Тайны Древнего Лика

Алексей Корепанов

Тайны Древнего Лика

Часть первая. Тени Марса

1

Этим ранним июльским утром 1969 года у Дэна Келли было достаточно поводов для хорошего настроения. Во-первых, выехав ночью из Уолсолла, он без каких-либо проблем к рассвету почти добрался до пункта назначения – шоссе в начале понедельника было пустынно, а подержанный «воксхолл» совершенно не капризничал. Во-вторых, синоптики не соврали: начавшийся еще с вечера дождь и не думал прекращаться, а значит, там, куда направлялся Дэн Келли, не должно быть многолюдно. Ну, и в-третьих, «Бирмингем» вчера победил – и это тоже было здорово.

Шоссе мокро блестело в свете фар. Дэн Келли особенно не разгонялся, потому что был по натуре осторожным человеком, да и не спешил никуда – объект его теперешнего интереса не мог убежать или исчезнуть. Правой рукой Келли держал руль, левой – сигарету. Изредка делая короткие затяжки, он немного фальшиво подсвистывал Полу Маккартни, певшему в радиоприемнике в сопровождении остальных участников «ливерпульской четверки».

Дэну Келли было сорок три года, он на пару с женой владел небольшим магазином дамского белья в Уолсолле, довольно удачно играл на скачках и основной своей жизненной заслугой, кроме организации собственного бизнеса, считал сопричастность к появлению на свет божий сына и дочери. Роберт заканчивал колледж, а девятилетняя Лиз училась в школе. Жизнь Дэна Келли текла вполне размеренно, со своими радостями и огорчениями. Но радостей было гораздо больше, и если и поминался недобрым словом при просмотре вечерней программы новостей премьер Вильсон, то, скорее, по привычке, чем по необходимости. На то он и премьер-министр, на то оно и правительство, чтобы было кого ругать.

Работа, праздничные вечеринки, скачки, выезды за город на уик-энд… Поездки в Бирмингем, и в Лондон, и в Брайтон, и за Английский канал[1], на континент – в Париж, Руан и Брюссель… И музеи, и кафе, и пляжи…

В общем, Келли не жаловался на жизнь. Но прошлым летом испытал потрясение… Да, он считал случившееся потрясением и до сих пор не мог разобраться в себе, до сих пор не мог понять: хорошо это или плохо? Или тут и вовсе не подходили однозначные оценки?…

Прошлым летом супруги Келли, взяв с собой сына, посетили Стоунхендж. Дочка проводила каникулы у бабушки с дедушкой в Восточном Сассексе. Тот день навсегда отпечатался в памяти Дэна. Он бродил среди огромных камней и чувствовал, как что-то никогда доселе неиспытанное вливается в его душу. От древних мегалитов словно исходило какое-то излучение, он ощущал далекий властный зов, и сам становился камнем, но не мертвым, а живым, таким же, как возвышавшиеся вокруг исполины… Сын, который явно маялся на этой экскурсии, вывел его из оцепенения, и странное, совершенно непривычное состояние прошло.

Но не забылось.

Дэн никогда не был склонен к романтике, к поэзии, но сравнение в тот момент пришло на ум как бы само собой: здесь, посреди равнины Солсбери, его душа ощутила прикосновение, подобное прикосновению ангельского крыла… Это был знак… Некие запредельные сущности давали ему понять: он, Дэн Келли, способен воспринять сигналы неведомого, он гораздо более глубок и утончен, чем кажется другим и чем думает о себе сам… Какая-то невидимая сторона его существа повернута к иному…

Он ничего не сказал об этом запредельном прикосновении ни жене, ни сыну – впрочем, они даже не заметили его странного состояния. Вокруг бродили группы туристов, щелкали фотоаппараты, хныкали маленькие дети. И камни уже не казались какими-то особенными…

Его жизнь продолжала идти своим чередом – завоз товара, квартальные скидки, плохо идут закрытые бюстгальтеры, срочно приобрести еще партию кружевных трусиков, сиреневые комбинации вышли из моды, поставщик всучил бракованные чулки… Пиво, телевизор, скачки, вечеринки… Шоссе дней, недель и месяцев тянулось в будущее, делая неопасные повороты и то взбираясь на пригорки, то сползая под уклон, – но теперь от этого привычного шоссе ответвлялась странная узкая проселочная дорога. Она шла параллельным курсом, нигде не пересекаясь с шоссе, и была скрыта деревьями и густым кустарником.

