Ценностная динамика символов успеха: на материале статистики кинопроката

Геннадий Бакуменко

Ценностная динамика символов успеха: на материале статистики кинопроката

Введение

Монография посвящена концептуализации социокультурного процесса символизации успеха, под которым понимается совокупность социальных практик мотивации целеполагания деятельности индивида, групп и масс общества символическими формами.

Если рассматривать символы успеха в качестве культурных детерминант деятельности, как предложил Р. Мертон в 1930-х гг., то вполне очевидно, что их функционирование в обществе связано с фундаментальными функциями культуры как «системы исторически развивающихся надбиологических программ жизнедеятельности общества»1. Методологическую трудность представляет тот факт, что ценностную динамику символов успеха в культуре в качестве социокультурного процесса до последнего времени никто не рассматривал, хотя предпосылки к постановке проблемы его изучения есть. В этой связи крайне важно рассмотреть социокультурный процесс символизации успеха на хорошо известном эмпирическом материале, в качестве которого взяты фильмы мирового проката, вошедшие в десятку лидеров кассовых сборов последнего времени.

По мнению большинства искусствоведов и теоретиков, кинематограф остается ведущим, наиболее распространенным видом искусства на протяжении XX–XXI вв. Если вслед за Р. Коллингвудом понимать искусство как образное осмысление действительности, его процесс и итог, получающий выражение в произведениях, то символизацию успеха в кинематографе можно считать одной из наиболее распространенных практик репрезентации культурных детерминант деятельности посредством образного осмысления действительности. Анализ этого процесса на примере современного популярного кинематографа раскрывает механизмы функционирования одного из элементов системы программ совместной жизнедеятельности, определенного сегмента современной культуры, ограниченного пределами кинокоммуникации. Кинематограф не только отражает, но и во многом обуславливает коренные изменения культуры XX в. Нет оснований полагать, что его влияние уменьшается в ближайшее время. Следовательно, современный кинематограф остается одной из важнейших областей культурной жизни, исследование которой позволяет расширять научные представления о закономерностях происходящих в культуре изменений.

Интенсивное развитие информационно-коммуникационных технологий в конце XX в. привело к тому, что в пространство личностной культуры одновременно транслируются ценностные комплексы традиционных культур разных народов мира и экспансивных глобальных новообразований наднациональной природы (массовых, элитарных, корпоративных, фендомных и пр.). Кинематограф в новых условиях лишь упрочил свои позиции ведущего ретранслятора ценностных комплексов. Особые социоформирующие качества кинематографа были отмечены как его пионерами (Л. Деллюк, А. Довженко, Ч. Чаплин, С. Эйзенштейн и др.), учеными (Б. Балаш В. А. Готвальд, Е. М. Самуйленко и др.), так и идеологами культурных революций еще в начале XX в. В 1980 гг. известный социолог Г. Тернер обратил внимание, что «добиться контроля над повседневной репрезентацией мира для нации – значит приобрести крепкую власть над представлением индивидов о себе и друг о друге»2, имея в виду угрозу целостности и связности понимания индивидом мира под прессингом инокультурного господства над кинокоммуникацией. В этой связи поиск способов релевантного измерения тенденций развития современной культуры путем маркирования в кинематографе культурных детерминант деятельности, какими являются символы успеха, представляется актуальной теоретической и научно-практической проблемой, решение которой расширяет прогностический потенциал культуры.

Отдельные аспекты сущности и процессуального бытования символов достаточно глубоко проработаны в областях семантики, семиотики, психологии и социологии культуры, что позволяет экстраполировать накопленный опыт в плоскость изучения социокультурного процесса символизации успеха.

Категория успеха в отечественный межпредметный научный и философский дискурс проникает в 1980 гг., что связано, прежде всего, с парадигмальным разворотом от идеологической замкнутости отечественного знания к методологической интеграции с мировым опытом. Межкультурная интеграция 1990 гг. обусловила поток зарубежной популярной литературы о личностном успехе, «околонаучных» руководств по саморазвитию личности (Б. Гейтс, Д. Карнеги, В. Каппони, Т. Новак, С. Н. Паркинсон, Дж. Дж. Фокс и др.), что подчеркивает значимость категории успеха в культуре повседневности. По мысли С. С. Степанова подобная литература сформировала отдельное направление поп-психологии, требующее осмысления и критики3. В отечественной психологии проблематика успеха изучается с конца 1980 гг. В. А. Авериным, В. К. Гербачевским, П. Т. Долговым, М. Л. Кубышкиной, О. Г. Мельниченко, P. C. Немовым, А. Б. Орловым, И. М. Палей и др. в аспектах психологии личности, мотивации к достижению успеха, личностной профессиональной самореализации и т. д.

Психологический подход акцентирует внимание на том, что субъектом успеха выступает индивид, хотя его успешность обуславливается как сформированными субъективными качествами, так и интерсубъективными условиями социальной среды – культурными детерминантами поведения.

Инициированная в 1990 гг. НИИ прикладной этики Тюменского нефтегазового университета (В. И. Бакштановский, Ю. В. Согомонов, В. А. Чурилов и др.) широкая гуманитарная экспертиза «Доктрины успеха», в рамках которой была предложена либеральная этическая модель успеха, вызвала бурный отклик научного сообщества (Г. Э. Бурбулис, Г. Д. Гачев, А. А. Гусейнов, Г. Г. Дилигенский, А. А. Кара-Мурза, В. А. Малахов, В. В. Радаев, А. В. Рубцов, А. Ю. Согомонов, А. С. Ципко, И. Б. Чубайс и др.). В рамках дискуссии осмыслены коллективистские принципы социального успеха советской эпохи, определены отдельные универсальные характеристики феномена, проанализированы «общецивилизационные» его аспекты и особенности в контексте российской культуры.

Обозначенное в дискуссии диалектическое противоречие персонального успеха индивида и коллективного успеха общества обусловило и постановку проблемы предлагаемого читателю исследования культурных детерминант успеха этих двух порядков (коллективного и персонального).

В предметной области отечественной теории и истории культуры процесс символизации успеха непосредственно затронут в исследованиях Н. В. Розенберг, Т. В. Букиной, О. В. Михайловой, В. А. Каюкова в плане формализации концепта «успех» и оценки его социокультурного значения; в раскрытии агональных аспектов европейской экономической культуры феномен успеха и его культурные характеристики получили отражение в исследовании М. А. Акимкиной; в контексте феномена корпоративной культуры категория успеха исследуется Т. Н. Персиковой, Л. А. Пичугиной и др.; в аспекте ценностных ориентаций молодежи российского мегаполиса касается феномена успеха Ф. А. Колбунов, в плане популярности сценических искусств – И. С. Блинкова.

Культурологические исследования обозначили многоаспектность феномена успеха, его символическую сущность и культурную опосредованность, агональную природу происхождения и функционирования символов успеха, культурные и культурно-исторические особенности символизации и интерпретаций повседневных категорий «успеха». Многообразие символов успеха ранжируется по степени их социальной и персональной значимости, что определяет изменчивость их ценности в культуре и её подсистемах, а также их идентифицирующую функцию.

Одной из форм символизации успеха является его языковая репрезентация. В отечественной лингвистике сформировано представление о языковой репрезентации культурного концепта «успех». Анализирует историческую лексикологию слова «успех» выдающийся отечественный филолог В. В. Виноградов. Активно изучается языковой концепт «успех» лингвистами и в настоящее время: репрезентация концепта «успех» в современном русском языке в центре внимание Н. Р. Эренбург, аспекты представленности концепта «успех» в языках мира изучают И. В. Адонина, А. А. Андриенко, М. Б. Зуев, О. Ю. Колесникова, Н. Д. Паршина, Л. Р. Хомкова и др.

Лингвокультурологические исследования установили, что существуют как уникальные коннотации концепта «успех» в культурах, так и его универсальное значение в плане оценки положительного результата деятельности.

Как механизм конституирования и конструирования социальной реальности феномен успеха рассматривается в отечественной социальной философии Д. И. Канарским, Е. В. Караханян, О. И. Якутиной, Л. А. Мулляр, его гносеологический анализ осуществляет С. Ю. Ключников, динамику репрезентаций феномена успеха в социокультурном пространстве исследует Л. В. Ефимова и др. Философами подчеркивается символическая сущность феномена успеха, его социообразующая роль, обуславливающая как индивидуальную деятельность, так и формы кооперации и взаимодействия.

Отечественные исследования проблематики успеха сегодня интегрированы с опытом зарубежной психологии (Д. Аткинсон, И. Гофман, Г. Гарфинкель, Т. В. Дембо, К. Левин, Д. Макклелланд, Дж. Мид, Г. Мюррей, Ф. Хоппе и др.), социологии (У. Бек, П. Бергер, М. Вебер, Т. Веблен, Э. Гидденс, Э. Дюркгейм, Т. Лукман, К. Мангейм, Р. Мертон, Г. Хофстеде и др.), культурной и теоретической антропологии (Ф. Боас, А. Л. Крёбер В. Малиновский, Б. Тернер, Д. Шнейдер и др.), с теориями социального дискурса и коммуникации (Л. Бакстер, П. Бурдье, Д. Ваттимо, Р. Гудвин, Дж. Кэри, Р. Т. Крейг, Ф. Курен, Ж. Ф. Лиотар, Д. Майерс, П. Б. Смит и др.).

В целом в зарубежной науке преобладает прагматическая установка универсализации категории успеха как качественной характеристики рациональности (как положительного или желательного результата целерациональной деятельности, социального действия, коммуникации). Символы же успеха рассматриваются как универсальные мотиваторы и детерминанты рациональной деятельности.

Научный интерес, обусловленный темой исследования, сконцентрирован вокруг специфики киноязыка (Р. Арнхейм, О. В. Аронсон, Р. Барт, П. Бурдье, Ж. Делез, С. Жижек, Вяч. В. Иванов, М. С. Каган, З. Кракауэр, Р. Коллингвуд, В. А. Куренной, Ю. М. Лотман, М. Маклюэн, А. А. Тарковский, Ю. Н. Тыняков, Ю. Г. Цивьян, В. Б. Шкловский, С. М. Эйзенштейн и др.), истории кино (Г. Аристарко, А. Базен, В. А. Готвальд, Н. М. Зоркая, К. Э. Разлогов, Н. А. Хренов и др.) и социологии кино (Ч. Акланд, Л. Альборноз, М. И. Жабский, В. С. Жидков, О. Морен, Г. Тернер, Э. Хигсон и др.). Но приходится признать, что проблема символизации успеха (репрезентации символов коллективного либо индивидуального успеха) в кинематографе не обрела достаточного теоретического уровня, освещена имплицитно и фрагментарно. Публикуемое исследование в некоторой степени восполняет образовавшийся пробел.

Разработанность предметной области исследования позволяет полагать, что ценностная динамика культурных концептов (наиболее социально значимых символов) успеха подчинена логике развития социокультурного процесса. Между тем проблема изучения социокультурного процесса символизации успеха как объективного явления, связанного с развитием культуры, до последнего времени не ставилась.

Безусловно, существуют идеологические представления, что некоторые абсолютные ценности остаются статичными, т. е. не подвержены изменениям. Эта аксиологическая область в монографии не рассматривается.

Поскольку символы успеха существуют процессуально и в движении реализуют свои функции в той или иной надбиологической программе деятельности, они обретают ценность в этом процессе. Поэтому объектом исследования и выбрана именно динамика ценности символов успеха.

В качестве предмета исследования рассматривается репрезентация тенденций изменения ценности символов коллективного (социального) и индивидуального (персонального) успеха в популярных фильмах последнего времени (1980–2021).

Как уже было отмечено выше, эмпирический материал статистики кинопроката выбран, прежде всего, по методологическим соображениям. Поскольку основной целью исследования является обоснование тезиса, что ценностная динамика наиболее социально значимых символов успеха (персонального и социального) подчинена логике развития социокультурного процесса, на примере репрезентации его тенденций в кинематографе это сделать представляется проще ввиду доступности и наглядности накопленной статистики кассовых сборов.

В качестве основного источника статистических данных кассовых сборов современного популярного кинематографа (1980–2021) в монографии использован веб-сайт Box Office Mojo под управлением Internet Movie Database (IMDb. Inc)4, одного из подразделений Amazon.com, Inc. Описания фильмов, как и сами фильмы в русскоязычном переводе предоставлены цифровыми ресурсами КиноПоиск. Кроме того, осуществляется сравнительный анализ данных IMDb, Института статистики ЮНЕСКО и Европейской аудиовизуальной обсерватории. Период 1989–2021 гг., выбран, с одной стороны, формально, с опорой на анализ полноты данных основного источника, с другой – охватывает переломный этап цифровизации кинематографа, сложный процесс смены технологий производства и дистрибьюции фильмов, в более широком социокультурном контексте повлекшим коренные изменения в содержании и способах кинокоммуникации.

Теоретико-методологическая база исследования сложилась с учетом существующих положений, что культура разыгрывается (Й. Хёйзинга), приобретает мифологический (А. Ф. Лосев, Б. Малиновский, Э. Лич) и когнитивно-логический ценно-смысловой функционал (Ч. Пирс, Р. О. Якобсон, Ю. М. Лотман), доступный наблюдению, осмыслению и структурированию. Символизация успеха рассматривается как социокультурный процесс, происходящий в социальной коммуникации. Основными категориями исследования выступают: культура (В. С. Стёпин), символ (Ю. М. Лотман, С. С. Аверинцев), смысл и ценность (Ю. М. Лотман), коммуникация (Ю. М. Лотман, П. Бурдье, Р. Т. Крейг), информация (К. Шеннон, Ю. М. Лотман и др.), диалогическая логика историко-культурного развития (В. С. Библер, А. С. Ахиезер). В основе понимания кинематографа как сегмента современной культуры и специфической коммуникативной среды лежат работы Ж. Делёза и Ю. М. Лотмана.

Направляющими для исследования стали деятельностный, структурно-функциональный и семиотический подходы, синтез которых предполагает системный методологический метауровень, позволяющий обобщать опыт смежных дисциплин. В работе использовались общенаучные теоретические методы и количественные методы обработки эмпирических данных. Основным специальным методом выступает типология символов успеха индивидуальной и коллективной деятельности в кинофильмах. Впервые апробируется метод культурологической атрибуции, который А. Я. Флиер назвал широко распространенным, но слабо отрефлексированным методом «культурной атрибуции»5.

Значимость исследования заключается в том, что оно раскрывает одну из сторон функционирования культуры в аспекте закономерностей формирования устойчивых тенденций определения людьми ценности символов успеха индивидуальной деятельности и коллективного взаимодействия.

Глава 1. Социокультурный процесс символизации успеха

1.1. Универсальное и особенное в смыслах успеха

Категория универсальности в культуре теснейшим образом связана с уникальностью. Уникальность каждого культурного события или артефакта носит всеобщий характер. В этой всеобщности и раскрывается возможность культурологической типологизации и атрибуции6. Произведения искусства, традиции народов, языки – уникальны, единичны, разнообразны. Осмысление же причин этой уникальности позволяет идентифицировать и выделить отдельные общие признаки. Путем абстрагирования в уникальных явлениях из единичного выделяется общее, а за тем и универсальное содержание.

