bannerbanner
Он и Она. Я научу тебя летать
Он и Она. Я научу тебя летать

Полная версия

Он и Она. Я научу тебя летать

Язык: Русский
Год издания: 2021
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 2

Казалось, что эта музыка, этот танец рождается из вибраций, зародившихся где-то в иной Вселенной, может, и в ином измерении, с одной лишь целью – достичь Млечного Пути, этой планеты, этого небольшого зала, в котором Иван по воле его новой знакомой очутился в первом ряду, поэтому складывалось ощущение, будто он – единственный зритель этого невероятного и необъяснимого зрелища, нарушающего законы гравитации. Следуя ускоряющемуся ритму гитары, танцовщица буквально парила в сантиметре над поверхностью сцены, соприкасаясь с ней только затем, чтобы очеловечить звук гитарных струн стуком зелёных туфель. В какой-то миг гитара смолкла, заставив замереть и танцовщицу. В полной тишине послышался шорох шагов того, кому этот танец, оказывается, был адресован. И последовал ответ: в безмолвие ворвался резкий звук подошв танцора, постепенно ритм нарастал, в какой-то момент гитара не выдержала и вступила в соперничество, а может, в сотрудничество со страстной дробью исполнителя. Это был танец-вызов. Ритм становился всё чаще, пока не превратился в сплошной гул, который заставлял танцора почти летать, и потом мгновенно затих. В обрушившемся молчании, в позе танцора, в его взгляде на партнёршу читалось понимание, что его старания не остались без внимания, и был вопрос: «А чем можешь ты, гордая и неприступная, ответить на огонь моей страсти?». Она, не отводя глаз, медленно приподняла подол платья. И несмотря на то, что оголилась только малая часть ноги, что выше лодыжки, в этом движении было столько эротики, что ничто прежде, даже снимаемое Маргаритой одним движением чёрное платье, не могло сравниться с этой картиной. Тишина была такой, что представлялось: будто и за пределами этого помещения слышали шорох шёлка, открывающего партнёру нечто запретное. Последовал тихий, редкий стук. Это танцовщица начала отвечать взаимностью на тот безумно сложный и красивый танец, что мгновение назад сразил публику. Постепенно отбиваемый ею ритм становился громче и быстрее, заставляя следовать ему сначала гитару, а потом и партнёра, который следовал за женственностью и манкостью партнёрши. Слияние музыки и танца рождало язык страсти, это будоражило кровь каждого, кто смотрел представление.

Похоже энергии, обрушившейся на зрителей, было более чем достаточно. У Ивана всё время, пока он провожал спутницу, не было иной мысли, кроме как поцеловать её. И когда он попытался это осуществить перед, как он считал, расставанием, она пресекла его попытку неожиданным предложением:

– Зачем на улице? Пойдём ко мне. Родители уехали к родственникам.

Такого поворота Иван не ожидал. Да он в принципе ничего не ожидал с того момента, как тайфун по имени фламенко закружил его в своём круговороте. Войдя в квартиру, Люба остановилась напротив Ивана, напоминая своим выразительным молчанием о том, что именно она потребовала отложить некоторое время назад. Она помнила слова бабушки о том, что мужчина будет знать, что нужно делать, только если женщина настойчиво ему об этом укажет. И правильно сделала, что напомнила, потому что Иван был немного обескуражен и деловым подходом, и невзрачностью спутницы. Хотя стоит заметить: причин иметь очень эффектных подруг у Ивана не было. И он это понимал. Но сознавать – это одно, а желать – совсем другое.

Горячие губы и близость женского тела сделали своё дело. Оставляя по пути снятые вещи, молодые скоро оказались на диване. Свет Люба выключила сразу, как только верхняя одежда упала с вешалки в коридоре, не сумев найти место при торопливых попытках её туда пристроить. Когда на девушке остались последние два предмета, отделяющие от полной наготы, она, смущаясь яркого света небывало огромной луны, вскочила с дивана и пошла закрывать окно. Иван вдруг увидел чудо в лунном свете – идеальную женскую фигуру. Ничего более совершенного ему не встречалось ни на одном из виденных им холстов великих художников, ни тем более в жизни. Лунный свет всё делает волшебным, а что, выходит, он может сделать с идеальным телом, Иван даже не мог себе вообразить. Это видение длилось всего несколько мгновений, но этого хватило, чтобы Иван задохнулся от этой красоты.

Когда ещё секунду назад обычная одногруппница, а ныне обладательница совершеннейших форм, вернулась к нему, Иван только и смог вымолвить:

– Ты такая… такая… У меня слов нет. Почему же ты это прячешь? Все же считают, что ты некрасивая.

Люба, для которой слова в этот момент были буквально пустым звуком, шёпотом заметила:

– Потому что я сама решаю: кто и какой меня будет считать, – она говорила это, а телом, руками, губами требовала замолчать. – Ну, что же ты?

Иван взглянул на лежащую рядом женщину, как на драгоценный сосуд, с которым требуется очень бережное обращение. Но Люба ждала совсем иного. Она сама своими руками помогала растерянному партнёру, который пытался расстегнуть лифчик, под её жаркий шёпот: «Что ты делаешь, сумасшедший?». Они вместе стянули её трусики, ставшие в определённый момент хоть и единственной, но преградой, и целовались, целовались, целовались…

Когда закончился этот ураган страсти, Иван не помнил. Проснулся он, когда Люба разбудила его коротким тёплым поцелуем.