В течение нескольких месяцев Келли один за другим перечитал все материалы о Стоунхендже, которые отыскались по каталогу городской публичной библиотеки. И теперь многое знал об этом циклопическом сооружении былых веков. Он вовсе не превратился в фанатика этого кромлеха[2], он по-прежнему азартно болел за футбольный клуб «Бирмингем», ходил на скачки и не пропускал трансляций боксерских поединков – Стоунхендж и «Бирмингем» лежали в разных плоскостях и совершенно не мешали друг другу. Стоунхендж стал для него как бы символом того, что в мире есть вещи, не поддающиеся простым бухгалтерским расчетам и вообще сухой цифири.

Он читал материалы о древнем сооружении как некое откровение, с таким же интересом, с каким в детстве проглатывал рассказы Артура Конан Дойла.

Стоунхендж… Средоточие системы концентрических окружностей диаметром с футбольное поле – каменные площадки, лунки, огромные камни, земляные валы… В самом центре сооружения – пять трилитонов, сдвоенных каменных блоков высотой с четырехэтажный дом, накрытых тяжелыми плитами. Семиметровые камни, «серые бараны» из песчаника – Сарсеновое кольцо, – со всех сторон охватывают этот комплекс трилитонов.

Предания говорили о живших когда-то, до Потопа, гигантах – они-то и построили Стоунхендж. Древние британцы называли его «Пляска Великанов». По другой легенде, эти камни при помощи волшебства перенес на равнину Солсбери, в Уилтшир, из Ирландии великий чародей Мерлин. Были и предположения о том, что Стоунхендж построили друиды, жрецы древних кельтов. Или римляне. Или викинги. Или и вовсе пришельцы из космоса…

А астроном Джералд Хокинс доказал, что Стоунхендж – это древнейшая обсерватория, позволяющая производить астрономические наблюдения с высокой точностью. Его выпущенную четыре года назад, в 1965-м, книгу «Разгадка Стоунхенджа» Дэн зачитал чуть ли не до дыр…

Келли не просто верил в необычность Стоунхенджа – он ощутил эту необычность на себе.

Миновали и осень, и зима, и весна, но он не испытывал потребности вновь побывать в том странном месте. Ему хватало воспоминаний. Правда, был соблазн поехать туда в день летнего солнцестояния, чтобы увидеть восход солнца над Пяточным камнем, – однако мысль о толпах любопытствующих, которые повалят в Стоунхендж, погасила этот порыв.

А через две недели он внезапно, проснувшись среди ночи, понял, что непременно должен в самое ближайшее время побывать среди величественных камней. Ранним утром, в дождливую погоду, когда там будет безлюдно. Подпитаться неведомой энергией. Вновь ощутить прикосновение крыльев. Это почему-то казалось Келли самым важным сейчас.

Хотя каких-то особых тайн от жены у него никогда не было, он не стал говорить о том, что собирается именно в Стоунхендж. Нет, он сказал, что едет в Солсбери. Всего лишь на один день. По делам – есть, мол, кое-какие наметки.

Вот почему Дэн Келли встречал едва проклюнувшееся утро не в собственной постели, а за рулем «воксхолла», который катил по мокрому шоссе в сторону древних камней…

В этот ранний час на стоянке не было ни одного автомобиля, и людей ни поблизости, ни вдали тоже не наблюдалось. Зеленые поля, разделенные едва заметными изгородями, тянулись к обрамленному лесом горизонту, и вдалеке, за развилкой шоссе, на плоской возвышенности, темнели неподвижные силуэты каменных исполинов. Келли заглушил мотор, выключил радио и еще с минуту посидел, докуривая сигарету и слушая, как стучит над головой дождь – словно стайка кур торопливо и неустанно клюет зерно. Потом глянул в зеркальце над ветровым стеклом и подмигнул своему отражению – благообразному сухощавому джентльмену с узким, четким, вполне подходящим для монеты лицом и уложенными в аккуратную прическу жесткими темными волосами. Дэн втайне гордился своей весьма аристократической внешностью и считал, что похож на Шерлока Холмса.

Он не отказался бы сейчас от чашки кофе – хотя и без кофе, несмотря на ночную поездку, сна не было ни в одном глазу. Дождевые струйки стекали по стеклам автомобиля, и, подобно этим струйкам, вливалось в душу некое предчувствие. Даже еще не вступив внутрь древних кругов, Келли уже ощущал их присутствие. Мир вокруг неуловимо менялся, и в унисон с этим преображением менялось и внутреннее состояние приехавшего из Уолсолла вполне благополучного человека.

