У меня в кармане дождик… Новогодний сборник

Анастасия Абрамова-Корчагина

У меня в кармане дождик… Новогодний сборник

У меня в кармане дождик,

Серебристый, новогодний…

Я раскрашу паровозик,

Чтоб вложить в твои ладони.

Милый мой, не сомневайся,

Что любовь разлуку лечит.

Поскорее возвращайся –

Я зажгла на ёлке свечи…

Авиатор

Тишину рождественского неба

Опоясал лентой самолёт.

Ты придёшь к семейному обеду.

Завершив обыденный полёт.

На столе варенье и цукаты,

Фрукты и мочёная ирга.

Ты пойми, мой славный авиатор:

Небо – бесконечная игра.

В декабре и на земле красиво –

Тихий праздник скроет суету.

Между рейсов в кратком перерыве

Загляни в родимую семью.

Я не соревнуюсь с небесами

И не собираюсь упрекать.

Вечер, пересыпанный огнями.

Будешь вместе с нами коротать.

Заискрится сказкою сочельник,

Улыбнётся маленькая дочь…

Мой летучий труженик-бездельник.

Если хочешь жёнушке помочь,

Привези из заоконной дали

Сладких марципановых чудес.

И своими синими глазами

Убеди – нет жизни без небес!

Снегопад

Этой ночью пьяный снег кружился в танго…

В нерешительности замерли авто…

Я застыла посреди аллеи парка,

И седело моё новое манто.

Поднимая взор в иссине-звонкий купол,

Я губами приобщалась к тишине –

Я рождалась в эту новую минуту,

Как рождался обелённый мир во тьме.

Вдруг померкли марципановые сказки

И лакричные рождественские сны…

Без остатка растворясь средь белой паствы,

Я молилась без упрёков и тоски.

Где-то там блистали пёстрые гирлянды,

И на елях возрождалася звезда,

Но вокруг меня лишь снежные атланты

Не давали пышно рухнуть небесам.

Я дышала шепотком ночных снежинок,

Я влюблялась с каждым вздохом в глубину.

Среди сотни заметеленных тропинок

Безошибочно я выбрала свою.

Старый дом дремал, усталый и нарядный.

Завтра будут гости, танцы, суета…

Тает снег – манто пропало безвозвратно,

Но ликует обелённая душа!

Утро

Я проснулась утром с ощущением праздника. Дом дремал в преддверии вечерней суеты. За окном театрально падали хлопья снега. Встала бонна. Она посмотрела на спящую сестру, а потом на меня и, заметив, что я проснулась, улыбнулась.

– Ещё рано, – мягко сказала она.

Я натянула одеяло на голову и засмеялась.

– Ну раз проснулась – иди умываться. А сестру пока не буди!

Из-под ватного плена я услышала затихающие шаги. Было приятно просто лежать в кровати и никуда не торопиться.

– Ура-а-а! – раздался дикий крик над самым ухом.

От неожиданности я завопила и резко, взбрыкнув ногами, откинула одеяло, которое вмиг накрыло сестру. Верно, пока я пряталась, она проснулась, подкралась ко мне и, наклонившись к изголовью моей кровати, решила меня напугать. Вот только она была не готова к такому отпору. Под тяжестью одеяла сестра осела на пол и звонко расхохоталась.

– Ура-а-а! – воскликнула я и, попрыгав для разгона на кровати, навалилась на пытающуюся освободиться сестру.

На шум нашей «кучи-малы» прибежала бонна. Она пристыдила нас и оправила умываться.

Через полчаса мы, чистые и причёсанные, сидели за столом. Мама озабоченно хмурилась и выговаривала служанке за нерасторопность. Конечно, она переживала, ведь сколько всего надо успеть сегодня до прихода гостей! А мы с сестрой болтали под столом ногами и тянулись за третьим куском пирога.

Хорошо быть детьми!

Хорошо сидеть за столом и пить горячий шоколад.

А впереди ещё целый день веселья! Мы пойдём гулять, чтоб не мешать взрослым, а когда вернёмся, дом уже окончательно проснётся и принарядится к светлому празднику Рождества.

И придут гости. И вспыхнут свечи на огромной ёлке. И заиграет пианино. И поманит ароматами праздничный стол…

Но пока ещё утро. Тихое, радостное, беззаботное утро Сочельника.

***

Пройдёт много лет, и мы вспомним о том,

Как шумно искали подарки!..

А бонна сердилась: разбудим весь дом –

Ах, что у княжон за повадки!

Мы громко смеялись, ныряя под ель,

Среди разноцветных коробок,

За обе щеки заложив карамель,

Мы верили в чудо, как в Бога.

