КамТугеза

Игорь Озеров

КамТугеза

Пролог

В конце мая, когда медведица вышла из берлоги, еду можно было найти только у гейзеров или в кальдере. Там был свой микроклимат: гораздо теплее и уже появилась трава. Поэтому у нее с медвежатами выбора не было. Но в это время года туда шли все голодные, только что проснувшиеся медведи заповедника, и поэтому жизнь двух ее медвежат‑сеголеток, родившихся этой зимой в берлоге, была под угрозой. Ошалевшие после спячки медведи жадно смотрели на ее детенышей. Корни растений, кора деревьев и прошлогодние ягоды почти не насыщали. Только страх неизбежной схватки с разъяренной матерью, удерживал их от каннибализма.

Вот поэтому через месяц медведица, чуть окрепнув, решила поискать более спокойное место. Несмотря на календарное лето, в предгорьях было еще много снега и мало корма. Так что медведица пошла к морю. За ней к морю пошел человек.

Этим человеком был Родион Васнецов. Три дня назад ему исполнилось тридцать. Он встретил свой день рождения здесь, в заповеднике, потому что был режиссером‑документалистом, а медведица с медвежатами были главными героями его фильма. Родиону не просто нравилась его работа, он был фанатиком. Чуть ли не на следующий день после окончания института кинематографии он уехал на Белое море, где устроился на работу в рыболовецкий колхоз в устье Мезени.

Больше года он ловил навагу, сельдь и треску. Научился пить спирт, перебирать замершими пальцами двигатель прямо в открытом море, латать старые сети. А главное, он сделал свой первый фильм «Поморское счастье».

Фильм получился, принес ему известность в кинематографических кругах и даже немного денег.

Год жизни на Севере изменил его. Из московского романтичного и интеллигентного юноши он превратился в самоуверенного, целеустремленного, немного циничного и очень привлекательного мужчину. Это обернулось скорым браком на одной из поклонниц. Из‑за него пришлось поменять все планы, отменить долгие командировки и осесть в Москве. Жизнь в Москве требовала денег. И Родион много работал. В основном это была реклама и заказные фильмы для разных политиков перед выборами. После жизни на Севере теперь каждый день был как праздник. Клубы, путешествия по теплым странам, бесконечная смена красивых лиц ‒ пять лет пролетели как один.

И как‑то утром, бреясь перед зеркалом, Родион вспомнил, что в этом году у него юбилей ‒ тридцать лет. А сделан только один хороший фильм. Это было как шок. Он вышел на балкон, и пока жена что‑то делала на кухне, по телефону отказался от всех контрактов, пообещав выплатить предъявленные неустойки. В комнату он вернулся свободным безработным режиссером с испорченной репутацией. Жена тоже недолго думала.

– Женщина, прежде всего будущая мать. Ей деньги и подарки нужны не только для того, чтобы перед подругами хвастаться, а чтобы понимать, что её избранник способен обеспечить потомство. И для неё неважно, каким способом он это сделает. Ей нужны гарантии, – собирая вещи, учила его жена. – Порядочность не оплачивается, поэтому ее могут позволить себе или очень богатые, или юродивые, а вот непорядочность вознаграждается очень хорошо. Женщина ‒ это мать, – повторила она, – и она, как кошка: где лучше кормят, там и дом.

Через две недели он вылетел на Камчатку. Сопки, вулканы, уходящие в облака снежными вершинами, горные озера, реки с водопадами, горячие гейзеры, горбатые киты в лагуне, окруженной скалами, ушастые тюлени на берегу, белоплечие орланы в бездонном голубом небе ‒ все было необычно и фантастически красиво. «Наверное, таким и был задуман мир тем, кто его сотворил», – подумал Родион. Он знал, что в августе к этому великолепию добавится нерест лосося. Каждый ручей, каждая река заполнится до краев кишащей горбушей и неркой, которая вернется из океана на свою родину, чтобы оставить потомство именно там, где родилась сама. И в это же время,  десятки, а может, сотни медведей устроят долгожданную охоту на этого лосося. Охоту, переходящую в пиршество. Все это было красиво. И именно медведей он решил сделать основными персонажами нового фильма. Осталось найти главного героя.