…Робкому утру удалось выклянчить еще немного света у прижимистой ночи, пространство раздвинулось, и теперь уже можно было с уверенностью сказать, что новый день непременно состоится. Облаченный в длиннополый плащ с капюшоном, Дэн Келли осторожно шел по раскисшей дороге, лавируя среди луж и то и дело останавливаясь на обочине, чтобы вытереть о траву налипшую на подошвы грязь. Дождь как будто бы чуть притих, и впереди, на фоне утреннего неба, еще более четко виднелись огромные камни – как пальцы, настойчиво указывающие путь в заоблачные просторы, в иные края…

Невольно задерживая дыхание и совсем сбавив шаг, Келли вступил на территорию древнего строения. Хотя дождь шуршал по ткани плаща, Келли сразу же почувствовал какую-то невероятную, поразительную тишину, тишину не только внешнюю, но и внутреннюю. Тишина была главным содержанием этой обители каменных исполинов и, как и космический вакуум, порождающий частицы вещества, способна была в любой момент исторгнуть из себя нечто необычное. Тишина и одиночество властно охватывали его, единственное живое существо в зачарованном каменном королевстве; черные птицы, которых так много было тут в прошлый раз, еще не слетелись. Тишина и одиночество проникали все глубже и глубже – и это было прекрасно. Он вновь, как и десять месяцев назад, погружался в упоительную умиротворенность, он чувствовал, как просыпаются камни, и в монотонный шелест дождя вплетался приближающийся шелест нездешних крыльев. Дэн Келли застывшим взглядом смотрел на возвышающуюся напротив него каменную арку и видел, как над темной поверхностью верхней, поперечной, плиты словно бы начинает возникать слабое-слабое сияние, подобное пламени далекой свечи в солнечный день. Он невольно моргнул – и почти тут же зажмурился от ослепительной беззвучной вспышки. Волна теплого воздуха плеснула в лицо и умчалась дальше, перед глазами заплясали огненные пятна. Дэн запоздало пригнулся, собираясь упасть, но вспышка не повторилась и камни не рушились, а оставались на своих местах.

«Взрыв?… Шаровая молния?…» – это было первое, что пришло ему в голову.

Войну он помнил – такое не забывается – и предположение насчет взрыва отбросил сразу: не бывает таких бесшумных взрывов. А о том, как ведут себя шаровые молнии, он мало что знал. Пока Келли было понятно одно: полыхнул не сам вертикально стоящий, правый от него, камень трилитона, а что-то позади камня.

Он зачем-то оглянулся, никого за спиной не обнаружил и, крадучись, направился к трилитону. Пятна перед глазами исчезли, и бледное сияние, охватывавшее плиту, – тоже. Растворилось и чувство тишины-одиночества, пропало ощущение сопричастности, и утих шелест невидимых крыльев. Остался только размеренный шорох дождя.

Под этот шорох Келли короткими шагами приблизился к трилитону и, обогнув боковой вертикально стоящий камень, осторожно выглянул из-за него.

И остолбенел, неподвижностью своей сравнившись с любым из здешних камней.

В трех-четырех шагах от него, под боком у вертикальной плиты, лежала на спине молодая женщина без каких-либо даже самых малейших признаков одежды. Одна нога женщины была поднята и согнута в колене, словно незнакомка читала невидимую книгу, используя в качестве подставки собственное бедро. Правая рука покоилась на груди, а левая была откинута в сторону.

Дэн Келли, почти не дыша и все еще не в состоянии сдвинуться с места, скользнул взглядом по стройному крепкому женскому телу. Светлые, скорее короткие, чем длинные волосы… Закрытые глаза… Ссадины на плечах, на локте, на лбу, на коленях… Испачканная чем-то серым ладонь…

В следующее мгновение Келли осознал, что смотрит на труп: перед ним лежала жертва преступления. Нужно было оставить все как есть и ехать на поиски ближайшего телефона, чтобы сообщить в полицию. Однако он почти тут же понял, что поспешил с выводами – под тонкой кожей век женщины совершали прерывистые движения глазные яблоки. Что бы тут ни случилось, она была жива и нуждалась в срочной медицинской помощи!

