Устроители Туркестана. Туркестанские генерал-губернаторы

Подойдя к северному берегу Зеравшана, Кауфман увидел за рекой бухарские войска. Около трех часов дня между противниками завязалась артиллерийская дуэль. Под прикрытием летящих снарядов русская пехота начала переправу и, выйдя на противоположный берег, нанесла удар одновременно с двух флангов. Противник, побросав орудия, бросился бежать. Бухарский дипломат и историк того времени Ахмад Дониш саркастически писал: «Сражавшиеся нашли необходимым бежать: каждый бежал так, как мог бежать, бежали куда глаза глядят, бросали все имущество, снаряжение. Некоторые бежали в сторону русских, и последние, узнав их положение, накормив и напоив, отпускали их. …Никто не хотел воевать».

А вот как вспоминает бой участник тех событий самаркандский житель Комильбой: «Наши пушки дали залп. Должно быть, прицел был хорош, потому что среди неприятеля произошло волнение, и русские отодвинулись на другое место вне выстрела. Их верховые джигиты переправились на другой берег Зеравшана и, протянув за собою через реку канат, привязали конец его к деревьям. Русские начали переправляться, держась за канат и друг за друга. Все мы стреляли. Пушечные снаряды, кажется, перелетали через головы, но ружейные пули попадали, хотя немногие. Видно было, чтото тут, то там падал солдат, и Зеравшан быстро проносил трупы. Но это не мешало русскому войску двигаться вперед. Мы удивлялись: Зеравшан разлился на несколько рукавов, русские переходили один, вступали на землю, стряхивали воду и тотчас же шли через другой рукав. Точно какая-то сила несла их вперед и вперед. С Чупанаты (песчаный холм на берегу Зерафшана, где сосредоточились защитники города, В.Ф.) гремели выстрелы, а они часть за частью все шли. Вот первые вышли на равнину, бросились на спины, подняли ноги и начали ими болтать. (Выливали воду из сапог). А другие шли и шли за ними, выходили на землю и проделывали то же самое. Мы подумали, что они колдуют. Передние строились плотными рядами, к ним примыкали ряд за рядом другие. Наши ядра перелетали им через головы, ружейные пули не достигали. Казалось, что это не люди, а духи войны. И вот они построились и двинулись на нас. Идут плотною стеною. Они все ближе и ближе. […] Наши в ужасе стали отодвигаться назад. Я помню, что в панике бросил свой пистолет и пустился бежать, что было сил. Все бежали, стараясь опередить друг друга. Сзади слышалось ур-ра! […] Сарбасы бросали не только оружие, но и верхнюю одежду, так как боялись, чтобы жители, узнав в них солдат, не избили их за то, что они бежали. Они не смели появиться в Самарканде и рассеялись по кишлакам и ближним городам. Мы же, ополченцы, бежали по своим саклям в Самарканд. Когда я пришел домой, отец был уже дома. Сначала он мрачно взглянул на меня, а потом подперся руками в бока и расхохотался. – Ай-да защитники! – крикнул он».

Когда к древнему городу подошёл отряд Кауфмана, его встретила делегация жителей с петицией к русскому царю.

«Генерал Кауфман – пишет Комильбой – принял предложение старшин и выборных вступить в город и появился в нем торжественно. Впереди ехали представители, а за ними генерал и войско. Многие сарты при виде русских кланялись, другие убежали, убежал и я. Отец рассказывал нам, что генерал Кауфман – очень добрый, хороший человек, что он через переводчика успокаивал население, просил сообщить всем жителям, что он пришел с мирными намерениями и приглашает всех бежавших из города возвратиться к своим занятиям».

Другой житель Самарканда, ткач шелковых материй Магомет Суфи вспоминал, что на всех улицах и базаре столпился народ ожидая приезда русского генерала. Наконец показалась процессия. Впереди ехали выборные бухарцы в богатых одеждах, за ними Кауфман с переводчиком, а потом шёл отряд. Небольшого роста, худощавый, Константин Петрович внимательно осматривал толпу и отвечал на поклоны жителей. Остановившись посредине базара, он обратился к толпе: «Пусть жители не боятся, пусть каждый примется за свои занятия, пусть промыслы и торговля идут тем же путем, как и прежде. Скажите беглецам, чтобы спокойно возвратились в свои жилища. Русские не будут разорять вас, а напротив – спасать от разорения. Наши войска будут оберегать Самарканд от внешних врагов». Речь генерала, как пишет Магомет Суфи, на всех произвела сильное впечатление, все поверили ему.

Отвечая на вопрос, будут ли русские власти препятствовать свободному исповеданию разных религий в Средней Азии, Кауфман сказал: «Каждый молится так, как его научили отцы; русский закон в это дело не вмешивается. Христианин, магометанин, еврей, индус – все молятся по-своему. Молитесь и вы…»

Любопытную зарисовку об этих днях оставил в воспоминаниях подполковник Мартин Лыко:

«Более всех радовались нашему вступлению в Самарканд евреи и иранцы. Евреи толпами приходили в цитадель, чтобы выразить чувства радости и благодарности. Солдаты, со своей стороны, особенно дружелюбно относились к евреям. Встретив еврея, солдатик останавливал его и, взяв за веревку, которой они обыкновенно подпоясываются в бухарских владениях, говорил: „Что же ты не снимешь веревки, не надеваешь ичигов и нового халата, ведь теперь ты это можешь“. Когда кто-либо из русских проезжал по еврейскому кварталу, евреи выходили на улицу, и приветствиям не было конца. Дети встречали приезжих русских: „Здравствуй“»

Кауфман телеграммой Императору Александру II от 2 мая 1868 года докладывал: «Имею счастье поздравить Ваше Императорское Величество с новым торжеством: древнейший и знаменитейший город Средней Азии, центр мусульманства Самарканд, гордый своею историческою славой, без выстрела пал к стопам Вашего Величества, отворив ворота храбрым и честным войскам Вашим…»

Из Самарканда генерал-губернатор посылает эмиру новые условия мира, но ответа не получает. Более того одному из гонцов, доставивших письмо, отрубили голову, другой был брошен в яму. Очевидно, настойчивость Кауфмана в предложении мира, а также его отказ преследовать разбитого противника, в Бухаре восприняли как слабость. Эмиру приходилось воевать на два фронта (против него восстали беки Шахрисябзского оазиса во главе с его старшим сыном Абду-Mаликом), но мира с русскими он заключать не хотел.

Сеид Музаффар Эддин Бахадур Хан, Эмир Бухарский.

Фотоакварель А. А. Семёнова с фотографии, из коллекции

генерала Н. И. Гродеков

Ожидая ответа, Кауфман дал возможность восстановить силы своим солдатам, а сам вместе с молодым художником В. В. Верещагиным осматривал древнюю столицу империи Тимура.

Убедившись, что мирного диалога с эмиром наладить не удастся, Кауфман, оставив в Самарканде гарнизон, выдвинулся на юг, где 18 мая нанес поражение бухарцам при Катта-Кургане, а затем 2 июня в жестоком бою на Зарабулакских высотах армия эмира потерпела окончательное поражение.

В этот же день к Самарканду подошли войска шахризябских беков, которые одинаково непримиримо относились и к русским, и к эмиру, мечтая посадить на бухарский трон его сына Абдул-Малика. В городе вспыхнуло восстание, подстрекаемое духовенством.

Небольшой гарнизон майора Штемпеля, оставленный Кауфманом в Самарканде, укрылся в цитадели. Восемь дней и ночей защитники крепости, среди которых был и художник Верещагин, отражали бесчисленные атаки, пока наконец в город не вернулся Кауфман со своим отрядом и не усмирил восставших.

Разгневанный предательством самаркандцев, генерал-губернатор отдал город на три дня на разграбление. Столь жестокие меры были предприняты не только как наказание за восстание, но и за отсечение голов трупам погибших русских солдат. Об этом пишет в своих воспоминаниях Верещагин: «Командующий, предоставив возможность перед своим вступлением в Самарканд уйти из него женщинам и детям, отдал приказ «примерно наказать город, не щадить никого и ничего». Как сейчас вижу генерала Кауфмана на нашем дворе, творящего, после всего происшедшего, суд и расправу над разным людом: или захваченным в плен с оружием в руках, или уличенным в других неблаговидных делах… Добрейший Константин Петрович, окруженный офицерами, сидел на походном стуле и, куря папиросу, совершенно бесстрастно произносил: «Расстрелять, расстрелять, расстрелять!»

В середине июня к русскому командованию прибыл наконец посол эмира Муса-бек и соглашение между Россией и Бухарой было, наконец, заключено.

Договором официально признавалось вхождение Самарканда, Ходжента, Ура-Тюбе и Джизака в состав Российской империи. Кроме того, на Бухару накладывалась контрибуция в 500 тысяч рублей. Из вновь занятых территорий был организован Зеравшанский округ, начальником которого стал произведенный в генерал-майоры Александр Константинович Абрамов.

Мятежный сын эмира Абдул-Малик бежал в Карши, где провозгласил себя ханом. Эмир Музаффар немедленно двинул туда свои войска и выгнал сына из города, но как только эмир вернулся в Бухару, тот опять занял Карши. Тогда правитель Бухары обратился за помощью к Абрамову, который направил в Карши свой отряд. Не дожидаясь битвы, Абдул-Малик вновь бежал, долго скитался в Хиве, Кашгаре, Туркмении, пока не осел в Пешаваре, найдя пристанище у англичан. В Карши вступили русские войска, передавшие его затем представителям эмира.

Успехи России вызвали целую бурю в Англии, там были собственные виды на Среднюю Азию. Кроме того приближение границ России к индийским владениям Британии, по-прежнему являлись главным кошмаром для англичан. Дипломатический нажим британцев на канцлера Горчакова привёл к тому, что Кауфмана вызвали в Петербург для срочного доклада императору. Во время аудиенции царь потребовал от Кауфмана вернуть Самарканд и Катта-Курган бухарцам. На что Константин Петрович ответил:

– Ваше Величество, подобный шаг послужит лишь резкому падению престижа России в Средней Азии.

Император согласился с доводами Кауфмана.

В июле 1869 года Кауфман вернулся в Туркестан и приступил к исполнению своих обязанностей.

Оставался третий беспокойный сосед, с которым нужно было налаживать мирные отношения – хивинский хан.

Глава четвёртая

Вскоре после вступления в должность, Кауфманом было написано письмо и правителю Хивы хану Мухаммед-Рахиму. В нём Константин Петрович сообщал о своем назначении и предлагал установить мирные отношения, наладить торговые связи и отказаться от набегов на торговые караваны и поселения, где проживают российские подданные. Ответ хана был дерзок. В письме, подписанном даже не самим ханом, а его кушбеги (первым министром), в непростительно развязном тоне предлагалось не лезть в дела ханства.

Дерзость Мухамед-Рахима объяснялась просто – Хорезмский оазис был отделён от российских владений сотнями километров непроходимых пустынь, и предыдущие попытки наказать Хиву за бесчинства на торговых путях и угон в рабство подданных России и Персии заканчивались неудачей.

Осенью 1869 года из Ташкента в Хиву отправляется посланник с более жёстким письмом. В нём генерал-губернатор, напомнив о судьбе Коканда и Бухары, пригрозил военным вторжением. На это письмо хивинский хан не только не ответил, но ещё и бросил в тюрьму доставившего его курьера. После этого Кауфман окончательно склонился к военному решению хивинского вопроса. Петербург, однако, был более осторожен. Директор Азиатского департамента МИДа России П. Н. Стремоухов, в письме к туркестанскому генерал-губернатору подчёркивал: «я полагал бы вооружиться терпением и дать обстоятельствам более обрисоваться, но ни в каком случае не думать о походе на Хиву и покуда не начинать с нею дипломатических сношений. Я убежден, что неминуемо, рано или поздно, хан пришлет к вам посольство для объяснений».

Понимая, что решить хивинский вопроса военным путём с наскока не получится, – нужно время для тщательной подготовки, – Константин Петрович занялся более насущными делами.

С прозорливостью истинно-государственного человека, он понимал какая огромная будущность ожидает Туркестан при условии активного развития производственных сил края.

Первое, чем занялся в этой области генерал-губернатор, было хлопководство.

