Вермахт против евреев. Война на уничтожение

Приказы, распоряжения и донесения командиров, штабов и военных инстанций различных уровней, военные дневники частей и соединений позволяют приблизиться к пониманию побудительных причин, логики действий, в силу которых офицеры и генералы стали не только исполнителями, но и отчасти инициаторами программы физического истребления евреев в Европе. Эти документы также дают представление о ходе преследования, помогают осветить роль отдельных представителей военной иерархии и место различных звеньев военно-административного аппарата в Холокосте – начиная от Верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) и кончая местными комендатурами и комендантами лагерей военнопленных. Наконец, эти же материалы содержат сведения о количестве арестованных, депортированных, казненных, о том, как происходили облавы, депортации, казни, о поведении исполнителей преступных приказов[38].

О масштабах, содержании, эволюции человеконенавистнической пропаганды в германских вооруженных силах в период подготовки Третьего рейха к мировой войне и во время войны позволяют судить учебные и пропагандистские материалы вермахта. Следует учесть и то, что часть материалов, разработанных военными пропагандистами, предназначалась не для внутреннего использования, а для идеологической обработки населения оккупированных стран и подрыва боевого духа вражеских армий. Поэтому на их основании можно делать достаточно глубокие выводы об идеологии вермахта[39].

Большое значение в изучении нацистских преступлений имеют показания преступников, жертв и очевидцев событий, как правило, оформленные в ходе судебно-следственных действий во время и по окончании Второй мировой войны. Так, в Советском Союзе Чрезвычайная комиссия по расследованию нацистских преступлений, созданная уже в 1942 году, активно собирала показания не только советских граждан, но и пленных немецких военнослужащих[40].

Эти документы дополняются источниками личного происхождения, к которым относятся дневники, частная переписка и воспоминания. При работе над книгой были использованы «Военный дневник» начальника Генерального штаба германских сухопутных войск генерал-полковника Франца Гальдера, в котором им было сделано несколько записей о геноциде польских и советских евреев на первых этапах войны, дневник офицера немецкой военной разведки и контрразведки (абвера) подполковника Гельмута Гроскурта, рассказывающий об одном из фактов зверского обращения вермахта с советскими евреями, и дневник начальника одного из лагерей для советских военнопленных подполковника Иоганнеса Гутшмидта, содержащий сведения о положении польских евреев весной – летом 1941 года и об обращении вермахта с советскими военнопленными-евреями[41].

Частная переписка представлена, во-первых, корреспонденцией командующего сухопутными войсками Германии в 1934-1938 гг. генерал-полковника барона Вернера фон Фрича и генерал-полковника Готтгарда Хейнрици, который в годы войны командовал различными корпусами и армиями. Оба этих военачальника принадлежали к немецкой военной элите, распоряжались судьбами тысяч солдат и гражданских лиц. Их письма позволяют сделать некоторые выводы об отношении верхушки вермахта к еврейскому вопросу и антисемитской политике нацизма, судить о том, какими глазами германские генералы смотрели на евреев в Германии, Польше, Советском Союзе. Другой блок частной корреспонденции, авторами которого являются солдаты и офицеры фронтовых и тыловых частей, открывает перспективу снизу, показывая отношение к евреям тех 19 миллионов обычных немцев, которые надели военную униформу, чтобы поработить или истребить другие народы[42].

Важная информация была почерпнута автором из воспоминаний генералов Эриха фон Манштейна, Хайнца Гудериана, Ганса Фриснера, Хассо фон Веделя, адмиралов Эриха Редера и Карла Деница, а также гитлеровского министра вооружения и боеприпасов Альберта Шпеера. Их мемуары принципиально не отличаются от сотен им подобных, изданных в ФРГ в 1950–1980-х гг. Бывшие генералы, офицеры и солдаты гитлеровской армии, старательно доказывая концепцию «мы были только солдатами», тщательно обходят вопрос о нацистских преступлениях, а если и касаются его, то отрицают не только соучастие вермахта, но и свою информированность о нацистских зверствах. Авторы названных выше воспоминаний хотя и скупо, но пишут о нарушениях норм международного права, в том числе и о преследованиях евреев, одни – в связи со своим мнимым неведением, другие сообщают о неприятии нацистских зверств, а третьи – даже о попытках противодействовать Холокосту. В любом случае их тексты показывают: сама концепция «чистого вермахта» является лишь неуклюжей попыткой оправдаться, взвалив всю вину за ужасы войны на Гитлера[43].