Оцепенение мигом исчезло, и Келли бросился спасать человека. Стянув с себя плащ, он разложил его на каменной площадке и перетащил туда потерпевшую. Ее кожа была мокрой, но теплой, словно и не пролежала она тут всю ночь под хотя и не очень сильным, но непрерывным дождем. Или преступление было совершено совсем недавно? Келли быстро осмотрелся – и вновь никого не обнаружил. А с чего он взял, что перед ним именно жертва преступления?…

Думать об этом сейчас было не самым первостепенным занятием, поэтому Келли придержал проснувшегося в нем Шерлока Холмса. Он укутал женщину в плащ и прикрыл ей голову капюшоном. Поднял свою ношу и, держа перед собой, направился назад, через кольцо «серых баранов», к выходу из скопления каменных исполинов. Идти было тяжело, ноша оттягивала руки, и Келли почти сразу засомневался в том, что сумеет добраться до своей машины без остановок – он уже сейчас начал задыхаться. Но поблажек себе Келли давать не собирался, потому что от его расторопности, возможно, зависела жизнь человека. Жизнь молодой симпатичной женщины, неведомо как очутившейся здесь… Избили, изнасиловали, привезли сюда и бросили?…

Что-то в этой версии не стыковалось, только Келли не мог понять, что именно.

Изрядно промокнув, он выбрался на туристическую тропу, размытую дождем. Серое утро смогло-таки окончательно справиться с ночной темнотой, и отсюда, с возвышенности, хорошо просматривались оба шоссе, сходящиеся под углом. Дороги были абсолютно пустынны, и лишь одинокий серый «воксхолл» виднелся у ближнего края зеленого поля.

Руки все больше ослабевали, Келли изнемогал. Он не обращал уже внимания на то, куда ступает, и туфли его отяжелели от грязи. Совсем запыхавшись, он наконец остановился. Собрался с силами, изловчился – и взвалил безвольное тело себе на плечо. Голова и плечи женщины оказались у него за спиной, обеими руками он обхватил ее ноги – и так идти стало легче. Он прибавил было шагу, но тут же поскользнулся и едва не упал. И решил не спешить: не хватало еще, чтобы по его вине эта несчастная получила новые увечья.

Об оставшихся позади каменных исполинах, к неведомой силе которых ему в этот раз так и не удалось приобщиться, Келли уже не думал. Он мысленно прикидывал расстояние до автомобиля и на ходу поправлял так и норовившее съехать с его плеча расслабленное тело женщины. А чтобы не зацикливаться на собственной усталости, Келли представил, как выглядит со стороны: субъект в мокрой рубашке тащит к машине нечто очень похожее на труп… Подозрительная получалась картина, – но вокруг не было никаких посторонних глаз: и птицы где-то прятались от дождя, и не видно было овец на полях.

«Да уж лучше бы кто-нибудь увидел, – тут же подумал он. – Вместе быстрее бы дотащили…»

Наконец Келли добрел до автомобиля. Мобилизовав остаток сил, он уложил потерпевшую на заднее сиденье и, раздвинув борта плаща, взял ее руку и попытался отыскать пульс. Кожа на костяшках пальцев женщины была сбита, что наводило на мысль о самообороне, а пульс хоть и едва прощупывался, но был ровным и не затухающим. Келли плохо разбирался в таких вещах, но все-таки счел это хорошим симптомом: пострадавшая, кажется, не собиралась умирать. Ее бледное лицо было спокойным, только глаза под веками, покрытыми легкими разводами морщинок, продолжали подергиваться – как бывает, когда человеку что-то снится.

«Возможно, она угодила под разряд шаровой молнии, – подумал Келли. – Если та вспышка действительно была шаровой молнией… Попробовать привести ее в чувство? Потормошить?…»

Впрочем, он тут же решил, что пусть лучше этим занимаются врачи, а то еще сделает что-нибудь не так…

Сев за руль, Келли начал разворачивать машину в сторону недалекого Солсбери. На величественный древний кромлех он напоследок так и не взглянул…

2

Дверь приемного покоя открылась, и в коридор вышла медсестра. Это была та самая пожилая костлявая особа в больших очках, которая минут двадцать назад впустила Дэна Келли в больничный корпус. Он поднялся со стула.

– Все в порядке, – сказала медсестра, остановившись в отдалении и исподлобья глядя на него из-под очков. – Ее уже осмотрели и перевезли в процедурную.

– Что с ней?

Медсестра пожала плечами:

– Обследование покажет. Возможно, сотрясение мозга. Ну, и ребра сломаны – это уж точно. Кроме гематом.

– Понятно, – сказал Келли. Он чувствовал себя не очень уютно под ее пронзительным и, кажется, неприязненным взглядом. – Тогда я в полицейский участок, расскажу… Как туда добраться?

– Не беспокойтесь, – проскрипела медсестра; халат ее был похож на саван. – Полиция уже здесь.

Она повела головой в сторону окна и поджала бескровные губы египетской мумии. Келли сделал несколько шагов к готическому застекленному проему в толстой стене, увидел вдали двух полисменов в плащах, неторопливо входящих в ворота больницы, и почувствовал себя еще более неуютно. Эта старая грымза, похоже, не очень-то поверила его сбивчивому рассказу. А поверят ли бобби[3], которых, конечно же, она и вызвала? А если задержат до выяснения? Не слишком большая радость бог весть сколько торчать за решеткой…

Достав из кармана бумажник, он подошел к продолжающей молча наблюдать за ним служительнице медицины. Извлек визитную карточку и протянул ей:

– Там указаны мое имя и адрес. Случится быть в Уолсолле – заходите в мой магазин, у нас неплохой выбор дамских аксессуаров. – Келли даже улыбнулся, хотя настроение у него было не самым радужным. – И еще… Нельзя ли забрать мой плащ?

– Да, конечно. – Скрипа в голосе поубавилось, и визитка была принята и сразу же изучена. – Конечно, мистер Келли. Сейчас.

Она удалилась и почти тут же вернулась с плащом.

– Спасибо, что позаботились о полиции, – забрав его, вежливо сказал Келли.

И услышал в ответ, уже направляясь к выходу:

– Это наша обязанность, мистер Келли.

Вероятно, полицейский участок находился неподалеку от больницы, поскольку блюстители порядка пришли пешком. Молодой остался, чтобы выяснить у врачей, когда можно будет рассчитывать на показания потерпевшей, а второй, рыжеусый констебль лет тридцати, с мощной фигурой регбиста, предложил Келли вместе проехать в участок и там все подробно рассказать.

Да, совсем не таким, как хотелось бы Келли, выходило у него это утро седьмого июля. Видать, действительно есть резон в утверждении о том, что понедельник – день тяжелый…

Впрочем, комната, в которую констебль привел Келли, показалась тому вполне сносной, несмотря на оконные решетки. Там было тепло и сухо, и главное – на стене рядом с высоким массивным сейфом висел вымпел с сине-белой эмблемой клуба «Бирмингем»: футбольный мяч с водруженным на него такого же размера глобусом, перевитые ленточкой.

Констебль, покашливая в усы, изучил документы Келли и, забрав их, куда-то удалился. А потом отстучал на машинке весь его рассказ, то и дело отрывая от клавиш покрытые рыжими волосками массивные пальцы и уточняя детали. И попутно задавая такие вопросы, которые Келли никогда бы не пришли в голову. В отличие от больничной мумии, констебль, кажется, не записывал его с ходу в преступники, а если даже и имел подозрения, то не показывал виду. Хотя как можно считать преступником человека, по собственной воле доставившего свою жертву в больницу… Да еще и дождавшегося появления полиции.

– И что вы думаете по этому поводу, констебль? – спросил Келли, прочитав собственные показания.

Констебль повел широкими плечами, потер шею.

– Какие-то выводы делать рановато. Есть тут у нас местные… друиды… – Последнее слово прозвучало, как ругательство.

– Что-то типа сатанистов? – осторожно поинтересовался Келли.

– Вот-вот, типа… – покивал констебль. – Съездим на место происшествия, посмотрим. – Он глянул в окно. – Хотя дождь – какие там следы… Будем надеяться, что она придет в сознание и расскажет. Если вспомнит. Могли ведь так накачать… или сама накачалась… И сколько она там пролежала?…

– Вот! – сообразил наконец Келли. – Когда я ее нашел, волосы у нее были сухие.

Констебль подался вперед, и стул под ним страдальчески скрипнул.

– Вы уверены?

– Точно! – возбужденно подтвердил Келли. – Ну, то есть дождь на них лил, но они еще не успели промокнуть. Кожа мокрая, лицо мокрое, а волосы – нет. До меня только сейчас дошло, я все никак не мог понять… Что-то не увязывалось…

Констебль откинулся на спинку вновь обреченно заскрипевшего стула и сцепил руки на животе.

– Плохо, – сказал он. – Вы там, часом, вертолет какой-нибудь не заметили?