Родион написал кучу писем, и всеми правдами и неправдами устроился в заповедник помощником егеря, чтобы иметь полную самостоятельность. Уже в вертолете из Петропавловска, глядя в иллюминатор, он отчетливо почувствовал, что Москва и вся его предыдущая жизнь осталась где‑то в другом измерении. Две недели он проходил инструктаж. Потом, получив старые затертые карты и ижевскую двустволку 12‑го калибра, вышел на маршрут.

– Стреляй только в крайнем случае, – напутствовал егерь. – Потому что, если сразу не убьешь, то тебе конец. Куда стрелять знаешь? Ну, дай бог, пронесет. Главное, не вмешивайся. Звери легко идут на контакт, но ты им нянькой всегда быть не сможешь. Из приученных медведей хорошо получаются медведи‑убийцы. Зверь остается зверем. Когда ты ему что‑то даешь, он это воспринимает не как твою доброту, а как свою добычу. И если ты вдруг перестанешь давать, он будет забирать сам. Иногда вместе с чьей‑то жизнью. Ты уедешь, а нам тут жить. Не вмешивайся  – это главное. Понял? Ну и отлично. Не вмешивайся. Удачи!

Вертолет за двадцать минут закинул его к домику вулканологов в кальдеру. Это была огромная котловина, километров десять в диаметре, в центре которой дремал вулкан. От остального мира она была окружена   высоким гребнем. Вулкан хоть и был спящим, но, похоже, спал очень настороженно. То там, то здесь из земли вырывались кипящие фонтаны. В непрерывно булькающих грязевых озерах и лужах образовывались и лопались большие пузыри, распространяя запах сероводорода. И было бы неудивительно, если бы из‑за ближайшей скалы появился какой‑нибудь динозавр.

Домик вулканологов, где он решил временно остановиться, был маленьким, сколоченным из некрашеных и уже почерневших досок. Зато рядом, ближе к озеру, была хорошая баня. Озеро так и называлось – Банное. Вода в нем не опускалась ниже сорока градусов.

– Ну что, сто грамм за встречу? – предложил Родион, разложив вещи и познакомившись с единственным жителем домика: молчаливым мужиком лет пятидесяти, который много лет жил здесь, исследуя окрестные вулканы.

– У нас по сто грамм не пьют, – как‑то обреченно сказал Степан Семенович, хозяин дома.

В дирекции заповедника Родиону рассказали, что институт, от которого приехал сюда ученый, давно закрылся, и свои исследования он проводит непонятно на какие средства и непонятно для кого.

– Давайте по двести ‒ я только «за»! – бодро согласился Родион.

– И по двести не пьют.

– А по сколько же пьют? – Родион перестал резать привезенную им колбасу и посмотрел с удивлением на сидящего за столом и разбирающего бумаги ученого.

– А по неделе, бывает и по две… – грустно вздыхая, очень тихо ответил Степан Степанович.

– Ну, я так не могу,– засмеялся Родион. – Мне надо работать.

– А работа не волк – никуда не убежит. Бог даст, сделаешь, а не даст, хоть разбейся… А может и не нужна никому твоя работа. Я вот мечтал научиться предсказывать извержения вулканов, всю жизнь потратил… Но не дал бог. Значит не нужно это людям знать.

– А вы верующий ученый? – спросил Родион.

– Верующий? – как будто спрашивая сам себя, ученый задумался. Он подошел к маленькому окошку. – Это там, в городе, где дома‑термитники, автомобили, интернет – человеку кажется, что он гомо разумный, а здесь чуть по‑другому. Идешь по горному кряжу – вулканы совсем рядом, рукой можно дотянуться… вершины облака протыкают… внизу озеро изумрудное. Или ночью отойдешь от костра по нужде, голову поднимаешь, а там… звезды. И понимаешь, что ты не важнее муравья в этом мире и знаний у тебя не больше, чем у него… а вот амбиций… да.

– И что же, по‑вашему, бог все это создал? – Родион не ожидал такой беседы и был явно удивлен.

– Да нам с нашими куцыми мозгами сил бы хватило со своими планами на пару дней вперед разобраться, а не с тем, кто что создал, – Степан Степанович сел за стол. Взял рюмку. Провел по ее краю своим узловатым пальцем, зачем‑то дунул в нее. – Ты наливай уже. Что застыл?! – протянул он рюмку Родиону.

– Ну, у человека, в отличие от муравья, есть возможность разобраться или попытаться хотя бы… Ведь дал ему кто‑то полтора килограмма мозга, – попробовал поспорить Родион.