Другая группа воспоминаний показывает роль вермахта в Холокосте с точки зрения его жертв и свидетелей – советских военнопленных и узников гетто. Современники трагических событий рассказывают о том, как функционировали низовые звенья нацистской военной машины на оккупированной территории, в лагерях и гетто, как вели себя по отношению к евреям «плохие» и «хорошие» немцы, одетые в военную форму. Авторов этих воспоминаний объединяет стремление сохранить для потомков память о нацистском новом порядке и подвиге тех, кто противостоял германскому фашизму[44].

Анализ указанных источников дает возможность приблизиться к пониманию того, как и почему армия, гордившаяся своими многовековыми традициями и кодексом офицерской чести, превратилась в палача европейских евреев, какую идеологию исповедовали генералы, отдававшие преступные приказы, во что верили офицеры и солдаты, передававшие евреев СС, СД и гестапо «для особого обращения» (уничтожения) или сами спускавшие курок. Осмысление этих аспектов истории позволит понять, почему XX век стал не только веком духовных и научно-технических достижений человечества, но и столетием невиданных катаклизмов – революций, мировых войн и геноцидов.

Глава 1. Вермахт на пути к «окончательному решению» (1933-1941 гг.)

1.1. Германская армия и антисемитская политика нацизма в 1933-1939 гг.

Превращение вермахта в лояльного исполнителя нацистской программы геноцида евреев совершилось не внезапно, а стало результатом сложного процесса развития германской армии как интегральной составной части общества. В годы Второй мировой войны многомиллионный вермахт, постоянно пополнявшийся вчерашними рабочими и крестьянами, ремесленниками и чиновниками, инженерами и учителями, превратился в вооруженный народ. Отдавая и исполняя преступные приказы, верша самочинный суд и расправу, они руководствовались сформированными задолго до этого ценностными ориентирами и привычками, идеологией и нормами поведения.

Долгое время было принято считать, что истребление евреев было делом рук узкой клики исполнителей, а немецкий народ пребывал в полном неведении об убийстве миллионов людей. Исследования последних лет свидетельствуют о том, что сотни тысяч немцев участвовали в уничтожении евреев, миллионы знали о нем или имели возможность узнать. «Без национал-социалистов и без Гитлера Холокост был бы невозможен. Но точно такой же важной была высокая степень готовности большинства обычных немцев сначала одобрить, поддержать свирепое преследование евреев в 30-е гг., часто даже активно содействовать ему и, наконец… участвовать в убийстве евреев. Без этой готовности режим не смог бы убить 6 миллионов евреев. Приход к власти национал-социалистов и готовность немцев последовать за антисемитизмом, ставшим государственной политикой, были в равной мере необходимыми предпосылками Холокоста», – пишет Дэниел Голдхаген[45]. Поэтому так важен взгляд на предысторию Холокоста, когда были заложены идейные и организационные предпосылки превращения вермахта в палача европейских евреев.

Хотя к концу XIX века евреи заняли прочное положение в немецком обществе, искусстве и науке, многие немцы с неохотой взирали на еврейское влияние в экономической и культурной жизни и приветствовали постепенную отмену эмансипации и равноправия, коль скоро они совершались «законным путем». Идеология антисемитизма базировалась на почве традиционной христианской враждебности по отношению к иудеям; национализма, который понимал немецкую нацию не как сообщество политических единомышленников, а как общность крови и происхождения; консервативного антимодернизма, который идентифицировал еврейство со всеми негативными сторонами тогдашнего промышленного капитализма и политического прогресса; наконец, на почве ненависти к чужакам и зависти, которая, особенно в периоды социально-экономических неурядиц, обвиняла в собственных неудачах козла отпущения[46].

Соавторами идеологии немецкого антисемитизма были не только Х. С. Чемберлен, Ж. Гобино, Ж. де Местр, Л. де Бональд, Р. Вагнер, Г. фон Тройчке, но и М. Лютер, И. Г. Гердер, И. Г. Фихте, Е. Дюринг, катедер-социалисты А. Вагнер и Ф. Лист, анархисты М. Штирнер и Г. Альвардт. За исключением Лессинга, Гете, Шеллинга и Гегеля, «почти все крупные немецкие поэты и мыслители, даже если они не были явными антисемитами, часто неосознанно представляли антисемитский образ мыслей, который резко противоречил представляемой ими гуманистической философии», – сделал нелицеприятный для немецкой культуры вывод еще в начале 40-х годов американский политолог и историк Франц Нойман. Он отмечает, что «вместе с освободительными войнами антисемитизм в Германии стал постоянной политической силой, эра Бисмарка превратила его в народное движение». Хотя далеко не все ученые, деятели искусства, политики поддерживали антисемитские воззрения, задолго до прихода Гитлера к власти появились три тезиса, позднее заимствованные нацистским фюрером: первый идентифицировал еврейство и негативные стороны капитализма, второй провозглашал евреев вождями марксистского социализма, третий же говорил о всемирном еврейском заговоре, объявляя евреев вождями и мирового капитализма, и мирового социализма[47].

Антисемитские идеи прочно укоренились не только в немецком гражданском обществе, но и в армии. В начале XIX века в большинстве германских государств евреи получили гражданские права, в том числе и право отбывать воинскую повинность, от которой можно было откупиться, уплатив особый выкуп (Бранденбург) или рекрутские деньги (Позен). Прусский «Закон об обороне» 1867 года также не содержал никаких особых постановлений о евреях или лицах с примесью еврейской крови: все граждане государства независимо от национальности отбывали воинскую повинность. Это не означало, однако, что евреи достигли полного равноправия в прусской армии: офицерский корпус решительно противился допуску евреев в свои ряды, отстаивая свою профессионально-сословную исключительность, руководствуясь религиозными и националистическими мотивами. Лишь в баварской армии евреи производились не только в офицеры резерва, но и зачислялись на действительную воинскую службу[48].

Это объясняет, почему накануне Первой мировой войны в кайзеровской армии не было ни одного офицера еврейской национальности, в то время как в австро-венгерских вооруженных силах их насчитывалось 2 179, включая одного фельдмаршала, в Италии – 500, во Франции, несмотря на «дело Дрейфуса», – 720. И, хотя в Германии во время Первой мировой войны в офицеры было произведено 2 тысячи евреев, процесс их эмансипации в военной среде воспринимался как временное явление. Именно немецкие евреи в ноябре 1916 года по приказу прусского военного министра подверглись возмутительной проверке «уровня патриотизма», который следовало оценить, установив численное соотношение призванных в армию евреев и всего еврейского населения Германии[49].

Приход к власти большевиков в России рассматривался сквозь призму старых антисемитских стереотипов, существовавших в немецкой армии, и привел к формированию нового образа врага – «еврейского большевизма». Уже летом 1918 года один немецкий офицер приравнивал большевиков в России к «банде евреев» и мечтал увидеть несколько «этих еврейских парней» повешенными на Кремлевской стене[50].

Веймарская республика и ее армия – (рейхсвер) также не гарантировали евреям равноправия. Ветеранов войны не принимали в такие популярные военизированные организации, как «Стальной шлем», многие генералы, как отставные, так и находившиеся на службе, не скрывали своих антисемитских взглядов. Для защиты своих интересов ветераны-евреи были вынуждены объединиться в собственный Еврейский союз фронтовых солдат. Такое положение дел обусловливало трудности с зачислением в профессиональную 100-тысячную армию, тормозило и без того медленное продвижение по службе. Отметим, что официальный рейхсвер и его главнокомандующий президент Пауль фон Гинденбург осуждали антисемитизм, поэтому после прихода Гитлера к власти многие евреи надеялись если не на защиту со стороны армии, то по крайней мере на ее нейтралитет. Однако оказалось, что национал-социалисты могли проводить антисемитские мероприятия, не опасаясь противодействия со стороны рейхсвера. Многие офицеры приветствовали приход нацистов к власти и первые шаги гитлеровского правительства, надеясь, как писал в феврале 1933 года в частном письме подполковник Готхард Хейнрици, что «мы, наконец, выберемся из этого марксистско-еврейского свинства»[51].

Терпимость офицерского корпуса к нацистской политике расовой дискриминации объясняется не столько бытовым антисемитизмом многих офицеров, сколько совпадением большинства ближайших и среднесрочных целей офицерства и нацистского фюрера. Как национал-социалисты, так и рейхсвер стремились демонтировать «систему» – демократическую парламентскую республику – и создать на ее месте авторитарное государство, подавить рабочее движение и левые партии и добиться интеграции армии в современное общество, отменить «Версальский диктат» и, восстановив всеобщую воинскую повинность, превратить Германию в ведущую военную державу Европы. Для достижения этих целей оба партнера были готовы на взаимные уступки. Гитлер формально признал традиционный прусский принцип дуализма политического и военного руководства, выдвинув доктрину двух опор национал-социалистического государства – Национал-социалистической рабочей партии Германии (НСДАП) и армии. Рейхсвер, со своей стороны, допускал ограниченное вмешательство партийных учреждений в пропагандистскую работу в войсках, произвел изменения в военной символике, униформе и ритуалах, изменил принципы кадрового отбора офицерского состава, молчаливо взирал на преследования нацистами католической и протестантской конфессий и даже стерпел физическую ликвидацию своих прежних руководителей – генералов Курта фон Шлейхера и Фердинанда фон Бредова, убитых в ходе Ночи длинных ножей летом 1934 года. Составной частью политики руководителей рейхсвера в Третьем рейхе было и молчаливое одобрение травли немецких евреев.

Начало притеснений не заставило себя ждать. Приход Гитлера к власти вызвал активные действия сторонников нацистов, прежде всего штурмовиков, на местах. Уверенные, что причиной всех социально-экономических катаклизмов являются евреи, штурмовики уже в марте 1933 года практиковали принудительные увольнения их с предприятий, нападения на еврейские лавки и универмаги, погромы адвокатских контор и врачебных кабинетов, осквернение синагог и отправку евреев в «дикие», то есть не санкционированные законом концлагеря. Партийное руководство покрывало эти действия штурмовых отрядов (СА) и выдавало их за спонтанные проявления народного гнева. Гитлер, не желая закрывать отдушину для своих сторонников и в то же время стремясь продемонстрировать способность нового правительства навести порядок, принял решение о проведении 1–3 апреля 1933 года бойкота еврейских гешефтов и издания первой серии антисемитских законов. Бойкот, пришедшийся на субботу, воскресенье и понедельник, свелся к пикетированию еврейских магазинов, адвокатских контор и медицинских кабинетов. Гораздо большее значение имело издание в течение апреля нескольких законодательных актов, в соответствии с которыми запрещалась профессиональная деятельность врачей больничных касс, судей, прокуроров и адвокатов еврейской национальности, для еврейских школьников и студентов были установлены квоты приема в учебные заведения[52].

Военный министр генерал-фельдмаршал Вернер фон Бломберг (1933-1938)

В закон о восстановлении профессионального чиновничества от 7 апреля был включен специальный арийский параграф (§ 3), согласно которому чиновники неарийского происхождения подлежали увольнению в отставку. Исключение было сделано только для ветеранов Первой мировой войны (фронтовых бойцов), а также для отцов и сыновей погибших военнослужащих[53]. Неарийцами считались чиновники, чьи родители или их родители были неарийского происхождения. К фронтовым бойцам причислялись участники сражений, боев, позиционной борьбы и осад, а также участники вооруженных столкновений в Прибалтике и Верхней Силезии, боев против спартаковцев, сепаратистов и «врагов национального возрождения». Четырнадцатого июня 1933 г. начальник канцелярии министерства рейхсвера Вальтер фон Рейхенау предложил считать ветеранами также солдат и чиновников ВМФ, которые служили на кораблях, участвовавших в сражениях, боевых походах, поиске и тралении мин, сопровождении подводных лодок. В то же время Рейхенау и министр рейхсвера Вернер фон Бломберг настаивали на том, что понятие фронтового бойца не может быть слишком широким – ветеранами считались только непосредственные участники боев, «которые прошли через ад из огня и железа». На многочисленные просьбы участников войны о расширении понятия ветерана или об отдельных исключениях министерство рейхсвера отвечало отказами[54].

Летом 1933 года руководство рейхсвера включилось в кампанию официальной антисемитской пропаганды. В военном еженедельнике «Militärwochenblatt» была опубликована статья «Солдат и национальная революция», в которой говорилось о необходимости борьбы со всеми «расово чуждыми» и «неполноценными» с целью создания тотального государства как высшей формы объединения людей, родственных в расовом и мировоззренческом отношении[55]. Первого октября евреи были исключены из военного союза «Киффхойзер». Чтобы избежать позорной процедуры изгнания, им был предложен добровольный выход или переход в Еврейский союз фронтовых солдат. Даже фон Бломберг указал руководству «Киффхойзера» на то, что подобные действия выходят за рамки действующего законодательства. Наконец, в начале 1934 года в прессе была развернута кампания по переоценке участия евреев в Первой мировой войне: в результате пересмотра официальных данных количество евреев – участников войны снижалось с 10 до 7 тысяч человек и делался вывод о том, что они уклонялись от выполнения долга перед родиной[56].

Историки полагают, что фон Бломберг сначала хотел удержать армию в стороне от разгула антисемитизма. На совещании командующих военных округов в июне 1933 года он объявил, что положения закона о защите профессионального чиновничества не будут распространяться на военнослужащих и что в его намерения входит только изменение правил вступления в брак и правил зачисления новых офицеров, чтобы воспрепятствовать в будущем доступу в армию евреев. Возможно, на позицию министра рейхсвера влияло и отношение к проблеме президента Гинденбурга и консервативных партий, которые вместе с военным руководством составляли особый лагерь в коалиционном гитлеровском правительстве. Известно, что именно Гинденбург настаивал на льготах для ветеранов Первой мировой войны при применении арийского параграфа. Благодаря этому в 1933 году продолжали заниматься профессиональной деятельностью 60 % евреев-адвокатов, 50 % судей и прокуроров, 75 % врачей больничных касс[57].

Роспуск консервативных партий летом 1933 года привел к тому, что рейхсвер остался с гитлеровским движением один на один и мог отныне рассчитывать только на поддержку президента. К тому же стремление штурмовиков заменить профессиональную армию народным войском вызывало необходимость всеми возможными способами завоевать доверие Гитлера в преддверии возможного столкновения с СА. В этих условиях 28 февраля 1934 года Бломберг приказал распространить действие арийского параграфа на военнослужащих. Решение об увольнении солдат и офицеров, которые не могли документально подтвердить свое арийское происхождение, принимали министр рейхсвера или начальники военных округов. Всеобщую проверку и увольнения было приказано произвести до 31 мая 1934 года. Письменный протест президента Еврейского союза фронтовых солдат Левенштайна, направленный президенту, остался безуспешным. Более того, вскоре еврейским молодежным союзам было запрещено заниматься военным обучением своих членов[58].

В результате проверки арийского происхождения из рейхсвера было уволено 10 офицеров, 60 солдат, матросов и унтер-офицеров. Так как закон о восстановлении профессионального чиновничества не распространялся на военнослужащих, то увольнения мотивировали недостаточными способностями. Включение арийского параграфа в военное законодательство имело большое значение для развития отношений между рейхсвером и нацистским режимом: в святая святых армии – кадровую политику – был привнесен специфический нацистский принцип расового отбора. Представляется ошибочным мнение, что приказ Бломберга был воспринят в войсках болезненно и командующие военными округами и командиры воинских частей согласились с ним скрепя сердце. Эти утверждения основаны только на мемуарах бывших генералов вермахта, а иных доказательств массового протеста, несогласия или недовольства со стороны офицеров в архивах не обнаружено до сих пор. В то же время вполне справедливой представляется оценка ситуации, данная немецким военным историком Клаусом-Юргеном Мюллером: включение в военное законодательство арийского параграфа было одним из проявлений политики сотрудничества офицерского корпуса с гитлеровским режимом и одновременно оборонительной акцией против тех отрядов нацистского движения (СА, СС), которые ставили под вопрос политическую лояльность армии. Речь шла о самоутверждении рейхсвера, положение которого в Третьем рейхе оспаривалось руководителями СА. Многие члены НСДАП и других нацистских организаций сомневались в расовой чистоте офицерского корпуса и развернули кампанию критики военного руководства в прессе. В споре рейхсвера и штурмовиков Гитлер должен был поддержать только одну из сторон, поэтому любая критика в тот момент особенно нервировала военное руководство[59].

На фоне всеобщего молчаливого одобрения расового законодательства и равнодушия офицеров к судьбе бывших товарищей выделяется меморандум начальника штаба III военного округа (Берлин) полковника Эриха фон Манштейна, направленный шефу Войскового ведомства (Генерального штаба) генералу Людвигу Беку. Этот документ заслуживает обстоятельного анализа, поскольку проливает свет на подход к еврейскому вопросу тех, кто в годы Второй мировой войны отдавал приказы десяткам тысяч офицеров и солдат.

Манштейн не сомневался в справедливости применения арийского параграфа к вновь зачисляемым офицерам, но указывал Беку на вред придания этому постановлению обратной силы. Он поддерживал чистку среди судей, адвокатов, врачей, журналистов, деятелей искусства, так как в этой среде «все переполнено евреями» и «находится под еврейским влиянием». Он аргументировал, что в армии число евреев ничтожно, поэтому и всякое «еврейское влияние» отсутствует. Дав присягу, солдат обязался пожертвовать жизнь за Германию, а значит, продемонстрировал арийский образ мыслей. «Солдата с юридической точки зрения надо оценивать иначе, чем любого другого, так как он обещал рейху и народу не только свою рабочую силу, но и жизнь, потому что он был готов не только работать, как все остальные, но и сражаться и умереть за Германию». Имея в виду штурмовиков, Манштейн напоминал Беку о том, что применение арийского параграфа задним числом есть стремление определенных элементов разрушить офицерский корпус, «чтобы самим занять его место». За этой уступкой военного руководства неизбежно последуют обвинения радикальных сил в реакционности армии, и так будет продолжаться до тех пор, пока штурмовики не вытеснят из рейхсвера кадровых офицеров. Наконец, в меморандуме указывалось на опасные симптомы разложения сплоченной офицерской касты.

Считая увольнение солдат и офицеров несовместимым с кодексом офицерской чести, Манштейн не возражал против расового принципа как такового, а рассматривал введение арийского параграфа с точки зрения групповой исключительности офицерского сословия: «Несомненно, мы все безоговорочно поддерживаем национал-социализм и расовые идеи… Вместе с тем мы не должны забывать о солдатской чести, которая до сих пор неразрывно связывала нас». Он предлагал решение, которое гарантировало бы офицерскому корпусу его привилегированное положение, но ни в коем случае не могло устроить нацистов, исповедовавших биологический расовый антисемитизм:

«Если офицерский корпус в результате обстоятельной проверки придет к заключению о том, что тот или иной офицер настолько доказал свой арийский образ мыслей и что, несмотря на отсутствие чисто немецкой крови, он все же может считаться полноценным немецким солдатом, то никто в германском рейхе не должен больше отважиться нападать на этого офицера как на неарийца. Офицерскому корпусу должны быть предложены следующие вопросы о каждом офицере, попадающем под действие арийского параграфа: