Фиолетовые миры. Дино сборник

Ночью в 02:55 он открыл сайт, где прочел давно известную информацию, что Ева появилась из Адамова ребра. А потом к ним пришел змей.

«Змей – это олицетворение демонизма».

«Неужели поэтому ящерам не стоит жить на Земле? – подумал Геб тогда. – Получается, хорошо, что мой сын умер? Нет, черт подери.»

Он не мог смириться.

«Смириться»… «Смериться» – от слова смерть» – записал он в свой ежедневник.

Геб поехал на встречу с Йахасом – первым отцом среди отцов ящеров. Геб хотел узнать все из первоисточника. Еле наскреб денег на поезд и рванул в загородный дом знаменитого ученого.

Подъезжая, издалека Геб заметил ходящего по кругу динозавра в саду Йахаса. Это был Расти, сын Йахаса – понял Геб. Динозавр был крупный, мясистый, с красными прожилками, как у Серпа.

Геб поздоровался с Расти и зашел внутрь особняка. Он нашел Йахаса сидящим лицом к окну и наблюдающим за Расти. Йахас сказал:

– Не подумайте только чего. Это не я его выгнал. Просто Расти больше не влезает в дом.

Геб уселся в кресло. В комнате было тускловато из-за пасмурной погоды.

– А зимой?

Йахас не ответил. Он повернулся к рабочему столу и стал дописывать какой-то документ. Потом он сказал:

– Я получил ваше сообщение, Геб. Сочувствую.

– Да. Но это не отвечает на мои вопросы.

– Думаете, у меня есть ответы? Мой единственный вывод – наши бедные дети не имеют понятия, как жить и ради чего. Вы ждали, что ваш ребенок примет решение, но он чахнет. Поверьте, мой тоже чахнет, пока я медлю и не принимаю решение.

– Как глупо. Я бы хотел видеть в нем мужественность и инициативность.

Йахас закинул ногу на ногу.

– Но они не мужчины, Геб.

– А кто же они?

– Существа, вышедшие из ребра. Инородные тела.

– Вот как.

– Да, именно. Если бы вы сказали, что он должен стать водяным драконом, он бы обрадовался и стал им. Он бы почувствовал силу. У него нет ответов о своей природе. Вы должны были дать их ему.

Геб сжал челюсти: его пронзила почти физическая боль. Он ответил:

– Я все испортил! Я его уже похоронил!

– Это новая природа жизни, Геб. Успокойтесь. Хотите, я отдам вам своего сына?

– Как вы можете так говорить?

– Да поймите же. Он будет рад любому моему решению, вот увидите. Я помешан на исследованиях. Я страстный ученый и не могу в полной мере давать ему ту любовь, которую он заслуживает.

Глаза Геба прояснились.

– И вы не будете по нему скучать?

– Я буду вас навещать. Езжайте. Ваш кузов достаточно большой, чтобы поместить двухтонную тушу.

***

Геб и Расти стремительно неслись по шоссе. Расти вытащил голову из грузового отделения на ветер, прикрыл глаза.

– Я так давно мечтал покататься на машине! – сиял он.

– У меня большой дом, – заметил Геб, и Расти ему улыбнулся. Оба почувствовали, как между ними проскочила искра.

Дома Геб предложил своему Расти залезть в бассейн. Серп всегда мешкался и, в итоге, отказывался. И тут Геб себя одернул и сказал:

– Давай, ты иди поплавай, а я сделаю ужин.

Он удалился, но потом подглядывал, как Расти потихоньку пробует воду. Через полчаса ящер уже бултыхался в водоеме, как счастливый пес.

– У тебя даже плавники отросли, – заметил Геб, отпивая компот.

– Правда? Я всегда о них мечтал, но не знал, как их сделать. Какого они цвета?

– Красного, – Геб сглотнул.

– Вы скучаете по своему сыну?

