Игра стрелок

***

«Марфа, – сказал как-то вечером муж, – вчера пришёл приказ, командируют нас в Брестскую крепость».

«Как же так? – всплеснула руками Марфа. – А как я тут одна останусь?»

«Почему одна? Поеду, обустроюсь и вас с Митькой заберу, уже с командиром оговорено все. Семьям тоже можно ехать, так что не переживай, в станице не останешься!» – улыбнулся Марфе муж.

Что поделать, судьба у жен-солдаток такая – только переезжай с места на место, куда мужа командируют, да молись. Проводила Марфуша мужа в Брест. Пришла домой, села на лавку, да и заплакала.

«Матушка, ты чего?» – спрашивал Митька.

«Да ничего, сынок, – ответила Марфа. – Муторно мне как-то на душе, кажется, будто не увидим мы больше нашего папку!»

«Мама, да что ты такое говоришь? – воскликнул мальчишка. – Папа же обещал, что мы скоро к нему поедем! Правда ведь? Поедим?»

«Поедим, сыночка, конечно, поедим!» – ответила Марфуша утирая слезы.

***

А на следующую ночь приснился Марфе сон, будто бы сидят они с мужем и Митькой за столом в хате, ужинают, а тут на тебе, дверь отворяется и входит свекровь-покойница. Прямо как в гроб положили, в том же платье, платок на голове и губы недовольно в нитку сжаты. Заходит и говорит: «Порченная тебе девка досталась, Мишаня! Пойдем со мной, я тебе невесту нашла другую!» И муж Марфушкин встает из-за стола да и идет с матерью. Марфа все кричит им вслед, мол, какая же она порченная, вон и живот на нос уже полез, двойня, сказали, будет! Да как проснется!

«Ох, нехороший сон, – прошептала Марфа, – не к добру!». Зажгла свечку да и встала на колени перед иконой молиться. Хоть и запрещали иконы, а Марфа верить не переставала, мало ли что там власть скажет, а Богу-то все равно виднее…

Рассвет застал Марфу на коленях. Тяжело поднявшись, женщина отправилась топить печь, хлебы ставить, да скотину выгонять. Пока одно за другим дела, не заметила, как и к полудню время подкатилось, пора и обед готовить. Вошла Марфа в дом, только собралась горшки в печь ставить, как услышала по радио те роковые слова: «Внимание! Говорит Москва! … сегодня в четыре часа утра, без всякого объявления войны, германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза!..»

Что было потом Марфа не помнила – упала, там, где стояла, лицом на горячую печь. А вот сынишка Митька помнил… Помнил тот жуткий вопль, который вырвался из груди матери, когда она услышала о начале войны и поняла, что ее мужа уже нет в живых…

***

«Марфа Ильинична! Марфа Ильинична! – слышит женщина голос своей помощницы Маруси. – Пароход!»

Женщина прислушивается, верно, в отдалении слышен гудок, которым пароход всегда приветствует жителей Валаама – слепых, безногих и безруких инвалидов, увешанных медалями за героизм и доблесть, за Победу во Второй Мировой войне. Инвалидов, сосланных на Валаам властями той страны, за которую они сражались и внешний облик городов которой они теперь портят своим присутствием…

Ошибка по-французски

– Кто так строит? Это просто безобразие какое-то! – взмахнул руками один из архитекторов, склонившихся над картой Санкт-Петербурга, разложенной на большом столе, вокруг которого сидели еще несколько коллег-зодчих.

– Вы только посмотрите на это! – поддержал его другой архитектор, нервно тыча в одну из новых улиц города. – Тут же никакого вкуса, никакой логики! И это говорю вам я – человек, построивший одно из самых прекрасных зданий города – Адмиралтейство!

– К сожалению, сейчас люди предпочитают оставлять это все в стороне. Им главное вовсе не барельефы и лепнина, не величественные шпили, а уродливые окна из пластика и самодвижущиеся лифты, – философски заметил третий. – То ли дело прекрасные минувшие века и мой потрясающий своим величием и красотой проект Зимнего дворца для Романовых?!

– Ваш проект, простите, не отличался изяществом, в отличии от моего, – заметил четвертый.

– А что там у Вас? Лес из колонн? Да кому вообще нравится Ваш Казанский собор?! – возразил ему оппонент.

– Коллеги, коллеги! – остановил спорщиков скромный голос пятого присутствующего, – давайте успокоимся. Мы ведь говорили не о том, кто что построил, а о том, как непозволительно опошлилась и упростилась архитектура нашего с Вами родного города! Ведь в наше время, какие были прелестные здания, взять хотя бы Михайловский замок…

– Сам себя не похвалишь, никто не похвалит, так что ли? – проворчал шестой собеседник.

– Ну а почему бы и не похвалить, если есть за что! В отличии от Вашего второго «леса из колонн», как уже выразились ранее… хоть Вы и не приложили руку к проекту Казанского, но тоже построили достойный «лес». Ваш Исаакиев, можно сказать, лес двухэтажный!

– Бросьте, – подал голос седьмой зодчий, до сих пор молчавший, – Исаакиевский собор вполне неплох.

– Еще скажите, что Ваш проект Главного штаба – вершина зодчества, – ухмыльнулся первый.

– Да уж всяко лучше, чем та крепость, что Вы построили! – отбил седьмой.

Спорщики еще долго могли бы препираться, если бы не обратили внимание на восьмого присутствующего.

– А почему же Вы молчите? – спросил его первый.

– А что я должен сказать? – ответил тот.

– Раз Вы здесь, значит тоже построили что-то знаменательное и важное для облика нашего города?!

– Вовсе нет, – улыбнулся восьмой. – Более того, я даже никогда не был в России ранее…

– Так кто же Вы? – возмутился четвертый.

– Скромный врач, член Королевского общества в Эдинбурге. Это Англия, … знаете, да?! Всю свою жизнь я занимался химией, преподавал в Университете в Глазго и вот… однажды волею Википедии оказался здесь… рядом с Вами, великими зодчими, хотя я ничего не смыслю в архитектуре и она мне абсолютно безразлична!

– Да Вы – нахал! – вскричал было первый. – Шпион и изменник!

Зодчие хотели еще что-то добавить, но вынуждены были прервать свою беседу, застигнутые первыми проблесками утреннего солнца и шагами смотрителя Александровского парка, проверяющего все ли в порядке, не случилось ли чего за ночь. Они были вынуждены замолчать и оставить свои споры до следующей ночи, ведь статуям, даже в Санкт-Петербурге, не положено разговаривать на глазах у людей…

Пирожки с ливером

Серегу Сотникова все знали, как отличного токаря и справедливого парня. Друзья уважали его за обостренное чувство справедливости, а начальство ценило за исполнительность и добросовестность. Только один недостаток был у Сереги – любил он выпить, но, к слову, работе это мешало редко, да и чтобы напиться Сотникову нужно было много спирту.

– Хороший ты мужик, Серега, – любил говорить ему начальник цеха Архип Исаевич, – но что же ты пьешь как последняя скотина?

– Ну вот такой я человек, товарищ Архип Исаевич, – отвечал обычно Серега. – Не могу бросить, да и зачем, работе оно ведь не мешает. На жену руки не поднимаю, пацана своего порю только за двойки, да за хулиганство, но так оно ведь и положено. Деньги в дом приношу. Чего еще надо?

– Чтобы пить бросил!

– Ну у человека хоть какой-никакой, а недостаток должен быть. А так какой же это человек? – ухмылялся Серега.

***

В тот день утро у Сереги не задалось. Накануне у друга был день рождения и как положено посидел Серега в гостях, да так, что и не помнит, как домой пришел и где оставил получку и премию. С утра жена с него чуть три шкуры не спустила, кричала так, что аж на соседней улице было слышно, проклинала как могла, а потом схватила пацана в охапку и поклялась, что ноги ее больше в этой квартире не будет, потому что с алкашом жить – себя не уважать. Выслушав все это, Серега принял спирту и пошел на работу. По пути встретил друга Петьку, тот начал спрашивать, что да как и раз такое горе предложил еще выпить для успокоения нервов. Только через пару часов Архипу Исаевичу удалось разогнать друзей по рабочим местам.

– Вот что за безобразие, – бормотал Сотников, прилаживая новую деталь, – трудимся в поте лица, а платят нам гроши!

– Что? На водку перестало хватать? – спросил его Митька, работавший у соседнего станка.

– Не видишь, что ли, у человека горе? – вмешался Иван, бывший помощником Сотникова. – Хотя дело говоришь, Серега, платят нам и правда мало!

Так слово за слово, а в цеху поднялась буча. Шел 1962 год и Ростовская область возмущенно наблюдала за безудержным ростом цен на продукты. К обеду бунт в цехе набрал такие обороты, что к людям решил выйти сам начальник завода.

– Тихо, граждане, – начал он свою речь перед недовольными. – Почему не работаете?

– За гроши?! У нас коммунизм строится или где? – закричал Сотников. – Пирожки с мясом уже купить не на что, цены растут, а зарплата все такая же?

– Если нет денег на пирожки с мясом, ешьте с ливером, – ответил начальник. – И вообще… я рекомендовал бы меньше пить, тогда и на еду оставаться будет!

Рабочие зашумели, градус недовольства начал расти.

– Ах так! Ай-да на газораспределитель, мужики! Отключим газ, зачем он нам нужен, если жрать готовить не из чего! – закричал призывно Сотников. Поддавшись какому – то общему порыву несколько десятков человек рабочих подхватили призыв токаря и бросились на газораспределитель – спустя несколько часов весь Новочеркасск остался без газа. Люди шумели на улицах, кто-то бросился в городской отдел милиции, говоря, что там точно есть оружие, которое нужно захватить, чтобы вооружить ополченцев. Люди собирались на площадях города, устраивали митинги, но толпой никто не руководил… люди действовали по собственной инициативе.

К вечеру город наводнили военные и милиционеры и спустя сутки, забастовка, начавшаяся на электровозостроительном заводе и в первые минуты охватившая весь Новочеркасск, была смята и растоптана, как лесной пожар бывает заглушен ливнем…

15 августа 1962 года Сотникову и еще шестерым «зачинщикам» забастовки были вынесены смертные приговоры. Говорят, когда Серегу вели на расстрел, он кричал, чтобы из его ливера напекли пирожков и непременно передали на завод, тем покорным овцам, которые согласились на предложение руководства и прогнулись под власть.

Ночь в одиноком октябре

Европа – Таверна пивовара Ясека-Птасека

Дождь настойчиво барабанил в окна, словно бы просил впустить его в тепло и уют таверны, где по залу плыл аромат жареного на вертеле порося и хмельного эля, да пива, развиваемых в кружки хозяином – дородным мужчиной с густой бородой цвета пшеничного поля и неожиданно чёрными, как ночь глазами. Странные это были глаза, у блондинов, да еще в этих краях отродясь такого не случалось. Но посетителям было не до того, чтобы рассматривать глаза хозяина… в такую-то ночь лишь бы кров найти, чтобы не промокнуть и не продрогнуть до костей, а уж ежели и кружку пива, так большего и не надо, разве что кусок порося, что жарил на вертеле хозяин, да урвать улыбку хозяйской дочки…

Ганс погонял коня, торопясь с донесением, но, как назло дождь застал его на половине пути, когда он проезжал через лес близ деревни Покшивно, а там и осенние сумерки легли на землю плотным плащом, да таким, что ни зги не видно – хоть глаз выколи. Ганс готов был уже и черта поминать, как вдруг прямо у поворота на Клодзко будто бы из под земли вырос перед ним этот постоялый двор.

– Ох, как кстати оно пришлось, – подумал Ганс, спрыгивая с лошади. – Тут, пожалуй, и заночевать можно, а с утра, как дождь прекратится, дальше поеду.

Дверь отворилась со скрипом, пропуская нового гостя в таверну. Внутри, как и ожидал путник оказалось тепло, ярко горел камин и его света хватало, чтобы осветить большую часть зала. В дальнем углу под масляной лампой стоял стол, где несколько человек играли в кости, оттуда были слышны неясные восклицания и брань. Гансу игра была интересна, но он был на службе, да и уставшим с дороги, а потому сразу направился к стойке, за которой командовал хозяин.

– Здоровья и миру тебе и дому твоему! – приветствовал хозяина путник.

– И Вам, милсдарь, – ответил хозяин. – Желаете эля или доброго пива?

– А что посоветуете?

– В наших краях семья моя давно славится тем, что у нас самое лучшее пиво! Мой прадед угощал своим пивом короля Ягайло и тот был очень доволен… С той поры и стоит здесь наша таверна, а секрет славного пива передается из поколения в поколение.

– Что ж, тогда давайте пива, – улыбнулся продрогший путник.