В России хлопок не произрастал и сырьё текстильные фабрики получали в основном из Североамериканских Соединённых Штатов. Однако с началом там Гражданской войны порты южных штатов были заблокированы флотом северян. Поступление хлопка практически прекратилось, пришлось завозить его из Средней Азии.

Жители Туркестана издавна занимались разведением хлопчатника, но произраставшие здесь сорта были плохого качества – волокно получалось толстое и короткое, а обработка его была в высшей степени примитивной.

Константин Петрович занялся хлопковой проблемой практически с первых дней пребывания в вверенном ему крае. Он отправляет в Америку на два года двух агрономов М. И. Бродовского и В. В. Самолевского, щедро профинансировав их командировку. Возвратясь в Ташкент, Бродовский представил обстоятельный отчет о своей поездке и подробные соображения о постановке в Туркестане хлопкового дела. Кроме того, в Ташкент были доставлены самые современные по тому времени машины для очистки и обработки хлопка, а также огромный запас семян американского хлопчатника. Семена Кауфман распорядился бесплатно раздать всем желающим. Были выделены средства для устройства опытной хлопковой фермы, на которой были установлены самые современные по тому времени машины для очистки хлопка и пресс для его укупорки.

Свою хлопковую плантацию основал в 1870 г. в Самарканде перебравшийся в Туркестан Николай Николаевич Раевский. В последующие два года он роздал желающим 200 пудов семян американского хлопка. О Раевском остались очень интересные воспоминания его сослуживца по Туркестану Д. Л. Иванова: «Это чудак, который мечтал, опять таки на одни свои личные средства, ввести в Туркестане правильную культуру хлопка, шелководства, виноделия, – и на это истратил не один десяток тысяч рублей, истратил без всякой мысли о барышах, о гешефте, о субсидиях, промессах, процентах и т. п., о чем начинают всегда и прежде всего думать современные „дельцы“ и „учредители“. […] Всегда обложенный массой газет и журналов, техническими книгами, брошюрами на разных языках, он искреннейше зарывался в их листы, посвящал во все тайники своих знаний всякого, кто только показывал вид, что интересуется делом».

Вернувшийся из Соединённых Штатов Самолевский, также организует под Самаркандом большое хозяйство, где успешно выращивает из привезённых американских семян хлопок, сахарный тростник, кукурузу и арбузы.

Экономический стимул куда эффективней чем пушки и винтовки. Кауфман это прекрасно понимает и по его настоянию царское правительство принимает ряд мер, которые должны были стимулировать заинтересованность местных дехкан в производстве хлопка.

В первую очередь были подняты пошлины на хлопок, ввозимый из-за рубежа.

Константин Петрович не дожил до того дня, когда из основанной им Ташкентской опытной станции выросла огромная хлопковая индустрия. В 1884 году русские селекционеры скрестили местный сорт с американским, что значительно повысило урожайность. Выращенный в Туркестане хлопок стоил в три раза дороже пшеницы. Туркестан охватила хлопковая лихорадка. Российский капитал устремился в Среднюю Азию как в новое Эльдорадо.

Особую роль в развитии хлопководства в крае сыграл московский фабрикант Савва Морозов. В 1895 году он привез в Ташкент несколько мешков американских семян и создал под Ташкентом опытную научно-исследовательскую станцию (впоследствии институт имени Шредера), где проводил селекционные работы по скрещиванию местных и американских сортов «белого золота».

Старинная открытка

Кроме представительства Саввы Морозова в Ташкенте появились филиалы предприятий братьев Кудриных, Первушина, Товарищества Большой Ярославской мануфактуры, братьев Вадьяевых и других.

В 1915 году в Туркестане было уже 235 хлопкозаводов, работающих на оборудовании, в том числе, произведённом на местных предприятиях. И всему этому положил начало первый генерал-губернатор Туркестана.

Константин Петрович не жалел средств для развития и других отраслей сельского хозяйства, в частности шелководства и виноделия.

Производством шелковых изделий здесь занимались испокон века, но, так же как и с хлопком кустарно. Для развития промышленного шелководства Кауфманом в Ташкенте была создана образцовая школа шелководства, возглавить которую был приглашён В. Ф. Ошанин.

