Бывшие

Надежда Голубцова

Бывшие

© Голубцова И., 2022

Бывшие

Мои дедушка Феоктист и бабушка Лида по отцу были из старообрядцев. Фамилию Ермиловы носила, по моему предположению, четверть деревни Мисцево Орехово-Зуевского района Московской области. Храма в деревне не было, но почти в каждом доме висели иконы, а в некоторых, как, например, у моих бабушки и дедушки, – даже богато убранные, в серебряных окладах. Они занимали почетное место в переднем углу большой комнаты.

В большие праздники зажигались лампадки. Часто молящейся я видела только бабушку Лиду. Именно она рассказала мне о том, как их семья оказалась в деревне: «Ехали мы на телегах, везли самые дорогие для нас вещи, а именно – иконы и сундуки с вещами». Откуда они ехали, она никогда не говорила. Говорила, что были сосланы на «101 километр» за то, что отказывались признавать новую веру. Их окружали болота, торфяники и леса. Спрашивать что-либо запрещалось, боялись «черных воронков» – это такие машины черного цвета, после которых люди исчезали бесследно.

А мне всегда было интересно, что же все-таки хранили в сундуках. Перед Пасхой бабушка открывала сундук, запертый на замок, и вытаскивала оттуда не виданные мною диковинные наряды, она их называла «салопы». На вопрос, откуда они у нее, отвечала: «Это мое приданое».

Из книг я знала, что приданое собиралось родителями перед тем, как выдать замуж дочь. По тому, что наряды были непростыми, я заключила, что родители у моей бабушки были людьми не бедными. Салопы вытряхивали от пыли и развешивали для просушки на солнце, а затем снова прятали.

В сундуках хранились какие-то бумаги с сургучными печатями, впоследствии, боясь, что они попадут в чужие руки, эти бумаги зарыли на огороде поближе к собачьей будке. Собака Найда была очень злой, ее все время держали на цепи и почти не кормили. Мне было ее очень жалко, хотелось подкормить, но дедушка запрещал.

Чтобы бумаги сохранились в земле, их клали в 3-литровые стеклянные банки и плотно закрывали. Меня просили, чтобы я никому ничего не рассказывала, особенно в школе, иначе дедушку и бабушку увезет «черный воронок», и я их больше не увижу. Я была настолько запугана, что, гуляя с подругами, все время оглядывалась, не едет ли за мной черная машина.

Очень меня обижало, что в деревне у нас было прозвище «бывшие». Говорили так: «Вот идет бывшая» или «Спроси у бывшего». Это прозвище мне очень не нравилось, и что оно означало, я не знала. Дом у дедушки и бабушки отличался от других, и его называли «дом с башенкой». Остальные здания в деревне были попроще. Дедушку Феоктиста односельчане очень уважали и относились к нему с почтением.

Фронтовик, прошедший всю войну, он имел много орденов и медалей, я даже видела среди наград «Георгиевский крест».

Впоследствии, став постарше, я узнала, что «Георгиевским крестом» награждали за храбрость в Первую мировую войну 1914 года.

Работал дедушка кузнецом. Кузнец в деревне – первый человек. Без лошади в те времена в деревне было не обойтись. Машин и тракторов было мало. Только лошадь могла преодолеть непролазную грязь деревенских дорог. На лошадях пахали и сеяли. Копыта, чтобы не стачивались, нужно было подковывать. Только кузнец мог выполнить такую работу.

Я, будучи ребенком лет 6–7, часто ходила к дедушке в кузницу и любила смотреть, как он ловко кует железо, он мне тогда казался богатырем из сказки. Обратно домой я гордо шла рядом с дедом, мне нравилось, как встречные мужички почтительно с ним здоровались, снимали головные уборы и кланялись. Я как-то спросила дедушку: «Почему тебе все кланяются?» Он ответил: «Уважают».

Однажды, когда приближался праздник 9 Мая, учительница попросила: «Скажи своему дедушке, пусть придет к нам в школу и расскажет, как он героически воевал».

Я передала деду просьбу учительницы. До сих пор в глазах стоит воспоминание о том, как подхожу к дедушкину дому. Дедушка сидит на завалинке, худой, высокий, положив нога на ногу, достает кисет с махоркой и скручивает цигарку. Курить он начал на фронте, а до этого табак не любил, да и выпивку не уважал, он был из семьи «старообрядцев», а у людей старой веры вино и курево были табу, то есть в запрете.

Дедушка рассказывал, что курить махорку стал вынужденно, очень уж есть хотелось, а когда подвезут фронтовую кухню, никто не знал. Чтобы приглушить голод, раскуривали махорку.

Есть такая фронтовая песня: «Давай закурим, товарищ, по одной, давай закурим, товарищ мой».

Любимой дедушкиной песней была: «Эх, дороги, пыль, да туман, холода, тревоги да степной бурьян, знать не можешь доли своей, может, крылья сложишь посреди степей. Вьется пыль под сапогами полями, степями, а кругом бушует пламя да пули свистят. Выстрел грянет, ворон кружит, твой дружок в бурьяне неживой лежит, а дорога дальше мчится, пылится, клубится, а вокруг земля дымится, чужая земля».

В этой песне все о судьбе, горькой судьбе солдат на фронте, а моей учительнице, не видевшей войну, подавай героизм. Дедушка ответил так: «Скажи, что я не приду и ничего рассказывать не буду, потому что война – это страшно, и не дай Бог вам узнать, что это такое».

Я считаю, это был достойный ответ солдата. Дедушка никогда не хвастался и не говорил: «Вот я воевал, за вас кровь проливал», – как некоторые псевдофронтовики, которые и пороха-то не нюхали, таких называли штабными крысами.

После войны настоящие фронтовики, немногие, вернувшиеся с войны, не кичились своими заслугами и не требовали для себя особых привилегий, они были сама скромность, таким и был мой дедушка Феоктист, и я им очень горжусь. Дедушке повезло, он выжил. Из всей деревни только двое вернулись с фронта.

Великой молитвенницей была моя бабушка Лида, кто знает, может быть, благодаря ее горячим молитвам дедушка остался жив.

А что я помню о своем втором дедушке Алексее по маме? Да ничего. Я его никогда не видела, потому что родилась в 1955 году, а дедушка умер в 1949-м. Правда, осталась фотография, где дедушка Алексей с бабушкой Натальей сидят на лавочке около своего дома в деревне Каблуково Ивановской области, Тейковского района. На фотографии, очень хорошо сохранившейся, хотя и сделана она была в 1949 году, можно увидеть и мою маму Валю, и ее сестру тетю Веру, они стоят позади родителей. Моей маме было в ту пору всего 16 лет, а тете Вере 19, она заканчивала ФЗУ (фабрично-заводское училище) и училась на портниху.

По рассказам мамы, дедушка Алексей был очень мягким и добрым, они с сестрой звали его тятей и вили из него веревки. Уж очень любил тятя своих девочек, часто баловал сладкими пряниками и защищал от нападок строгой мамы. Скрывая проказы своей любимицы, моей мамы, часто попадал под горячую руку жены, она брала ухват и гоняла его по всему дому. Дедушка Алексей не воевал на фронте, его списали за негодностью. У него был ревматизм, осложнившийся болезнью суставов и сердца. Несмотря ни на что, он вместе со всеми рыл окопы и работал в колхозе за троих мужиков. В 1949 году у него отказали ноги, и его положили в Ивановскую больницу, там он и умер. Очень тяжело бабушка пережила его уход. Любила его сильно, очень жалела, несмотря на показную строгость. «В селах Рязанщины, в селах Смоленщины слово «люблю» непривычно для женщины, там, бесконечно и верно любя, женщина скажет: «Жалею тебя»…» Для нее не существовало других мужчин. Замуж больше не выходила, а может, не захотела, в памяти мужа храня. Даже после смерти своих мужей женщины хранили им верность.

На фотографии слева направо сверху вниз – Вера, Валя, дедушка Алексей (Тятя), бабушка Наталья, 10 июля 1949 года

У бабушки Натальи была сестра Марфа, летом я часто гостила у них в деревне Каблуково и очень любила слушать воспоминания об их молодости. Обе неграмотные, в школе не учились, не умели ни читать, ни писать. Родители были простыми крестьянами и считали, что женщине грамота ни к чему, самое главное – это удачно выдать девушку замуж, поэтому девочек учили умело вести хозяйство – печь хлеб, готовить щи и каши, ухаживать за скотиной, конечно, шить, работать в поле от зари и до захода солнца, ухаживать за детьми и мужем, а грамота, считали родители, – это для женщин баловство. После революции в деревнях работал «Ликбез» (ликвидация безграмотности», Марфа выучилась и читать, и писать, а бабушка Наталья научилась только рисовать свою фамилию, именно рисовать, а не писать. Я ее всегда просила нарисовать свою фамилию. Она это делала так: «Ну смотри, Надюха, первая буква – это половина жука, «К», вторая – бараночка, «О», третья – «Т», молоточек, четвертая – опять «О», бараночка, пятая – «В», кренделечек и последняя – «А», ворота. Получается – КОТОВА – поняла?» Меня такая ее грамотность очень забавляла. Я смеялась и просила в сотый раз нарисовать свою фамилию.

В колхозе работали за трудодни и в конце месяца за работу получали мешок муки, а кто не умел расписываться, ставили просто + (крестик). Денег в колхозе не давали, а без муки прожить было нельзя, так как хлеб пекли сами (мука была не белого цвета, как сейчас, а серого, но хлеб, каравай или пироги были очень вкусными. Платья и рубашки шили сами (часто вручную, то есть руками). Швейные машины были большой редкостью, да и стоили дорого. Материя продавалась в городе Иваново, и чтобы ее купить, требовались деньги. Их получали от продажи в городе на рынке молока, творога, яиц, мяса. Все это в деревне было свое. Скотина и куры – в каждом дворе. Без своего хозяйства и огорода в деревне не прожить. Рассказывала мне бабушка Наталья, как их с сестрой Марфой родители замуж отдавали. Именно отдавали в чужие семьи. Своих суженых сестры до свадьбы даже не видели. Невест мужчины выбирали сами, говорили своим родителям: «Сватайте за меня Наталью или Марфу». Весной в праздник Пасхи девушки в деревнях водили хороводы, а ребята разглядывали и выбирали себе суженую, то есть будущую жену.

Бабушке Наталье с мужем повезло, а вот Марфе попался пьяница, даром что из богатой семьи, характер имел вздорный и очень ревновал свою красавицу-жену.

Бабушка рассказывала, что Марфа была первой красавицей на деревне – коса ниже пояса, да и петь и плясать мастерица. От вина муж Марфы и погиб, осталась она одна с сыном Стасиком. Стасик жил с мамой в г. Иваново, занимали они одну комнату в коммунальной квартире, где общая кухня и общий туалет. Стасик так и не женился, детей у него не было, а вином сильно увлекался, от вина, как и его отец, «погиб смертью храбрых». Бабушка очень жалела Марфу, часто ее навещала вместе со мной или моей сестрой Любой. Марфа нас любила, считала своими внучками, баловала чем-то вкусным, покупала подарки, пела нам русские народные песни. Я очень любила бывать у Марфы в гостях, любила слушать, как она поет, от ее песен хотелось плакать, пела она просто, но очень душевно, брала за душу и заставляла думать о горькой судьбе русских женщин. Любила и Марфа часто приезжать к моей бабушке в гости в деревню Ка-блуково. Все вместе мы ходили в лес за земляникой, варили варенье на керосинке в большом эмалированном тазу.

Очень вкусной была земляничная пенка, с ней мы пили чай, заваренный на смородиновых листочках.

