Счастливая жизнь Веры Тапкиной

Иногда она созванивалась с Леней. Встречались где-нибудь в центре, обедали, гуляли. Она его тревожно спрашивала:

– Ты думаешь, это у меня с жиру?

Он качал головой и грустно улыбался:

– Нет, просто ты не очень счастлива.

Она начинала кипятиться:

– А где ты видел счастливых людей? Абсолютно счастливых? У всех проблемы, да почище моих!

– Я не о том, – отвечал он. – Ты же все понимаешь!

Дела у мужа шли прекрасно. Лучше не бывает. Он оказался на своем месте и жил в свое время. Да, это точно было его время – время жестких, деловых людей, без всяких сантиментов. Только так можно было состояться и не сгинуть. Андрей оказался талантливым бизнесменом – за что ни брался, все у него получалось. В общем, деньги к деньгам, царь Мидас.

Леня тогда почти бедствовал – его небольшой бизнес практически загибался. Она попросила Андрея взять Леню к себе. Тот ответил жестко: по протекции не беру, пройдет собеседование – тогда пожалуйста. Леня прошел. Стал сначала ведущим специалистом, потом топ-менеджером, потом дорос до директора одного из питерских филиалов. Когда Леня уехал в Питер, ей стало совсем грустно и одиноко. Но, конечно, она была за него искренне рада.

А через два года Андрей его уволил. Грубо и некрасиво – без выходного пособия. Ей объяснил, что тот завалил шикарный контракт. В общем, не справился, не оправдал, так сказать, высокого доверия. Она тогда ругалась с ним до хрипоты. Говорила, что нужно простить и дать человеку шанс. Но муж твердо стоял на своем: если бы я вел дела так, как ты мне предлагаешь, то меня как бизнесмена давно бы уже не было.

– Лучше бы не было! – бросила она тогда в сердцах.

А он спокойненько так ответил:

– Не лезь не в свои дела.

И тему прикрыл.

Отношения с Андреем у нее тогда совсем разладились. Каждый жил своей жизнью, теперь почти официально. Отдыхать ездили порознь. Она, конечно, понимала, что баб у него вагон и маленькая тележка, но ей было почти все равно. Почти. Так, иногда скребло по самолюбию. Но с этим она научилась справляться.

Тогда она и узнала, что какая-то девица родила ему ребенка. Позвонили доброжелатели – такие анонимы всегда находятся. Она восприняла это почти спокойно, а он и не думал отрицать. Хозяин жизни. Сказал, что ребенка признал, но это никак не отразится на их совместной жизни. Она тогда спросила:

– А у нас есть эта самая «совместная жизнь»?

– Считай как хочешь, – бросил он. – Как тебе больше нравится.

Она тогда уехала на дачу. Жила там безвылазно полгода. Они почти не созванивались – если только по делу. Муж каждую неделю присылал водителя с продуктами, а Леня приезжал к ней часто, почти каждые выходные. Они ходили в лес за грибами, разводили костер и пекли в золе картошку. Вечером сидели у камина и трепались обо всем на свете.

– Почему ты от него не уйдешь? – спросил он однажды.

– А что изменится? – пожала она плечами.

– Все, – сказал он. – Ты проживешь вторую жизнь.

Она усмехнулась:

– Ну, знаешь, что-то я не заметила очереди под своим окном.

– А меня ты совершенно в расчет не берешь? – спросил он серьезно.

Она улыбнулась:

– Я против инцеста, Леня. Ты мне почти что брат.

– В этом-то весь и ужас, – усмехнулся он.

Она погладила его по руке и чмокнула в нос.

Как-то зимой она свалилась с радикулитом. Леня был в командировке. Срочно было нужно обезболивающее и растирка для спины. Она позвонила Андрею. Была уверена, что он пришлет водителя, но муж приехал сам. Был сама любезность – заварил свежего чаю, сделал бутерброды. Почему-то сильно смущаясь, она попросила его натереть спину вольтареном. Он кивнул: ну, разумеется. Растер мазью, сделал легкий массаж и укутал спину теплым шарфом.

