Осколки фамилии

Хотя сформировавшееся стремление быть униженной спустя годы стало осознанным, Харви продолжала выставлять себя жертвой. В детстве она неосознанно раз за разом окунала себя в унизительные ситуации, но затем, когда пришло понимание, что в ответе за происходящее только она сама, Харви не поспешила меняться. Честно говоря, девушка не понимала, как. Очень бы хотелось саму себя оправдать, ведь действительно Харви не полностью выбирала тот путь, по которому ее провели родители. А возможно, эта унизительная жертвенность – неотъемлемая часть ее «я», без которой она как личность не может существовать вовсе? Харви горько усмехалась: «Больше похоже на отговорку, потому что из любой роли, к которой прикипел, актеру выходить сложно».

Не было ли в этом какого-то проклятия рода по отцовской линии? Отец занимался саморазрушением при помощи алкоголя и распущенности, а Харви делала, в общем-то, то же самое, только при помощи самоунижения. И все ее жалостливые размышления об условиях формирования собственной личности на самом деле являются зеркалом отцовских громогласных высказываний о том, что он единственно правый в любой ситуации. Сейчас Харви хотелось взять себя, подростка, за плечи, нежно поправить подвеску на шее, так, чтобы в ямке меж ключиц располагался только кулон, а замочек находился на позвонке на шее, посмотреть прямо в глаза и сказать: «Харви, послушай меня, каждый раз, когда ты даешь себя унизить, ты делаешь очередной глоток водки, подобно отцу, необратимо отравляя свой мозг и тело. Будь сильной! Остановись!»

Тот случай с смс-перепиской был не единственным. Мама Харви находилась в очередной командировке, в коих пропадала по три недели каждого месяца. А родной папа в очередной раз обвел всех вокруг пальца, как он думал, когда Харви изъявила желание съездить на Восьмое марта, праздничный день в России, в гости к двоюродной сестре. Отец великодушно предложил идею еще лучше и сказал, что разрешает остаться у сестры на ночь. Харви была изумлена небывалым доверием, оказанным ей, это окрыляло, было неожиданно и действительно приятно, ведь наконец-то папа осознал, что Харви ответственная и достойна уважительного отношения. Ни за что на свете Харви не подорвет оказанного ей доверия.

Но, несмотря на безусловную любовь к отцу и веру в лучшее, воспитанную в Харви бабушкой, к своим четырнадцати годам девушка стала порядочным скептиком. Выработалась привычка всегда ставить слова окружающих под сомнение, скрывая свои догадки внутри. Ведь когда показываешь, что знаешь об истинных намерениях родителей, это раздражает и становится дополнительным поводом для семейного конфликта. Поэтому лучше всегда молчать, быть удобной, для Харви это был один из самых важных навыков. И в тот раз девушка, будучи уже у своей двоюродной сестры в гостях, задумалась над таким порывом со стороны отца. Ведь обычно он пытался наступить на горло любому желанию или увлечению Харви, пресекая ее страсть к чему бы то ни было на корню. К сожалению, несмотря на юный возраст Харви, догадка не заставила себя долго ждать, хоть и в этот раз не было никаких улик. Равно как и не было сомнений в верности предположения Харви. Вновь на душе стало противно. Унизительно, что под предлогом доверия к Харви на самом деле папа просто избавился от нее, чтобы провести время на стороне.

Удивительно, как самые близкие люди способны омрачить каждое, даже самое счастливое воспоминание. Однажды они всей семьей отправились в путешествие на Камчатку. Полуостров Камчатка на северо-востоке России, омываемый двумя холодными морями и Тихим океаном, является домом вулканов, ледников, стремительных рек и чистейших озер, здесь трубят водопады и неожиданно взмывают ввысь гейзеры. В горячих источниках греют ноги старые бурые камчатские медведи, а лосось идет на нерест, окрашивая всю чистейшую реку яркими красными и оранжевыми пятнами, человек здесь по семь месяцев в году смотрит на бесконечные просторы морей, покрытых ледяной коркой. Почти весь край – это заповедник природы, оказываясь в котором, перерождаешься, осознаешь, что тот, чьей фантазии хватило на создание такого мира, абсолютно точно больше, чем человек.

В этом сказочном, необычайном краю их семье было дано стать частью могучей, суровой и недосягаемо прекрасной природы. В планы входило восхождение на сопки нескольких действующих вулканов, в частности, на знаменитый Авачинский. В назначенный день папа, мама и Харви встали рано утром, оделись в спортивную экипировку, плотно позавтракали и сели на уазик, который должен был довезти их к подножию вулкана. Они высадились и выступили в путь на рассвете. В таких восхождениях, которые носят скорее туристических характер и не продуманы детально изначально, важно иметь хорошего проводника, какого они и наняли предварительно. Иван был человеком довольно опытным в горном туризме, лет сорока, и уже не первый раз ходил на Авачинскую сопку, которая не считалась сложным маршрутом.

Вначале, как это часто бывает в коварных горах, вся семья бодро следовала за Иваном. Идти было довольно просто: полный запас сил, небольшой уклон, приятная сухая тропа. Но постепенно картина начинала меняться. Спустя несколько часов подъема их окружило белое поле снега, который лежал здесь даже летом, а ветра сбивали с ног, что, конечно, затрудняло восхождение. Еще спустя некоторое время начало давать о себе знать небольшое кислородное голодание, к чему всегда готов только теоретически, а на практике организм реагирует непредсказуемо. Вдобавок они оказались в плотном облаке тумана. Иван уверенно шел вперед, однако начинало казаться, что они плутают и ходят по кругу, хотя в тумане все казалось похожим одно на другое.

В какой-то момент вся команда выбилась из сил, и было принято решение остановиться на привал. Они спрятались за большим валуном, чтобы порывы ветра хотя бы не били в спину, достали термос с горячим чаем и плитку шоколада. Чуть набравшись сил, папа Харви задал Ивану прямой вопрос.

– Иван, ты заблудился?

– Да, признаться, я сбился с пути и не могу найти тропы.

– Ничего. Сейчас разберемся. У меня есть компас, у тебя я видел карту, этого будет вполне достаточно, чтобы мне сориентироваться.

Как уже говорилось, отец Харви был человеком незаурядных и разносторонних способностей, в молодости он профессионально занимался альпинизмом, поэтому в горах чувствовал себя уверенно при любых обстоятельствах, хоть и никогда не забывал, что главное – это уважение к ним.

За несколько минут папа Харви действительно понял, в каком направлении стоит двигаться, и поторопил всех, так как предполагалось, что восхождение они совершат за один световой день, то есть до заката надо было успеть подняться к жерлу и совершить обратный спуск. Горячий чай и глюкоза сделали свое дело, все почувствовали в себе силы двигаться вновь. Следуя за папой Харви, вся группа продвигалась вперед, где-то через час они вышли из тумана и смогли наслаждаться теми величественными и монументальными пейзажами, которые дарят горы. Впереди уже начинала виднеться вершина вулкана, из которой поднимался вверх серо-белый столб дыма. На фоне громадных гор наш глазомер перестает корректно оценивать расстояние, все кажется значительно ближе, чем есть на самом деле, поэтому в горах расстояния всегда очень обманчивы. И все же морально проще двигаться вперед, когда видишь цель перед собою.

Несмотря на физическую усталость и тяжесть в голове, вызванную разреженным воздухом, с каждым шагом вперед все тело будто простреливала волна счастья. Это ни с чем не сравнимое чувство свободы, когда преодолеваешь себя в окружении монументальности, девственной чистоты и правды. В отличие от гор, в городах никогда не уверен, что же перед тобой на самом деле. Видишь кирпичный дом, а на деле оказывается, что это лишь облицовка, видишь камень, но это просто бетон, любуешься цветком, подходишь ближе, чтобы вдохнуть его тонкий аромат, и понимаешь, что это искусственная подделка. Раз за разом накатывает разочарование, начинает формироваться недоверие, и человек уже не позволяет себе думать свободно, влюбляться без оглядки, верить на слово. Все нужно подвергать сомнению, перепроверять и, даже удостоверившись, оставаться начеку. В горах же царствует правда, чаще суровая, монументальная, лишенная легкости и безрассудства, но переполняющая чувствами настолько сильными, что хочется кричать во все горло.

Заключительный рывок, почти вертикальный подъем к самому жерлу вулкана, здесь земля дышит теплом своих недр, не позволяя снегу даже осесть на поверхности, все усеяно мелкими камнями застывшей лавы, голова соображает очень медленно, делаешь шаг вперед, после чего камни под ногами скатываются вниз, и вместе с ними съезжаешь на два шага назад. Перепад высоты был всего метров тридцать, но преодолевали они его долго, не разговаривая, а просто продвигаясь вперед. Первым выбрался на небольшую площадку перед жерлом папа Харви.

– Давайте-давайте! Осталось совсем немного! Это стоит того, чтобы увидеть то, что сейчас вижу я! – подбадривал он своих.

Следом выбрались и остальные. Та картина, что предстала перед ними, действительно была прекрасной наградой за проделанный путь. Платформа представляла собой желтую серу – мягкую и теплую, не представляло трудности сковырнуть ее пальцем. Иван предупредил, чтобы они держались края платформы, поскольку, когда вулкан в этой фазе активности, уже велика вероятность провалиться в жерло сквозь мягкую породу. Со всех сторон они видели прекрасные вершины гор, темные острия которых обрамляли мягкие очертания снега на ниспадающих складках породы. Вот они, горы Монастырь и Сарай, некогда бывшие частью огромного вулкана – родителя нынешнего Авачинского. В результате мощного взрыва, прогремевшего тысячелетия назад, пейзаж этой местности заметно изменился, а Авачинский стал ниже, но, кажется, только прекрасней.

Здесь на вершине время словно застыло, и только дыхание вулкана напоминало о том, что все вокруг продолжает жить. Разве не такие моменты объединяют людей, делают их ближе? Только разделившие приключение и дошедшие до цели переплетают нити своей судьбы так, что на каком-то участке этих самых нитей жизни становятся едины, будто связываются в узелки. Чтобы ни происходило в будущем, такая сцепка остается навсегда. Это напоминает пару альпинистов, присоединившихся друг к другу на особо опасных участках, чтобы преодолеть очередной переход, только полностью доверяя друг другу, когда каждый берет ответственность и за себя, и за товарища. Такая удвоенная ответственность позволяет людям совершать невозможное, проходить любые дороги, невзирая на внешние препятствия.

Охваченная своими детскими переживаниями и мечтами о новых покорениях, Харви краем глаза замечает, как папа достает мобильный телефон из кармана куртки. Он только достал его, а весь видимый мир Харви уже разбился на части в предчувствии очередного ножа, который отец думал, что кидает в спину, когда как на самом деле он, совершенно не смущаясь, бил им в самую грудь. Харви замерла, ей хотелось убежать и не слышать разговора вовсе, но на этой желтой площадке из серы бежать оставалось разве что прямо в жерло.

– Привет. А я тут звоню с вершины вулкана, который вот-вот может начать извергаться. Повсюду сера, и дым валит так, что сквозь него ничего не видно. Вот так, звоню просто поздороваться. А у вас как дела? – произносил отец с самодовольным и нахохлившимся видом.

Договорив, он посмотрел на спутников и, улыбаясь во все свои ровные белые зубы, дал пояснение:

– Я секретарше звонил, уточнить, что все на производстве в порядке.

Как же, может, такая нелепая ложь и прокатит для полных идиотов, за которых он всех нас тут держит, но любому хоть с небольшим интеллектом ясно, что это очередной акт распущенности человека, которому плевать на чувства окружающих. Харви украдкой бросила взгляд на маму, но та, казалось, вообще не обратила особого внимания на слова отца, продолжая собирать кусочки серы на память и упаковывать их в фольгу из-под шоколадки. Харви стало очень одиноко среди этих гор, чьи сопки горделиво возвышались над облаками. Вершин много, но ни одна не была рядом с другой.

Невозможность поделиться переживаниями, обида на постоянное предательство отца, раздражение на маму за почти полное отсутствие интереса к действительности, физическое утомление – все вылилось в поток слез, который обрушила Харви внезапно даже для самой себя. На удивленные вопросы родителей и Ивана о причинах, успокоившись, Харви ответила, что настолько ее поразила открывшаяся с вершины вулкана панорама, что слезы выступили сами. На обратном пути, дабы успокоиться, Харви начала убеждать себя, что вытащила счастливый билет, родившись в своей семье. С каждой потерянной сотней метров над уровнем моря дышать становилось все проще, силы словно прибывали вновь, что повышало настроение всей группе, несмотря на серьезное отставание от графика и опускавшуюся ночь. Харви удалось привести на собственный суд множество аргументов в пользу той жизни, что ей досталась, и, конечно, ее жизнь многим могла бы показаться истинной сказкой в сравнении с тем, что имели другие. Вместе с тем, казалось неправильным сравнивать себя с семьями худшими. Разве не должны мы все тянуться к солнцу вместо того, чтобы пригибать голову и радоваться, что кто-то еще ниже нас?

Но как тянуться к солнцу? Как не перепутать его с многочисленными искусственными аналогами? В какой оно стороне? В ближайшем окружении Харви не было ориентира, на который можно равняться. Не было проводника, что указал бы на верную тропу. С отъездом бабушки все стало серо-черным с редкими вспышками света, но то были лишь молнии. Не солнце.

Когда маршрут превратился в тропу для легких прогулок, а место их утренней высадки уже виднелось впереди, опьяненная кислородом Харви совсем приободрилась, мечтательно размышляя, что трудности способны делать людей лучше. На ум приходили одна за другой высокопарные фразы о препятствиях, сложном прошлом и горе, что укрепляют душу человека. Но в жизни, не подслушанной из-за угла или подсмотренной в книге, а реальной все великие истины имеют маленькую звездочку-сноску, что раскрывает особенности условий мелким незаметным текстом, сводя всю мудрость на нет.

Все люди рождаются пусть со своими слабостями и соблазнами, но с сияющим светом внутри. Далее жизнь из каждого вырезает разное: дышащую жизнью скульптуру Коненкова, по-деревенски лаконичный, без малейшего намека на утонченность пень или ни на что не годный кусок бревна. И все же изначальный материал – порода дерева – отличный, а потому кому-то любые трудности на пользу, а другого небольшой удар разносит в щепки. Харви хотелось знать, к какой породе относится она сама. Ведь если знаешь свою породу, можешь подобрать наиболее подходящие инструменты и условия, таким образом хотя бы немного помогая себе обтесаться до достойных форм.

Ночью в гостиничном номере Харви разрыдалась вновь, обессиленная попытками уложить нити своих мыслей в стройный клубок, в ту картину мира, которая бы объясняла происходящее и подсказывала правильные шаги. Такой диссонанс вызывали картины сегодняшнего дня: величие природы и низость отцовского поступка, счастье покорения и боль от нанесенного удара, благоговение перед горами, что позволили к себе прикоснуться, и брезгливость по отношению к тому, кого любишь сильнее жизни. Харви никак не могла унять все нарастающую дрожь в теле.

Мучало чувство вины за то, что она позволяет отцу вот так относиться к семье. Будь Харви смелее, может, стоило вырвать у него этот злосчастный мобильный телефон прямо во время разговора и выкинуть в самое жерло. Что бы произошло после? Не сразу после взбалмошного поступка, а в перспективе? Сделало бы это их семью счастливее, отношения между мамой и папой теплее? Отрывочные нити мыслей путались все сильнее, Харви задыхалась. Руки перестали слушаться, сделать новый вздох не получалось, глаза Харви расширились от испуга, что она не может делать то, что естественно. Голова, и без того болевшая от слез, начала раскалываться на две половины. Харви попыталась перевернуться, чтобы упасть с кровати, словно в движении могла вновь обрести жизнь. Скатившись на пол, Харви инстинктивно, боясь удариться, подставила руки, и ее вырвало. Испытывая сильнейшее отвращение к самой себе, Харви наконец смогла сделать вздох. Надо найти какое-то решение, ведь отец не остановится и очень скоро вновь нанесет удар. По всей видимости, он наносит его не от случая к случаю, а не прекращая вонзает острие вновь и вновь, хоть от плоти уже почти ничего не осталось, кроме изрубленных ошметков.