– Ну разбирайся, если есть желание, – легко согласился ученый.

Бутылка, которую привез Родион, кончилась очень быстро. А Степан Степанович, видно, только разогрелся.

– За второй здесь не сбегаешь, –  как бы извиняясь, сказал Родион, разливая последние капли по двум стаканам.

– Да у меня есть немного, – улыбнулся хозяин и достал из шкафа белую пятилитровую пластиковую канистру. – Спирт. Пробовал когда‑нибудь?

– Пробовал. Я рыбаком работал на Белом море.

– Вот как?! – удивился Степан Степанович. – А сюда надолго планируешь?

– До зимы, – коротко ответил Родион.

– Я вот тоже… тридцать лет назад «до зимы». А вон как вышло. Мы планируем, мечтаем, а вся наша судьба где‑то в больших книгах давно решена и записана. А вся наша свобода выбора – это иллюзия.

– Я так не думаю. И, пожалуй, от продолжения воздержусь. Напугали вы меня своими двумя неделями, – Родион решил вежливо отказаться от намечающегося запоя. – У меня съемочный план расписан. Пойду я лучше в ваше знаменитое озеро нырну. Говорят, есть такая традиция.

– Ну, сходи, – пожав плечами, согласился ученый. – Я пить не заставляю. Сам говоришь, что за второй здесь не сходишь. Мне больше достанется.

Родион понял, что разговор про неделю‑две был вполне серьезен.

– Ты только Катю не спугни, – напутствовал сильно захмелевший ученый.

– Какую Катю?

– Увидишь.

От домика шли деревянные мостки к Банному озеру. Бросив полотенце на плечо, он шел, любуясь закатом и неожиданно, почти нос к носу, столкнулся с молодой медведицей. К ее лапам прижимались два медвежонка. Родион летел к медведям, но встреча произошла так внезапно, что он даже не успел испугаться. Не зная почему, но он чувствовал, что медведица не опасна.

Он смотрел на медвежат, выглядывающих из‑за мощных лап матери и еле сдерживал улыбку. Они смотрели на него исподлобья с любопытством  и настороженностью. Не двигаясь с места, медведица вытянула шею и шумно втянула в себя воздух. Родион сделал несколько шагов назад и, стараясь не смотреть в глаза медведицы, осторожно сошел с мостков, отступив в сторону и освобождая дорогу. Но медведица не пошла вперед. Она тоже спустилась с мостков, только на другую сторону. Негромко рявкнула на зазевавшихся медвежат и ушла в стелющийся кедровник. Родион вернулся к мосткам и сел на доски. Он понял, что главных героев фильма нашел.

Месяц прошел в конфетно‑цветочных ухаживаниях. В нарушение всех инструкций, он скормил медвежатам несколько припасенных банок сгущенки, оставляя их открытыми на том склоне у ручья, где паслось семейство. Близко он больше не подходил, чтобы не нервировать зверя. Но Родион был уверен, что медведица, обладающая чутким нюхом, знала, что он недалеко. И, скорее всего, догадывалась от кого сгущенка.

Родион не спешил и почти не снимал. Медвежата были разные и легко узнаваемы. Каждый со своим темпераментом и характером. Мальчик был более самостоятельным и любознательным. Он постоянно, то расковыривал трухлявые пни, то что‑то искал в ручье, то пытался поймать мышь, выкапывая ее из норы. А девочка почти не отходила от матери, как на поводке следуя у ее задней лапы. Но иногда, когда медвежонку надоедало исследовать окружающий мир, он начинал активно приставать к сестре, хватая ее зубами за хвост. Она сначала пряталась от него за матерью, но потом заражалась его энергией. Они схватывались в борьбе и так увлеченно, что иногда оба кубарем скатывались в ручей.

Целыми днями Родион находился около медвежьей семьи. И однажды, когда он сидел на камне и снимал детскую возню, медвежата, как бы случайно играя, приблизились к нему так близко, что он, если бы захотел, смог бы дотянуться рукой и погладить их. Они делали вид, что не замечают его. Родион посмотрел на медведицу ‒ она продолжала спокойно пастись. В этот момент он почувствовал себя самым счастливым человеком на земле.

Медведица ушла из кальдеры пятнадцатого июня. В этот день утром прилетал вертолет, и Родион задержался, разгружая продукты и солярку для генератора. Когда он пришел на склон, медведицы не было. Вместо неё он увидел чужого огромного самца, который пасся на этом месте. Не зная, что предпринять, он быстро вернулся на базу. Вертолетчик еще не улетел, задержавшись на обед с вулканологом. Выслушав Родиона, он рассказал, что когда летел сюда, видел на перевале медведицу с двумя медвежатами.

– Не знаю, твоя это или нет, а шли они в сторону океана. Некуда им больше. Так что догоняй.

И Родион догнал. Сразу за перевалом начиналась едва заметная тропинка. Она шла к океану свинцовый блеск которого был виден вдалеке, когда дорога поднималась на очередной гребень. В низинах и на северных склонах было еще много снега. Снег с гор наползал и на берег реки, когда она вытекала из глубокого каньона на ровное место.

Идти по снегу можно было только утром, когда был твердый наст. А потом наст становился рыхлым, и Родион проваливался, чуть ли не по пояс. Видимо у медведей была такая же проблема. И поэтому они не терялись  надолго. Их следы отчетливо были видны и на снегу, и на красно‑бурых склонах. Почему‑то Родион перестал бояться потерять их на этом переходе. В принципе и свернуть было некуда: они шли по ложбине вдоль реки.

Посмотрев карту, он увидел, что там, где тропинка и река выходят к морю, есть небольшая избушка. Родион очень надеялся и верил, что медведи придут туда. Невольно он начинал верить в судьбу. Две ночи перехода он провел в спальном мешке у костра. В первую ночь он слышал медвежье ворчание. Родион знал, что здесь несколько лет назад был убит медведями местный егерь и японский фотограф. Когда он вспоминал об этом, было страшно. Поэтому старался больше времени думать о фильме.

Половина видимого пространства была покрыта черным вулканическим пеплом, изредка покрытого снегом и кое‑где зелеными пятнами кедрового стланика, в котором он и увидел, как ему показалось, того же самого огромного самца, который был на склоне у домика вулканолога. «Этот что здесь делает? Неужели идет за нами?» Он повел биноклем дальше. Вот ледник, по которому Родион шел два часа назад. Потом ложбина, почти  засыпанная огромными камнями. И здесь, в этой, казалось бы, непроходимой расселине, среди больших серых камней он увидел свою медведицу. Он опять повернул бинокль назад. Медведь‑самец стоял на гребне и, похоже, выбирал куда идти. «Поворачивай назад. Возвращайся. Что ты за нами увязался?!» – бормотал Родион.

И в этот момент он вдруг оступился и, с трудом удерживая равновесие, то скользя, то перебегая, часто‑часто семеня ногами, помчался вниз. Под черным вулканическим пеплом прятался многолетний ледник. Уклон был небольшим, но лед под ногами и огромный рюкзак не давали возможности остановиться. Единственным вариантом затормозить такой спуск, было падение. Родион как можно осторожнее упал на правый бок, стараясь рюкзаком смягчить удар. Ему удалось избежать переворотов и, пропахав по склону несколько метров, он остановился. И только потом вспомнил про камеру в рюкзаке.

Через два часа он добрался до избушки. Точнее небольшого сарая из фанеры, обитого черным рубероидом. Эти маленькие, но очень необходимые пристанища, построил тот егерь, который потом погиб от лап медведя. Единственное маленькое окошко было выломано. Наверное, еще осенью сюда забирался медведь в надежде чем‑нибудь поживиться.

Главное, что в этом домике была хорошая печка. И была солярка для генератора, а значит и электричество. Без него он бы не смог зарядить аккумуляторы на камерах. Родион опять вспомнил о камере, которая была в рюкзаке. Открывать рюкзак было страшно. И он начал с окна. В одной половике его стекло не разбилось, а вторую он заклеил найденным скотчем и целлофаном. Потом он разжег печку и домик ожил. И только после этого развязал рюкзак. Вынув камеру из пластикового бокса, он нажал кнопку включения. Никакой реакции. Поменял аккумулятор. Тот же результат. Была вторая камера. Похуже. На нее можно было что‑то снять. Но для серьезного фильма такое качество не подойдет. Все равно придется лететь в Москву.

Рядом с домом был высокий помост. Лестница была приставлена к соседнему дереву. На помосте в ржавой бочке хранилась еда.

Когда он вечером сидел на крыльце и смотрел на океан, мимо на склоне горы прошла медведица. Ему показалось, что она остановилась и посмотрела на него. Медвежата выглядели очень усталыми после перехода и с трудом поспевали за матерью.

Утром Родион проснулся от страшного медвежьего рева совсем рядом  с домом. Он осторожно открыл дверь и в пяти метрах от себя увидел свою медведицу, прижавшуюся к поленнице. Вся шерсть на спине у неё топорщилась, она мотала головой и передними лапами драла землю перед собой. Медвежата прятались за ней. А совсем рядом с домом, на задних лапах стоял тот огромный медведь. Сразу было понятно, что он пришел за медвежатами и без них не уйдет.

От неожиданности Родион сразу захлопнул дверь и прижался к стене. Он понимал, что стены избушки могли защитить только от ветра и дождя, а в случае чего, медведь легко разнесет эту избушку. Он вспомнил про ружье, которое повесил на гвоздь в стене напротив двери у кровати. До него надо было пройти мимо окна, выходящего как раз на медведя. Двигаться было страшно. Но в этот момент медведица опять заревела, и Родион услышал, как рассыпалась поленница. Он, не глядя в окно, проскочил до кровати и схватил ружье. Старая двустволка с пулей в одном стволе и с картечью в другом. Осторожно посмотрел в окно. Медведь уже опустился на все лапы и медленно передвигался в сторону медведицы. Она была раза в два меньше самца и вряд ли бы смогла ему серьезно противостоять.

Родион вспомнил, наставление, что вмешательство, даже с самыми  хорошими намерениями, скорее всего, приведет к плохим последствиям. И сразу вспомнил доверчивые глаза медвежат. Он еще раз выглянул в окно. Медведь не обращал внимания на дом и стоял к нему боком. Родион прицелился через окно в точку у передней лапы, где было сердце. «А что будет, если я не убью медведя с первого выстрела? И даже со второго? Тот наверняка знает, что в этом сарае человек. И что сделает разъяренный медведь?»

Пока он судорожно размышлял, медведь напал на медведицу. Они одновременно встали на задние лапы. Но медведица, у которой было больше стимулов, на мгновение оказалась быстрее и агрессивнее. Она смогла несколько раз ударить обеими лапами, и это заставило самца чуть отступить. Родион увидел медвежат. Они были за рассыпавшимися дровами и никуда не убегали. Прижавшись друг к другу, они понимали, что сейчас решается жить им или нет. Большой медведь тряс головой. Он был так близко, что Родион видел, как в разные стороны из пасти разлетаются сгустки слюны и крови. Ему сильно досталось от когтей медведицы. Он, до этого молчавший, стал глухо рычать и оскаливать клыки. Медведь разозлился.

Родион опять прицелился. В голове проносились мысли об опасности для него самого. Он представил, как после выстрела раненый и разъяренный медведь в два прыжка врывается в окно. Представил свою смерть. Вспомнил, что медведи не всегда сразу убивают свою жертву, а иногда лишь ломают позвоночник и прикапывают до времени. Представил стаю ворон на песчаном берегу холодного моря, дерущихся за возможность обглодать то, что останется от него после медвежьей трапезы. И в этот момент у него появился план. Он схватил с табуретки патронташ и быстро достал из него два сигнальных патрона. Потом переломив ружье, он трясущимися пальцами выдернул из стволов пулю и картечь, воткнул два других, защелкнул, взвел курки и прицелился. И в этот же момент медведь решился на вторую атаку. Родион выстрелил почти одновременно из двух стволов.

Что больше остановило медведя – сигнальные ракеты, горевшие в его шкуре, прожигающие его до ребер или то, что он увидел в глазах готовой идти до конца медведицы, было неясно, но медведь отступил. С ревом, как‑то боком, он вломился в узкую полоску кустов, из них вылетел на берег и, не останавливаясь, большими скачками помчался от избушки.

Глава 1

«Если взялась что‑то делать, делай это хорошо». Лиза хорошо помнила бабушкин совет и всегда старалась ему следовать. В школе, в университете, в спортзале – она всегда выкладывалась на сто процентов. Вот и сейчас, в постели с Родионом, она послушно и быстро откликалась на каждое его движение: то тихим целомудренным вздохом, то стоном или страстным вскриком. Родион чувствовал некоторую наигранность, но ему было приятно осознавать, что она старается для него. А сегодня Лиза решила внести немного разнообразия и добавить подходящих, как ей казалось, комментариев.

– Давай сильнее… Вот так… Еще… Да,так… Кочегарь меня, кочегарь. Быстрее. Еще глубже…

И тут Родион не выдержал:

– Я не могу глубже, – засмеялся он. – Тебя что, немецкое порно укусило? У тебя Кембридж за спиной. Лиза, милая моя, это не из твоего репертуара.

– Вам не угодишь, – она, конечно, немного обиделась, но виду не показала. – Не хочешь, не надо! И не Кембридж, а Болонский университет… А можно мне на крышу? – спросила она и, не дожидаясь ответа, выскочила из комнаты на балкон.

Небольшая квартира Родиона на последнем этаже была замечательна тем, что с ее балкона можно было легко по пожарной лестнице попасть на крышу дома.

– Ты бы хоть накинула что-нибудь, – крикнул Родион с кровати.

Но она, уже абсолютно голая, с растрепанной копной рыжих волос, выбралась с балкона на крышу.

– Давай поднимайся, – крикнула Лиза, – и вино захвати.

Он заметил, как она быстро отходила от секса. Уже убежала, а только что кричала, стонала, чуть ли не умирала.

Менять мягкую постель на крышу ему не хотелось. Он еще в детстве излазил всю эту крышу и сейчас использовал ее только для того, чтобы очаровывать новых подружек. С Лизой он встречался неделю. Срок уже не такой, чтобы вскакивать по первому ее зову, но и не такой, чтобы можно было ее игнорировать.

Когда он рассказал об этом знакомстве своему другу Томасу, тот очень удивился: «Она же из Романовых, что у тебя может быть с ней общего?! Там такая семейка – клейма негде ставить. От осинки не родятся апельсинки». На что получил объяснение: «С ней интересно и легко. И мне всегда хотелось узнать элиту поближе».

Родион надел старые джинсы, захватил рубашку для Лизы, бутылку вина и поднялся вслед за ней на крышу.

Было ранее июньское утро. С крыши дома открывался великолепный вид на Москву. Уже порозовел шпиль высотки на Котельнической набережной, и засверкало золото на куполе колокольни Ивана Великого, но две невысокие звонницы Ивановского монастыря, до которых, казалось, с крыши можно дотянуться рукой, были еще в ночной тени. Покрытая железом, окрашенным в зеленый цвет, крыша казалась почти плоской. По краю она была окружена белой балюстрадой с толстыми фигурными балясинами. Через каждые несколько метров ограждение прерывалось невысокими площадками, с которых статуи рабочих, солдат и крестьян, будто охраняя дом, внимательно всматривались в разные районы столицы. Скульптуры давно не ремонтировались. Белая краска полиняла и у многих из них вместо рук, ног, серпов, молотков и винтовок торчали куски арматуры и цемента.

– Как оказывается все рядом! Когда идешь здесь внизу пешком, то не всегда даже понимаешь, в какой стороне что находится. Никак к этому месту не привыкну. Влево, вправо, вверх, вниз… Подкопаевский, Подколокольный, Кривоколенный… Сам черт ногу сломит.

Лиза стояла, облокотившись на широкие каменные перила ограждения. Она знала, что ее попа сейчас выглядит великолепно и Родион не сводит с неё глаз. Все ближайшие дома были ниже этой крыши, поэтому видеть их никто не мог.

Родион сел на пологую крышу чуть позади Лизы, сделал большой глоток из бутылки и действительно любовался ее фигурой. Именно  безупречными ногами и рыжими волосами она и привлекла его в первую встречу. Это было в первый день после его возвращения с Камчатки. Черты лица сначала отталкивали: у Лизы был большой острый нос с горбинкой и крупная нижняя челюсть с неправильным прикусом. Это придавало лицу немного циничное выражение. Может быть, комплексуя из‑за этого и чтобы понравиться, она всегда была доброжелательна и улыбчива, умела внимательно слушать и поддержать беседу. Это и старательность в постели, выгодно отличало ее от тех красавиц, которые считали, что если они легли с кем‑то в постель, то уже это большая честь и награда. При этом Лиза была из очень известной семьи и скорее всего не испытывала недостатка в поклонниках.

– Да, чертей и ведьм здесь хватает, – сказал Родион. – Бегают по утрам голыми по крыше.

«В утреннем глотке есть особая прелесть – выпил и весь день свободен», – подумал Родион, рассматривая татуировки на длинных Лизиных ногах.