Гость наслаждался пивом, напиток и в самом деле был на диво вкусным и аромат от него исходил самый что ни на есть дурманящий. Ганс пил и все никак не мог утолить жажду, грелся у ярко пылающего камина и все сильнее ощущал холод. Любому другому это показалось бы странным, но Ганс так устал с дороги, что ни на что не обращал внимания, а лишь ближе протягивал к огню озябшие руки.

– Продрогли? – спросил чуть погодя пивовар, в который раз подливая гостю угощение да подавая жирный кусок жареного окорока.

– Да есть такое, – согласно кивнул путник.

– Так садитесь ближе к огню, кушайте-пейте, авось и согреетесь. А коли желаете, так могу принести Вам одеяло, – заботливо улыбнулся хозяин.

Ганс кивнул. Он ел и пил, кутался в одеяло и протягивал ладони к огню, но голод его и жажда становились все сильнее.

– Эй, гонец! – вдруг кто-то тронул Ганса за плечо. – А не сыграть ли тебе с нами в кости?

– Это можно, – улыбнулся Ганс, радуясь возможности вступить в игру. Вся усталость с него вдруг разом пропала, он вскочил на ноги и направился к столу, за которым сидели другие игроки.

Сели они играть, а Гансу карта шла, он выигрывал и выигрывал, а ему хотелось все больше, да больше. Все проигрались и из-за стола вышли, один только игрок и остался, вот и говорит он Гансу:

– Я долгой игры не терплю, давай ставь все, что есть на кон!

– Хорошо, – отвечает Ганс и высыпает из кошеля все, что было. Да случилось так, что среди прочего была одна монета серебряная. Едва коснулась она стола, как смотрит Ганс, а то и не стол вовсе, а гроб, не одеяло на плечах у него вовсе, а кожаный мешок и нет вокруг ни одной живой души, лишь черепа с пустыми глазницами скалятся, да челюстями щелкают…

– Что же ты, пес окаянный, наделал?! – вскричал тут хозяин таверны.

Оглянулся на него Ганс, а перед ним Йохан Шмидт стоит. Тот самый, который почитай годков 20 уже как почил, да только не упокоился – палач из Клодзко труп несчастного пивовара похитил прямо из гроба, положил в кожаный мешок да и продал кому-то за сотню гульденов… С той поры и скитается бедолага Ясек-Птасек по лесам да весям, людей пугает, да отнимает у них добро, честным путем нажитое.

Тут бы и конец нашему Гансу, да благо, что забрезжила заря, закричали где-то петухи, бросился гонец прочь из таверны, пока не уволокла она его на ту сторону, в мир духов. Вовремя успел выбежать, да только о порог запнулся и одна ступня за порогом осталась. С той поры Ганс охромел и ни перед кем сапог не снимал.

Америка – Пророчество для майя

***

Бывший советник Монтесумы Второго Куитлауак умирал. Неизвестная болезнь, привезенная испанскими поработителями с берегов Старого Света, пожирала тело отважного война. Он боролся с ней, как мог, но сил у него явно не хватало. В последние часы у ложа умирающего собрались его близкие, сановники Теночтитлана и наследный принц Куатемок, которому вскоре предстояло стать последним свободным тлатоани4 империи майя.

– Куатемок, – слабым голосом позвал умирающий. – Поклянись мне, что ты продолжишь мое дело и сделаешь все возможное для защиты нашего народа.

– Клянусь, великий! – ответил принц, опускаясь на колени у смертного одра Куитлауака.

– Не прощай им резни в Великом храме Теночтитлана… отомсти им, Куатемок.

– Клянусь, вождь, я отомщу завоевателям. И пусть у них техника, у нас магия! И мы еще посмотрим кто кого!

Куитлауак умер с улыбкой на устах. Он верил в силу Уицилопочтли5 – древнего покровителя народа ацтеков, Бога войны и солнца.

После похорон своего предшественника, Куатемок взошел на трон. Это было тягостное для ацтеков время. Конкистадоры6 под предводительством Эрнандо Кортеса завоевывали страну майя, уничтожали посевы, уводили в плен женщин и убивали мужчин… Казалось древние боги отвернулись от народа майя и солнце их скоро должно закатиться.

И тогда в первый месяц осени 1520 года Куатемок решил обратиться к Богу войны, великому Уицилапочтли. Владыка собрал в своем дворце в городе сосен всех приближенных и обратился к ним с такой речью:

– Братья и сестры мои! Вам всем известно, какие страшные времена переживает наш народ и известно вам всем о том, что по земле наших предков шествуют белые завоеватели, принесшие в нашу страну горе и слезы, не чтящие нашей крови и наших Богов! А посему я хочу принести обильные жертвы в храмах Теночтитлана, воззвав тем самым к отцу нашему Уицилопочтли и молить его о милости, чтобы он обратил гнев свой на белых людей и спас наш народ! Кто из вас, мои верные подданные, готов обагрить своей кровью алтарь теокали?

Многие знатные вельможи откликнулись на призыв правителя и кровь непрекращающимися потоками заструилась по террасам теокали. Жрецы бесновались, прося покровительства и милости богов. Сам Куатемок не единожды поднимался на вершину теокали, чтобы пролить там свою кровь и говорить с Богами.

И вот отряды майя начали одерживать победы. В коротких и кровопролитных стычках с конкистадорами, испанцы погибали наравне с индейцами. Солдатам Кортеса не помогали их аркебузы и фальконеты, кирасы и нагрудники не защищали их… У майя появилась надежда, призрачная и неуверенная. Казалось, что еще немного, несколько месяцев и испанцы отступят, вернутся на свои корабли и уплывут за океан, обратно, к себе домой…

Однажды ночью принц Куатемок в очередной раз поднялся на вершину теокали7, возвышающуюся на главной площади Тенотчитлана, чтобы пролить там свою кровь и вновь молить Богов о милости. Едва жертвенное лезвие коснулось кожи правителя индейцев и кровь его побежала по узкому ложу жертвенника, как из темноты выступил некто, закутанный в темный плащ.

– Напрасно ты, царственный Куатемок, проливаешь свою кровь, – прозвучал в тишине тихий голос незнакомца.

– Кто ты? И как проник сюда? – вскрикнул от неожиданности Куаутемок.

– Я тот, кто поведает тебе твое будущее, я брат того, кому ты так усердно молишься, напрасно тратя свои силы и кровь, – отвечал тот. – И вот что я скажу тебе, принц. Луна не успеет сменить своего облика, как ты будешь пленен белыми захватчиками и падет твой род и закончится эпоха и время твоего народа!

– Ты лжец! – вскочив на ноги и хватаясь за кинжал вскричал разгневанный правитель.

– Миктлантекутли8 никогда не лжет, это удел живых, мертвецам ложь ни к чему, – рассмеялся незнакомец.

Принц бросился вперед, надеясь схватить негодяя и узнать кто же решился сыграть с ним столь злую и богохульственную шутку. Однако фигура незнакомца растворилась в темноте, окутывающей теокали также быстро, как и появилась, оставив Куатемока в полном одиночестве на вершине храма.

Магия жрецов не смогла противостоять 32 фунтовым ядрам… и 13 августа 1521 города принц Куатемок был захвачен в плен… Его долго пытали и истязали, пока не было решено казнить последнего из свободных тлатоани. 1525 стал закатом многовековой эпохи майя, прекрасной и непостижимой эпохи, от которой до нас дошли лишь загадочные обрывки магических знаний… неразгаданных наукой, но почти уничтоженные ей…

Азия – Покорми меня

Давным – давно в одном крохотном рыбацком поселении на острове Хонсю жила-была одна женщина. Она была очень красивая и стройная, а о ее рачительности шла молва далеко за пределами поселка. Была она очень хорошей хозяйкой, каждый лоскуток ткани, каждая рисинка шла у нее в дело. Казалось бы такая завидная невеста – хорошая хозяйка в дом да еще и красавица, но старики говорили о ней, что такая женщина не станет хорошей матерью и видели в ее рачительности скупость. Так или иначе, но у красавицы Фута-куси-онны – так звали девушку – отбоя от женихов не было. Кто только не сватался к ней, но все получали отказ.

Частенько подруги спрашивали ее: «Когда же ты выйдешь замуж? Чего же ты ждешь?»

«Достойного мужчину!» – отвечала Фута-куси-онна.

«И каков же он по твоему мнению?» – спрашивали подруги, удивляясь тому, что всех, кто сватался красавица нашла недостойными.

«Он богат и рачителен, дом у него полная чаша и он может позволить себе исполнить любое мое желание, любую мою прихоть!» – отвечала девушка.

Так проходили годы, подруги все обзавелись собственными семьями и уже воспитывали детей, а Фута-куси-онна все сидела одна. Не напрасно, как оказалось, ждала девушка. В одно дождливое и пасмурное утро постучали в дом ее родителей сваты. Пришли они от богатого господина из соседней префектуры, принесли богатые дары и попросили родителей Фута-куси-онны отдать ее замуж.

«Рачителен ли мой будущий муж?» – спросила невеста.

«Очень. Он не тратит денег попусту. а потому в доме его есть все, что только можно пожелать и он мечтает лишь об одном, чтобы в доме его была столь же рачительная хозяйка, а его детям благовоспитанная мачеха!» – отвечали сваты.

«Так у него есть дети?» – спросила невеста.

«Трое, от первой жены, что умерла в родах», – отвечали сваты.

«Не беда, – согласилась Фута-куси-онна. – Трое не пятеро, да и дом полная чаша».

Сыграли свадьбу и стали молодые жить – поживать, да добро приумножать. Рачительным оказался супруг, целыми днями ковал он надежное будущее своей семьи: детей, внуков и правнуков, наполняя сундуки серебром и золотом, а жена его была и того экономнее. Только сядут дети за стол, как она уж их выгоняет, говоря: «Нечего рассиживаться, да отцовский хлеб даром есть! Вот заработаете на свой, тогда и поедите вдоволь!». Старшие сыновья молчали, а младшая девочка целыми днями бегала за мачехой, плача и прося: «Покорми меня! Покорми меня!» Однако мачеха была глуха к ее мольбам. да только знай себе бранилась.

Как-то раз шла мимо дома нищенка, услышала она плач девочки, да и постучала в окно. Вышла на порог Фута-куси-онна и спрашивает: «А ты чего здесь забыла?»

«Услыхала я, что ребенок плачет, да и подумала, может горе какое, может один ребенок остался!» – отвечала сердобольная нищенка.

«Нет у нас никакого горя! – ответила женщина. – Девочка просто играет!»

«Ну, раз нет, так и хорошо, – пожала плечами нищенка. – А не найдется ли у тебя, добрая женщина куска хлеба для меня?»

«Не найдется, – грубо ответила Фута-куси-онна, – у нас и так лишний рот! Нечего тут попрошайничать! Иди прочь!»

«Ну, как знаешь!» – сверкнула глазами нищенка да и пошла прочь.

Ночью проснулась Фута-куси-онна9 от ругательств, кто-то бормотал ей под самое ухо бранные слова. Ничего не могла понять женщина, заметалась, забегала, разбудила мужа. А тот глядь, что за диво, а у жены на затылке лишний рот, который только и делает, что изрыгает ругательства и брань, а волосы ее как змеи, тянутся-тянутся и ежели, что женщина только возьмет в руки, как тут же выхватывают у нее из пальцев и тянут в этот новый рот.

Рассердился хозяин на жену, да и выгнал ее из дому, а кому нужна такая жена? С той поры ходит несчастная исхудавшая женщина по дорогам в рваном грязном кимоно, бранится и просит у каждого встречного: «Покорми меня! Покорми меня!»

Африка – Бал у Барона

У Майи была мечта – больше всего на свете ей хотелось посетить ежегодный праздничный прием в доме Барона. Каждый год девушка украдкой сбегала из дома, чтобы хоть издали полюбоваться яркими огнями гирлянд, развешанных в саду Барона, послушать отдаленный рокот барабанов и оркестра и посмотреть на танцоров в праздничных одеждах. Майя знала, что подглядывать нехорошо, но ничего не могла с собой поделать и каждый раз снова и снова сбегала из дома, чтобы если уж не танцевать на празднике, так хоть посмотреть на то, как танцуют и веселятся другие.

Праздник у Барона всегда проходил с размахом – ром лился рекой, а столы ломились от угощений. В саду у Барона играл самый лучший оркестр, и танцы длились от заката до зари. Стар и млад отбивали ритм на этих плясках, и каждый год Майя жутко надеялась, что вот если не в этот раз, так в следующем-то году уж точно и она будет отплясывать под музыку в саду Барона. Шло время, а Майя все никак не могла попасть в тот сад на тот праздник – Боги обходили мечту девушки стороной, не желая осуществлять… Майя плакала и молилась, но они были глухи…