Очень хорошо помню, как после обеда, напившись душистого чая, бабушка с Марфой сидели и вспоминали свою молодость, а я любила их слушать. Однажды за окном потемнело, и началась сильная гроза, форточка была открыта. И вдруг через форточку в дом влетела шаровая молния, размером с небольшой мячик. Мы разом застыли, молния облетела нас с шипением и треском и снова вылетела в форточку, никого не задев, а могла бы и взорваться. Бабушка рассказывала, что, бывало, от молнии начинался пожар, дома сгорали очень быстро, поэтому во время грозы бабушка собирала узелок, чтобы с ним на случай пожара быстро выскочить на улицу. В узелке были деньги и документы.

Очень хорошо помню, как заставляла меня пить по вечерам перед сном теплое парное молоко, которое я не любила даже в холодном виде, таким образом, через «не хочу», она вылечила меня от начальной формы туберкулеза. Вернее, исцелила меня своей любовью, она всегда говорила, что за меня готова отдать свою жизнь. А я оказалась не совсем благодарной внучкой. Горько признаться, что не была на ее похоронах. Я нашла причину: маленький ребенок, которого я родила и не могла оставить даже на несколько дней, – но зато я не видела бабушку мертвой, поэтому для меня она всегда живая. Каждый раз, бывая в церкви, я молюсь за упокой ее души, может быть, этим успокаиваю свою совесть.

Свежий деревенский воздух, сон целебный – спали мы с двоюродными сестрами Ниной и Олей в чулане, где матрасы и подушки набивались душистым сеном (высушенная на солнце свежескошенная трава), здоровая деревенская еда, – все было свое, и овощи, и ягоды, молоко, творог, сметана, вкусные пирожки и ватрушки, которые бабушка была печь мастерица, а домашние яички разве можно сравнить с магазинными!

Счастливая, беспечная пора детства. Как я благодарна за все это своей любимой бабушке Наталье. Я и звала ее не бабушка, а именно баушка, пропуская букву «б» в середине слова. Любовь к животным – это тоже у меня от баушки. По вечерам она отрезала горбушку душистого черного хлеба, посыпала крупной солью, давала мне на ладошку, чтобы я встречала нашу корову Ночку. Она была вся черная, кроме белого пятнышка на лбу.

Ноченька ласково и бережно брала с моих рук хлеб, а потом облизывала в благодарность мои ладони своим шершавым языком.

На фотографии слева направо – Надя, бабушка Наталья, Люба (Наде 10 лет, Любе 4 года)

Единственное, что не нравилось мне в деревне, так это деревенская баня «по-черному». Около речки, не помню ее названия, стояла избушка, вернее, сараюшка, в которой топилась печка, на печку ставились ведра и кастрюли с речной водой. Надо было долго ждать, когда печка обогреет сараюшку и когда нагреется вода. Я очень мерзла в этой бане «по-черному» и мылась кое-как, лишь бы быстрее убежать из этой горе-бани. То ли дело баня «по-белому», там тепло и даже жарко, особенно в парной, краны с горячей и холодной водой и даже прохладный душ. Зато моясь в бане «по-белому», я испытывала огромное наслаждение, воды хоть залейся, а самое главное – очень тепло и комфортно. Это сейчас в каждой квартире есть ванна или душ, а у некоторых даже сауна, а мы жили в коммуналке, где даже за холодной водой надо было идти на колодец, поэтому мылись раз в неделю в бане, она была в каждой деревне, особенное удовольствие баня доставляла в зимний морозный вечер, когда после нее шли домой, разомлевшие от жаркого тепла, румяные, веселые, не замечая даже сильного мороза, а морозы доходили иногда за 30 градусов, и зимы были снежными, сугробы наметало больше метра. Помню, очень любила после бани чай из самовара, вода колодезная была очень вкусной, пьешь и напиться не можешь вприкуску с долгоиграющим кусочком сахара, наколотым щипцами. Недавнее, казалось, а такое далекое для моих внуков прошлое.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.