Я шел торопливо, не останавливаясь, продолжая украдкой наблюдать за Нино. Девочка меж тем неотступно следовала за мной, держась на расстоянии. Придя в школу, она села за последнюю парту, на свободное место рядом с двоечницей Айшой, с которой никто не хотел сидеть. Посреди урока в класс внезапно вошел директор школы и вызвал Нино к доске. Девочка растерянно взглянула на директора, молча вышла из-за стола и, подойдя к доске, взяла в руки мел. Очевидно, она думала, что ей дадут какое-то задание и приготовилась писать. Вместо этого директор окинул ее неприязненным взглядом и, обратившись к остальным ученикам, резко выпалил: «Дети, будьте осторожны с Нино Горелик, ее отец – враг народа[28]». Нино без слов положила мелок обратно на учительский стол и, опустив голову, вернулась на свое место, а Айша тут же пересела от нее на другое место, потеснив близняшек Кундыз и Жулдыз. До конца урока все с опаской озирались на Нино и перешептывались, в то время как она сидела, не поднимая глаз, молча уткнувшись в книгу.

Следующим уроком была математика.

– Дети, приготовьтесь к самостоятельной работе, – сказал Николай Николаевич, входя в кабинет.

В конце урока он прошелся между рядами и собрал тетрадки на проверку.

– Что ж, начнем с новенькой, посмотрим, что она успела сделать.

С этими словами он углубился в чтение тетрадки Нино, время от времени поправляя очки. Обычно он аккуратно исправлял красным карандашом ошибки, но в этот раз красный карандаш так и не пригодился.

– Надо же! Ни одной ошибки, – пробормотал он, удивленно взглянув на Нино из-под очков. – Как тебя зовут?

– Нино, – ответила девочка, робко подняв глаза. – Нино Горелик.

– Молодец, Нино, – похвалил ее учитель. – Ставлю тебе… «отлично»!

В классе воцарилась гробовая тишина. Николай Николаевич был очень строгим и требовательным учителем, и получить у него не то что «пятерку», а даже «четверку» было большим делом.

После уроков я остался в классе доиграть в морской бой, который начался еще на уроке русского языка. Нино тем временем аккуратно сложила тетрадки и учебники в ранец и пошла домой. Неожиданно я услышал громкие голоса на школьном дворе. У меня похолодело в груди от недобрых предчувствий.

Схватив портфель, я выбежал на улицу. То, что я увидел, было ужасно. Мои тихони-одноклассники – те, что еще пять минут назад прилежно сидели за партой, – теперь шли за Нино, насмехались, бросали в нее комья грязи и кричали: «Дочь врага народа! Дочь врага народа!» Нино, совершенно беззащитная, шла молча, сгорбившись, и лишь прикрывала лицо руками. Меня аж затрясло от гнева.

– Да вы в своем уме? – крикнул я. – При чем тут она?! Разве родителей выбирают?!

Воинственно размахивая портфелем, я погнался за обидчиками. Когда они разбежались, я подошел к Нино и увидел ее раскрасневшееся заплаканное лицо.

– Пошли домой, – небрежно сказал я, будто ничего особенного не случилось.

Она робко улыбнулась сквозь слезы – словно солнышко выглянуло из-за туч.

– Только маме ничего не говори, – попросила Нино. – А то она огорчится.

Я молча кивнул в ответ, и мы пошли домой.

Глава 6

Воображаемая скрипка

Однажды вечером, когда Татия Георгиевна задержалась на работе, из пристройки раздались красивые и печальные звуки музыки. Я заглянул в комнату. Нино стояла у окна, прикрыв глаза и прижав к подбородку какой-то необычный музыкальный инструмент. Легко и плавно водила она смычком по струнам, извлекая из инструмента щемящие звуки, отдаленно напоминающие человеческий голос. Из окошка в комнату теплым золотистым потоком струились лучи заходящего солнца. И казалось, что эта странная худенькая девочка с бледным одухотворенным лицом и волосами цвета спелой пшеницы была его продолжением – каким-то небесным созданием из других, более высоких миров, сотканным из света, воздуха и этой удивительной музыки, которое, по какой-то нелепой случайности, занесло к нам, в маленький саманный домишко посреди бескрайней ветреной степи.

– Что ты делаешь? – удивленно спросил я.

Девочка прекратила играть, открыла глаза и перевела на меня задумчивый взгляд.

– Играю на скрипке, – ответила она.

– Можно мне посмотреть? – попросил я.

Нино протянула мне скрипку. Я осторожно взял в руки музыкальный инструмент. Это была маленькая детская скрипка с изящным гладким корпусом, покрытым золотисто-коричневым лаком. Вдоль черного грифа, заканчивавшегося изящным завитком, были натянуты четыре струны. Девочка протянула мне смычок. Стоило мне легонько провести смычком по струнам, как скрипка тут же отозвалась нежным серебристым звуком. Нино любовно провела рукой по корпусу скрипки и бережно положила ее обратно в футляр, обитый внутри темно-зеленым бархатом.

– Эту скрипку подарил мне папа, – тепло улыбнувшись, сказала Нино. – Когда нас забирали из дома, это единственное, что я взяла с собой. Папа обещал мне, что когда я вырасту, мы вместе выступим на концерте. Я буду играть сольную партию скрипки, а он – дирижировать.

– Ну, чтобы выступать на концерте, надо серьезно заниматься, – рассудительно сказал я.

На следующий день после школы я повел Нино в Дом культуры. Там работал Борис Ефимович Дахшлейгер – тоже в прошлом заключенный. Поговаривали, что еще до войны, будучи фотокорреспондентом газеты, он осмелился написать очень резкое и прямое письмо самому товарищу Сталину о «перегибах на местах» во время хлебозаготовок[29] в 30-х годах на Украине (сам он был родом из Одессы), за что и поплатился. Это был невысокого роста сухонький старичок с коротко стриженой белой бородой, неизменно ходивший в мягкой фетровой шляпе и видавшем виды твидовом пиджаке с замшевыми налокотниками. В кармане он носил надушенный платок и нюхательный табак в маленькой жестяной баночке. Борис Ефимович работал библиотекарем в Доме культуры и, при случае, играл на скрипке, например, на смотре художественной самодеятельности, когда из города приезжало высокое начальство. Поскольку днем в библиотеке обычно было мало посетителей, он согласился обучать Нино музыке. Так каждый день после школы мы стали ходить в сельскую библиотеку: я читал книги в то время как Нино занималась с Борисом Ефимовичем. Он очень хвалил девочку и удивлялся ее способностям.

– У Ниночки исключительный музыкальный слух, – повторял он. – Ей непременно надо учиться в консерватории.

Как-то раз я задержался в школе – учительница по русскому языку оставила меня после уроков на дополнительное занятие, потому что я плохо написал контрольный диктант, и Нино пошла в библиотеку одна. Вдруг посреди урока в класс постучался запыхавшийся от быстрого бега Жанибек.

– Там это… Нино… помочь надо, – сказал он прерывающимся голосом, и по тому, как он это сказал, я сразу понял, что случилась беда.

– Галина Григорьевна, можно я доделаю работу над ошибками дома? – попросил я, бросая на учительницу отчаянный взгляд.

– Беги, раз такое дело, – сказала Галина Григорьевна, переводя озадаченный взгляд с Жанибека на меня. – Завтра сдашь мне тетрадь на проверку.

Мы побежали к Дому культуры. Я увидел Нино на заднем дворе – там, где росли три старых тополя. Она беспомощно шарила руками по земле. Вокруг валялись обломки разбитой скрипки.

– Что случилось? – выпалил я.

– Папина скрипка… – растерянно пробормотала Нино, поднимая на меня полные слез глаза. – Они разбили ее.

