Полная версия
Детективное агентство «Коловрат». Дело №1 «Роза с шипами в лепестках»
Стать чище, честнее, искреннее, дружелюбнее, сплоченнее, добрее нам нужно вместе, сообща. Вначале самому, затем в семье, в кругу близких, в кругу друзей, весь мир должен об этом задуматься, задуматься о том…
Тебе решать:
В аду или в раю,
Свой век вдыхать.
22 февраля 2005 года».
«Интересно, кто это написал. Может быть, Воливий так размышлял, приглушая душевную боль. Душа человека – это загадка, которую до конца не разгадать», – вернув рукописное размышление в книгу и убрав ее на полку, Странник подошел к окну.
За окном вечерело. Зеленые деревья донимал неспокойный ветер. Он открыл створки, и в комнату, обдувая его, проник холодный, сырой воздух. Ветер пах дождем и свежестью, однако в его порывах ощущалось беспокойство, беспокойство надвигающейся бури.
Странник закрыл окно, и тут же, как взрывы, раздались раскаты грома. Следом небо разрезали огненные вспышки грозы. Небо словно гневалось и одновременно лило слезы. Зашумел дождь. Все эти природные стихии молниеносно следовали друг за другом, и теперь все только усиливалось. Странник никогда не слышал такого оглушающего грома и не видел такой ослепляющей грозы. Небо горело и вздрагивало от боли с надрывным плачем, будто гигантское цунами, готовое уничтожить все живое на своем пути. В его надрыве передавалось бессилие непрекращающихся страданий и безнадежного понимания того, что страдания вечны.
И вдруг Странник осознал, что, вероятно, сейчас, в гуще этой бури, – Воливий. В голове стремительно пронеслись миллионы мыслей с единственным вопросом: как ему помочь? Вдруг мысль остановилась. Глаза Странника засветились красным огнем, и он босой выбежал из квартиры. Ему казалось, что он недостаточно быстр, и он старался насколько возможно ускоряться. Закончилась лестница, появилась дверь, в которую он не вышел, а вылетел, словно разъяренный бык, сметающий все на своем пути.
Улица встретила его ледяным, сбивающим с ног дождем, за которым ничего не было видно, а только мерещилось, как в кривых зеркалах.
Страннику ничего не оставалось, как остановиться. Он закрыл глаза и сконцентрировался на звуках. Сознание выстроило по порядку звуковые дорожки, отсеяло раскаты грома и грозы, убавило шум шквалистого ливня, и тут он услышал голос Воливия, слов было не разобрать, однако это и не к чему.
Странник рванул в направлении голоса, что есть сил прорываясь сквозь заслоны ледяного дождя и ветра. И вот перед ним встали те разрывающие кожу терновые заросли, через которые ему предстояло вернуться туда, откуда он вырвался чудом. Он судорожно и безуспешно искал, как загнанный зверь, место, через которое можно было попасть внутрь. И вдруг появились ворота, ворота в терновую крепость. Странник потянул их на себя, и одна из створок поддалась и приоткрылась. Он протиснулся в образовавшееся пространство, его плечо одернуло так, словно он оставил кусок кожи на воротах. Перед ним предстала болотная топь, покрытая редкими ненадежными островками мха, которые уже под своей тяжестью, казалось, вот-вот утонут. Увидев пузырящуюся гладь воды, Странник рванул в сторону островков. Улегшись на них и погрузив в болото руку по плечо, он нашарил судорожно цепляющиеся за все пальцы Воли- вия. Схватив руку, он потянул ее на себя, что было сил. Островки мха сразу же ушли под воду, и его тело приняло вертикальное положение. Еще мгновение – и Во- ливий оказался по пояс в болоте, а Странник увяз почти по плечи. В последнюю секунду перед этим он успел выдернуть изо рта Воливия болотные водоросли и грязь. Воливий закашлял, и из него вышли куски болотной слизи. Он жадно задышал и сразу же стал выкрикивать непонятные слова. На мгновение болото перестало их затягивать, но затем все повторилось, их снова стало затягивать, но еще стремительнее.
Странник схватил последний глоток воздуха, и его окончательно затянуло под воду. В глазах все померкло. Огненный шар, нескончаемо молящие о пощаде стоны, холод. Затем – мертвая тишина…
– Вставай! – раздался резкий, неприятно разорвавший умиротворяющую тишину голос.
Странник открыл глаза. И вновь перед ним стоял Во- ливий, все та же саркастическая улыбка на лице и горящие, жаждущие жизни глаза.
Все произошедшее молниеносно пронеслось перед глазами Странника, и он уже решил, что весь кошмар просто ему приснился. И чтобы не выглядеть сумасшедшим, он спросил:
– Воливий, ты не хочешь ничего мне рассказать?
– Только то, что ты из-за пустяков, как девка красная, теряешь сознание, – ответил, засмеявшись, Воливий. – Да ладно, шучу, с твоей головой все в порядке, в отличие от остального. Моя школа, теперь и ты спас мою жизнь. Однако тащить твою нелегкую тушу от болота до дома – еще то занятие.
И они вместе задорно засмеялись. Затем Странник со словами: «Ничего не меняется» – резко встал с кровати…
Вскрикнув и прослезившись от боли, тут же сел опять. Посмотрев на ноги, а точнее, на стопы, он не обнаружил на них кожи, вернее, она была, но клочками.
– Три дня. Три! Я тебе обещаю: на тебе все зарастет как на собаке, – произнес, глядя на стопы Странника, Воливий.
И они снова вместе засмеялись так, как смеются те, кто только что избежал смерти, – сквозь боль и слезы.
Эти три дня лечения тянулись долго, болезненно долго. Запах у отвара, который приготовил Воливий, был намного хуже, чем у мази, которую тот сделал для стоп, еще та гадость. К тому же лечение затянулось. Три дня превратились в пятнадцать. Кожная ткань нарастала, подсыхала и снова трескалась, образуя новый слой, из- за чего стопы зудели и возникало нестерпимое желание их почесать. Чтобы унять его, приходилось чесать другие участки тела, и это, как ни странно, помогало.
На седьмой день побочные эффекты прошли, и Странник попробовал встать. Да, таких глубоко ругательных изречений он, несмотря на свой немальчишеский возраст, еще не слышал никогда и ни от кого. Воливий доходчиво дал понять, что стоп у Странника совсем не будет, если он, не спросив Воливия, попытается встать. И Страннику пришлось согласиться, что так действительно будет лучше.
В дни лечения погода на улице была солнечной и теплой. Окно в комнате, где находился Странник, днем всегда было открыто. На ночь Воливий его закрывал, объясняя это тем, что ночью еще больше нечисти и колдовства. Однако, как стекло могло защитить от зла, Странник не понимал. И всегда ворчал по этому поводу. Но, вспоминая выражение «И кочерга стреляет», оставил все на усмотрение Воливия.
Со второго дня лечения в округе доносились удары металла о дерево. Странник поначалу задавался вопросом, что это. Однако, когда Воливий возвращался, запах древесных опилок все объяснял.
Энергия и вера в лучшее, которые демонстрировал Воливий, не давали Страннику впасть в уныние. К тому же Воливий устроил над кроватью Странника тренажер, чтобы тело последнего пребывало в тонусе. Он мог совершать подтягивания, держа ноги в уголке, делать обратные отжимания. В общем, у Странника была масса времени, чтобы тренироваться. Кроме того, он увлеченно писал обо всем, что являлось ему во сне, надеясь в дальнейшем, когда появится возможность, найти разгадку его происхождения, вспомнить все то, что было с ним до молочных облаков.
Наступило утро пятнадцатого дня. Странник проснулся от привычного звука скрежета металла о дерево. Кожа на стопах наросла на всех поврежденных участках, причем была розового цвета, как у младенца. Странник поднялся, подошел к окну и открыл его. Это утро ничем не отличалось от других, таких же приятных. Приветливо щебетали птицы, ветер нежно покачивал зеленые верхушки белоснежных берез, солнце играло своими лучами приятную теплую мелодию.
Странник посмотрел в сторону могил. Воливий активно трудился, устанавливая крест на одну из них. Видимо, ощутив взгляд у себя за спиной, он повернулся, увидев Странника, почему-то вздрогнул, как застенчивый вор, застигнутый врасплох. Но, не подав вида, помахал ему ладонью, приветствуя. Странник также поприветствовал его в ответ.
Затем Странник спустился по лестнице и подошел к Воливию.
– Странник, я уже не справляюсь. Ты снова на ногах, нет смысла скрывать от тебя. С могил пропадают кресты. Я их заменяю, но они снова пропадают. Понятно, когда причиной тому колдовство. Но каждый раз я обнаруживаю следы босых ног человека, а в ямках из-под крестов – кровь алая, живая, неведомая, другая.
Ночному Страннику стало жутко, но интерес перебарывал все. И он заглянул в одно из отверстий в земле, туда, где стоял крест. Его бросило в холодный пот от увиденного. Там действительно была густая кровь, от ее резкого сладко-дурманящего запаха кружилась голова. Кровь бурлила, словно готовая выбраться наружу. И только Странник убрал голову, как на это место Воливий вставил крест.
– На сегодня все, закончил. У каждой могилы есть свой крест. Покойтесь с миром.
После слов Воливия стало непривычно тихо. Перестали шелестеть листья на деревьях, щебетать птицы, из округи больше не доносились звуки животных. Наступила тишина, подозрительно-пугающая тишина.
Однако она продлилась недолго. Под ногами начала закипать земля и подниматься прозрачно-белый дым. А в том месте, где только что установили крест, пробивалась кровь, окрашивая его в красный цвет и фонтаном выбрасывая его из земли. Однако дальше все становилось хуже, один за другим кресты продолжало выталкивать из почвы.
– Нужно переждать, и как можно подальше от могил, – произнес Воливий, и они почти бегом направились к подъезду дома.
В то время как они подошли к подъезду, могилы представляли собой сотни извергающихся вулканчиков. Кровь все выше и стремительнее выбивалась из земли, словно невинно заточенные души рвались к небу – в рай.
Странник не понимал, почему так спокоен Воливий, и произнес:
– Что делать будем? К черту все! Как достала эта мистика, это колдовство!
– Ждать и Богу молиться! – ответил Воливий и рассерженно добавил: – Я-то откуда знаю, что делать?!
А тем временем выбитые кресты беспорядочно падали с неба, которое окрасилось в цвет крови. Раздались раскаты грома, от чего кружилось в голове и звенело в ушах. Пошел дождь. Кровавый ливень бил в одно место. Образовав русло и наполнив его, рванул в направлении к дому с таким напором, словно разорвало дамбу. Всепоглощающее зло намерилось во что бы то ни стало одержать победу.
Тем временем Странник и Воливий уже стояли на лестничной площадке четвертого этажа и видели все из окна. В душе была горечь и обида, от того что не смогли этот кошмар предотвратить. Однако сейчас нужно было что-то делать. Надо собраться и быть сильными, чтобы бороться.
Кровь заполнила собой два этажа. А через полчаса они были вынуждены подняться еще выше, так как и пятый этаж был сдан.
– А знаешь что? – произнес Странник, глядя в окно на лестничной клетки, выходящей на улицу. – С улицы исчезла вся кровь. Она вся здесь, в этом доме.
Воливий подошел к окну и сказал:
– Злые силы вынуждают нас прыгнуть с крыши дома, последовать за остальными бедолагами. И продолжил: – Оставшись здесь, мы захлебнемся. Зло в любом случае побеждает.
Странник услышал голоса. Его голову охватила нестерпимая боль. Он застонал и присел на корточки, обхватив голову руками.
– Голоса? – спросил Странника Воливий и добавил: – Слушай их, и мы найдем выход.
– Я не разберу слов, но это голос Миланы, – простонал Странник, перед тем как его совсем сковало.
Воливий закинул Странника, как скрученный матрац, на плечо и поднял его на этаж выше, подальше от подбиравшейся к ногам крови.
И вдруг Странник голосом Миланы произнес:
– Пусти. Пусти кровь.
Боль отпустила Странника, и он поднялся.
– Я слышал: кровь, пусти кровь? – спросил Воливий, словно ожидая подтверждения своих слов от Странника.
– Какая-то ерунда. Пустить кровь?! – еще не до конца пришедший в себя ответил Странник.
–
Не ерунда. Дурень ты, все ж понятно! – безобидно произнес Воливий и продолжил, доставая нож: – Пущу свою кровь – и все закончится.
Он сделал надрез на запястье левой руки и пустил свою кровь в эту подступающую красную жижу. После соприкосновения капель его крови с кровью могил все остановилось и затихло. Воливий пережал вены на запястье другой рукой, что-то прошептал, и рана на руке затянулась.
Однако кровь с могил вновь ожила. Но теперь она стала громче и стремительнее к ним подбираться.
Воливий и Ночной Странник уже стояли на лестничном пролете восьмого этажа, возле двери, ведущей в квартиру Воливия. Кровь заняла седьмой и поднималась к восьмому. Три ступени, две, одна – и кровь медленно текла по полу восьмого этажа, словно от замедления зло испытывало наслаждение.
Из-за резких, сладковато-терпких паров крови дыхание у Странника и Воливия стало глубже, вот-вот она должна уже подобраться к их ногам.
–
Я отсюда не уйду, – произнес Воливий. – В этой квартире еще жива память моей жены и ребенка. Здесь останусь и я. А тебе нужно уходить.
– Дай нож, – потребовал Странник
Кровь уже подобралась к подошвам их обуви.
Странник выхватил нож из рук Воливия и порезал себе его лезвием левое запястье. Брызнула кровь, ее капли упали в бурлящую могильную жижу. Все закипело, все помещение заполнил прозрачный красный пар, который обжигал кожу, друзья интуитивно прикрыли лицо. Несколько секунд – и кровавый пар, словно туман, рассеялся, кровь больше не двигалась вперед, а наоборот, стала уходить. Оставшаяся стала сворачиваться и падать большими кусками вниз по лестнице, ломая перила.
Кровь ушла быстро, даже быстрее, чем пришла. Небеса очистились и приобрели нежно-голубой цвет. Могилы были целы, кресты на месте. Птицы счастливо щебетали, греясь в теплых лучах солнечного света, а ветер, казалось, с еще большей нежностью обнимал деревья. Все вновь наполнилось жизнью, будто ничего и не было.
Лишь сломанные перила лестниц, обожженная кожа, ноющие мозоли Воливия и рана на запястье Странника подтверждали случившееся.
– Добро победило, – воодушевленно подняв руки к небу, прокричал Странник.
– Выиграли сражение, но не войну, – без энтузиазма произнес Воливий.
ГЛАВА 2
Лес, состоящий из густых деревьев и колючего непролазного кустарника, через который пробивался Ночной Странник, скрывал тайны, много тайн.
– Воливий, как ты думаешь, за этим лесом, кроме нас, есть люди?
– Странник, я настолько привык справляться один, что не думал об этом. Не уверен, что жадно хочу, чтобы они были. С одной стороны, они могут помочь одолеть зло, с другой – могут оказаться на стороне зла.
– А почему ты вдруг спросил?
– Я видел во сне дитя, – ответил Странник.
И как только прозвучал его ответ, возникший из неоткуда, разрезавший звук ветер не дал ему продолжить. Словно господствующая стихия взволновалась так от его слов, что не смогла удержать своих эмоций, превращавших все вокруг в один гигантский вихрь, который неминуемо затянул их обоих.
Земля, трава, деревья, шестнадцатиэтажки – все стремительно уходило из-под ног, из-под рук. Уже было не разобрать, так как в этом бешеном танце стихий все смешалось в одно, вертя тело, как в аппарате подготовки космонавтов. Объекты отдалялись, становясь все мельче и мельче, пока совсем не исчезли.
Странник и Воливий, попав в самый центр вихря, остановились и подвисли, словно в невесомости. Неподалеку молочные облака неестественно двигались, будто ветер исправлял, как скульптор, их неровности и шероховатости.
Шестьдесят секунд, сто пятьдесят сердечных сокращений в минуту. И вот показалась причина беспокойства. Ладья, выплывающая из облаков по небесно-прозрачной реке, словно лебедь, расправляла свои паруса-крылья и двигалась на гостей неба.
Судно грациозно остановилась возле них, покачиваясь и как бы приглашая их войти на борт. Причем небесная река ничем не отличалась от земной, пропорции все были соблюдены. Тела Странника и Воливия располагались так, словно были по шею в воде.
– Влезаем, – крикнув одновременно и переглянувшись, с нескрываемой улыбкой сарказма над своей судьбой они взобрались на палубу.
Ширина ладьи была метра полтора, длина – около семи. От нее исходил приятно-дурманящий древесно-дубовый аромат, будто ее только что вырубили из гигантского ствола свежесрубленного дуба. А палуба была такой нежной, как прикосновение молодой девушки.
Воливий пытался увидеть на палубе тайные знаки, чтобы понять, добро это или зло. Странник всматривался в облака, готовый при малейшей тревоге всем телом наброситься на неведомого врага.
Однако невозможно быть бесконечно напряженным и настороженным. А время здесь тянулось бесконечно долго. Ладья плыла сквозь бескрайние молочные облака, окружающий пейзаж походил один на другой и усыплял даже при бурной фантазии. Гости небес потеряли счет времени.
Вдруг ладья резко изменила положение почти до вертикального, словно уперлась в водопад и поднималась против его течения. Но вскоре вернулась в прежнее положение. Безмятежность молочных облаков вдруг прервалась гулом ветра, порывы которого трепали парус ладьи во все стороны, от чего ее мачта скрежетала, готовая вырваться с палубы. Ветер сменила снежная, обмораживающая кожу метель. Затем к этому испытанию холодом добавились разрывающие звуки стона и плача. Резь в глазах, шум в ушах, казалось, заставляли выпрыгнуть, отдаться воле царства молочных облаков.
– Я не могу, не могу больше. Выйди и сразись честно. Или ты струсил? Выходи, – с диким воплем прокричал Странник.
Вдруг все стихло. Тишина, тишина, которая не предвещала ничего хорошего.
Странник огляделся и не нашел глазами Воливия.
– Воливий, – осматриваясь, произнес он тихо, обессиленным голосом.
– Воливий! – что есть сил уже прокричал Странник.
«Не буду паниковать, – подумал он, сжав до боли кулаки в суставах. – Сейчас я закрою глаза, а когда вновь открою, все вернется на свои места».
– Я сплю, я сплю, я сплю! – упершись переносицей в сложенные в замок ладони, будто бредя, произносил Странник. – Я просыпаюсь и открываю глаза.
Однако ничего не вернулось на прежнее место. Только стало темнее, облака затвердели, как айсберги, и стали цвета угля, к тому же искрили – вот-вот могло произойти возгорание и взрыв, расщепляющий все окружающее на атомы.
– Господи Иисусе Христе, спаси и сохрани Воливия!
Резкий неприятный укус в лицо. Затем еще один. Странник отмахивался руками, словно пытаясь оглушить невидимого врага. Он уже привык к этой тьме и смог разглядеть, кто его кусал. Муха жужжащая, ничем не примечательная муха. Они всегда жалят, когда приходит холод. Но через считаные мгновения их количество стократно возросло. Теперь на него нападала не одна, а целый рой.
Укусы были болезненны, и после каждого кожа на этом месте вспухала. Веки над глазами распухли так, что смотреть приходилось через щель, будто в замочную скважину. От бесконечных, нескончаемых укусов все тело превращалось в один большой нарыв.
– Крест, покажи крест, – донесся сквозь жужжание голос Миланы.
Странник двумя руками рванул на себе рубаху и встал. Вспышка света, очень яркая и горячая, вырвалась у него из груди. От этого его отбросило на палубу спиной. Ладони, сжатые в кулак, все еще держали разорванные края рубахи. Боль от укусов стихала…
«Непонятное ощущение. Лежу на чем-то жестком и неприятном. Что-то впивается в ноги через штаны.
Чье-то дыхание в комнате. Я не один», – вместе с этими мыслями сердце Странника забилось чаще, дыхание стало беззвучно. Рука, быстро нащупав резную рукоятку, бесшумно выхватила меч из ножен. И уже в боевом размахе лезвие рассекло воздух.
Холодный уличный ночной воздух, отлитый звездами и луной, просачивался, словно серебряная пыль, сквозь щели этой корчмы. Бешеные удары сердца, будто бубны шаманов, предательски разрывали тишину. И вот луч серебряной пыли от вновь занесенного меча преломился. Хитрая траектория меча – полумесяцем от пола к потолку достигла своей цели. Но лезвие лишь немного снизило скорость, разрезая плоть, окропляя серебряную пыль в ярко-красный цвет.
– Русич, собака! – третий взмах меча настиг шею оскорбляющего, прервав его татаро-монгольскую ругань с русским акцентом.
По лестнице приближались шаги. Все-таки басурман накликал беду. От режущей боли в животе воина резко передернуло судорогой.
Дверь распахнулась. Вбегающий оказался небольшого роста, и меч разбил его черепушку. Треск. Тело откинуло назад, а затем снова влетело в комнату от толчка не успевшего снизить темп следующего басурманина, которому также не повезло. Он оказался выше предыдущего, и лезвие меча не смогло пробить его доспехи, сломав грудную клетку. От чего тот упал и кроваво захрипел. Больше у русского воина не было не малейшего желания там оставаться. Окон в комнате не было, а вот уходить по лестнице как-то не хотелось, учитывая, что внизу громко веселились разбойники.
Воин ударил одним из прихваченных у басурман мечом о стену (свой как-то жалко о дерево тупить, опять же негде и нет времени точить) по тому месту, где было больше просвета. Однако чуда не произошло, стена осталась невредимой, просто забрав меч.
«Деваться некуда, придется по лестнице идти», – подумал воин.
Ухватив тело того разбойника, который был побольше, он поднял его перед собой и пошел к лестнице.
Скрип досок был явно некстати. Воин перевернул тело врага, уложив его спиной к спине, открыл дверь и прыгнул что было сил вниз с лестницы. Прыжок удался. Бутерброд из тел воина и басурманина сверху звучно приземлился на деревянный настил первого этажа. Да, приземление было не из приятных, звонче всего ударился лоб воина, благо нос провалился в щель деревянного настила и не был сломан. Упали они прямо в ноги к басурманам, которые выругались на своем и с боевым кличем «Бур-бур-база!» (достоверно никто не знает, чего они там кричали, живых очевидцев с того времени уж точно не осталось) бросились вверх по лестнице. Под телом тучного басурманина воина и не заметили.
Воин ждать не стал, когда раскусят его уловку. Вылез в ближайшее окно и поспешил исчезнуть из захваченного басурманами селения. Пробежав шестьсот шагов, он остановился.
С горестью и яростью смотрел на пылающие огнем дома. Ком в горле встал, когда он вспомнил тех немногих, кто погиб, не успев уйти. Успокаивало лишь то, что мирных жителей удалось увести благодаря воинам и добровольцам, среди которых был и наш воин, создавшим видимость жизни села.
–
Воины, что ж, наша участь такая, мы рождены, чтоб
умереть в бою. Мир вам, братья, – произнес вслух воин.
Отступать и бежать было не по себе. Однако нужно было бороться за следующее селение, именно туда жители и ушли.
Веромир прибыл в назначенное место первым.
Он ждал, через час появился Славясил.
–
Есть кто живой? – спросил на зависть бодро Славя- сил.
–
Да как сказать, – ответил Веромир. – Не мертвы, значит, живы.
И добавил с сарказмом, трогая челюсть:
–
Зубов недосчитался, а так дышу. Однако спасенные жизни важнее любой гордости.
– Ну все, пора, идем дальше, – поторапливал Славя- сил. – Не успеем, всех жителей к богам отправят.
Славясил был старше Веромира. Это был широкоплечий, с мощным телом воин. Уважаем в селении, был главной оборонной опорой жителей. В свои пятьдесят он вдоволь послужил князю. Из-за многочисленных ран был отправлен с почетом в родные места. Два года жили спокойно, сеяли, убирали хлеб, играли свадьбы, рожали детей. Но где-то просочилось воронье…
Славясил бежал наравне с Веромиром. Хотя тот заметил гнетущую Славясила боль. Скулы последнего то и дело передергивались, видимо, старые раны давали о себе знать. Бежали не слышно, будто ветерок, легкий и быстрый, двигаясь друг за другом, так как на тропе умещался только один.
Ранний утренний солнечный свет пробивался сквозь высокую листву исполинских деревьев, освещая все великолепие леса. Птицы призывали друг друга просыпаться. Проснулось все вокруг. Даже река, проходящая через лес, стала журчать по-другому, громко плескаясь и играючи передвигая донные камушки по своему усмотрению, забавно преодолевая препятствия русла.
Муравьи и те уже трудились, продолжая начатое строительство.
– Хлеб.
– Чего? – спросил Славясил.
– Убрать хлеб не успеем. Урожай пропадет, – уточнил Веромир.
– Живы будем – не помрем, басурман побьем и уберем!
Время шло. До деревни осталось не меньше двух верст.
– О-о-о, ты смотри! – произнес Славясил, не останавливаясь и указывая на верхушку дерева, на котором кто- то сидел и дремал.
– Это же Жирна! – сказал Веромир. (Так в деревне пастуха Миколку называли за его тучную фигуру.)
– Спит на посту. Надо проучить, – произнес Славясил.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.