Чудо

Затем он попросил показать парусник, который продавал Рамсей. Увидев его, Квинн замер в благоговейном молчании, а потом присвистнул. Даже корпус казался ему красивым. Большие секции судна были уже закончены. Высота главной мачты составляла сто девяносто футов, и она должна была держать восемнадцать тысяч квадратных футов парусов. Даже в незавершенном виде яхта показалась Квинну изысканно прекрасной. Это была любовь с первого взгляда. Теперь он знал, что должен владеть ею. Именно так он и делал свои дела: быстро и безошибочно принимая решения.

Они провели час, рассматривая парусник и обсуждая изменения, которые хотел внести Квинн. Затем они с Темом Хаккером не спеша вернулись в офис. Хаккер и Боб Рамсей заранее договорились о цене. Быстро произведя в уме вычисления с учетом изменений, которые хотел Квинн, владелец судоверфи назвал стоимость. Она заставила бы побледнеть почти любого, но Квинн не проявил никаких эмоций. Последовала долгая пауза: Квинн быстро считал в уме под взглядом Хаккера. Наконец он кивнул. Хаккер протянул руку, и Квинн пожал ее. Сделка была заключена. И хотя сумма была высокой, ни у одного из них не возникло и тени сомнения, что яхта стоит таких денег. Оба были очень довольны. Квинн сказал, что ему бы хотелось, чтобы судно было готово к августу. Он знал, что это оптимистический прогноз. Но теперь, увидев яхту, не мог дождаться той минуты, когда отправится в путешествие. Эти месяцы покажутся бесконечными, но ожидание будет радостным.

– Я надеялся, что вы согласитесь на ноябрь. Или, возможно, мы могли бы закончить в октябре, – осторожно сказал Тем Хаккер. Квинн Томпсон принялся торговаться.

В конце концов, немного подискутировав, они приняли компромиссное решение: сентябрь. Во всяком случае, как предполагал Тем Хаккер, к этому времени яхта будет готова к пробному плаванию. Крайний срок – первое октября. Квинн выразил твердое намерение прилетать, чтобы следить за ходом работ и подгонять их. Оставалось ждать почти целый год, и Квинну не терпелось поскорее поплыть на собственной яхте.

Он покинул судоверфь в полдень, выписав внушительный чек. Перед отбытием Квинн позвонил капитану «Виктори», чтобы рассказать новости и поблагодарить.

– Это замечательно, сэр! – взволнованно воскликнул капитан. – Не могу дождаться, когда увижу ее. – Он решил обязательно написать Квинну, затронув вопрос о работе. Не хотелось делать это по телефону. Надо отметить, что Квинн уже и сам думал об этом.

Сейчас у него в мозгу роились миллионы разных деталей и планов. Отъезжая в автомобиле, он помахал Хаккерам. Они были так же довольны сделкой, как и он, – быть может, даже больше. Судно такого размера обычно нелегко продать, а Квинн Томпсон не колебался ни минуты. Направляясь к аэропорту, он знал, что теперь у него есть новый дом и новая страсть. Единственное, что оставалось сделать, – это продать жилье в Сан-Франциско. Нужно было кое-что доделать, прежде чем можно будет давать объявление. Но сейчас все мысли Квинна были сосредоточены на яхте. Он знал, что скоро начнется новая жизнь, которая продлится все оставшиеся годы. И от этого возвращение в пустой дом будет намного легче. По крайней мере, так ему казалось.

Много лет назад у него была маленькая яхта, и он побуждал обоих детей ходить под парусом. Как и ее мать, Алекс ненавидела это занятие. Дуг погиб во время несчастного случая в летнем лагере в Мейне. После этого Джейн наконец убедила Квинна продать парусник. Впрочем, у него в любом случае не было времени ходить в плавание, и он подчинился. Более двадцати лет он довольствовался тем, что время от времени пользовался яхтами знакомых. И всегда без Джейн, которая не любила яхты.

А теперь перед ним вдруг открылся целый новый мир. Это казалось идеальным сценарием для последней главы жизни. Именно так ему хотелось провести ее остаток: плавать вокруг света на судне, которое превосходило самые смелые мечты. Квинн все еще улыбался про себя, поднимаясь на борт самолета, совершавшего рейс в Лондон. Всю ночь в номере отеля он делал заметки о деталях своего судна. Перспектива обладать этой яхтой резко изменила его настроение и образ жизни.

Когда на следующий день Квинн садился в Хитроу на самолет, летевший в Сан-Франциско, он ясно сознавал, что скоро Сан-Франциско перестанет быть его домом. Единственное, что у него там осталось, – это память о Джейн и о годах, проведенных вместе. Но все это он мог взять с собой. Куда бы он ни поехал, эта память всюду будет с ним: ведь в его «дипломате» – ее драгоценные дневники. Вскоре после взлета он вынул одно из стихотворений и, как всегда, принялся снова и снова перечитывать. Затем, откинувшись на спинку кресла, Квинн посмотрел в окно. Он был так погружен в свои мысли, что даже не услышал, как к нему обращается стюардесса. Она спрашивала, что бы ему хотелось выпить. Наконец ей удалось привлечь его внимание. Отказавшись от шампанского, он попросил принести «Кровавую Мэри». Стюардесса выполнила заказ после того, как обслужила всех остальных. К счастью, место рядом с ним не было занято. Он почувствовал облегчение, поскольку терпеть не мог беседовать с людьми в самолете. Вернувшись в служебное помещение, стюардесса поделилась своими наблюдениями относительно Квинна со старшим стюардом.

– Похоже, это какая-то важная шишка, – заявила она. Стюард взглянул на Квинна и сказал, что не узнает его. Да, у него привлекательная внешность, но он не очень-то приветлив.

– Вероятно, это просто еще один президент крупной компании, уставший после целой недели совещаний в Лондоне.

Когда-то – не очень давно – так оно и было. Но теперь Квинн был совсем другим человеком: владельцем замечательной новой яхты. Да, ни стюардесса, ни старший стюард не могли такое вообразить. Яхта была единственной радостью в его жизни. Жена умерла, дочь ненавидела его (или только воображала это), сын давно погиб. Квинн был один как перст в этом мире, и никто его не любил. Всем было безразлично, что он делает. А через несколько часов он вой-дет в пустой дом, в котором жил с любимой женщиной. Он полагал, что хорошо ее знает, но оказалось, что это не так. Эта женщина любила его больше, нежели он заслуживал. Квинн был благодарен Джейн и чувствовал себя виноватым перед ней. Еще раз перечитав стихотворение, он ощутил, что недостоин такой любви. Вернув бумаги в «дипломат», он закрыл глаза. Он думал о Джейн, стараясь вспомнить каждую деталь ее лица, голос, смех. Его терзал отчаянный страх, что со временем эти воспоминания ускользнут от него. Но нет, они будут длиться, пока есть ее дневники. Они помогут удержать ее. Эти записи были ключом к тайнам, о которых он никогда не подозревал и которые не стремился открыть. Стихотворения и дневники, его раскаяние и любовь к Джейн – вот все, что от нее осталось.

Глава 3

Самолет приземлился в Сан-Франциско точно по расписанию. Квинн быстро прошел таможенный контроль. Несмотря на то что он долго не был в Штатах, ему нечего было предъявить для досмотра. Подхватив чемодан и «дипломат», он с мрачным видом вышел на улицу. Ему совсем не улыбалось ехать в пустой дом. В самолете он обнаружил, что, как назло, ухитрился вернуться домой накануне Дня благодарения. Это даже не приходило ему в голову, когда он строил планы. Впрочем, в любом случае не было выбора, поскольку аренда «Виктори» подошла к концу. Веских причин задерживаться в Европе не было, тем более что Алекс отказалась увидеться с ним.

Она была вежлива, но тверда. Ее вспышки гнева имели место до и после похорон, и теперь их общение было официальным и прохладным. По-своему она была такой же упрямой, как Квинн. Алекс годами злилась на него. Она бесконечно обсуждала это с матерью. Несмотря на все попытки Джейн смягчить дочь, та продолжала занимать по отношению к отцу позицию сурового судьи. Она ставила ему в вину, что его никогда не было рядом – даже когда умер Дуг. Квинн приехал домой на три дня, на похороны. Он был в Бангкоке, где заключал важную сделку. Там он и получил печальное известие. На следующее утро после похорон он улетел, бросив одиннадцатилетнюю Алекс и ее мать. Они оплакивали Дуга и страдали в одиночестве, цепляясь друг за друга.

В тот раз Квинн уехал на месяц и провернул колоссальную сделку, которой были посвящены первые полосы в «Уолл-стрит джорнэл»[2]. Ненадолго заглянув домой, он уехал на два месяца, которые провел в Гонконге, Лондоне, Париже, Пекине, Берлине, Милане, Нью-Йорке и Вашингтоне. Теперь, став взрослой, Алекс говорила, что практически никогда не видела отца и не беседовала с ним. Возвращаясь домой, он всегда бывал слишком занят, утомлен перелетом через несколько часовых поясов и недосыпом. Поэтому ему было не до того, чтобы побыть вместе с дочерью или женой. А кончилось тем, что он даже не дал ей достаточно времени, чтобы попрощаться с матерью. Квинн уже слышал все эти обвинения раньше, во время похорон и после них. Ему никогда не забыть горькие слова дочери и свой несимпатичный портрет, нарисованный ею. И хуже всего, что возразить нечего. Он действительно такой, каким его описала Алекс. Да, именно таким он был до своей отставки. И как бы он ни изменялся в положительную сторону, Алекс не желала это признавать.

В течение полутора лет после отставки Квинн постарался компенсировать Джейн те долгие годы, когда был занят и отсутствовал. Он думал, что отчасти удалось это сделать. Но невозможно было возместить все эти годы дочери. Любопытно, что она вышла замуж за человека, который почти никогда не покидал дом – не считая времени, которое он проводил в офисе. Дочь вышла замуж за швейцарского банкира. Он работал в банке, основанном его дедом. Они вместе поступили в Йельский университет и поженились, как только окончили его. Это было тринадцать лет назад. Они жили в Женеве, и у них было два сына. Квинн сразу же заметил, что Хорст под каблучком у Алекс, и поделился этим наблюдением с Джейн. Молодые супруги были неразлучны и казались счастливыми и безмятежными. Правда, в их жизни не было ни вдохновения, ни волнений. Квинн находил своего зятя ужасно скучным. Алекс постаралась не попасть в ту же ловушку, в которую угодила мать. Она вышла замуж за слабого человека, который покорно выполнял все приказы и был совсем не похож на ее отца. Хорст очень редко путешествовал. Это был надежный молодой человек, обладавший чувством ответственности. Он любил жену и сыновей, и у него не было больших амбиций. Выходя замуж за Хорста, Алекс знала, что он никогда не принесет ее в жертву своей карьере или страстям. Квинн определил опытным глазом, что их у Хорста и не было. Он просто существовал, а именно это и нужно было Алекс.

Ее сыновьям было шесть и девять лет. Это были красивые голубоглазые мальчики со светлыми волосами, в точности как у матери. Квинн едва их знал. Джейн часто ездила к дочери в Женеву. Алекс привозила сыновей в Сан-Франциско раз в год, чтобы повидаться с матерью. Когда они приезжали, Квинн чаще всего был в командировке. А когда Джейн ездила в Женеву, он обычно находился в какой-нибудь другой части света. Джейн часто пользовалась отсутствием мужа, чтобы навестить дочь. Теперь, бросая взгляд в прошлое, он понимал, почему Алекс так злилась. Она не собиралась давать отцу шанс искупить грехи – как реальные, так и воображаемые. В общем, Алекс лишилась не одного родителя, а двух. Отец умер для нее за много лет до того, как скончалась мать. А в одиннадцать лет она потеряла брата, и это так и осталось открытой раной. Поэтому она тряслась над своими детьми и не внимала просьбам мужа предоставить им немного больше свободы. Алекс была убеждена, что ей лучше знать. Из-за несчастного случая с братом она больше всего на свете ненавидела парусники.

Джейн тоже никогда их не любила. Однако Квинну казалось, что она бы порадовалась за него сейчас, когда он строит новое судно. Ей всегда хотелось, чтобы он был счастлив, осуществил свои мечты и достиг всего, чего хотел.

А в результате Квинн остался человеком без семьи и без родственных связей. Он остро почувствовал свое одиночество, когда такси прибыло на Валледжо-стрит и он вошел в cul-de-sac[3], заросший деревьями. Они почти полностью скрывали большой дом в английском стиле, в котором они с Джейн прожили всю жизнь и где выросла Алекс. Когда его состояние увеличилось, он хотел приобрести недвижимость побольше, но Джейн всегда уверяла, что ее все устраивает.

И Квинн тоже любил этот дом – пока там была Джейн и он возвращался к ней. А теперь, поворачивая ключ в замке, он боялся тишины.