– Тили-тили-тесто! Жених и невеста! – донесся до меня язвительный смешок школьного хулигана Аманжола Жакиева.

Рядом стояли его дружки и, посмеиваясь, поддакивали ему.

– Если ты не трус, выходи один на один, – закричал я, сжав кулаки.

– Где это ты труса нашел? – процедил сквозь зубы Аманжол. – Да я тебя одной левой уложу!

Меня как будто что-то торкнуло внутри. Я подскочил к Аманжолу, со всей силы толкнул его в грудь, и в тот же миг, сцепившись, мы кубарем покатились по земле, награждая друг друга тумаками. Аманжол был выше меня на целую голову, но я оказался проворнее – изловчился и дал ему по морде, так что у него побежала из носа кровь. Шатаясь, я слез со своего обидчика. У нас, у мальчишек, существовал негласный кодекс чести: драться только один на один, лежачего не бить, драться до первой крови и, самое главное, не покалечить другого. Поэтому я прекратил драку.

– Если кто-нибудь обидит ее, – кивнул я в сторону Нино, запахивая порванную рубашку, – тот будет иметь дело со мной.

– Что вы стоите, олухи! Бейте их! – крикнул Аманжол, поднимаясь с земли. – Нас же больше – проучим их как следует!

– Только попробуйте, – решительно сказал Жанибек, поднимая с земли большой камень. – Шарахну так, что мало не покажется!

Аманжол сплюнул на землю и грязно выругался.

– Не хочется руки о вас марать, не то мы бы вам показали, – злобно сказал он, хлюпая разбитым носом. – Айда[30], ребята, отсюда!

Когда они ушли, мы помогли Нино собрать то, что осталось от скрипки.

– Да не реви ты так! – сердито сказал я Нино. – Нашла из-за чего реветь. Ведь что такое скрипка? Это вещь. Значит, можно купить новую.

– Да, – всхлипывая, ответила Нино. – Просто это все, что у меня осталось от отца.

– Может, ее еще можно починить, – сказал Жанибек, осторожно складывая обломки скрипки в футляр.

Мы пошли вместе домой. Жанибек всю дорогу насвистывал «Вихри враждебные веют над нами»[31], пока наконец не свернул на свою улицу.

– Почему у Жанибека такая странная фамилия «Пэк»? – спросила Нино, когда мы остались одни. – Не слышала, чтобы у казахов были такие фамилии.

– Вообще-то он не казах, а кореец, и на самом деле его зовут Чжон Ын Пэк, – засмеялся я. – Это я прозвал его Жанибеком, потому что так удобнее выговаривать. И все стали повторять за мной.

– Кореец? Здесь? – удивилась Нино. – Корея же находится на Дальнем Востоке. Как он здесь оказался?

– Так же, как и ты, – на поезде, – объяснил я. – Жанибек маленький был тогда, поэтому ничего не помнит. Но родители рассказали ему, что они ехали сюда почти месяц, и очень много людей умерло в дороге. Оставшихся в живых высадили из поезда посреди голой степи. Казахи приютили их, поделились едой. Стариков и женщин с малыми детьми расселили по домам, остальных разместили в Доме культуры. Так они продержались до весны, а весной стали копать землю, строить землянки и сажать огороды – в общем, так и выжили… Жанибек – мой лучший друг.

Глава 7

Ночной кошмар

Вернувшись домой, я попытался сложить вместе обломки скрипки, но у меня ничего не вышло. Как же мне было жалко этот чудесный музыкальный инструмент! Но еще больше мне было жалко Нино – хоть она и крепилась, было видно, что она очень сильно расстроилась.

Неожиданно я услышал песню на незнакомом языке. Это пела Нино.

– Ты чего это? – удивленно спросил я.

– Пою, – пожала плечами Нино.

– Красивая песня, – сказал я. – Только язык непонятный.

– Это на грузинском, – улыбнулась Нино. – А красиво, потому что у нас в каждом слове есть что-то от солнца, от земли и что-то от винограда. Так мама говорит.

– Никогда не пробовал виноград, – признался я.

– Вот как? Поеду к бабушке в Тбилиси, пришлю тебе целый ящик, – засмеялась Нино и уже серьезным голосом добавила. – Я все равно буду выступать с папой на концерте, даже если для этого мне придется упражняться на… воображаемой скрипке.

– Это как? – еще больше удивился я.

– А вот так, – решительно сказала Нино и, прикрыв глаза, жестами показала, как она берет в руки скрипку, прикладывает ее к подбородку и начинает водить смычком по струнам.

Я стоял, как завороженный, наблюдая за ее «игрой».

– Как ты это делаешь? – наконец спросил я, когда она прекратила «играть».

– Мне вовсе не обязательно иметь под рукой инструмент, чтобы слышать, как он звучит, потому что я, как папа, слышу музыку у себя в голове – все до последней ноты, – улыбнулась девочка. – Только, прошу, не рассказывай маме про скрипку, а то она сильно огорчится…

Той ночью я проснулся от криков. Это был голос Нино.

– Иоська! Иоська! – отчаянно звала она кого-то во сне.

Тут же в пристройке загорелся свет.

– Что случилось? – мама заглянула в пристройку.

– Все в порядке, – ответила Татия Георгиевна извиняющимся голосом. – Нино приснился плохой сон. Простите, что потревожили.

Еще какое-то время я слышал приглушенные всхлипы Нино и тихий голос Татии Георгиевны, успокаивавший дочь.

– Что тебе такое приснилось, что ты так испугалась? – спросил я Нино по дороге в школу на следующее утро.

– Так, вспомнила что-то, – уклончиво ответила она, отводя взгляд в сторону.

На обратном пути из школы я вспомнил про ночной кошмар Нино.

– Кто такой Иоська? – спросил я в лоб.

Лицо ее внезапно стало скорбным, уголки губ дрогнули и поползли вниз.

– Это мой младший братик, – ответила она, и голос ее потеплел. – Его зовут Иосиф, но дома мы зовем его Иоськой…

– А где он сейчас? – спросил я.

– Мы не знаем, – Нино тяжело вздохнула. – Сначала они забрали папу. Папа сказал маме, что это какая-то ошибка, и как только они во всем разберутся, его отпустят. Во время ареста они обыскали весь дом, но так ничего не нашли. Через несколько дней они приехали за мамой, сказали, что допросят ее как свидетеля и отпустят. Но в тот вечер она так и не вернулась домой, и за нами присматривала наша соседка – баба Галя. На следующий день они снова приехали и сказали, что отвезут нас к маме. Баба Галя сказала, что мне нужно в школу. Они ответили, что завезут меня по пути, и чтобы я взяла с собой все, что нужно для уроков. Я сложила тетрадки и учебники в школьный ранец и взяла с собой скрипку, потому что в тот день у меня еще была музыкалка[32]. Но ни в школу, ни к маме мы так и не попали, вместо этого нас отвезли в детприемник. Там нас сфотографировали, наголо обрили, сняли отпечатки пальцев и отвели в общую камеру, где уже находились другие дети. Иоське тогда было всего три годика. Он все время плакал и звал маму. На другой день всех детей в детприемнике разделили на две группы – детей постарше отправили в одну группу, малышей – в другую. Помню, мы с Иоськой вцепились друг в друга, отчаянно плакали и умоляли не разлучать нас. Иоська ведь был еще совсем маленький, и я бы приглядывала за ним. Но они не стали нас слушать – вырвали Иоську у меня из рук и увели его. Больше я его не видела. А нас – тех, кто был постарше, – посадили в товарный поезд и куда-то повезли. Кормили плохо, несколько детей умерло в пути от болезней. В конце концов, поезд приехал в Новосибирск, где нас определили в детдом. Там я жила, пока мама не забрала меня… Этой ночью мне приснилось, как они снова забирают у меня Иоську, и я ничего не могу поделать…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Опубликовано: Мемориал-аспект. № 2–3. Октябрь 1993 г.; ГУЛАГ (Главное управление лагерей). 1917–1960. М., 2000. С. 106–110.

Батрак – наемный работник в сельском хозяйстве.

Бай – крупный землевладелец, богатый скотовладелец в Казахстане в досоветское время.

Курдючный жир – жир, получаемый в процессе нагревания жирового отложения округлой формы в районе хвоста у барана «курдючной» породы.

Матрешка, или душица обыкновенная – лекарственная трава, применяемая в составе грудных, потогонных, ветрогонных сборов при простудных и других заболеваниях органов дыхания в качестве противовоспалительного и отхаркивающего средства.

Шайтан – в исламском богословии представитель категории злых духов, враждебных Богу и людям.

«26-я точка» – разговорное название лагерного отделения, так как лагерь располагался в 26-м поселке трудопоселений (сейчас село Акмол (бывшая Малиновка) Акмолинской области Казахстана).

Акмолинский лагерь жен изменников Родины (А. Л. Ж. И. Р.) – разговорное название 17-го женского лагерного специального отделения Карагандинского ИТЛ в Акмолинской области, Казахстан (1938–1953).

Военизированная охрана (ВОХР) – вооруженные боевым стрелковым огнестрельным оружием специализированные военные подразделения, осуществляющие охрану объектов, имеющих важное государственное значение, а также грузов и иного имущества.

Подножный корм – пропитание, добываемое, где и как придется (перен.).

Боже мой! (казах.)

(В дальнейшем переводы с казахского не оговариваются. Здесь и далее все переводы принадлежат автору. – Ред.)

«Наркомовские сто грамм» – норма выдачи водки военнослужащим в период ведения Красной армией боевых действий (неофициальный термин).

Сукин сын!

Окаянный – употр. как бранное и осудительное слово (прост.).

Фельдшер – специалист со средним специальным медицинским образованием.

Мой миленький! Мой ненаглядный!

Кизяк – высушенный или переработанный навоз, используемый в качестве топлива.

Курт – сухой кисломолочный продукт.

Стервец – негодяй, мерзавец (прост, бран.).

Подаяние ради Бога.

Голодомор в Казахстане в 1932—33 гг., вызванный конфискацией скота у казахов.

«Тридцать девятый паспорт» – паспорт, выдававшийся бывшим заключенным, с которым им запрещалось жить в 39 городах Советского Союза.

Карлаг (Карагандинский исправительно-трудовой лагерь) – один из крупнейших исправительно-трудовых лагерей СССР в 1930–1959 годах, расположенный в Карагандинской области, состоял в системе ГУЛАГ НКВД СССР.

Союз Советских Социалистических Республик, сокращенно СССР, – государство в Евразии, существовавшее с 1922 года по 1991 год.

Член семьи изменника Родины (сокр. ЧСИР) – формулировка ст. 58-1 в УК РСФСР 1926 года, Закона СССР «О членах семьи изменников Родины» от 30 марта 1935 года и ряда иных советских нормативных актов.

Детприемник – учреждение для приема и дальнейшего распределения безнадзорных детей и подростков.

Ашкеназы – субэтническая группа евреев, сформировавшаяся в Центральной Европе.

Враг народа – человек, обвиняемый в «антисоветской деятельности»: в нелояльности по отношению к советской власти, «контрреволюционных действиях» (например, противоправительственной агитации), шпионаже или вредительстве (причинении ущерба советской экономике).

Голодомор – массовый голод, охвативший в 1932–1933 годах всю территорию Украинской ССР в существовавших на тот период границах и повлекший многомиллионные человеческие жертвы.

Айда – междометие русского языка в значении «пойдем, иди, давай».

«Варшавянка» – польская и русская революционная песня.

Музыкалка – музыкальное училище, школа (разг.).

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу

<1 2

На страницу:

Перейти

2 из 2