Общее понятие является не только классификационной абстракцией единичных имен конкретных вещей, но и выполняет важную функцию: позволяет сравнивать и отбирать предметы как инструменты. Эта функция символически опосредована, что раскрывает прагматическую сторону культуры. Культура, в этом смысле, – небиологический (и неопытный, в том смысле, что не обязательно требует проверки знаний опытом) способ отбора эффективных инструментов и технологий деятельности. Мы не можем в обозримом историческом времени существования человечества указать промежуток, когда человек поступал бы иначе, не осуществлял бы отбор предметов на основании сравнения их общих и единичных признаков. Иными словами, и в повседневности, и в практике теоретизирования осуществляется «установление типичности изучаемого явления»7 – то, что А. Я. Флиер назвал часто применяемом на практике, но «ещё не отрефлексированным теоретически» методом «культурной атрибуции»8.

На наш взгляд, методически оправданна возможность разграничения повседневной культурной атрибуции и теоретического метода культурологической атрибуции, поскольку культура повседневности зачастую становится предметом культурологических исследований.

Повседневную мыслительную практику выделения и типологизации общих свойств единичных явлений по известным типологическим моделям, которая всегда символически опосредована и связана с технологией применения предметов или их свойств в деятельности, будем считать культурной атрибуцией – феноменом, отражающим одну из основных функций культуры: обеспечение с помощью символических форм повседневной процедуры отбора эффективных форм и способов деятельности. Символическое отражение в естественных языках не только объективных явлений окружающей действительности, но и их общих классификационных признаков позволяет феноменологически указать на результаты обозначенной повседневной процедуры: свойства предметов (текучесть, твердость, естественность или обработанность), группы предметов (деревья, камни, люди, машины) и т. д., всегда связаны с возможностью их применения. А вот уже инструментальное применение предметов и их свойств теснейшим образом связано с параметрами результативности деятельности, одним из которых является успешность. Атрибуция предметов и их свойств с успешной деятельностью предполагает частоту их использования и гарантирует повторяемость успешной деятельности, что ведет к ее технологическому совершенствованию.

Феноменологически можно указать, что успешность является атрибутивным признаком результативной деятельности, глубоко укорененной повседневной категорией мышления, присущей человечеству с древнейших времён. При этом символическая фиксация успеха деятельности является необходимым условием сохранения и совершенствования технологии её осуществления. В этом смысле палеолитическая революция, определяемая, в том числе, по коренным изменениям технологий изготовления орудий труда, уже свидетельствует о символизации успеха в процессе передачи навыков освоения трудовой деятельности, о наличии и развитии феномена культуры.

Теоретический метод культурологической атрибуции, в отличии «от художественной и исторической атрибуции, стремящихся к установлению индивидуальных признаков каждого объекта», устанавливает типичность явлений в рамках теоретической модели культуры, их нормативность в рассматриваемой системе культурных порядков, наряду с совокупностью множества контекстуальных связей9. Андрей Яковлевич Флиер использует термин «культурная атрибуция», исходя из понимания рассматриваемой методологической процедуры как соотнесения объекта с культурой, но такие процедуры, как он сам замечает, распространены, но не отрефлексированы в теоретической практике и, как мы показали выше, свойственны практике повседневной. Поэтому, на наш взгляд, сделанное нами терминологическое уточнение представляется существенным.

Эвристика выделения специального метода «культурной атрибуции» Андреем Яковлевичем тесно переплетена с его концепцией культурогенеза, в которой важное место занимает разграничение культурной формы и культурного объекта (факта или артефакта)10. Культурогенез следует понимать, в том числе, и как исторический процесс совершенствования культурных форм, эталонных образцов синтеза культурных продуктов и технологий их производства. Ничто так ярко не характеризует культуру (или некоторую её локацию), т. е. систему надбиологических программ жизнедеятельности общества, как наличие в этой системе сложной совокупности созданных ею культурных форм. Поэтому атрибуция отдельного объекта (материального или нематериального культурного артефакта) с конкретной культурой по типичным чертам этого объекта с другими и выделяется автором концепции культурогенеза как особый способ теоретизирования, как специальный научный метод.