– Нет. Ничего там не было и никого. Ни единой живой души.

– Плохо, – повторил констебль и, поворошив пальцем усы, остро взглянул на Келли. – А вы трогали?

Келли почувствовал, что краснеет – щекам стало жарко.

– Что… трогал? – с запинкой выговорил он.

– Волосы ее трогали?

– А… Э… Нет, не трогал… Но видно было, понимаете?

– Могли и ошибиться. – Констебль навалился грудью на стол и, четко выговаривая слова, повторил: – Могли и ошибиться.

Келли промолчал. В конце концов, не его это дело. Он доставил пострадавшую в больницу – вот что самое главное. А в причинах пусть разбирается полиция, мясистые констебли с сержантами. Пусть выясняют, им за это деньги платят. А ему никто и спасибо не сказал.

– И кожа у нее была теплая, – неожиданно для самого себя чуть ли не с вызовом заявил он. – А кожу я трогал. И очень даже трогал, – когда блондинку эту на плащ укладывал.

– Жар, – тут же нашелся констебль.

– А вспышка?

– Атмосферное электричество. Или какие-нибудь световые эффекты.

– Возможно, – уже без эмоций согласился Келли. – У вас больше нет ко мне вопросов? Я свободен?

– Еще несколько минут – и можете заниматься своими делами, мистер Келли.

«Проверяют мою личность», – подумал Дэн.

– Координаты ваши у нас есть, – продолжал констебль, – так что если возникнет необходимость… Еще побудете у нас, в Солсбери, или сразу домой?

– Домой, наверное. Сегодня меня к вашим мегалитам как-то больше не тянет…

– А меня вообще к ним никогда не тянет, – сообщил констебль, придвигая к себе лежавшие на столе папки. – Мало ли где каких камней понатыкано. Да хоть и в Эйвбери. Или в Вудхендже – тут же, у нас, в Уилтшире. Так в Эйвбери и Вудхендж не едут, а сюда… – Он взглянул на Келли: – Ехать ночью, в дождь, бог знает откуда… Специально ехать, именно ради этих камней. – Он помотал головой. – Нет, не понимаю…

– У каждого свои увлечения, – сдержанно заметил Келли. – Люди по полмира пролетают-проезжают, чтобы на пирамиды посмотреть. Или на Парфенон.

– Так то пирамиды! А у нас тут ни то ни сё – куча булыжников. Кто-то когда-то дурью маялся, чтобы через тысячу лет голову ломали: что это да зачем?… Хотя согласен с вами: у каждого свои увлечения. Чтобы жить было интереснее.

Дверь открылась, и на пороге возник его молодой напарник, уже без плаща.

– Давай, Рон, заходи, рассказывай. Ты возвращался через Лутон или через Брайтон? Делал крюк за сигаретами?

Как выяснилось из последовавшего за этими вопросами пространного ответа, молодой бобби с простодушно-хитроватым лицом потомка йоменов[4] вовсе не делал крюк через Лутон или Брайтон. И через Лондон тоже не делал, а все это время проторчал в больнице, ожидая, что поведают ему медицинские работники о состоянии потерпевшей. Дождаться-то он дождался, но ничего обнадеживающего не услышал. Женщина продолжала оставаться без сознания, и ни о каких расспросах, само собой разумеется, не могло быть и речи. Что же касается обстоятельств, волею которых потерпевшая оказалась в Стоунхендже, то можно было выдвинуть сразу несколько версий…

Тут зазвонил телефон, заставив его прервать монолог, и рыжеусый поднял трубку. Он слушал и кивал, и глядел на Келли – и тот понял, что речь идет именно о нем.

Так и оказалось.

– Ну что, мистер Келли, – сказал рыжеусый, вернув телефонную трубку на место. – Не смею вас больше задерживать.

Он встал, обогнул стол и подошел к Дэну, тоже поднявшемуся со стула. Одернул свой слегка помятый мундир.

– Спасибо, мистер Келли. Кто-нибудь на вашем месте мог бы просто потихонечку смыться оттуда, правильно? Чтобы без лишних забот. А вы не смылись. Поэтому – спасибо. Мы уж тут разберемся, не сомневайтесь. А нужно будет – свяжемся с вами. Найдем. Рон, проводи.

Дэн Келли молча кивнул констеблю и, скользнув взглядом по прищурившемуся молодому пинкертону, направился к двери. И, уже открыв ее, услышал вдогонку: