остальных впечатлили красивые упаковочки и их содержимое.

Первым нашёлся Олег и быстро затушил разгорающееся пламя любопытства о происхождении деликатесов: