Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

Теперь я нахожусь в ожидании большой взбучки от начальства, хотя в душе надеюсь, что оно само увидит состояние склона и тогда, может быть, я буду прощён. И действительно, первым вылезает ко мне наверх Толя Носов и не произносит ни одного бранного слова. Это однозначно говорит о том, что он и сам убедился в необычном рельефе склона. И надо заметить, что сам этот факт моей альпинистской биографии никогда и нигде больше не обсуждался, хотя, с точки зрения безопасности передвижения в горах, он является абсолютно недопустимым.

Эпизод 2

На следующий день, 26-го июля, весь коллектив разъединяется – вспомогатели уходят налево на пик Саладина, высотой 6,400 м, а команда в количестве 10 человек поднимается прямо и выходит на громадное снежное плато на высоте 6,100 м, где мы за несколько часов выкапываем довольно комфортабельную снежную пещеру, которая становится нашим лагерем №5. Но это также и день моего рождения и никто не возражает, если я по такому случаю напою всех глинтвейном. Для этого мне было выделено из неприкосновенного запаса немного спирта и малиновое варенье, ну и, конечно, чай для заварки без ограничения. Вот тут то и сказалась на мне высота: как известно, базовый продукт для глинтвейна – это хорошо заваренный чай, но, чтобы чай хорошо заварился его надо довести до кипения. А из школьной программы физики мы все хорошо знаем, что на такой высоте температура кипения воды не 100O C, а всего 80O C. Но при такой низкой температуре кипения вода не бурлит и понять, что она кипит невозможно, а главное это то, что чай при такой низкой температуре плохо заваривается. А мне так хотелось сделать настоящий глинтвейн, что я наивно полагал, что сумею обмануть закон физики и заставлю-таки кипеть воду при более высокой температуре, если буду продолжать нагревать её достаточно длительное время. Благо, что бензином мы были обеспечены с большим запасом.

Трудно представить себе более романтичного дня рождения, чем тот который случился со мной в этот день: глубокая ночь в снежной пещере на высоте 6,100 метров над уровнем моря, температура ниже нуля по Цельсию даже в пещере, девять человек команды уже давно заснули; один Исаак не спит, а всё колдует над обещанным глинтвейном в надежде сделать его не хуже, чем на уровне моря. Меня хватило часа на полтора такого бдения – сидя и наблюдая за примусом с кастрюлькой на ней, я вскоре тоже начал засыпать. Как только я почувствовал, что засыпаю, пришлось сдаться, поскольку это становилось уже не безопасным. Теперь я стал по очереди будить спящих товарищей, чтобы они смогли отведать моего высотного варева под названием глинтвейн и таким вот образом отметить мой день рождения. Игорь Виноградский сразу после дегустации присвоил моему глинтвейну марку «зашибись». Отметив таким образом свой день рождения, удовлетворённый содеянным, наконец, и я смог отойти ко сну. Следующий, не менее романтичный, мой день рождения случится только через 49 лет, когда я встречу свой 80-летний день рождения на вершине Эльбруса. Но об этом будет отдельный рассказ в 5-й части книги.

Эпизод 3

На следующий день, 27 июля, оставив отриконеные ботинки в пещере и надев вместо них валенки с кошками, мы поднялись в лагерь №6 на высоте 6,400 метров. Оттуда 28 июля уже в усечённом составе (всего 6 человек) и под руководством нового (уже третьего по счёту) начальника Саши Карасёва мы поднялись в лагерь №7 на высоте 6,800 метров. Трудно забыть ночёвку в этом лагере: у нас была одна палатка, рассчитанная на 4-х человек, но даже и её поставить там было негде. В результате нашли полку не более метра шириной и просто прикрепили её и страховочную верёвку к вертикальной скальной стенке. О том, чтобы её растянуть и речи быть не могло. Мы просто по очереди, сняв и оставив за палаткой кошки, заползли в неё вместе с рюкзаками, все пристёгнутые к верёвке, протянутой через палатку, и каждый сел на свой рюкзак, образовав два ряда по три человека. Не помню, удалось ли нам сварить чай в таких условиях, скорее нет, чем да. Ясно одно, что сон наш, по выражению Виноградского, был тоже «просто зашибись»: ноги, руки и тела соседей мешали друг другу и приходилось просыпаться от каждого движения соседа или от того, что части твоего собственного тела «затекают» от недостатка в них крови и необходимо поменять положение, чтобы вернуть её приток. В этой ситуации валенки оказались просто спасительной обувью – ведь за бортом палатки температура была, как минимум, -20оС, если не ниже. Мне досталось место в правом дальнем углу палатки и больше всего мне доставлял неудобство и не давал возможности заснуть острый скальный выступ, который упирался мне в правую лопатку спины.

Но вот наступает знаменательное утро 29 июля: очень холодно, но погода ясная и даже солнечная, к тому же безветренная, что на такой высоте большая редкость. В горах – это уже само по себе везение. Позволю себе немного отвлечься на свои ощущения последних дней: на удивление чувствую себя просто хорошо и даже немного лучше, а после того, как день назад волею судьбы мы остались без «суперов» – наших мастеров спорта и главной надежды на успех всего мероприятия – я уверенно почувствовал, что наша с Мишей Ильяшевичем связка, самая сильная из трёх оставшихся. Кстати, мы самые молодые в команде, оба неженатые, а Миша к тому же и самый из нас спортивный. Теперь, утром решающего дня, я даже получил подтверждение своему внутреннему чувству: Карасёв отдаёт команду, чтобы наша связка уходила первой прокладывать путь всем остальным. Мы быстро собираемся и в 6:30 уходим. Этот день впервые за всё восхождение мы идём сравнительно налегке (все тёплые вещи надеты на нас, либо в рюкзаках) и, что важно, без палатки, примуса, кастрюльки и т. д.

Миша не возражал, чтобы я шёл первым, а я даже очень этому обрадовался. И с этого момента весь день я лидировал, кроме самой вершины, о чём я чуть позже, конечно, расскажу. Первые полчаса мы идём по длинному очень острому снежному гребешку, который справа от нас круто обрывается вниз больше, чем на километр, а слева снежно-ледовый склон, хотя и меньшей крутизны. Вскоре гребешок этот выводит нас к небольшой (метров 20–25) скальной стеночке – лазание не трудное, но высота, т. е. недостаток кислорода, конечно, даёт о себе знать. Пока я лез эту стеночку, вторая связка уже подошла под неё и стояла в ожидании, когда я закреплю верёвку, чтобы первый из их связки мог по ней подниматься с помощью жумара. Когда я вылез на самый верх этой стеночки, то пришёл в изумление: прямо перед собой я увидел одиноко стоящий ледоруб, воткнутый в снег!? Сомнений на этот счёт быть не могло: когда-то он сыграл роль страховки для спуска последнего, т. е. за отсутствием возможности организовать страховку через скальный или ледовый крюк (здесь имел место такой же случай с организацией страховки, который случился со мной на высоте 5,500 метров и который я описал выше в эпизоде 1), команда была вынуждена оставить ледоруб.

Конечно, возник вопрос: кому этот ледоруб принадлежал? На этот счёт было две версии:

1) 

Либо он был оставлен командой ЦС ДСО «Спартак» под руководством Бориса Студенина за два года до нас (в 1968 году), которая после совершения траверса пик Шатёр – пик Саладина – пик Хан-Тенгри (в том году на чемпионате СССР они завоевали золотые медали в классе траверсов) совершала на этом пути спуск.

2) 

Либо ещё на четыре года раньше (в 1964 году) – командой первопроходцев этого маршрута под руководством Кирилла Кузьмина из ЦС ДСО «Буревестник», которые тогда завоевали золотые медали чемпионов СССР в классе высотно – технических восхождений.

Других версий быть не могло, поскольку кроме этих двух команд до нас на этом маршруте никого не было. Кому бы этот ледоруб ни принадлежал раньше, с этого момента он стал принадлежать мне в качестве «иголки», которую мне посчастливилось найти в «стоге сена». Именно это я и озвучил остальным членам команды:

– Это мой трофей и прошу никого этот ледоруб не трогать, я заберу его с собой на обратном пути и непременно повешу на стену у себя дома в Ленинграде.

Вообще, за всю свою альпинистскую карьеру я не помню другого такого случая, чтобы на горе мне или кому другому попадался такой трофей. Да, бывает, что попадаются крючья – и скальные, и ледовые, – иногда даже целые верёвки оставляют на маршруте, но, чтобы ледоруб, без которого на спуске никак не обойтись, особенно на снежно-ледовом маршруте, – такого мне никогда даже слышать не приходилось. Уже сам по себе этот факт был достоин упоминания о нём здесь. Но события того дня развивались ещё более поразительным образом: один из членов нашей команды, Володя Мясников, буквально через несколько минут после моей находки умудряется «упустить» свой ледоруб в бездну. Вообще, в это трудно поверить, но факт остаётся фактом: Володя далеко не новичок в альпинизме, он к.м.с., и значит ходит в горах не менее 10 лет, а ледоруб во время восхождения всегда привязан к руке с помощью темляка, либо с помощью длинной петли к обвязке альпиниста или к той же руке. Могу только предположить, что, очевидно, он мешал ему лезть по скальной стеночке и тогда он решил поместить его между спиной и рюкзаком (иногда приходится так делать) и, наверное, промахнулся, а при этом ледоруб не был привязан к обвязке или руке. Вот как тут было не поверить в мистику? И трудно себе представить, как бы он продолжал дальнейшее восхождение и, особенно спуск после него, без моего трофея. Таким образом, совпадение по времени этих двух событий является удивительным вдвойне. К сожалению, с того момента я больше своего трофея не видел – уже через день начались такие серьёзные события, что было уже не до трофея и я не знаю его дальнейшую судьбу.

Эпизод 4

Порядок, в котором мы шли весь этот день был такой: я с Мишей Ильяшевичем – первая связка, вторая связка Саша Карасёв с Володей Мясниковым и третья – Игорь Виноградский с Алькой Гутманом. Возможно, что Игорь с Алькой менялись в своей связке лидерством (я просто не мог этого видеть, поскольку никогда не оборачивался назад), но Саша всегда был первым во второй связке и с ним я постоянно общался, а что делалось за ним меня никак не интересовало.

Этот порядок не менялся ни разу до тех пор, пока я не пролез последнюю скальную стенку перед вершинной шапкой. А времени было уже около 2-х часов дня. Как и весь этот день, по нашей с Мишей закреплённой верёвке ко мне наверх вылезает Саша. Теперь Миша по Сашиной верёвке поднимается ко мне и мы, как и весь этот день, начинаем уходить на вершинный купол, не дожидаясь того, когда третья связка подойдёт по верёвке второй связки, поскольку дальнейший путь на вершину не имеет больше никаких технических трудностей, а представляет собой простое одновременное передвижение в связках по глубокому (до пояса) снегу. Но в этот момент что-то нехорошее происходит с третьей связкой и Саша, подозревая, что заминка с третьей связкой может подорвать успех всего мероприятия (времени до темноты у нас уже в обрез), просит меня остановиться и подождать до выяснения всех обстоятельств, которые происходят с третьей связкой.

Мы с Мишей садимся на снег приблизительно на расстоянии верёвки от Саши, который стоял на краю склона и переговаривался с тройкой, которая вся находилась на скальной стенке – Игорь в процессе лазания, а Володя и Алька в ожидании своей очереди. Из-за нашего местоположения мы могли слышать только то, что кричал Саша, но ответы остальных мы слышать не могли. Чуть позже Саша рассказал нам, что же там произошло: Игорь лез по скале используя жумар на Сашиной верёвке и в какой-то момент из-под его ноги уходит камень, который точнёхонько попадает в голову его друга Алика и у того приличная кровоточащая рана, которую Володя пытается подручными средствами остановить. Мы недоумеваем – как это камень может попасть в голову, когда у всех у нас каски на голове, которые как раз и одеваются на такой случай? И только теперь выяснилось, что один из нас, а именно Алик, свою каску в этот день оставил в палатке – что называется немножко облегчился. Он решил, что вот она вершина прямо перед нами и по высоте осталось всего-то 200 метров и камням падать не откуда. Но недаром говорят, что «бог шельму метит» – он всё видит и глупостей не прощает! Это ещё хуже, чем потерять ледоруб – Володя ведь не намеренно его потерял, а Алька вполне осознанно оставил свою каску в палатке. А ведь тоже к.м.с. и не по игре в покер, а по альпинизму!?

Теперь, оценив ситуацию, Саша принимает решение: он отдаёт указание оставшейся на стене тройке оставаться там, где они находятся и ждать нашего возвращения. Затем он отцепляется от Володиной верёвки (она остаётся закреплённой в верхней точке скалы) и пристёгивается к нашей с Мишей верёвке заняв в ней моё место первого. Идя очень медленно (20 шагов и одна минута отдыха), минут через 20–30 мы оказались на вершине, которая очень большая и плоская – размером с футбольное поле. В это время (2:30 часов дня) нас накрывает густое облако и становится темно, как это бывает за бортом самолёта, когда он попадает в грозовое облако. Мы ходим по вершине и ищем в этой темноте тур, в котором должна быть записка предыдущих восходителей и в котором мы сами должны оставить свою записку. В этот момент во мне как будто что-то надорвалось, и я потерял тот азарт и силы, которые не покидали меня весь этот день. Мне кажется, что это было следствием того, что Саша лишил меня лидерства, которое придавало мне психологический настрой, а с ним и силы, весь этот день. Одним словом, стало очевидно, что и Саша, и Миша, оба были способны двигаться быстрее меня, а я их задерживал. Тогда они оба отстёгиваются от моей верёвки и вдвоём продолжают «гулять» по вершине в поисках тура, что в конце концов им это и удаётся. Но, как позже выяснилось, тогда на вершине было два тура – один в северной части вершины, который используют восходители с севера, другой предназначен для восходителей с юга. Мы этого не знали и потому, не найдя в темноте «северного» тура, ребята нашли его южного «тёзку», откуда Саша вынул записку предыдущих восходителей, но свою оставить не сумел, его авторучка замёрзла, а карандаша у него не оказалось, т. к. он не готовился быть руководителем. После этого они возвратились ко мне.

Здесь самое подходящее время поправить ошибку автора книги «Вторая Команда» Игоря Виноградского, который на странице 136 неверно указал дату нашего восхождения на вершину и соответственно дату смерти Вадима Грифа. На вершине мы были не 6 августа, а 29 июля, а Вадим замёрз на высоте около 6,000 метров не 13 августа, а 4 августа. Почему я так уверенно говорю об этих датах? Просто потому, что за 3 дня до того, как мы достигли вершины, у меня был очередной и, как читатель может хорошо представить, самый запомнившийся мне на всю жизнь день рождения, который мы всей командой отметили в снежной пещере. Ну это так, всё больше для порядка.

Эпизод 5

Тот факт, что уже находясь внизу Саша объявил, что на вершину взошли все шестеро, сохранить в секрете не удалось. Дело в том, что всё время, которое наша связка из трёх человек находилась на вершине в поисках тура, за нами наблюдали в 60-кратную трубу наши соседи по базовому лагерю и конкуренты по Чемпионату СССР – команда Ленинградского ДСО «Локомотив». Вернувшись в Ленинград, они-то и донесли свои наблюдения о том, что в редких просветах тёмного облака видели на вершине только троих, а другая тройка оставалась под скальной стеной. Этот факт долго муссировался на заседании федерации альпинизма, а также и в комиссии по этике – заслуживают ли трое оставшихся внизу называться взошедшими на вершину, когда верхняя тройка шла до вершины ещё минут 20 или даже 30 от последней скальной стенки? В конце концов, как мне кажется, усилиями и обаянием Мити, этот вопрос удалось решить положительно и все шесть человек были награждены красивым жетоном «Хан-Тенгри». Однако, строго говоря, исходя из альпинистской этики, «нижняя» тройка не должна была получить эту награду. Как бы там ни было, на сегодняшний день у меня это самая ценная из моих альпинистских наград, которой я очень дорожу – жетон Хан-Тенгри, выполненный из мельхиора:

Но я не просто так решил об этом сообщить. Была ещё и другая сторона этого вопроса, которую Саша Карасёв озвучил мне только 41 год спустя, когда гостил у меня в моём доме в Калифорнии в сентябре 2011 года. Тогда Саша признался, что никогда не видел ни сайт, ни книги Виноградского, которые я выше рекомендовал для просмотра и чтения. И добавил, что скандал, который разразился в те дни вокруг нашей трагедии, настолько ему опротивел, что он принципиально не хочет читать ничего на эту тему. Но для меня было куда интереснее узнать от него, что оказывается во время тогдашних дебатов о том, кто же заслуживает жетон, а кто нет, был даже голос (а, может, и не один) за то, чтобы дать жетон только Саше и Мише, как находившимся непосредственно у тура, а мне не давать, также как и тем троим, которые остались под скальной стеной. При этом того (тех), кто на этом настаивал, не смутило, что я сидел на вершине (выше меня было только небо), а также тот факт, что весь день на подъёме я шёл первым, прокладывая путь остальным, а на спуске последним, замыкая движение всей команды. Я уже говорил, что у нас в экспедиции были такие лихие вспомогатели, а также два мастера спорта (оба заболевшие), которые считали, что взошли на вершину не те люди, которые должны были взойти. Только теперь, 41 год спустя, благодаря Саше я лишь получил подтверждение тому, о чём сам в те далёкие дни лишь догадывался.

Эпизод 6

Очень скоро я получил подтверждение своей догадке о том, что психологический настрой имеет большое значение в нашем деле: как только мы втроём вернулись к оставленным под последней скальной стеночкой нашим товарищам, Карасёв просит нашу с Мишей связку с этого момента замыкать движение команды, а он теперь пойдёт первым. Это означает, что там, где имеются трудности для спуска (в основном это касается скальных стеночек) все спускаются дюльфером по нашей с Мишей верёвке, а последний из нашей связки спускается тоже дюльфером, но уже на двойной верёвке и затем протягивает её через точку страховки, оставляя на горе крюк с петлёй. Всем альпинистам хорошо известно, что позиция последнего на спуске самая ответственная и потому её исполняет либо сам руководитель, либо самый сильный и надёжный член команды. Помня, как я хорошо себя чувствовал весь день, идя первым, я сообщаю Мише, что буду идти последним, а он не возражает. Как только я это объявил, я вдруг почувствовал тот самый прилив сил, который был со мной весь этот день, но покинул меня на самой вершине, где Саша лишил меня лидерства.

Однако светлого времени у нас остаётся в обрез и надо торопиться, в то же время ни в коем случае нельзя допустить даже небольшой ошибки, которую так легко сделать, учитывая нечеловеческую усталость, которая уже «навалилась» на всех нас. К этому следует добавить, что количество кислорода на такой высоте только 40% от того количества, которое имеется на равнине. А недостаток кислорода, как известно, отрицательно влияет на весь организм человека, в первую очередь на функцию мозга.

Теперь Саша возвращается в свою связку с Володей и по нашей с Мишей верёвке спускается к трём другим товарищам, которые поджидали нас под последней скальной стеночкой, после чего они все четверо быстро (вниз – не вверх!) уходят по утренним следам в снегу в сторону оставленной палатки. Спустившись и успешно продёрнув верёвку, мы догоняем наших товарищей только перед спуском с последней скальной стенки, той самой, где утром мне попался «трофейный» ледоруб, который как раз и был оставлен предыдущими восходителями для организации страховки при спуске с неё. Трое из них уже спустились, а четвёртый дожидался нас, чтобы спуститься дюльфером по нашей верёвке. После того, как этот последний из них оказывается под стеной, обе связки быстро уходят в направлении палатки, которая уже хорошо видна, но ходу до неё ещё минут тридцать.

И вот тут наступает момент, который легко мог осложнить наше с Мишей положение до критического: так как мы не собираемся оставлять здесь для спуска последнего ледоруб, я, в роли последнего, закрепляю верёвку так, чтобы она смогла легко скользить через перекинутую петлю и вбитый крюк, когда мы будем дёргать её внизу, вставляю карабин на длинной петле для того, чтобы две половинки верёвки не перекрутились, и ухожу дюльфером вниз на двойной верёвке. Спустившись к Мише, я пытаюсь её продёрнуть, а она . . . не идёт. Подключается Миша и теперь мы дёргаем её уже вдвоём, а результат тот же. Нам обоим становится ясно, что придётся лезть на самый верх – именно там находится несколько острых выступов, где очевидно и застряла верёвка. А, по заведённому в нашей профессии правилу, лезть должен тот, кто организовывал точку страховки и спускался последним, т. е. я. Логика этого правила очевидна – кто допустил ошибку, тот и должен её исправлять. Но через 10 минут будет уже совсем темно.