Она сразу вспомнила его руки, сильные и надежные, и от заботы и почти ласки вдруг разревелась. Он удивился, сел рядом на диван и погладил ее по голове. Господи! Как ей хотелось обнять его, уткнуться ему в грудь, выплакаться ему до донышка. Еще минута – и не сдержалась бы. Потом, конечно, проклинала бы себя до конца дней. Но он пересел в кресло и включил телевизор. Обоим почему-то стало неловко.

– Зачем ты живешь со мной? – почти выкрикнула она.

Он медленно повернул голову и усмехнулся.

– Не преувеличивай!

– Вот именно! – Ее била сильная дрожь. – Вот именно, – повторила она. – Зачем тогда все это? Может, честнее было бы развестись? Или ты остерегаешься, что я буду претендовать на твое имущество?

– Ты моя охранная грамота. Пока я женат, ко мне нет никаких вопросов. И потом, я доверяю тебе, я абсолютно в тебе уверен. А это самое главное.

– Господи, какой же ты циник! И самое страшное, что ты даже не понимаешь, как ужасно все то, о чем ты так спокойно говоришь.

– Не преувеличивай! – откликнулся он, не поворачивая головы от телевизора. – Просто ты не умеешь жить и списываешь всю вину на меня. Ты ни от чего не получаешь радости – ни от тряпок, ни от вкусной еды, ни от путешествий. Ты не хочешь заниматься делом – тебя все раздражает и ничего не интересно. Ты определила себя в страдалицы и самозабвенно упиваешься этим. У тебя абсолютно потерян вкус и интерес к жизни, и ты не можешь мне простить, что я живу с точностью до наоборот. Тебя терзает то, что мне вкусно и интересно жить. И дружка ты себе нашла под стать – вместе страдаете и жуете сопли. У тебя даже подруг нет, потому что ни одна нормальная баба тебя бы не поняла и не пожалела. – Он встал, закурил и подошел к окну.

Она тяжело, опираясь на руки, присела на кровати.

– Я разведусь с тобой, – тихо сказала она.

– Бога ради, – раздраженно бросил он. Подошел к бару, налил полный стакан коньяка и залпом его выпил.

– Какой же ты жестокий! – качая головой, сказала она.

– Называй как хочешь. Просто ты никогда не умела выслушать и принять правду. В этом твоя главная ошибка.

Он поднялся наверх, в кабинет, и громко хлопнул дверью.

Ночью она не спала ни минуты – бил сильный озноб и болела спина. Она думала о нем, о своем все еще муже, человеке, которого она отказывалась понимать и принимать таким, каким он стал. А может, он таким и был всегда – жестким, даже жестоким, бескомпромиссным, циничным. Готовым перейти через всех и через вся. Этого человека она все еще не переставала любить, и это было страшнее всего. Нет, она понимала, что он, безусловно, во многом прав – в том, что касается ее. Ее и саму такая жизнь не устраивала. Конечно, надо было идти работать, например, преподавать в школе французский – она обожала Францию и язык знала почти в совершенстве. Или давать уроки музыки – у нее был диплом об окончании музыкального училища. Или закончить курсы ландшафтных дизайнеров – у нее хороший вкус. Но для этого надо изменить свою жизнь. Всю – от корки до корки. И попытаться начать все заново, с чистого листа. Чтобы доказать прежде всего себе, и ему, между прочим, тоже. И все же ей до дрожи, до зубовного скрежета захотелось подняться, доползти по лестнице вверх, открыть дверь его кабинета, подойти к кровати, откинуть одеяло, лечь с краю, рядом с ним, прижаться к его спине и обнять его за шею. Но она тут же представила его лицо и передернулась.

«Души прекрасные порывы!» – горько усмехнулась она.