Две куклы, две шляпки, один ридикюль

И ласковый плюшевый мишка…

А бонна сказала – наступит июль,

И мама подарит братишку!

А вечером ждёт нас гостей хоровод…

Папа́ даст попробовать пунша…

И встретим мы Новый – семнадцатый – год!

Он будет, конечно же, лучшим!!!

Пожелание

Что ж, дед Мороз, лови посланье!

Я прокричу в ночную темень

То, что отчаянно желаю –

И первым пунктом будет: «Время!»

Для суеты и для блаженства,

Для разговоров полуночных,

Для рукописей безызвестных,

Для шалостей и многоточий…

Ещё хотела б силы воли…

Но ты уже принёс сторицей –

И вот сживаюсь с вечной ролью

Смирителя чужих амбиций!

Терпения и мне, и детям.

А лень гони! Она не к месту.

И шанс на праздничном обеде

Собраться вновь с родными вместе.

Но то не завернуть в обёртку.

Ну, хорошо, давай, как надо!

Хочу найти под пышной ёлкой

Чаи и тонну шоколада.

Ещё бы крема Азазелло,

Чтоб молодеть от каждой банки!

Для ванны – соль, масла́ и пену,

И всевозможные добавки.

Предметы утвари?.. Пожалуй!

Люблю готовить на досуге.

Да и нарядами порадуй –

Не всё же думать о посуде!

А, впрочем, вздор! Хочу здоровья

Себе, семье и людям близким!!!

................................................

Я положу у изголовья

Свою наивную записку…

«Женская квартира» (Из серии «Истории уютного двора»)

– Почему в этом доме всё всегда теряется? Это не квартира, а бардак! – привычно кричала Юлия Глебовна, перерывая содержимое секретера.

– В бардаке-то как раз был порядок! – припечатывала Лидия Сергеевна, мама Юлии, намекая на иное значение слова.

Из комнаты выглядывала любознательная Светланка и, надеясь хоть в этот раз понять взрослый ребус, вновь уточняла:

– Так что там с бардаком?

– Ничего!!! – хором отвечали мать и бабушка, потому что десятилетней девочке было рано знать про публичные дома и мир полусвета, и уже вместе продолжали искать ключи, или записную книжку, или часики, или брошь, или что-то ещё, внезапно ставшим необходимым сегодняшним утром.

– Неужели нельзя всё собирать с вечера? – привычно ворчала Лидия Сергеевна. – А лучше – класть на место!

– Я и положила на место! – протестовала её дочь.

Она была взрослой женщиной и уже даже красила волосы, чтобы скрыть раннюю седину, однако всякий раз оправдывалась перед матерью, словно пятнадцатилетняя.

Конечно, вещи находились. И, конечно, не на своих местах. И, естественно, в итоге, после всех нервных поисков и препирательств, доставалось Светланке, потому что она, пользуясь неразберихой, всякий раз надеялась, что про неё и про её школу забудут. Но куда там! Взмокшая, взвинченная и опаздывающая мама, путаясь в плаще или в пальто, выскакивала из квартиры, а расстроенная бабушка, пунцовея лицом в тон волосам (ох, уж этот краситель «Красное дерево» да на седых буклях!), выставляла внучку за дверь безо всяких разговоров.

«Женская квартира» (как называли её обитатели *ского тупика) затихала: Светланка брела на собственную Голгофу, а Лидия Сергеевна забегала к соседке напротив, чтобы подуспокоиться.

Соседка – Изольда Кузьминична недавно вышла на пенсию и пока только осваивалась в новом статусе, и Лидия Сергеевна решила стать её проводником в мире свободного времени и нехитрых пенсионерских развлечений.

– Вот тебе хорошо, Кузьминична, детей-то у тебя нет – и забот, соответственно, никаких! – с завистью восклицала соседка, когда её утро выдавалось особенно хлопотливым.

Изольда морщилась от этой бесцеремонности, с какой Лидия врывалась в её уютную квартирку, от напоминая о её бездетности, но пуще – от амикошонства, отсекающего её имя. Что за манера – величать по отчеству? Да, она немного недолюбливала странность сочетания своего вычурного имени и немудрящего отчества, но за годы службы бухгалтером она привыкла к этому созвучию, равно как и к уважению.

Лидия Сергеевна же ничего не замечала и продолжала хвалить мудрую соседку, отгородившуюся от жизненных неприятностей в лице непутёвых родственников.

– Вот ты мне скажи, – говорила она, выпивая третью чашку чая и доедая восьмую баранку, – неужели им так сложно прислушаться к старшему поколению? Ведь я же им добра желаю! Я же ещё тогда говорила – не связывайся с ним. Ну, какой из него муженёк? Как в воду глядела – через год смылся! Все они одинаковые! И мой такой же прохиндей был. И Светланка найдёт себе обалдуя – вот увидишь.

– Куда Светланке-то? – закашливалась всякий раз Изольда Кузьминична от такого пророчества, ведь девочка только перешла в пятый класс.

– Помяни моё слово! Свистулька растёт – вся в мать! – припечатывала соседка и убегала в своё бабское царство готовить обед, а Изольда принимала цитрамон от головной боли и садилась за документы – её бухгалтерские навыки всё ещё ценились знакомыми.

Порой к Изольде Кузьминичне забегала Юлия – отдохнуть от вездесущей матери. Она неизменно отказывалась от чая, топталась в дверях, невнятно жаловалась на докучливую опеку и, не требуя совета, прощалась.

Вечерами, когда споры матери и бабушки становились особенно жаркими, к «тёте Лизе» украдкой сбегала Светланка. Они вместе смотрели приключенческие фильмы и переживали за героев.

– Эх, жаль, что в жизни всё не так! – мудро вздыхала девочка.

Изольда вспоминала свои потери и не переубеждала юную гостью.

Однажды, когда в центре последнего двора *ского тупика уже водрузили небольшую, но ладную и очень пушистую ёлку, и она так сочно зеленела последи белёсого снега, что не только дети, но и взрослые по вечерам задерживались рядом с ней и, забыв про тёплый дом, вдыхали смоляной аромат или рылись в карманах, чтобы отыскать фантик и приладить на колючую лапу нечто наподобие игрушки, в один такой вечер, когда у всех встреченных в подъезде соседей из авосек выпирают оранжевыми боками мандарины, когда в воздухе стоит запах праздника и беззаботного счастья, когда улыбки искреннее и шире, в дверь Изольды Кузьминичны робко и как-то тоскливо постучали. Хозяйка, в пёстреньком халате и переднике, с припылёнными мукой руками, открыла незваному гостю и оторопела – на пороге стояла Светланка, и лица на ней, как говориться, не было.

– Господи! – всплеснула руками Изольда, образовывая мучное облачко. – Что случилось?

– Три в четверти по математике! – трагическим голосом произнесла девочка и, кивнув в сторону своей двери, авторитетно объявила: – Убьют.

– Ну, как же так? – сказала тётя Лиза (именно так называли Изольду все дети во дворе) и впустила Светланку. – Эх ты! Математика – царица наук.

– Вот и бабушка так говорит, – понурив голову, прошептала школьница и без спросу присела на оттоманку, чего раньше никогда себе не позволяла.

– Ну, и что же теперь делать? Ты, я так понимаю, пришла просить политического убежища? Я-то не прогоню, но ведь про тебя же не забудут. Ну, час ты выиграешь, ну, два… А потом что? Сколько ты тут не просиди, а домой всё равно идти придётся. Да и гости у меня сегодня…

– Да мне бы только до мамы отсидеться – она заказ с работы сегодня должна принести. Бабушка как колбасу да консервы увидит, так про всё и забудет!

– И про конец четверти? – усмехнулась тётя Лиза.

– Про всё! – уверенно ответила Светланка. – А то что гости у вас, так я же наоборот – помочь могу с готовкой или с уборкой!

– Сиди уж, помощница – я и сама у правлюсь, – рассмеялась соседка. – Вот лучше пошли «Мушкетёров» смотреть. Только вторая серия началась – я специально стол в комнату принесла, чтоб пельмени под кино лепить.

– Пельмени! – радостно взвизгнула Светланка. – Я, знаете, какие пельмени красивишные леплю!

– Ну, если «красивишные», – подмигнула тётя Лиза, – тогда пошли.

Они и не заметили, как под приключения Боярского с сотоварищами налепили пять подносов пельменей. Отправив из на балкон, Изольда взглянула на часы и ойкнула:

– Сколько времени уже!

– Мне пора? – догадалась Светланка.

– Теперь уж нет, милая – будешь меня прикрывать. Я в душ мыться да наряжаться, а ты сиди и слушай – если позвонят в дверь, спроси, кто. Если Витя, то открой и скажи, что я сейчас выйду. А сама в комнату его веди. Да со стола вытри. Сможешь?

– Конечно! – уверенно ответила девочка, а сама удивилась, что у пенсионерок бывают такие друзья-мужчины, ради которых надо наряжаться.

Она вытерла со стола, подмела пол, расстелила скатерть – на кресле лежала подготовленная для вечера, и села ждать. В ванной шумела вода, слышался голос тёти Лизы, подгоняющей саму себя (видимо, одинокие люди привыкают разговаривать с собой вслух), потом вода стихла и зашумел фен. Ну а затем умолк и фен, но соседка всё ещё не выходила – возможно, красилась, как это делает мама каждое утро, хотя это, конечно, и было странно, потому что бабушка у Светланки ничем себя не украшала, если только не считать жутких красных волос.

И тут раздался звонок, и девочка помчалась в прихожую.

– Кто там? – спросила она.

– Своих не узнаёшь? – весело пробасили за дверью.

Светланка открыла дверь, хотя гость и не назвался. Она придирчиво осмотрела мужчину – он был нестарый, где-то ровесник мамы, но весь какой-то огромный, укутанный, заросший, словно лесник.

– Вы – Витя? – уточнила она.

У гостя брови полезли вверх – он ожидал увидеть на пороге другого человека.

– Ну, положим, для кого Витя, а для кого – Виктор Андреевич.

– Вы к тёте… – замялась девочка, – к Изольде Кузьминичне?

– К тёте, к тёте! – густо рассмеялся гость и вдруг насупился: – Всё ли ладно с тёткой?

– Ладно! – замахала руками Светланка. – Вы проходите, она сейчас.

А тут уже и Изольда вышла навстречу – нарядная, в платье из бирюзового кримплена, с ниткой жемчуга на шее и с подведёнными глазами и губами. Светланка аж крякнула от удовольствия, а вот гость, видимо, эту красоту и не заметил – шагнул к Изольде да сгрёб её в охапку, обнимая.

– Тёть Лиз! Как же я по тебе соскучился! Всё в разъездах. Но теперь баста – две недели у тебя буду! К моим далеко, а сюда в самый раз! Не помешаю?

– Что ты, Витенька! – счастливо ответила Изольда. – Мне, бобылке, чем помешать можно? Наоборот – радость и развлечение!

– Ну уж и бобылка? – подмигнул мужчина, скидывая тулуп и смешные меховые сапоги. – Вон у тебя девчонка. В услужении, что ли? – захохотал гость собственной шутке.

– Соседка, – в унисон улыбнулась хозяйка.

Светланка, раскрыв рот, смотрела на тёти Лизиного племянника: таких широкоплечих, немного диких дяденек она видела только в телевизионных новостях или на страницах газет. Она вспомнила, как бабушка рассказывала, что у соседки трое старших братьев, среди которых есть и геологи – видимо, племянник пошёл по стопам отца. Как только Светланка предположила, что мужчина – геолог, то и сама поверила в это и даже удивилась, что сразу не поняла – свитер толстой вязки, дерюжные брюки, бородища на пол-лица и мозолистые руки – конечно, геолог!

– К столу! – приказала Изольда и, что странно, девочку не прогнала, хотя и обещала отправить домой, как гости придут.

А Светланке лишь того и надо было – что может быть чудеснее, чем сидеть напротив этого великана и слушать его байки с «партии». Настоящие, не экранные, приключения и опасности! Да это во сто раз, нет, в тысячу раз удивительнее, чем все кинофильмы!

Но рано или поздно всё хорошее заканчивается, как и кино. В дверь постучали – осторожно, но настойчиво.

– Изольда Кузьминична, Светланка не у вас? – послышался голос Юлии.

– У нас! – пробасил Виктор, распахивая дверь. – Сидит, заправляется пельмешками. И вас, красавица, за стол позовём.

Юлия Глебовна оторопела от такой бойкости – её никто не звал красавицей вот уже девять лет и никогда не приглашал к столу с таким обаятельным напором.

– Э-э-э, я не могу, у меня там мама… И колбаса…

– Какая? Умоляю, скажите, что сырокопчёная! Это ж моя любимая – два года её не ел!

Юлия вдруг зарделась и юркнула в свою квартиру, а мужчина и вышедшие в прихожую Изольда и Светланка так и остались на пороге своей, глядя в полумрак лестничной клетки.

– Чего это она? – удивился Виктор.

– За колбасой побежала, – пошутила цитатой из великого романа Изольда.

Светланка лишь пожала плечами – она не разделяла веселья соседки, потому что чуяла трёпку, и теперь не только за тройку. Она тяжко вздохнула, услышав из-за родной двери привычные споры, и с философской обречённостью уже была готова идти домой с повинной, как вдруг дверь вновь распахнулась и из неё пулей выскочила мама, убегая от несущихся вослед ей претензий и гордо держа в руке палку колбасы, будто добытый в бою трофей. Она ногой закрыла свою дверь, прекращая прения. На её щеках горел румянец, а губы были накрашены новой польской помадой.

Все новогодние праздники и зимние каникулы весь *ский тупик от улицы Клары Цеткин до последнего двора гудел новостями – в «женской квартире», что в пятом доме, переполох – Юлия (та, что дочь Лидии Сергеевны и мама Светланки) закрутила роман с геологом! Приличный двор ещё никогда не слышал таких проклятий и предзнаменований, которые сыпала на головы несчастных влюбленных опытная старушка. Светланка, очарованная мужественным геологом, пыталась встать на сторону матери, за что была отлучена бабушкой от конфет и даже лишена новогоднего сладкого подарка. Изольда Кузьминична чуть не была послана в известном направлении, когда пришла вразумить соседку. На всех углах Лидия Сергеевна пророчествовала о женской глупости и мужской похоти.

К исходу двух недель страсти поутихли. Виктор отбыл. Лидия Сергеевна немного попочивала на лаврах Кассандры и успокоилась.

Через месяц Виктор вернулся и предложил Юлии расписаться. Ещё через два месяца «женская квартира» в пятом доме *ского тупика перестала существовать. Конечно, не совсем – где-то в Сибири всё так же живут вместе Лидия Сергеевна, Юлия Глебовна и Светланка, но теперь в их доме слышится густой бас возвращающего из экспедиций Виктора Андреевича и беспрестанный лепет маленького Кузеньки.

Особое время

Настало время разливать глинтвейн

По толстостенным и пузатым чашкам,

Звать в гости самых преданных друзей,

Чтоб поиграть в стратегию иль шашки.

Настало время верить в чудеса,

Их сдабривая палочкой корицы,

И ждать, что будут щéдры небеса,

Создав из улиц снежные страницы,

На коих станем по утрам писать

Своих историй нотные заметки,

А вечерами будем отдыхать,

Смакуя день прошедший, как конфету.

Настало время завернуться в шарф

И выйти в снег на поиск апельсинов,

А также имбиря и пряных трав

И всё сложить в плетеную корзину.

А, возвратившись, перебраться в плед,

Зажечь свечу с дыханием лаванды

И, заменив глинтвейном свой обед,

Развесить новогодние гирлянды.

***

Вот бы мне украсить ёлку

Не шарами, а делами,

Чтобы мир, большой и звонкий,

Замерев у хрупкой грани,

Оглянулся, загордился,

По плечу похлопал нежно

И опять бежать пустился,

Завихряясь пылью снежной.

Краткий год – теперь всё уже

Путь от ёлки и до ёлки,

Всё слабей зимою стужи,

Всё мучительней прополки

Сизым летом, что не грея

Промелькнёт и не заметит…

Межсезонье… Дождь.... Мигрени…

И опять извечный ветер.

Но к шарам и мандаринам

Как не вспомнить достиженья?

Детский смех в дорогах длинных,

Лоск предметных обновлений,

Вехи маленьких дорожек,

И карьерные высоты,

И любовь – смелей и строже –

К тем, кто рядом год за годом!

Сладость творчества безмерна,

Путь писательства отчетлив,

И отчаянная вера

Даже скептиков бессчётных!

Всё на ёлку средь игрушек

Я повешу как признание,

Что для взрослой и замужней

Есть в запасе взлёт и тайны!

Скоро…

Уже скоро посреди комнаты

Боковинки расправит стол,

И ёлка объятьями колкими

Отвоюет себе престол.

Залучинят огни стоцветные,

Вслед за будничной суетой

Вдруг повеет надеждой светлою,

Мандариновой кутерьмой.

Будет шорох обёртки праздничной

Даже громче, чем фейерверк,

Будут дни в ожиданье сказочном

И скрипучий, пушистый снег.

Будет радость, простая, детская,

И шампанского пузырьки,

И наряды внезапно светские:

Блёстки, кружево, каблуки.

И семейные фото открытками,

И друзья – бессменный бомонд…

Уже скоро вспыхнет улыбками

Новогодний калейдоскоп!

Ёлка

Они говорили: «Серьёзно? Ёлка

Ещё разукрашена у тебя?

Пожалуй, ковёр и полы в иголках?

Одумайся! Ну же – конец января!»

Они говорили: «Играет детство

В твоих наивно-шалых глазах?

Ты думаешь от гирлянды согреться?

Забыться в дождике и шарах?»

Они говорили: «Снимай игрушки!

Они запылились, их блеск померк!»

.........................................................

А я молчала. Ведь там – снаружи –

Стал тихо падать нарядный снег.