– Метро через пятнадцать минут открывается. Тебе пора.

И закружил Ивана этот танец с почти птичьим названием «фламенко». Родители Любови отчалили к родственникам в Германию, куда, как выяснилось, уже можно ездить без туристических путёвок. Уехали надолго. И время для Ивана странным образом искривилось: нудные лекции, семинары, лабораторные хоть и тянулись бесконечно долго, но не оставляли следа в его сознании, потому что жил он только в маленькой квартирке и только вечером, когда безумные вихри уносили его сознание, оставляя только желание, влечение и любовь. Он и предположить не мог, что любовь вот так свалится на него вместе с близостью. Но теперь он узнал, сколько в нём было невостребованной нежности, чувственности и потребности доставить радость любимой. И эта радость много важнее исполнения собственных желаний.

Но однажды Иван испытал и другое, не менее яркое ощущение – хрупкость происходящего. Всё в миг разлетелось на мелкие осколки, когда Люба после очередной, но разве можно так сказать про близость, близости сказала:

– Возвращаются родители, – и, прикрыв его рот своей рукой, пресекла тем самым попытку что-то сказать. – Тебе нужно завтра прийти с паспортом. Мы тебя пропишем в этой квартире, потому что на следующей неделе мы эмигрируем из России в Германию.

Она говорила, как всегда это делала (исключая то, когда была в объятиях любимого), по-деловому, не оставляя даже малейшей лазейки для дискуссии, лишая всякой надежды что-то изменить.

Они уехали через десять дней. Иван проводил их на вокзал, где в буфете напился с сознанием того, что так любить он уже никогда не сможет. Потому что молния редко, попадая в человека, оставляет его живым. А чтобы дважды… Да и остался ли он живым?!

В себя Иван пришёл в обезьяннике привокзального отделения милиции. Он нутром чувствовал, что несмотря на сильное опьянение он красиво, как тот танцор фламенко, выстукивал своими ботинками по полу только ему одному известную мелодию и ритм, исполняя незримый танец. Он видел себя со стороны неотразимым и грациозным. А рядом с ним стояла готовая начать свою партию Люба.

– Так, – раздался громкий мужской голос, который принадлежал милиционеру. – Это ещё что такое?

– Это фламенко, – не прекращая удары ногами, ответил Иван. Он понимал, что прекрати он танец, Люба исчезнет. И не сольются они больше в ритме страсти.

– Это, парень, больше похоже на краковяк, – подытожил милиционер и добавил: – Координация восстановлена. Шуруй домой лечить душевные раны.

«Русский, немец и поляк танцевали краковяк», – крутилось в пьяном мозгу Ивана всю дорогу, пока он шёл домой.

БЛЮЗ

Иван Петрович никогда раньше не слушал блюз. До него, конечно, долетали изредка звуки этой очень странной и пленительной музыки, но знать не знал он, как это называлось. Познакомился с ним только сейчас, когда диктор радио объявил, что начинается передача про блюз.

Услышав надрывный хриплый голос на чужом языке, понял Иван Петрович, что блюз – это про него. Не понимая ни одного иностранного слова, он чувствовал, о чём была песня. Всё естество ныне грузчика магазина «Продукты», а в прошлом – инженера завода по штамповке пластмассовых изделий, прониклось трагичностью и несовершенством жизни, о чём пел обладатель голоса, в котором смешались хрипотца, алкоголь и сигарный дым. Иван Петрович не задавался вопросом, откуда этот иностранец, да ещё из другого времени, скорее всего, мог знать все нюансы и перипетии судьбы простого советского инженера и простого российского грузчика. Но в том, что всё это было про его судьбинушку, не сомневался ни на йоту – настолько точным и верным было повествование.

Певец в одной фразе вспомнил про детство, которое, каким бы оно ни было, начинаешь ценить, только когда понимаешь, что его не вернуть. С трагизмом и надрывом рассказал про первую, единственную и безответную любовь. Про крушение всех иллюзий вместе с крушением страны. Почти рыдающий голос в припеве поведал об отчаянии от осознания несовершенства мира. Весь драматизм и безысходность переданы были настолько точно и тонко, что ком подступил к горлу и в глазах защипало.

– Ты что, любишь блюз? – спросил таким же хриплым голосом, как и тот, что лился из старенького радио, коллега и единственный кореш Паша, который по причине раннего времени суток был ещё трезв.

– Жизнь – дерьмо, – глубокомысленно изрёк Иван Петрович.

Паша присел рядом и, закрыв глаза, начал подпевать тому парню из другого мира и другого времени. Поразительно, но он знал слова иностранной песни. Его голос гармонично соединялся с тем, что раздавался из радиоприёмника – это звучание вдруг откликнулось теплом и благодарностью к неведомому исполнителю из радиоэфира, к Паше, который также, как и далёкий певец, всё понимал про жизнь Ивана Петровича. Который когда-то давно, когда магазин был небольшой лавкой и хозяйка не могла себе позволить содержание двух грузчиков, делил свою небольшую зарплату с Иваном Петровичем, чтобы тот не подох с голоду. А сейчас Паша так точно пел про дерьмовую жизнь, что слёзы помимо воли покатились по щекам Ивана Петровича. Паша этого не видел, потому что продолжал петь с закрытыми глазами. Когда песня закончилась, он разлил чекушку по пластиковым стаканам и, подняв свой, произнёс:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
2 из 2