– Теперь его нет. Я легко отхожу от потерь, если имею шанс исправить ошибку.

– Как это удобно.

– Не понял тебя, Расти.

– Это удобно – быть таким отходчивым. Это показатель здоровой нервной системы.

– Не издевайся. Теперь ты – что-то вроде моего сына. И я сделаю все, чтобы ты был счастлив и развился в настоящего красивого дракона.

– Да, я этого хочу, – Расти склонил морду в задумчивости.

Вскоре динозавр преобразился.

С новой стратегией, когда Геб принимал все решения сам, Расти рос с каждым днем. И вскоре им пришлось переехать. На свою зарплату исследователя Геб позволил себе выкупить ботанический сад с куполом, и в самой большой галерее разместил своего Расти.

О них уже вели колонку в "Крис и Динозавры", следя за самым большим драконом современности.

– Кем я стану?

– Кем хочешь быть.

– Я бы хотел быть, как ты, – сказал Расти, – иметь ловкие руки. Вообще, я хочу летать.

– Давай, ты полетишь, – по привычке то ли скомандовал, то ли предложил Геб.

Расти взмахнул передними лапами, между которыми находились перепонки до боков и полетел.

Улетел в небо.

Геб задрал голову и прищурился, но не разглядел уже даже и точки.

С тех пор Расти не возвращался.

Это исчезновение никак не смогли залатать и СМИ. Это потрясло весь мир. Осталось очень много недосказанного.

Все другие ящеры тоже захотели летать, и, всякий раз, когда получали на это разрешение – улетали навсегда.

Друг птеродактиля

– Я – дракон, – сказал мне мой друг, Ривер. Он сидел напротив меня. В четыре часа утра мы допивали четвертый чайник зеленого чая и лежали на кровати валетом. Он привстал на локтях.

– А я – динозавр.

Я знал, что ни он, ни я не соврали.

– Ты не похож на дракона.

– А ты на динозавра, – парировал я. Мы снова попытались заснуть.

В пять пятнадцать я разомкнул глаза и спросил Ривера.

– А в чем разница?

– Дракон может летать.

Чтоб тебя, ты что, круче меня?

– А я динозавр, который умеет летать. Я – птеродактиль.

– Серьезно?

Мы снова попытались заснуть. Может, дело в жаре. Я снял с себя футболку выцветшего черного цвета и открыл окно на микропроветривание, но потом передумал и открыл его настежь.

Мой друг вдруг встал над кроватью. Локтем он опрокинул чайник с табуретки. Он взмахнул руками в стороны, и я понял, что это перепончатые крылья. Он повернулся к окну. Я увидел изгиб хвоста, казалось бы, взявшегося из ниоткуда. Ривер вылетел в окно.

Я еще долго помнил эти чешуйки, которые прорезаются сквозь гусиную кожу, эти перепонки между костями крыльев и раздвигающиеся позвонки. Превращение Ривера в дракона случилось за доли секунды.

У нас была целая жизнь. Но время вышло, и он улетел.

С тех пор я жил своей жизнью, завел девушку, собирался скидочные наклейки в супермаркете.

Никто больше не признавался мне, что он дракон, и я никому не признавался, что я динозавр.

Друг пробыл рядом со мной с детства ровно пятнадцать лет, и пиком нашей дружбы было его признание.

Я ничего не сделал, чтобы помешать ему уйти.

Мне кажется, он все правильно сделал, что свалил.

Я недостаточно ценил нашу дружбу, раз соврал, что я птеродактиль. На самом деле, я был обычным тупым трицератопсом, и он знал, что я всегда преувеличиваю. И это его заколебало.

Поэтому, в ту ночь, когда он так легко предстал предо мной в своем истинном облике и улетел домой на небеса, я, как дурак, остался на земле и продолжил свое жалкое существование.

Динозавр и дельфин

Динозавр и дельфин,

Будут вместе как один.

Древностью союз их слит,

Дружба их как монолит.

Рептилоидная шкура,

И бликующий покров –

Они вышли со дна моря,

Они встанут у песков,

У границы побережья,

И помашут нам рукой:

Ластой, лапой или чем там,

Но с отеческим теплом.

Это будет жест вселенной

Сквозь века до наших дней,

Прошлого привет горячий,

Страшный реализмом жест.

Элин и коллекция динозавров

Девочка Элин имела коллекцию динозавров: красные, желтые, зеленые, с мизинец пластиковые и даже мягкие игрушки – размером с собаку.

Однажды к ней в дверь постучался настоящий динозавр, и он стал венцом ее коллекции.

Потому что Элин очень любила коллекционировать динозавров.

Ген чудовища

В культуре жители поселения под названием Волосков много вращалось вокруг темы волос, и на то были причины.

Рядом с поселением, в овраге жило чудовище Эскаль. Оно питалось волосами, но могло съесть и человека, если во время не получало привычную для себя еду.

У жителей поселения прическа из трех кос означала, что ты готов принести в жертву ребенка.

Четыре косы означали, что ты готов принести в жертву мать, пять – отца, шесть – брата, семь – невестку и так далее.

Каждая прическа символизировала готовность жертвовать.

Отсутствие волос расценивалось, как готовность к самоубийству.

Две косы – заявка на борьбу с Эскалем с целью победить. Две косы обычно носили мужчины.

Все остальные чаще ходили лысыми, потому что любили родственников. Распущенные волосы выражали послушание.

Однажды сын главной знахарки Торики, Лест, отговорил мать стричься и через пять лет заплел четыре косы. Отец выгнал его из дома.

Ночью Лест ворвался в отчий дом с друзьями и захватил мать, понес к чудовищу и сбросил ее в овраг. Мать зацепилась руками за ветки кустарника. Эскаль спал.

У входа в город Леста ждали жители и связали его.

Тут Эскаль проснулся и заговорил на человеческом языке:

– Эпоха волос закончена. Теперь я ем кожу.

Эскалю скинули Леста, предателя; Эскаль содрал с него кожу. Но в дальнейшем Эскаль больше не принимал никаких жертв, и не установил новых правил.

Самый храбрый малый подошел к краю, заглянул в глубину и спросил, какие требования Эскаль предъявляет к коже. И чудовище утянуло его в пропасть.

Жители заволновались, так как помнили кровавую войну в начале их жития на этой земле. Они послали следующего гонца. И тот был съеден.

Когда более половины жителей пали в попытках узнать требования, Эскаль вышел на свет и напугал всех до потери сознания.

Юноша и девушка, которые видели, как Эскаль выбирается из оврага, были более подготовлены к его ужасающему облику и остались в сознании. Им удалось уговорить Эскаля взять их в мир чудовищ. Так и произошло.

Юноша Пат нашел себе чудовищное существо Зецидру и оплодотворил ее. Девушка Лиегна зачала от другого чудовища – Астада. Союзы с чудовищами служили людям прикрытием.

Пат и Лиегна в ночи пробрались в центр логова тварей. Там зияла черная дыра. Обманом с помощью Эскаля человеческая пара смогла извлечь из дыры клок волос размером с дом.

Засвистел космический ветер, и весь чудовищный город засосало в черную дыру.

Пат и Лиегна разозлили чудовищ, и двое из них проглотили людей. Люди находились в чудовищных желудках и сумели уцелеть таким образом. Когда снаружи прекратился грохот, вой, и свист ветра, юноша и девушка вылезли из погибших тел чудовищ, осмотрелись. Они поняли, что черная дыра служила порталом и перенесла их на другой материк.

Кое-кто из чудовищ все-таки выжил, но людей они не заподозрили в своей беде, и продолжали им доверять. Рядом с местом прибытия они обнаружили очередной чудовищный оплот под названием Дирстог и вместе направились туда, чтобы найти там приют.

Прижившись в Дирстоге, Пат и Лиегна стали искать причину возникновения таких страшных мест на Земле. Они путешествовали в соседние поселения по скользким дорогам, пересекали реки слизи в поисках ответа: они изучали чудовищ и их природу. Так, Пат и Лиегна оказались на одной из кухонь чудовищ, и там впервые узнали, чем те питаются на самом деле. Они заглянули в котел и увидели жидкую эссенцию предательства.

И поняли влюбленные уже к тому моменту люди, что чудовищ не уничтожить.

Они поклялись любить друг друга вечно и сошлись в приступе взаимной любви рядом с жаровой печью чудовищной кухни. Там, лежа в обнимку, юноша и девушка поклялись никогда не предавать друг друга, и затем вернулись в Дирстог, и там же разошлись каждый к своему чудовищному супругу. Пат пошел к Зицедре. Лиегна отправилась к Астаду.

Зицедра готовилась перенять роль главной матки Дирстога. Астад собирался взойти на трон всего королевства чудовищ. Люди примешали к плоти чудовищ человеческие гены и терпеливо воплощали свой план. Они плодили полукровок от чудовищ, и с каждым поколением эти полукровки получались все более похожими на людей. Пат и Лиегна многократно повторяли свою миссию своим детям – покончить с чудовищами, а те передавали ее дальше своим детям.

Спустя десятки поколений чудовища вымерли, а человечество заселило Землю. Впоследствии деятели науки объясняли произошедшее тем, что чудовищный ген всегда был рецессивным.

Прошла не одна эпоха с тех пор. Но по сей день существует опасность, что в любом человеке вырвется наружу нечто страшное.

И ныне можно видеть, что при исследовании этапов развития человеческого плода в утробе матери, порой он похож на рыбу, порой на зверя, но есть момент беременности, на пятой неделе третьем дне и четвертом часе, сороковой минуте, когда младенец проходит стадию чудовищности, но затем все же развивается в человеческого младенца.

И, говорят, если в этот момент сильно испугаться, то детеныш продолжит развиваться в чудовище.

Выбор каждого динозавра

Грег заправил постель и расстелил простынь посередине своей комнаты. В комнату заглянула его мать и спросила:

– Грег, что ты делаешь?

– Мам, мне тридцать четыре года, – ответил словно двумя голосами Грег, и повторил второй раз, – тридцать, мать твою, четыре года.

– Перестань, – она прикрыла дверь и было слышно, как она ее гладит с той стороны. Потом раздались удаляющиеся шаги по коридору.

– И я могу делать все, что захочу.

Грег распахнул шторы, раскрыл окно и лег посередине простыни.

Сильный теплый ветер расплескал шторы в стороны и стал равномерно заполнять всю комнату.

Грег уставился в потолок.

Обычный потолок без текстуры. Белый шлифовальный потолок.

И ни одной мысли.

Грег закрывает правый глаз, потом левый глаз.

Жмурит оба.

Глаза начинают уставать ко второй минуте упражнений. Грег потирает руки, делает глубокий вдох.

– Итак, – произносит он губами, окруженными двухдневной щетиной.

Грег гнет шею к одному плечу и другому, берет свой телефон и выставляет на нем секундомер. Раздается щелчок. Теперь он вообще не моргает и смотрит в одну точку на потолке.

Делает снова глубокий вдох; глаза быстро пересыхают без моргания.

Выдох. Вдох. Выдох.

Он усиливает дыхание, делает его чаще, но все еще не моргает.

Так проходит пять невыносимо долгих минут. Грег теряет надежду.

Но вдруг в центре потолка открывается точка. Она начинает расширяться. Золотая точка двигается по спирали, затем она размыкается, также по спирали.

Вскоре это уже не точка, а окно. Голова кружится от частого дыхания. Глаза устали. Но Грег усердно дышит в нужном темпе.

За дверью он слышит скрип пола от материнских шагов.

Золотое окно расширяется. Пленка, закрывающая обзор натягивается. Все окно размером с голову человека. Грег дышит; отверстие увеличивается и теперь источает яркий свет.

И почти сразу свет прекращается.

Грег прерывает дыхание кашлем, сильно ударяет кулаком по полу. Окно сузилось в половину.

Снова он продолжает дышать, и окно увеличивается.

У Грега уже глаза на выкате.

Окно покрывается микроскопическими разноцветными точками. Грег улыбается, но дышит. Солнце меркнет, окно окутывает тьма.

Грег чувствует: существует лишь окно, и свет, выхватывающий из тьмы его быстро дышащее тело. Окно приближается. Оно все ближе. Теперь в нем видны очертания полей, лесов, озер. Там тоже день.

Грег хватается за створки распахнутого окна и ныряет вглубь, задержав дыхание.

Он падает прямо в лужу, находящуюся за золотым порталом.

Портал свистит за спиной, как закипающий чайник и сворачивается в точку. Затем проносится сквозь сердце Грега и, по сути, там и пропадает.

– Спасибо, – говорит Грег.

Он осматривается.

Рядом с ним стоит парочка щуплых динозавров. Таких же, как он сам.

Он опускает укороченные морщинистые лапы в воду и смотрит на свое отражение. Скалится.

С тех пор, как Грег жил в человеческом теле— у людей – он всегда мечтал вернуться сюда и только недавно нашел способ.

И первое, что сделал, это хорошенько подкрепился рыбкой, погонял по полям длиношеев, погрелся на солнце, задирая хвост.

Прошло несколько дней. Солнце снова взошло над его долиной.

И Грег понял, что соскучился по человеческому образу жизни.

По массажу своей девушки, по жареным оладьям, похожим на лицо его любимого героя Дейви Джонса, по одеялу и по общественному транспорту.

Он решил, что теперь готов вернуться навсегда.

Но вскоре Грег убедился, что не может лечь на спину, да и найти белый ровный потолок среди здешней природы оказалось проблемой.

Челюсти этого тела динозавра заедали при частом дыхании, а веки смыкались без спроса.

Так Грег понял, что у него нет ни одного шанса попасть в человеческий мир.

Тогда он попробовал обратился к богу, но не смог произнести ни слова своим неповоротливым языком.

Он зарычал. Множество птиц поднялось в воздух на рассвете того дня.

Он опустился в песок ближайшей реки по колени и взмолился мысленно:

– Боже милостивый, я не знаю кто я, и как попал в тело динозавра. Я не знаю, что было первее, я-человек или я-динозавр. Мне нравятся обе формы, но я скучаю по одной из них. Дай мне возможность менять свои тела, когда я захочу или убей меня, чтобы я не мучился в отсутствии выбора! Теперь я динозавр, который помнит жизнь человека. О Бог, за что ты проклял меня? Как это вообще было возможно?

И бог промолчал.

– Я Грег или динозавр?

Тишина.

– Позволь мне хотя бы забыть все!

На следующий день Грег почувствовал, что забывает самое сладкое из жизни человека.

Он снова зарылся ногами в песок, упершись лбом в булыжник.

– Я отменяю свою просьбу! – взмолился Грег, – чтоб я сдох, если Бог готов выполнить только самую минимальную мою просьбу!

Тишина в ответ.

– Бога нет.

Из желтых глаз Грега, обрамленных морщинистой кожей, потекли слезы.

Он увидел рядом своего друга – Камкина. У того была целая костяная корона вокруг шеи, и иногда Грег ему завидовал.

– Перестань плакать, Грег, – обратился к нему Камкин мысленно.

Это случилось впервые.

– Ты умеешь говорить?

– Конечно, умею.

Грег поднялся с колен и выпрямил кривой позвоночник, как мог, оглядывая друга с ног до головы.

– Почему ты молчал?

– Я и сейчас молчу, Грег.

– Что ты хочешь от меня?

Грег попятился назад.

– Я увидел, что ты плачешь и решил подбодрить тебя.

– Интересно, как ты это сделаешь?

– Ну, дело в том, Грег, что я тоже бывал в теле человека.

– Так, – Грег нахмурил жесткие бровные дуги.

– Я ездил на велике, готовил жене фондю на ужин. Вместе мы ездили в горы на лыжах.

Грег издал одинокий всхлип, или вскрик.

– Я любил ее. У нас были дети. Затем она умерла. А затем и я умер, Грег. Слушай, Грег, я хочу сказать, что ты не вернешься.

– Почему?

– Нельзя дышать как паровоз десять с лишним минут с распахнутыми глазами на солнцепеке. Натощак, под тяжелую музыку. Нельзя сделать это после двух перенесенных инсультов и выжить.

– Правда, Камкин?

– Да, ты умер, Грег. Твое человеческое начало.

– И что, мне теперь всю жизнь куковать в теле динозавра?

Камкин махнул хвостом и тот с брызгами опустился в озеро. Затем и сам Камкин присел на берег.

– Я застрял тут.

–Ты всегда был здесь. Нам обоим снилось, что мы люди.

– Я все понял.

Грег посмотрел на растягивающиеся по небу закатные лучи.

– Я хочу вернуться, Камкин.

– Я тоже.

– Признаешь ли ты, друг мой, Камкин, что все, что ты хотел мне сказать – ничего не стоит. Но нам стоит попытаться вернуться?

– Да.

С тех пор друзья были неразлучны. Они практиковали холотропное дыхание, медитации, запретные пранаямы земных аскетов. Они не спали по десятеро суток, не пили воды и не ели листвы. Грег перестал убивать дичь, чтобы не нарабатывать плохую карму и повысить градус удачливости.

Жизнь их видов отличалась продолжительностью. И восьми десятков лет после того разговора друзьям вполне хватило, чтобы освоить новые методы выхода из тел древних ящеров.

***

Однажды вечером, они легли под сень самого высокого дерева в папоротниковом лесу и уткнулись взглядами в кроны деревьев.

Они начали сеанс усердного дыхания, вычислив, что зеленый цвет перед глазами вполне может сойти за белый.

Вскоре, на тридцатой минуте сеанса оба почувствовали дрожь в теле.

– Я знаю это чувство, – напрягся Камкин. Он передавал свои мысли телепатически, и продолжал дышать с той же частотой, – в моей человеческой жизни я болел эпилепсией. Я каждый раз рисковал умереть, задохнуться во время приступа.

Но Грег не останавливался.

Вскоре мириады маленьких разноцветных кружочков оторвались от крон и начали кружить вокруг, жужжа, как пчелы. Вибрации, подобно пузырькам от газировки, рождались из крон деревьев и летели под тела динозавров. Вибрации заполнили собою все.

Грег почувствовал онемение конечностей, отток крови в кору головного мозга.

Камкин уже не чувствовал ног, лишь бешеную тряску, словно кусок зелени под их позвоночниками превратился в стартовую ракетную площадку, и она нагревалась от работы нижних двигателей.

Они продолжали дышать.

– Я с тобой, – повторили оба.

Через пятнадцать секунд они оставили свои тела и переместились в человеческие.

Грег очнулся распростертым на белой простыне; его мать остановилась в дверном проеме его комнаты. Камкин очутился в чьей-то утробе зародышем: похоже, вскоре ему предстояло только появиться на свет в форме человека. Сквозь толщу материнского живота он услышал мужской голос:

– Он шевелится, Пэм. Я чувствую! Это наш малыш!

Серо-зеленое тело динозавра, которое покинул Грег, обмякло на поляне: шея расслабилась и голова откатилась назад, коснулась костяной короны друга. Челюсть отвисла.