Люди из высокого замка

Марек открыл глаза. Лотта уже встала, из ванной доносился шум душа…

…Она заливала клубничное мюсли молоком и наблюдала, как с тихим шелестом осыпается в белое озеро золотисто-оранжевый холмик с красными крапинками. Он рассеянно смотрел в окно, на гряду крыш до горизонта, на пустое светлое небо, на черточки антенн, сливающиеся в рябь.

За кофе он спросил:

– Зайка, у нас еще остались деньги?

Она потерлась щекой об его руку и замурлыкала. Потом сказала:

– Да. До завтра. Ведь завтра тебе заплатят за перевод?

– Обещали, конечно. – Марек пожал плечами.

– Не думай об этом, милый. Я что-нибудь придумаю. А сегодня куплю тебе большой бифштекс, в три пальца толщиной. И оливок. Мужчина должен есть много мяса.

– И оливок, – улыбнулся он.

– И оливок, – серьезно произнесла она. – Разве ты не знаешь? Они предотвращают проблемы с потенцией. Вот представь себе: пройдет лет пятьдесят, – она вздохнула, – я буду никому не нужной кухаркой, а ты будешь в отличной форме и вновь женишься на двадцатилетней девушке. И когда ты поразишь ее своими неожиданными способностями…

– …ты появишься из кухни и, шамкая беззубым ртом, произнесешь: «Это все олифки, милошка, олифки», – докончил за Лотту Марек.

– Милый. Мне надо идти. Меня ждут. Но ты, наверно, видишь, как мне не хочется…

– Как раз вижу, что хочется. Но другого…

…Лотта ушла – джинсы и летний свитер, легкие закрытые туфельки. Марек как-то сказал ей, что не терпит вида женских босых пальцев, вылезающих из сандалий, покрытых уличной пылью, растопыренных, приподымающихся, как змеиные головы, при ходьбе – и с тех пор Лотта носила только закрытую обувь.

Марек налил себе еще кофе и придвинул поближе стопку бумаги, японский словарь и подстрочник.

«Какая красивая луна, – прочел он. – Спросил выпивку в корчме, а служанки только хихикают, и ни слова в ответ…»

– Наверно, не хотят больше наливать в долг, – сказал он вслух. – А если бы вы, Котомити-сан, не бросили коммерцию и не удалились бы в скромную хижину на окраине города изучать дзен… Впрочем, как же мне вас трактовать?

Как прекрасна луна!Спросил выпить в корчме,А служанкиВсе хихикают, глядя,И ни слова не говорят.

М-да. Дерьмовый вид, хуже подстрочника. Попробуем так:

Месяц больно хорош!Спросил, не найдется ли выпить,А служанки в корчмеТолько смеются в ответ.

Теперь пропала пятая строчка. И не смеются они над стариком – стариком ли? Впрочем, да, по меркам девятнадцатого века он уже старик – а хихикают от смущения, неудобства, вино ведь не их, хозяин запретил давать, наверно… Но первые строчки вышли. Вышли. Теперь две последних:

А служанки в корчмеВсе хихикают без причиныИ ни слова не отвечают…

…Хотя в прошлый приход в галерею Лотта скинула цену своих картин вдвое – а ниже нельзя, холст и краски тоже чего-то стоят, – ни один пейзаж не был продан. Римма, толстая, неопрятная, курящая сугубую гадость, совсем не похожая на галерейщицу, держалась сочувственно и напоила кофе. Размахивая папиросой, она гудела:

– Берут «кабинетный реализм», девочка. Сама посуди, куда твои картины вешать? В кафешку разве – да нет у них денег, они репродукции Кандинского и Шагала вешают. Смотри, девочка, что берут: брандмауэр, залитый солнцем, резкие тени, одно-единственное окно, слепое, блестящее, но за ним кто-то есть, он смотрит оттуда, как сквозь бельма слепого смотрит человечья душа, затерянная в вечном мраке… Знаешь, сколько за нее дали? Я говорить не буду, ты умрешь или бритвой по картине полоснешь. А у тебя – лужок, пастораль… Девочка, ты счастлива. Я, когда счастливой была, – что, не похоже? – тоже не могла работать. Да это у всех так. Закати Мареку скандал, убеги из дому, переспи с ресторанным кобелем, почувствуй себя сукой – напишешь то, что купят. Или не торопись, подожди, пока само все произойдет…

…Марек откинулся на спинку кресла и достал из кармана спичечный коробок, в котором лежал подготовленный еще прошлым вечером косяк. Повертел в руках, прикурил, задумался: «А может, поэту не наливают не потому, что у него нет денег? И деньги есть, но вот полная луна… приливы… девушки в корчме взволнованны… не до работы им. Тогда это стихи о любви… Дзен. «Вечное в текущем». Да… Все не так просто. Но тогда не месяц. Полнолуние. Не ущербный месяц – полная луна. Первая строчка должна звучать так: «Как прекрасна луна!» Правда, Окума Котомити всегда избегал превосходных эпитетов… «Как хороша луна!» М-да… Никакой связи со второй строчкой… Видимо, оставим месяц и оставим Котомити-сан нищим алкоголиком… Что там дальше?»

…В кафе «У Симона» Лотте хватило денег лишь на горшочек простокваши и чашку кофе со сливками. По правде, можно было бы взять еще и круассан, но тогда бифштекс для Марека оказывался под вопросом, а еще хотелось купить баночку артишоков для себя. Лотта очень любила их, мамочка всегда подозревала беременность и гнала к гинекологу… Смешно. От кого ей было беременеть? Умненькие худышки в очках не котируются в выпускных классах школы. Особенно если эта школа находится в Кожевенном переулке…

– Привет, – кто-то подошел к ней сзади (Лотта сидела за стойкой, оббитой железом) и полуобнял за плечи.

Было обеденное время, и посетители кафе, сидя, касались локтями друг друга. Справа от Лотты юноши в однотипных фланелевых костюмах и белых рубашках листали какие-то бумаги, обильно поливая их кофе; нищенка Марго в своей неизменной шляпке дергала из вазочки бесплатный арахис; толстяк Бюрэ, полицейский, накачивался пивом; слева незнакомая дама, высокая и элегантная, с гладко зачесанными и забранными в пучок волосами, смотрясь в зеркальце, подкрашивала губы.

Лотта обернулась. За ее спиной стоял Чарми, юный индиец, поэт, пишущий по-английски, которого она уже переводила.

– Чарми, господи, ты напугал меня. Мне показалось, что это Диего.

Огромную фигуру мексиканца, художника-монументалиста, она увидела мельком в глубине зала сразу как зашла.

Чарми не улыбался. Он был бледен – точнее, сер, так как кожа его от рождения была смуглой.

– Лотта, она здесь. Я чувствую.

– Кто?

– Она. Смерть. Она пришла за мной.

– Чарми, что с тобой? Не говори глупостей. С чего тебе умирать? У тебя железное здоровье.

Лотта, разумеется, не приняла всерьез испуг индийца – в конце концов, нет такого поэта, который время от времени не предчувствовал бы свою смерть.

– Лотта, я выгляжу дураком, я знаю. Но она правда здесь. Может, это и к лучшему… Вот, возьми.

Он передал девушке сложенный вдвое листок бумаги.

– Это последнее, что я написал. Прочти и переведи, если захочешь…

Резкий щелчок заставил их замереть. Это соседка Лотты захлопнула пудреницу. Потом неодобрительно посмотрела на Чарми и отвернулась к окну.

Тут же стекло разлетелось вдребезги: на пол кафе упала граната, а ломающийся мальчишеский голос с улицы прокричал: «Капитализм – дерьмо!»

Лотте показалось, что взрыв был. На самом деле в гранате взорвался только запал. Ручка оторвалась и попала Чарми в висок. Он скончался практически сразу, без слов и страданий. Но всего этого Лотта не помнила.

Она пришла в себя на скамейке бульвара, заботливо поддерживаемая той самой элегантной дамой с гладкой прической.

– Он умер? – спросила у нее Лотта.

– Разумеется, – спокойно сказала дама.

– Спасибо вам… сударыня… Вы так добры… Спасибо…

– Не за что, барышня Лотта Штайер.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.