Заснула она под утро, когда совсем рассвело. И сквозь сон услышала звук мотора и скрип раздвигающихся ворот.

«Решено, – мелькнуло у нее в голове. – Все, хватит. Ничего к лучшему не изменится. Дальше – больше. И страшнее. Разведусь».

Она вздохнула, и ей стало легче. Или так показалось. Но, по крайней мере, стало ясно одно: жизнь наверняка не кончается. И она, измученная, наконец крепко уснула.

А через пять дней он умер.

Леня поднимался после той истории тяжело. Денег совсем не было. Все, что когда-то было, весь капитал, прогорел в том бизнесе, у Андрея – по крайней мере, так объяснил ему бывший друг. Он, конечно, сначала не сдавался, пытался что-то оспорить, но силы были явно неравны – у Андрея имелся целый штат высококлассных юристов и аналитиков, Лене быстро и доходчиво все объяснили. В общем, бороться было глупо и бессмысленно.

Год он «бомбил» на машине. Начал поддавать – было очень тошно. Противнее всего оказалось то, как легко бывший друг переступил через него. Хотя понятно – в бизнесе выживает только тот, у кого волчья хватка. Не нужен человек – за борт. Дело важнее. Все ясно, но жить с этим омерзительно.

Через полтора года он окончательно пришел в себя – понял, что дальше так, по наклонной, катиться его жизнь не может. Продал свою хорошую машину, пересел на старенькую «реношку», обменял «трешку» на Фрунзенской на «однушку» в Беляеве и начал новое дело. Занялся торговлей медтехникой – оснащением стоматологических клиник. Дело пошло довольно бойко – частные стоматологии росли как грибы. Через три года снова переехал в хорошую квартиру ближе к центру и сел за руль новенькой «Вольво». Миллионером, конечно, не стал, но превратился во вполне состоятельного человека.

Тогда он сошелся с молодой женщиной, бухгалтером своей фирмы. Жила она с мамой и двумя детьми – двойняшками Кешей и Стешей. Он смеялся и называл их «попугаичья семья». Общим домом они не жили – она приезжала к нему на выходные, да и то не на каждые. Когда он ей звонил, она брала трубку сразу, с первого звонка. Было такое ощущение, что она днями сидит у телефона.

– Ждешь? – удивлялся он.

– Жду, – вздыхала она.

Тогда Леня и прозвал ее Пенелопой. Впрочем, был предельно честен, сразу расставил все точки над «i»: жениться не собирался. Она слушала его молча, наклоня голову, глядя в пол, и кивала.

Он позвонил Ане к вечеру, под конец рабочего дня.

– Ну как ты там, небось совсем одичала? – попробовал пошутить он.

Она засмеялась.

– Ну, к одиночеству мне не привыкать, ты же знаешь. А вообще, конечно, тоскливо: дождь целый день, на улицу выйти противно.

Он тут же поймал мяч:

– Ну, может быть, я заеду. Пустишь? – Гулко забухало сердце – он всегда боялся ее твердого «нет».

– А заезжай! – Ему показалась, что она даже обрадовалась. – Слушай, привези шашлыка! Так хочется жареного мяса!

Он вздохнул и засмеялся.

– Ну вот, слава богу, ты проголодалась!

Он рванул на рынок, купил парной телятины, овощей, соленостей, всяких понемногу, свежего, еще теплого лаваша, потом заехал в супермаркет и взял две бутылки французского «Валандро», ее любимого красного, к мясу, и полетел на дачу.

Она стояла у открытых ворот в курточке, джинсах и кроссовках.

«Совсем девочка, – подумал он. – Ничего ее не берет – ни годы, ни невзгоды. Худенькая, девчачий хвостик на макушке. Ни грамма косметики».

Он вышел из машины, подошел к ней, чмокнул в щеку и понял, как по ней соскучился.