Василий Фёдорович несмотря на молодость (было ему всего 28 лет), к тому времени был уже блестящим специалистом. После окончания Московского университета, он несколько лет проработал в научных учреждениях Германии, Франции и Италии. Когда в 1872 году Ошанину предложили место заведующего шелкомотальной фабрикой в Ташкенте, которая одновременно являлась и школой шелководства, он, не задумываясь соглашается.

В Ташкенте ему было приготовлено жильё – домик, состоящий из трёх комнат на улице, которая называлась, по странному совпадению, Шелкоовичной. На этой же улице была организована и школа.

Для руководства школой был привлечён ещё один специалист – зоолог А. И. Вилькинс. Но кроме руководителей, нужны были и опытные рабочие-производители.

С этой целью Кауфман приглашает из Бухарского эмирата бухарских евреев, которые издавна занимались производством и покраской шёлковых тканей. Эмиссары генерал-губернатора убеждали тех, что в Ташкенте они не будут преследоваться по религиозному признаку. В результате многие из ткачей переехали в Ташкент, где им выделили участки земли.

Школа на Шелковичной просуществовала немногим более 10 лет, а затем прекратила своё существование. Закрылась и шелкопрядная фабрика – быстрое развитие машинного ткачества в России и экспорт хороших и добротных тканей попросту разорили её.

В 1867 году купцом первой гильдии И. И. Первушиным в Ташкенте был построен первый винокуренный завод. Вслед за ним в Туркестан из России устремились и другие промышленники. В первую очередь здесь следует назвать заводчиков Николая Ивановича Иванова, основателя крупнейших в Средней Азии винокуренных и пивоваренных заводов и Дмитрия Львовича Филатова, владевшего огромными виноградниками в Самарканде.

Кауфман оказывал широкое покровительство всем предпринимателям, которые задумывали улучшить сорта местного винограда. С этой целью в край стали завозиться лозы лучших винных сортов из Крыма, Франции и Испании. И уже начиная с 1872 года «Самаркандское виноградное вино Филатова» стало получать золотые и серебряные медали на мировых винных конкурсах в Париже и Антверпене.

Подобный успех дал стимул ещё большему развитию виноделия в регионе, и вскоре вино изготовленное в Самарканде начало поступать к Императорскому двору Российской Империи. В 1904 году в Самарканде была открыта школа садоводства, виноградарства и виноделия, единственная во всём Туркестанском крае»

С приходом большевиков Филатов был вынужден бежать, но успел спрятать в тайниках коллекцию своих лучших вин. Пролежав в тайнике несколько десятков лет, коллекция была случайно обнаружена во время реконструкции завода, уже при советской власти.

Достижения в области сельского хозяйства Туркестана демонстрировались на ярмарках и выставках, начиная с 1870 года. Главной целью этих мероприятий стало развитие торговых отношений России со Средней Азией и сближения интересов коммерсантов и потребителей. В соответствии с указом Кауфмана в Ташкенте была открыта первая торговая ярмарка. Затем такого рода сельскохозяйственные и промышленные выставки стали проводиться в Туркестанском крае постоянно. С одной стороны, они знакомили население края с производимыми товарами, а с другой заполняли этими товарами местные рынки. Правительство изначально оказывало содействие и создавало благоприятные условия предпринимателям, принимавшим участие в таких ярмарках. Так, например, участвовавшие в выставках бухарские, хивинские и туркестанские купцы освобождались от уплаты закята.

В проводившейся в 1878 году в Ташкенте сельскохозяйственной выставке высокую оценку получила продукция кокандских мастеров-ремесленников. В числе участвовавших в таких выставках был и самаркандский купец, Мирза Бухарий, владелец небольшой шелкоткацкой фабрики, где производился шелковые ткани. На Ташкентской выставке 1878 года шелковая продукция Мирза Бухарий – платки и другие предметы из шёлка – были оценены золотой медалью. Изделия самаркандского предпринимателя выставлялись не только в Туркестане, но и, например, на харьковской промышленной выставке. По её окончании Мирза Бухарий отправился в Москву и Петербург, где 18 декабря был удостоен представления Государю Императору.

Об одной из первых ярмарок в Ташкенте, пишет в своих воспоминаниях о Кауфмане известный учёный-ориенталист, историк и этнограф Николай Петрович Остроумов: «Выставка была устроена хорошо и для Ташкента имела значение, как первый опыт ознакомления русского и туземного населения с предметами местного сельского хозяйства и промышленности. На этой выставке были секции: географическая, зоологическая, ботаническая, минералого-геологическая, сельскохозяйственная, промышленная и по садоводству. Из Ташкента и других областей Туркестанского края были представлены на выставку множество самых разнообразных предметов».

Демонстрации достижений проводились не только в Ташкенте. В сентябре 1876 года в Самарканде открылась 1-я в этом городе, промышленная выставка. Её организация была поручена уже упоминавшемуся В. В. Самолевскому. Это была довольно скромная экспозиция культивируемых в то время в крае сельскохозяйственных культур, но тем не менее, в качестве наград за лучшие экспонаты были «розданы почетные дипломы, подарочные халаты и медали для ношения».

По прошествии времени, эти смотры результатов трудов предпринимателей Туркестана, стали весьма значимыми мероприятиями, апофеозом которых стала грандиозная юбилейная XXV Туркестанская выставка в Ташкенте в 1909 году.

К сожалению, от созидательной работы генерал-губернатора отвлекали вопросы военные.

В Бухарском эмирате, после заключения мирного договора, спокойствия тем не менее, так и не установилось. Шахризябские беки Джура-Бий и Баба-Бий по-прежнему не признавали власти Бухары, и эмир вновь обращается за помощью к Ташкенту.

Глава пятая

После заключения мирного договора совместной русско-бухарской пограничной комиссией была проведена граница между двумя государствами. Воспользовавшись миром с Россией, Музафар-хан устремил взгляд на восток и победоносно присоединил к своим владениям полунезависимые обширные и богатые области: Гиссар, Каратегин, Денау, Куляб и Кабадиан, тем самым значительно расширив границы своего ханства.

Однако беспрестанно бунтовавших против него шахризябцев, эмир подчинить своей воле так и не смог. Корни этой вражды уходили в глубь веков. Издавна шло противостояние двух родов: знатного турецкого рода шахризябцев Кинагаз и бухарской династии Мангутов. В конце концов, бухарскому эмиру пришлось обратиться за помощью к Кауфману. Осенью 1869 года Музаффар-хан прислал к генерал-губернатору доверенное лицо с просьбою помочь наказать шахрисябзцев за непокорность и прогнать Джура-Бия и Баба-Бия. Эмир именно в них видел главную причину тех «интриг и происков, которые порождали среди жителей бекств непокорность Бухаре».

Правители Шахрисябза, после неудачного для них столкновения с Кауфманом под Самаркандом, воевать с русскими избегали и исполняли все требования генерал-губернатора: пропускали караваны, выдавали беглых преступников, скрывавшихся у них, и вели себя достаточно дружественно. Поэтому Константин Петрович первоначально просьбу эмира отклонил, хотя прекрасно понимал, что «замена независимых шахрисябзских беков другими, поставляемыми от эмира во всякое время, могла только улучшить наше положение, укрепить мирные отношения к эмиру и возвысить его к нам доверие».

Однако вскоре ситуация изменилась. На границе с Шахрисябзом стали появляться разбойничьи шайки, грабившие и убивавшие российских подданных. Одна из них, под водительством беглого преступника из Самарканда Айдар-Ходжи, напала на отряд казаков, двое из которых были убиты и трое ранены. Русские власти потребовали выдать убийцу. Но беки заявили, что в их владениях Айдар-Ходжи нет, и нападением руководил другой человек, что впоследствии оказалось правдой. Грабежи и нападения на пограничные кишлаки продолжались. В это же время до Кауфмана дошла информация от эмира Музаффара, что между беками Шахрисябза и афганским эмиром Шир-Али существует особое соглашение о военной помощи. Об этом якобы сообщил эмиру кабульский посланник. И Кауфман принимает решение быстрым и неожиданным выступлением военного отряда, овладеть Шааром и Китабом, изгнать оттуда Джура-Бия и Баба-Бия и передать Шахрисябз правителю Бухары.