Все это время Харви исходила из того, что мама ничего не подозревала об изменах отца, но возможно ли это? «Мама старше, умнее и опытнее меня, а значит, она, безусловно, все знает про двуличие отца. Не может быть такого, что я все раз за разом замечаю, а мама – нет. Она знает. Она знает! И при этом ей все равно. То есть ее полностью устраивает такая модель семьи и отношений. Как же так? Как такое возможно? Ведь это противоестественно, тем более с учетом ее привлекательности и обаяния. Порок, столь часто осуждаемый в обществе, калечащий души всех тех, кто оказался ввязан в его клубок, тот, что неминуемо ведет к страданиям, являясь самым настоящим преступлением. И ее, красивую, яркую, молодую – это устраивает? Как же должно быть холодно ее сердце!» Внутри Харви зародился страх, страх за мир, которому все равно. Безразличие пугает, потому что нет худшего состояния общества, чем безучастность – к самому себе и самым близким.

Безразличие идет в одну ногу со страхом. Страшно тому, к кому оказались безразличны даже близкие, это страх одиночества, когда земля уплывает из-под ног, словно даже она не хочет иметь ничего общего с тобою. Тот, кто проявляет безразличие, также живет в страхе. Такой человек – трус, не нашедший в себе силы и благородство встать на сторону слабого или протянуть руку помощи. Но есть и другой привкус у безразличия, кроме страха, – это унизительность.

Этот коктейль страха, безразличия и унижения отец Харви мешал с ловкостью, предлагал часто. Так было и с самого начала путешествия по Южной Америке. Что есть этот континент, скатывающийся огромной каплей с экватора на юг к Антарктиде? Загадки ушедших цивилизаций, современные племена, так неестественно близкие к природе, многодонное политическое устройство, мир природы и ее разнообразных обитателей, мир гор, выстроившихся в вертикальную линию по краю материка, высокогорных озер и пустынь, солнца, мост к пику Винсона, жестокость, бедность, музыка, танец, вера. Но ничто из этого не могло излечить душу того, кто хотел унизить.

Путь до Лимы проходил с несколькими пересадками, последняя из которых была в Венесуэле. Однако в Каракасе оказалось, как часто это случается из-за алчности авиакомпаний, что мест на всех купивших билет пассажиров, не хватило. Причем не хватало мест на уже зарегистрировавшихся пассажиров. Поэтому еще не запущенную в самолет группу людей начали вызывать по очереди по мере того, как венесуэльские стюарды, вновь пересчитав сидящих в самолете, обнаруживали очередное свободное место. Вначале вызвали Харви и еще нескольких друзей, с которыми они вместе отправились в это путешествие. Они прошли в самолет, так как стояла задача как можно большему количеству людей улететь сегодня, и сохранялась надежда, что всю их группу удастся рассадить в самолете. Затем подходили все новые товарищи, пока наконец не остались только мама и папа. После чего Харви увидела, как папа один заходит в самолет и занимает последнее место, рядом с ней.

– А мама?

– Сейчас посмотрят, может, еще найдется место, – ответил папа как ни в чем не бывало.

– Пап, это последнее место. Почему ты ей не уступил пойти вперед?

– Назвали же мое имя. У тебя что, ко мне какие-то претензии? – с вызовом спросил отец.

Харви замолчала, ей нечего было ответить. Если отец не видит очевидного, не понимает, как поступил бы любой нормальный мужчина, а тем более муж, то разве объяснишь ему что-то сейчас. Харви закрыла глаза, и из-под опущенных век потекли слезы. Как можно было оставить маму одну, в чужой стране, а всем остальным улететь? Понятно, что авиакомпании сталкиваются с таким ежедневно, но мама Харви – не тот человек, которого можно вот так просто оставлять, ей нужна защита. Как жаль, что уже сейчас поменяться местами с мамой никто бы не дал, Харви сильнее, уж лучше бы осталась она. В очередной раз отец умудрился поставить Харви в самое унизительное положение, заставляя стыдиться поступков отца и испытывать чувство вины от собственной беспомощности. Вот она, еще одна мерзкая нотка раскрывающегося аромата безразличия.

На следующий день мама Харви прилетела, восторгаясь небольшой экскурсией по Каракасу, на которой побывала незапланированно. А папа вместо теплых приветствий напился, заставляя испытывать чувство неловкости и Харви, и маму перед товарищами. Человек создан так, что умеет переключаться, захватывающие приключения и истории материка отводили все тревоги и обиды на второй план. С товарищами они плавали по Амазонке в окружении аллигаторов и черепах, купались в озере в самом сердце джунглей вместе с пираньями, которые в этом сезоне были не особо опасны, поскольку пищи им хватало вдоволь, бродили по бескрайним пустыням, созерцали многокилометровые птичьи базары и тайные знаки, оставленные загадочными инками. Они пробирались сквозь леса, горные тропы, равнины и обрывы к затерянному городу, над их головами кружили кондоры, а под ногами ползали скорпионы.