Потом он разводил огонь в мангале, а она резала мясо, раскладывала на тарелки овощи, ломала рукой лаваш, что-то хватала со стола и жевала и говорила, что страшно проголодалась, а он посмеивался и все никак не мог на нее наглядеться.

Внезапно кончился дождь, от земли и молодой травы пошел теплый и свежий дух, и вкусно пахло костром и свежим мясом. Они решили не ходить в дом и сели на террасе. Он принес из дома плед, укрыл ей ноги. Она зажгла свечи, и он разлил в бокалы вина. Она довольно быстро опьянела – ей всегда было нужно совсем немного алкоголя, и он видел, что она устала и начала дремать. Он взял ее на руки и отнес в дом.

Снял с нее кроссовки и джинсы, уложил в кровать и накрыл одеялом. Она пробормотала «спасибо» и отвернулась к стене. Он вышел на улицу, долго курил, потом убирал со стола, тушил остатки тлеющих поленьев, опять долго сидел в кресле и смотрел на густой и темнеющий лес. Стало совсем прохладно, и он наконец пошел в дом. Она сидела на кровати, обхватив колени руками.

– Выспалась? – удивился он.

Она кивнула:

– Ты же знаешь, как я сплю. Разожги камин. По-моему, как-то зябко.

Он стал разводить огонь. Сухие поленья занялись быстро и весело. Он сел в кресло возле камина. Оба молчали.

– Посиди со мной, – тихо попросила она.

Он помедлил пару минут и потом подошел и сел на край кровати. Она обняла его рукой за шею.

Заснули они под утро. От камина в доме стало душно и даже жарко. Он встал и открыл окно. В комнату ворвался свежий влажный ветерок. Она крепко спала, а он лежал без сна и смотрел на нее.

В шесть утра он встал, умылся, сварил кофе, нарезал бутерброды, прикрыл их салфеткой и вышел во двор. Небо было чистым и ясным – ни единого облачка. Трава и деревья блестели от вчерашнего дождя. Он сел в машину, закурил и подумал о том, что совершенно не знает, как жить дальше. Утро вечера оказалось совсем не мудренее. Он завел мотор, и машина плавно взяла с места.

Она проснулась поздно, ближе к полудню, и удивилась, что так долго и крепко спала, впервые за последние несколько месяцев. Пошла на кухню и увидела оставленный им завтрак, улыбнулась, налила кофе и съела бутерброд.

«Вкусно! – удивилась она. – Обычный бутерброд с сыром, а как вкусно!»

Потом собрала остатки шашлыка, положила их в миску и пошла к будке охраны. Там прижились две дворняги – Бимка и Демьян, ее вечные спутники во время вечерних прогулок. Собаки подбежали к ней и радостно залаяли. Она погладила их и поставила миску с мясом. Бимка и Демьян дружно и яростно набросились на угощение, и через минуту миска стала стерильно чистой.

Она прошла быстрым шагом по опушке леса, увидела первые желтые цветочки мать-и-мачехи, совсем невзрачные, но почему-то очень им обрадовалась. Собрала маленький букет и подумала, что поставит цветы в невысокий стакан на обеденный стол.

«Первая примета весны!» – подумала она.

Потом вернулась домой, вытащила из сарая плетеное кресло, поставила его на освещенную солнцем лужайку, села, сняла темные очки и подставила лицо уже изрядно припекающему солнцу. Она блаженно прикрыла глаза и даже задремала, но проснулась оттого, что набежали тучи, солнце спряталось и опять стало довольно прохладно.

«Все-таки апрель в России – неустойчивый и обманный месяц, – подумала она. – А в Европе уже наверняка совсем тепло!»

Вдруг ей в голову пришла простая и гениальная мысль. Она резко встала и почти вбежала в дом, достала из комода заграничный паспорт, открыла его и облегченно вздохнула – шенгенская виза действовала еще четыре месяца. Потом набрала номер агента из турбюро и попросила заказать билет на Париж и забронировать отель – желательно на завтра.