На заре становления европейской исторической науки антикварии широко применяли атрибуцию отдельных объектов к различным периодам культуры античности, что в значительной степени определяло их стоимость или коллекционную ценность. Но тем не менее, если музейная или историческая атрибуция отрефлексированы до уровня конкретно-научного метода или даже технической процедуры, то описанный Андреем Яковлевичем метод, не смотря на его распространенность, действительно остаётся недостаточно теоретически отрефлексированным. Процедура атрибуции конкретного артефакта с культурой на основе типичных его черт настолько схожа с повседневной культурной атрибуцией, что применяется, как правило, имплицитно.

Для процедуры культурологической атрибуции необходимы теоретические модели культуры (или обоснованные локации: исторические, территориальные, этнические, конфессиональные, политические и т. д.), по отношению к которым и возможна атрибуция артефакта. При этом приемлема как атрибуция к единственной модели, так и одновременно к нескольким. В условиях развития постнеклассической парадигмы научного знания11 атрибуция к единственной модели ведет к фрагментации научных представлений о сложной системе культуры, а к нескольким – выводит культурологию на междисциплинарный мета уровень, позволяющий обобщать исследованные фрагменты в общую картину представлений. В конечном итоге, возможна атрибуция артефакта к культурной форме, распространенной во многих культурных ореолах (локациях) или наблюдаемой с помощью различных теоретических моделей. Сложно, к примеру, определить происхождение молотка, но, если вдруг его нет под рукой, когда необходимо забить гвоздь, в поисках заменителя молотка в повседневности осуществляется именно культурная атрибуция его типичных свойств в технологическом процессе вне зависимости от культурного ореола возникшей проблемы.

Рассматривая успех (успешность) как атрибутивный признак деятельности, а вне созидательной деятельности в принципе не мыслится никакая модель культуры12, следует признать деятельностную модель культуры, сложившуюся, по мнению В. М. Межуева, в 1960-х гг. в отечественной культурологии под влиянием ранних работ К. Маркса13, в качестве исходной, объясняющей универсальные свойства различных культурных локаций, поскольку деятельность остается универсальной характеристикой человека как индивида, общества и глобального сообщества в целом. Единственной и существенной проблемой, указывающей на необходимость оптимизации деятельностного культурологического подхода, является неопределенность и относительность категории созидательной деятельности, имманентно связанной в действительности с разрушением, с изменением естественной целостности объекта в результате его окультуривания, приспособления к успешной технологии использования.

Гуманитарные исследования второй половины XX в. Обнаружили важное свойство культуры как социального феномена: социальная интеграция (усложнение социальных связей) связана с усложнением и обогащением символической составляющей культурной жизни обществ, в то время как дезинтеграция сопровождается упадком культуры, взрывом семиотических систем (Ю. М. Лотман14) и откатом культурного развития к наиболее архаичным практикам символического обмена (А. С. Ахиезер15). Складывается понимание культуры как совокупности небиологических (надбиологических) программ, обеспечивающих совместную жизнедеятельность людей (Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский16, А. С. Ахиезер17, В. С. Степин18, А. Я. Флиер19 и др.).

Иными словами, культуру следует рассматривать как совокупность вырабатываемых в процессе социальной эволюции человечества программ преодоления социальной энтропии, необратимых процессов распада системной целостности общественных связей. В этом контексте обнаруживается универсальный сущностный критерий определения направления социального развития от состояния неопределенности и риска распада социальной организации к управляемой системе усложнения социальных связей, в рамках которой культура обеспечивает механизмы развития общества и обуславливает управляемость динамических изменений. Тогда обозначенная М. Вебером, как параметр измерения результативности социального действия, категория успеха целенаправленного действия20 выступает не только в роли абстрактной константы прагматичной характеристики хозяйствования, но и в качестве универсалии культурной атрибуции любой результативной деятельности, в том числе и организации управляемой системы усложнения социальных связей.