И даже завораживающая красота, разнообразие ландшафтов и немалая физическая нагрузка не излечивали душу отца. Казалось, демоны в нем одержали верх, он оставался раздражительным по отношению к членам своей семьи и каждый день выпивал пару бутылок пива в их общей небольшой палатке прямо перед сном. В сердце Харви это вызывало столько сожаления по отцу, ведь он даже не пил со всеми в компании, чтобы поддержать веселье, или не делал этого, сидя на камнях и созерцая молодые вершины Анд, которые так захватывали резкостью своего рельефа, значительной амплитудой высот и остротой вершин. Нет, не осталось в этом широкоплечем, отлично сложенном и голубоглазом мужчине стремления к эстетике, тяготения к тому, чтобы впитать в себя, вдохнуть этот трепетный и одновременно монументальный мир. Когда уже все, как он думал, заснули, папа забивался в угол палатки, сгорбившись открывал бутылку за бутылкой и наполнял свою оболочку, пока не засыпал в беспамятстве. Тесная палатка заполнялась удушливыми хмельными запахами, от которых невозможно было скрыться до утра. И почему Харви не пришло в голову спать на улице, да, там змеи, скорпионы, холод и, возможно, другие ночные жители, но разве все это более страшно, чем подчиняющее каждую клетку унижение?

В один вечер Харви не выдержала и сказала:

– Папа, перестань пить в общей палатке, этот запах невозможно терпеть, он держится всю ночь до утра.

– Что? Цыц! Подумаешь, что тебе не нравится, – огрызнулся отец.

Харви посмотрела на маму, ведь была уверена, что той это все так же неприятно и что она не позволит отцу так пренебрежительно к ним относиться. Но мама Харви посмотрела на них, перевернулась на другой бок и закрыла глаза. Ее лицо выражало полное спокойствие и умиротворение. В какой-то момент Харви показалось, что губы мамы даже растянулись в легкой улыбке. Это было страшно. Вот он, идеальный союз, объединение пренебрежительности и грубости с полным безразличием. Хотелось верить, что каждый из них искренне счастлив в таком партнерстве, но правда такова, была убеждена Харви, что любой шаг, поступок или слова, которые не соответствуют нормам высшей морали, делают самого человека несчастным и незаметно разрушают его жизнь. Очень хотелось найти ключ к сердцам родителей и открыть им глаза на те пропасти, в которые каждый из них шагает. Харви должна! Харви сможет им помочь! Харви остановит их до того, как будет слишком поздно! Пусть горы будут тому свидетелем, Харви будет из-за всех сил стараться достучаться до них! Главное – и ей не заразиться эпидемией безразличия.

Это безразличие в мире Харви начнет наблюдать раз за разом, неспособная с ним примириться, но научившаяся иногда просто не замечать его. Однако прежде, чем поднатореть в умении абстрагироваться, Харви наломала немало дров. У прилежной, хотя и живой Харви начались неприятности в школе, связанные с тем, что домашние проблемы она проецировала на учителей, и, будучи не в состоянии бороться против безоглядно любимых родителей, она со всей юной страстью включилась в борьбу против неидеальных учителей и системы. И сейчас, рисуя брызги, вырывающиеся из-под ног гордых и прекрасных оленей, Харви недоумевает, как люди, избравшие своей профессией педагогику, с такой легкостью отвернулись от очевидных проблем пусть уже взрослого, но еще ребенка. Каждый из них решил, что это не входит в круг его задач, что платят ему просто за то, чтобы донести, как решать тригонометрическое уравнение или как правильно интерпретировать слова князя Болконского. И дело ведь не в том, что учителя не знают, что творится в душах их подопечных. Дело в том, что многим из них это безразлично. Можно ли их винить? Тех, кто слеп и просто следует сложившимся устоям, конечно, винить нельзя, разве что в отсутствии стремления к саморазвитию. А тех, кто все понимает, но просто разрешает себе эту черствость по отношению к окружающим, – вот их, конечно, следует бояться. Не знаешь, насколько далеко простираются границы их безразличия.