Когда он вошел в холл и поставил сумки на пол, то услышал тиканье часов в гостиной. Этот звук резанул его по сердцу, как ножом. Никогда еще он не чувствовал себя настолько одиноким. В вазах не было цветов, шторы были задернуты, а темные панели, которые когда-то сверкали, сейчас придавали комнате мрачный вид. Она напоминала склеп. Никогда еще дом не казался таким темным и унылым. Не раздумывая, Квинн подошел к окнам и раздернул шторы. Он стоял, глядя на сад. Деревья и живые изгороди еще были зелеными, но цветов не было. За окнами стоял сумрачный ноябрьский день.

Пока самолет приземлялся, сгустился туман. Теперь он кружил по городу. Небо было серым и таким же угрюмым, как настроение Квинна. Подобрав сумки, он поднялся наверх. Когда он увидел их супружескую спальню, это его добило. Джейн умерла у него на руках в этой постели пять месяцев назад. Глядя сейчас на их комнату, он почувствовал физическую боль. А потом он увидел улыбающуюся Джейн на фотографии на стене и присел на край кровати. По его щекам катились слезы. Возвращение домой – ошибка. Но ведь больше некому было разобрать вещи Джейн, да и его собственные. Это нужно сделать, если он хочет продать дом весной. И еще нужно произвести кое-какие работы. Все было в полном порядке и хорошо функционировало, но тридцать семь лет в одном доме – это почти целая жизнь. Придется организовать работы и самому разобрать вещи, как бы тяжело это ни было. В некоторых комнатах надо обновить краску. Он хотел проконсультироваться с риелтором насчет того, что еще нужно сделать, чтобы продать дом.

Первая ночь здесь была долгой и мучительной. Квинн так тосковал по Джейн и так страдал от одиночества, что порой ему хотелось выскочить на улицу прямо в пижаме. Но он же не мог сбежать. Придется пройти через это испытание. Жизнь без Джейн была пожизненным приговором, который никто никогда не отменит. Да, его одиночество будет длиться вечно, и он это заслужил. В ту ночь ему приснился сон, который часто мучил его перед тем, как он отправился в плавание. В этом сне Джейн приходила к нему, протягивая руки, умоляя и плача. Сначала слов было не разобрать, но ее взгляд и так терзал его сердце. Затем слова становились более четкими, и они всегда были одинаковыми, с незначительными изменениями. Она умоляла Квинна не бросать ее, не покидать снова. И каждый раз он обещал, что не оставит ее.

А потом в этом кошмарном сне он брал чемодан и отбывал. И после этого видел лицо Джейн, которая плакала в одиночестве. Проснувшись, он все еще слышал ее рыдания, и еще долго ее слова отдавались эхом в его мозгу: «Квинн, не бросай меня… Квинн, пожалуйста…» Он видел ее протянутые руки и потерянный взгляд, и его охватывала паника. Как же он мог так поступать с ней? Почему так часто уезжал? Почему его собственные дела всегда казались такими важными? Почему он не слышал ее?

Этот сон отметал все причины его поездок и рушил империю, которую он строил. И единственное, что оставалось, – это чувство вины. Он ненавидел этот кошмар. Почему же он снова приснился, сразу по возвращении в Сан-Франциско? В этом сне в Джейн было что-то трагическое, хотя в реальной жизни она была мягкой и чуткой. И в отличие от женщины во сне она никогда не упрекала его и не молила. Квинн терпеть не мог этот сон. Он знал, что вина – это цепь, которая приковывает его к жене так же крепко, как любовь. Его огорчило, что кошмар мстительно вернулся, как только он переступил порог дома. Очевидно, это бремя, с которым придется жить.

На следующее утро Квинн принял душ, побрился, оделся и выпил чашку кофе. Затем, засучив рукава, он начал рыться в стенных шкафах, пытаясь выкинуть из головы этот навязчивый сон. Начал он с самого легкого: со стеллажей внизу, где Алекс хранила памятные вещи из детства. Джейн годами просила забрать эти безделушки, но дочь предпочитала оставить их у родителей. Тут были ленты, призы тех дней, когда она занималась верховой ездой, и несколько наград с теннисных турниров, в которых Алекс принимала участие в колледже. Бесконечные фотографии ее друзей, большинство которых Квинн не помнил, – от детского сада до колледжа. В этих шкафах также были магнитофонные записи и домашнее видео, несколько старых потрепанных кукол, игрушечный медведь и, наконец, какая-то коробка, засунутая подальше. Она была запечатана, и Квинн открыл ее перочинным ножом. В ней было полно фотографий Дугласа. На многих он был запечатлен вместе с Алекс. Оба смеялись, резвились на траве, катались на лыжах. А еще тут был целый пакет писем от Дуга. Он писал их, когда уехал в лагерь в Мейне, а Алекс была в лагере в Калифорнии. Развернув ветхую пожелтевшую бумагу, Квинн вздрогнул, увидев, что дата совпадает с днем смерти Дуга. Он написал Алекс в то самое утро, за несколько часов до несчастного случая с парусником, прервавшего его жизнь в тринадцать лет. Слезы струились по лицу Квинна, когда он читал письмо. Он любил сына, но держал на расстоянии.