Делать нечего и я начинаю лезть эту стенку вверх во второй раз за сегодняшний день. Когда я долез почти до самого верха (а лезть пришлось без страховки – верёвка ведь не двигается), проблема выяснилась довольно просто: несмотря на то, что при спуске я разъединял верёвки скользящим карабином, они обе застряли между двумя острыми выступами скалы. Отведя их в сторону от этих выступов, я снова спустился к Мише и теперь мы без проблем продёрнули её. Но к этому моменту наступила полная темнота. Мы достаём налобные фонарики, укрепляем их на каски и начинаем движение к палатке. Весь оставшийся путь мы недоумевали, почему нам никто не светит из палатки в качестве ориентира, чтобы мы не сбились с пути в кромешной тьме. Ответ на этот вопрос мы получили только, когда дошли до самой палатки – там все сидели на рюкзаках и спали безмятежным сном – усталость взяла своё. От такого открытия мы с Мишей лишь обменялись взглядами, которые многое говорили и без слов: а что было бы с нами, если бы мы заблудились, что совсем нетрудно в ночной темноте и отсутствии луны? Хорошо, что этот день закончился без серьёзных происшествий, не считая, конечно, пробитой головы Гутмана. Правда, вина его самого в этом очевидна.

Теперь читателю должно быть понятно, что этот день в моей памяти остался как триумф моей альпинистской карьеры. Обычно после любого дня восхождения мне всегда есть в чём-то себя упрекнуть (не лучшим образом или не так быстро пролез такой-то участок, неправильно выбрал путь, через чур быстро шёл на другом участке и «загнал» себя и других и т. д.). Но этот день прошёл для меня лично просто безукоризненно, за исключением, конечно, последнего дюльфера, где я обязан был предусмотреть возможную проблему с верёвкой. Хорошо уже то, что не кто-нибудь, а я сам её благополучно исправил, однако, минут тридцать такого драгоценного светлого времени было потеряно, что легко могло создать нам серьёзную проблему.

Эпизод 7

Я не собираюсь здесь описывать первый скандал, который произошёл между двумя нашими начальниками – бывшим, Толей Носовым, и настоящим, Сашей Карасёвым, который имел место на следующий день, 30 июля, когда мы благополучно спустились в лагерь №6 на высоте 6,400 метров. Надеюсь, что читатель уже ознакомился с этим эпизодом из рекомендованных мною источников. Отмечу только, что нам с Мишей и на этот раз сильно повезло: как только разговор на высоких тонах между Толей и Сашей закончился, Саша приказывает мне и Мише пристегнуть заболевшего Игоря Карпова в середину нашей связки, предварительно разгрузив его рюкзак, и, как можно быстрее, спускаться с ним в базовый лагерь. На веб сайте наших вспомогателей совершенно ошибочно указано, что Карпова сопровождает по приказу Носова связка Володи Мясникова – Алика Гутмана.

Более радостного приказа в тот момент быть просто не могло – теперь уже стало абсолютно ясно, что этой короткой ссорой скандал не ограничится, а продолжение его неизбежно. Может быть, я не прав, но тогда я расценил Сашино решение так, что он доверяет больного Игоря на попечение самой сильной связке. Наша связка, состоящая теперь из трёх человек, быстро собирается и уходит в направлении снежной пещеры. В ней мы ночуем, а утром, 31 июля, меняем валенки на оставленные там отриконенные ботинки и, не задерживаясь, почти бежим вниз (насколько это возможно на стене и на такой высоте). Надо отметить, что Карпов сначала шатался из стороны в сторону, напоминая пьяного, но потом шёл всё ровнее и увереннее. А где-то после 5,500 метров ему и вовсе не требовалась наша помощь – он уже самостоятельно спускался по верёвке дюльфером. Это известное всем альпинистам поведение больного на высоте: с потерей каждой сотни метров к нему, как правило, возвращаются жизненные силы. Я же шёл и меня не оставляла радостная мысль, что судьба так милостиво обошлась сегодня со мной – увела от неминуемого скандала (да ещё на высоте!), а, как выяснилось позже, и от куда более серьёзных проблем. Хотя, как знать: моё присутствие наверху могло положительно повлиять на дальнейший ход событий.