Она быстро собралась, закрыла дом, завела машину и двинулась в сторону Москвы. Дома распахнула настежь окна, взяла тряпку, протерла толстый слой пыли, накопившейся за много дней, помыла полы и пропылесосила ковер.

«Всегда приятнее возвращаться в чистую квартиру!» – подумала она.

Потом побросала в дорожную сумку вещи – совсем немного, решила, что остальное купит на месте. Через пару часов ей позвонил агент и отчитался, что отель забронирован, как обычно, ее любимый.

Она поехала за билетом, а вечером позвонила Лене.

– Я улетаю в Париж, – сказала она.

– А что ты там будешь делать? – удивился он.

– Буду спать, гулять, пить кофе с пирожными и шататься по магазинам. В Париже всегда есть чем заняться! – рассмеялась она.

– Я рад за тебя, – сказал он. И добавил: – Я правда очень за тебя рад. В Париже уже, наверное, совсем тепло и зацвели каштаны. Только не пропадай, пожалуйста, если можешь!

Она засмеялась и нажала на отбой. Потом подошла к комоду, на котором стояла фотография мужа.

– Ну что? – обратилась она к портрету. – Как же ты меня пытался раздавить, уничтожить, переломить через колено! Заставить жить по-твоему. Принять твою мораль. Оправдывать – всегда – твои действия и поступки. А когда я сопротивлялась, ты объявлял меня почти сумасшедшей, потому что я не хотела жить по-твоему. – Она горько усмехнулась. – А я, представь себе, оказывается, все еще хочу жить. Даже сама себе удивляюсь. Но это так. Пора, в конце концов, разрешить себе жить. Так что не стоит за меня волноваться, ей-богу, не стоит. И не сомневайся, у меня будет все хо-ро-шо! – по складам произнесла она и улыбнулась.

Через два дня, по дороге на работу, он вдруг понял, что надо делать. Паспорт с визой лежал у него в борсетке. Он заехал в кассу и взял билет на завтрашний рейс – самый ранний, вылет в шесть утра.

В аэропорту Орли взял машину и поехал на рю Мартир. Он зашел в отель – на рецепции стоял хозяин, мсье Доминик. Они радостно приветствовали друг друга и обнялись, как старые знакомые. Впрочем, так оно и было.

– Мадам, как всегда, пьет кофе у мсье Жан-Пьера, за углом. Там всегда самые свежие круассаны.

Он кивнул – ее любимое кафе. Оставил вещи у стойки, повесил на вешалку плащ и вышел на улицу. Он сразу увидел ее: она сидела к нему вполоборота и пила кофе. Подошел к ее столику и сел в кресло.

– Не возражаете, мадам? – спросил он.

Она сняла очки и посмотрела на него долгим внимательным взглядом. Подошел официант.

– Капучино, пожалуйста, – попросил он.

– Возьми круассан с шоколадом, здесь они великолепны, – посоветовала она.

Они пили кофе и молчали. Мимо них спешили парижане, каждый по своим делам. «Это счастье, когда не надо никуда спешить», – подумала она. А он понял, что давно не был так безмятежно спокоен.

– Знаешь, мне надо обязательно купить какие-нибудь удобные туфли. Ну, что-нибудь типа балеток, что ли, чтобы было удобно ходить. Ты же знаешь, у меня такие капризные ноги!

Он кивнул.

– И еще какой-нибудь дождевик: вечером обещали дождь, а зонты, ты знаешь, я ненавижу.

Он кивнул.

– Знаю. Я все про тебя знаю.

Она улыбнулась и покачала головой.

– Заблуждаешься, ты знаешь про меня совсем даже не все. И вообще, ты слишком самоуверен! – рассмеялась она.

Он усмехнулся и кивнул.

– Ну что, встали? – спросил он. – У нас с тобой куча всяких разных и важных дел. И потом, как ты говоришь, в Париже всегда есть чем заняться. Да и вообще не будем терять времени.

Она кивнула: они и так были слишком расточительны. Они вышли из кафе, и он взял ее за руку. Перед ними раскинулся самый прекрасный город на свете. И, между прочим, еще вполне длинная жизнь.

Бедный, бедный Лева

Санаторий в Прибалтике – воздух, сосновый бор, озеро с дикими лебедями, красные шляпки сыроежек на зеленом мху. Чистые и уютные номера, шведский стол, ненавязчивый, вышколенный и очень профессиональный персонал. Прибалтика – это Запад. Так было всегда, даже в застойные советские времена. Тихий и уютный городок. Машин немного, людей в магазинах почти нет. Много интересного – вязаные авторские вещи, стильная керамика, красивая посуда. Вкуснейший хлеб с тмином и замечательные молочные продукты.

Прекрасно все, кроме здоровья. Его-то мы и поехали поправлять с подругой Иришей. И еще – отдохнуть от своих семейств. Двадцать дней тишины, покоя, отсутствия привычных забот и хлопот. Мобильный выключен – пошли все на фиг. Процедуры утром. Любимые – массаж и релаксация под пледом, в глубоком кресле, под музыку. На экране – рыбки Красного моря. Удивляемся фантазии природы и невозможности такой красоты. Впрочем, удивляемся минут пять – на шестой засыпаем.

Просыпаемся свеженькие и бодрые. После обеда гуляем в лесу, любуемся на лебедей. И – болтаем, болтаем. Обо всем на свете. Темы неисчерпаемы. Мы вместе всю жизнь, с одиннадцати лет. Все друг про друга знаем, и нам все равно интересно друг с другом – всегда.

А вечерами шатаемся по городу. Сидим в кофейнях. Хулиганим – чизкейк с малиной, тирамису, кофейный крем. Наплевать. Главное – восстановить здоровье, потерянное в тяжелой борьбе за жизнь, которая продолжает безжалостно и методично нас проверять на прочность. Неужели ей непонятно, что мы со всем справимся и все переживем?

В магазинчиках покупаем керамику, яркие вязаные рукавицы (Ириша уже бабушка). Носки для мужей, серебро для невесток и родни. Да! И еще – грибы! Сухие белые на крепкой суровой нитке. Грибы лежат в чемодане и все равно – пахнут, пахнут… Крепкий и сладкий их дух пробирается сквозь бумагу, пакеты и пластик чемоданов.

Засыпаем под собственную нескончаемую болтовню, абсолютно счастливые. Нам так хорошо друг с другом! Вот ведь счастье – никто не зудит, не жалуется, не просит совета или поддержки. Короче – никто не напрягает и не достает.

Все обитатели санатория уже давно друг другу примелькались. Раскланиваемся на прогулке. Дороги в лесу ровные, асфальтированные, называются терренкуры. Вот мы и «терренкуем» днем и вечером с большим удовольствием. А еще с бо´льшим замечаем, что слегка схуднули, несмотря на шалости в кофейнях. Видим реальную пользу от наших прогулок по лесу.

В основном отдыхают семейные пары. Есть подружки – вроде нас. Встречаются и одиночки – их тоже предостаточно.

Знакомимся с москвичкой Людмилой. Она наша ровесница – очень грузная, болезненно грузная. Ходит медленно и тяжело. Видно, что каждый шаг ей дается с большим трудом. Все Людмилины проблемы налицо. А она смеется над ними и над собой, не теряя бодрости духа. Острит, хохмит и рассказывает про свою жизнь. Ненавязчиво, но очень поучительно для нас. Заболела в детстве – у матери были тяжелые роды. Проблем – не разгребешь обеими руками. Отец умер рано, они выживали вдвоем. Мама работала в билетной кассе, а это – связи и неплохой заработок. Маленькая Люда не пропускала ни одной премьеры, много читала, запоем. Игры во дворе были не для нее. Окончила техникум – на институт хватало знаний, но не хватало сил и здоровья. Работала методистом в детском саду. Родила сына – вопреки здравому смыслу и причитаниям врачей. Вдвоем с мамой тянули парня, и он оказался замечательным. Изменились времена, и мамин бизнес канул в Лету. Экономили на всем, чтобы посмотреть разные страны. Объездили полмира по самым дешевым турам. Но это никак не портило впечатлений. Даже побывали в круизе.

– Да, приходилось тяжело, – соглашалась Людмила. – Но что может быть прекрасней впечатлений и познания? Красивые тряпки мне недоступны, на нас шьют мало и неинтересно. Обувь делаю на заказ – удобную, но ужасную на вид. Ем мало, и все вкусное мне категорически противопоказано. Сын, слава богу, учится на бюджетном и на свои нужды зарабатывает. А в поездках бывают интересные встречи и даже романы, – смеется Людмила.

Мы с Иришей переглядываемся. Не то чтобы не верим… Нет, мы восхищаемся этой женщиной – остроумной, веселой, образованной. Не жалующейся на болячки и жизнь. Понятно, что очень непростую.

В санаториях принято обсуждать здоровье. А Людмила смеется:

– Что про него говорить? Говорить можно о том, что есть. А его нет.

И мы сникаем. Нам стыдно за свое нытье. Наши гастритики, головные боли и расшатанные нервы – просто мелочь, чепуха по сравнению с проблемами многих.

Мы проводим вместе пару дней. Людмила собирается домой – ее срок подходит к концу. Мы прощаемся и, естественно, обмениваемся телефонами.

Наблюдаем одинокого мужчину средних лет. Интереса женского он у нас не вызывает. Да и вообще, нам, честно говоря, не до подобных интересов – этот вопрос для нас давно закрыт. Откипели наши страсти, все в прошлом. Конечно, «никогда не говори никогда» – это истина, но очень хочется покоя, стабильности и размеренности. Каждому возрасту свои развлечения. Увы!

Итак, мужчина. Импозантен, фактурен. Немного мелковат и суховат, но довольно интересный. Эспаньолка, модные очки, волосы с сединой на висках. Одет стильно и аккуратно – джинсы, яркая куртка, клетчатый шарф. Хорошо пахнет, даже издали. Грустен и задумчив.

На ужине – в брюках и шейном платке. Человек от искусства – видно невооруженным глазом.

Сидит за соседним столом и грустит. Очень аккуратен и разборчив в еде. Видя, как он берет свежий салат и кефир, испытываем глубокий стыд и оглядываем наш стол, плотно уставленный тарелками с закуской и горячим.

Называем его искусствоведом. «Искусствовед» медленно выпивает свой кефир, тщательно вытирает салфеткой рот, после чего удаляется.

Мы тяжело вздыхаем и с неловкостью, которая, впрочем, скоро проходит, активно принимаемся за обильную трапезу. Совесть нас уже не мучает.

Назавтра вместе с «искусствоведом» плаваем в бассейне. Видно, что мужчина озверел от скуки, и вполне понятно, что он заговаривает первым.

За обедом галантно приглашает нас за занятый им стол. Все остальные столы заняты, и мы принимаем приглашение. Надо сказать, с некоторой неохотой, вспоминая его вечерний кефир.

Мы не ошиблись: на его подносе тушеная свекла и паровая рыбная котлета. Мы тоже сдержанны – неловко как-то.

Он представляется – Лев Каминский, литературный критик. Мы почти не ошиблись.

Рассказывает, что очень скучает и ждет жену, любимую жену. Это видно – говорит он о ней с пиететом, придыханием, теплотой, плохо скрываемым восторгом и тоской. Ну очень скучает. Жена задержалась на неделю – домашние заботы. Он говорит о ней беспрестанно. Называет нежно – Риммуля. Это довольно трогательно, но слегка раздражает.