Дуг был красивым мальчиком, жизнерадостным, добрым и умным. Он был очень похож на отца. Однако Квинн всегда откладывал сближение с сыном на потом. Он считал, что у них еще будет время для настоящей мужской дружбы. Но мальчик проскользнул у него между пальцев. И даже тогда Квинн не оплакал сына как должно. Было слишком больно признать, что он упустил шанс получше узнать Дуга. Тогда на него навалилось чувство вины, и он сбежал. Каждое напоминание об утрате ребенка было словно безмолвным обвинением. Квинн настоял, чтобы Джейн как можно скорее убрала вещи Дуга и очистила его комнату. Он считал, что ей будет слишком тяжело, если спальня сына останется неприкосновенной. И опасался, как бы она не устроила там святилище. Уезжая в Гонконг, он настоял, чтобы все было упаковано и убрано к его возвращению домой. Ему казалось, что он делает это во благо Джейн.

А она, будучи покорной женой, подчинилась, чтобы угодить Квинну. Бог его знает, чего это ей стоило.

Разбирая на следующий день вещи в большом сарае за гаражом, Квинн нашел почти все, что было в комнате мальчика. Там были одежда Дуга, спортивные принадлежности, его призы и другие памятные штуки. Двадцать три года Джейн хранила все его вещи, даже нижнее белье. Когда Квинн начал разбирать имущество наверху, он даже нашел в глубине шкафа Джейн три свитера Дуга.

Это было сентиментальное путешествие, которое длилось неделями. Снова и снова Квинн сталкивался с воспоминаниями, связанными с Джейн, и это было невыносимо тяжело. Он все сильнее ощущал свою вину.

Пришел и ушел День благодарения. Квинн из чувства долга позвонил Алекс, хотя она и не отмечала этот праздник в Женеве. Она отвечала лаконично и сухо. Алекс поблагодарила отца за звонок, но ее тон был ледяным. Это так обескуражило Квинна, что он даже не попросил к телефону Хорста или мальчиков. Смысл ответов Алекс был ясен: «Не звони. Ты нам не нужен. Оставь меня в покое». И Квинн так и сделал.

Он не стал возиться с индейкой, поскольку ее не с кем было разделить. И даже не дал знать никому из друзей, что вернулся в Сан-Франциско. Уж если так тяжело разбирать вещи в доме, еще тяжелее будет общаться с людьми. Джейн была его связующим звеном с обществом. Именно она поддерживала контакт со всеми, любила принимать у себя друзей. Она мягко уговаривала Квинна слегка притормозить и насладиться спокойным вечером в кругу близких. И чаще всего он уступал жене. Но без ее влияния и теплоты он предпочитал одиночество. Теперь он был один. И так будет всегда. Ему не хотелось никого видеть: от этого он лишь острее почувствует отсутствие Джейн, и станет еще тяжелее.

Днем он разбирал шкафы жены, ее украшения, памятные вещи. А ночью сидел в кровати, измученный, читая ее дневники и стихи. Ему казалось, что он пропитался ее атмосферой. Все, что она думала, чувствовала, любила, стало частью его самого, впиталось в кожу. Джейн стала его душой, как будто у него не было своей собственной. Теперь они слились в одно целое. Никогда он не чувствовал такой близости с Джейн, как в последние месяцы перед ее смертью. Он перебирал все, что ей принадлежало, – не только ее бумаги, но и вечерние платья, одежду, в которой она работала в саду, выцветшие ночные сорочки, в которых она спала, нижнее белье, ее любимые джемперы. И так же, как она спрятала свитера сына в свой шкаф, Квинн отложил в сторону любимые вещи Джейн, чтобы сохранить. Он не смог заставить себя расстаться ни с одной из них. Только теперь он понял, как жестоко поступил с Джейн, заставив очистить комнату Дуга. В конце концов жизнь отплатила ему той же монетой. Он считал, что это заслуженное наказание за всю боль, которую он причинил жене, и принимал его со смирением.

Была середина декабря, когда он навел в доме какое-то подобие порядка и определил, что отдать, а что сохранить. В гостиной лежали груды вещей, которые нужно было отдать или сложить в коробки и сохранить. При таком беспорядке невозможно было позвать риелтора. Единственным развлечением Квинна были телефонные звонки Тему Хаккеру. Он звонил каждую неделю, чтобы проверить, как обстоят дела с яхтой. Квинн получил милое письмо от Боба Рамсея, который поздравил его с новым приобретением. Боб был в восторге от того, что избавился от этой заботы и может полностью посвятить себя новому паруснику. Согласно заверениям Хаккеров, дела шли хорошо и они укладывались в график. В данный момент приведение в порядок дома в Сан-Франциско казалось Квинну гораздо большей проблемой. Но он был рад, что делает это сам: ведь это возможность в последний раз пообщаться с Джейн. Он как бы выполнял священный ритуал, позволявший ощутить близость с женой. И каждую ночь он читал ее слова, написанные твердым наклонным почерком. После этого она снилась ему.

А два-три раза в неделю он видел тот кошмар, в котором она молила его не покидать ее. И даже днем этот сон не давал покоя.

Квинн обнаружил тысячи фотографий, на которых были запечатлены они с Джейн – начиная с ранних дней, когда дети были еще маленькими. Тут были снимки, сделанные во время путешествий и праздников, а также недавние – их последние поездки. А еще Джейн хранила каждую статью из газеты, в которой упоминался Квинн. Почти сорок лет их жизни были сложены в папки и коробки. Некоторые были такими ветхими, что рассыпались от прикосновения. Все бумаги были расположены по хронологии. Джейн хранила в безукоризненном порядке все, связанное с мужем, которого почитала и которым восхищалась. Увы, он не отвечал ей тем же. При взгляде на газетные вырезки, в которых описывались его достижения, Квинн снова и снова сознавал, каким эгоистичным был. А Джейн любила его издали и ждала, когда он приедет домой. Она прощала все и искала для него оправдания перед детьми. Это была замечательная женщина.

Хотя Квинн редко ходил в церковь, он заглянул туда в рождественское утро и поставил свечку за Джейн. Он сделал это главным образом потому, что знал: для нее это имело бы значение и она была бы довольна. Много лет подряд она зажигала свечки за Дуга. И когда что-нибудь ее огорчало, она тоже шла в церковь и ставила свечки. Он поддразнивал ее этим. Но после того, как Квинн зажег свечку, его охватило какое-то странное ощущение покоя. Как будто тепло и яркий свет крошечного пламени вызвали какие-то невидимые изменения. Это его удивило. А потом он пошел домой, ощущая облегчение. К тому времени вещи, которые он жертвовал, уже лежали в коробках. А те, которые решил оставить, были в запечатанных картонках, сложенных в гараже. Там же была мебель, которую он решил сохранить. У них имелась прекрасная антикварная мебель. Может быть, она пригодится Алекс. Квинн сомневался, что у него когда-нибудь будет дом, который он сможет обставить. Если все пойдет по плану, то как только будет готова новая яхта, он уплывет на ней. И проведет на ее борту остаток своих дней.

Месяц после возвращения домой был очень трудным, и в рождественскую ночь Квинн наконец-то сделал себе поблажку. Он выпил почти целую бутылку чудесного старого красного вина, которую нашел в погребе. Затем угостился двумя рюмками бренди и пошел спать.

И на следующий день он почувствовал себя лучше, несмотря на похмелье. Он был рад, что каникулы почти закончились. Канун Нового года он провел за письменным столом, просматривая бумаги. Его адвокат должен был их представить в суде по наследственным делам и утверждению завещаний. Квинн проработал несколько часов. Было слышно, как дождь стучит по стеклам и свистит ветер. Была уже полночь, когда он наконец поднялся из-за стола и выглянул в окно. Он увидел, что буйный ветер пригнул более тонкие деревья к самой земле. Квинн не включал телевизора и потому не знал, что такой яростной бури, какая сейчас обрушилась на север Калифорнии, не было более века. Линии электропередачи были оборваны по всему округу Марин[4] и на восточном и южном побережье Залива.