Подарите мне море…

Помню, в Гандии меня и ещё одного матроса, Сашу Смолина, тоже выпускника нашей мореходки, фронт-мена нашего училищного ансамбля «Аргонавты», который выпустился на год раньше и тоже пошел в СРП, и с которым мы трудились в этой конторе вместе три года, прихватило с зубами. И у него, и у меня по зубу выдернули, никакого лечения за счёт конторы не предусматривалось, а может и ни к чему было, доктору виднее, и мы решили это дело продезинфицировать. Сели у меня в каюте, продезинфицировали, повспоминали молодость, попели песен. Он мне помог выбрать гитару подходящую в магазине, её тоже заодно обмыли. Он был скромный, доброжелательный, работящий парень. Там в СРП дорос до старпома, но потом вдруг ушёл на берег, работал то художником, то ещё кем-то, пытался заниматься в 90-е коммерцией, но прогорел, и вот, на пятом десятке вернулся на флот матросом. Я его спрашивал, почему не в штурмана пошёл? Он говорил, что поздновато уже снова начинать, что матросская должность его вполнеустраивает. И правда, он с таким энтузиазмом становился на руль на швартовках и с этим же энтузиазмом шёл в трюм или к трапу. Видно было, что человек счастлив, что вернулся на флот. К сожалению, уже в живых не числится. Болезнь парня подкосила.

Купил там же четыре модели кораблей в местных магазинчиках. Может быть, перебор, но очень трудно было удержаться. Как домой везти? – вот вопрос. Мишка Куроптев, мой однокашник и друг, собирает корабли пустыни – верблюдов, а я буду собирать просто корабли. Не могу пройти мимо, так и тянет купить модель корабля или что-то связанное с кораблём. Крепко во мне сидит море и всё с ним связанное. Как бы я ни ныл и не рыпался, мне без этого трудно. Но зато на пенсии, наверное, как адмирал Ушаков, уеду в деревню, подальше от моря, и буду жить воспоминаниями.

В Барселоне удалось пройтись по знаменитой своими живыми скульптурами улице Рабле. Казалось, что наконец-то все напасти кончились. Даже Скикда с ее арабским порт- контролем, который выгреб у меня весь холодильник и все запасы неопечатанных сигарет, проскочила как досадное недоразумение на празднике жизни. Впереди, в порту выгрузки, нам светил длительный простой из-за отсутствия груза для нового рейса с лесом, о чём нас заранее предупредил фрахтователь, и попросил идти эконом-ходом, чтобы прийти не ранее 7 августа. Надо было где-то убить около пяти суток. Шли еле-еле, сообщили в контору про предстоящий простой, и попросили прислать краски для покраски трюмов и резину для крышек, так как старая была заменена еще не вся, чтобы было чем заняться на стоянке. На эконом-ходу убили около двух с половиной дней. Надо было убить ещё пару дней, и мы решили простоять их на рейде Копенгагена, так как медленнее уже идти не могли. Бросили якорь, стали ожидать, когда можно будет сняться, и нормальным ходом, с запасом дойти до Кантвика – это порт выгрузки был такой. И вот, перед сьемкой с якоря, из-за разгильдяйства четвёртого механика, по-видимому, выходит из строя один вспомогательный котёл, а сразу после того, как снялись, выходит из строя второй котёл. Идем только на утиль-котле. То есть, если остановимся, то не запуститься, а также маленькие обороты нельзя давать – топливо остынет, и встанем. Большая проблема со швартовкой, не пойдешь же полным или средним ходом к причалу. Да и нужных запчастей у нас для котла не оказалось, пришлось давать срочную телеграмму, чтобы нам послали к нашему приходу запчасти. А греки таких срочных телеграмм ох как не любят, да и кому понравится, когда тебя на уши ставят. Начались тут раздолбоны телеграммами с запросами причин, обстоятельств и виновников торжества. Причем мой ответ пришлось переписывать трижды. Никак формулировки их не устраивали, и получил на свою шею нагоняй ещё и по этой причине.

Вот так весело доехали до порта выгрузки, причем швартовка оказалась довольно сложной, без буксира, ещё на стопе пришлось прилично ехать, всё боялся, вдруг не пустится двигатель, но всё обошлось. Хорошо, лето было, и как раз погода очень тёплая стояла. На стоянке действительно немного отдохнули, рыбы половили, подремонтировались, подкрасили кое-что, исходя из того, что имели. Ни резины, ни краски нам так и не прислали, хотя в конце стоянки прислали телеграмму, где спрашивали, что сделали за стоянку. Хотелось тут выматюгаться, но пришлось, скрепя зубы, перечислять, что мы сделали. Правда, в конце телеграммы не удержался и добавил, что, если была бы краска и резина, можно было бы сделать больше. Немного расслабились вроде, а тут рейс-задание на Джидду, в Красное море. Хотя такая угроза постоянно висела над нами, но всё думалось, что пронесёт. Были случаи, что за контракт Джидда ни разу не выпадала. Но не пронесло. Морально-то я к этому давно готовился, но энтузиазма это никогда не вызывало. В Суэцкий канал мне предстояло идти в первый раз. Как-то, работая на судне, на которое меня подсадили из-за болезни капитана и необходимости срочной замены его, я готовился к проходу Суэцом. Судно было выставлено на продажу, в каждом порту приезжали покупатели и сюрвейеры, но никто его не покупал. Я уже подумал тогда, что придется гнать его в Индию на металлолом, и начал выписывать потихоньку все сведения по Суэцкому каналу. Но не пригодилось. Судно продали в Александрии арабам, правда тоже по цене металлолома, так как уже и документы все кончились, но гнать было ближе, а потому выгоднее.

С тех пор утекло немало воды, многое поменялось. Пришлось лопатить всё по новой. Начитался, навыписывал всяких сведений из всех имеющихся источников, и немного успокоился. Это всегда так бывает, перелопатишь всё, и даже если что-то всё ещё неясно, то все равно уверенность появляется. Ну там, вообще-то, не такое уж сложное в навигационном отношении плавание, любой заход в речной европейский порт сложнее. Там достают порядки арабские, цель которых – как можно больше выкачать из тебя сигарет и прочего. Ещё достаёт бестолковость всей системы движения, куча каких-то специфических арабских правил и требований, бардак и такой шум в эфире, где все работают на одном канале, что понять ничего невозможно. Изобилие посетителей, торговцев и прочих представителей, от которых через пару часов пухнет голова, просто добивает. Всё это ещё усугублялось тем, что и судно-то проходило каналом в первый раз, а это означало, что количество всех бумаг и представителей удваивалось. Нужны ещё были кое-какие чертежи, причём не по одному экземпляру, а у нас были не все, и у греков выпросить их не удалось. В общем, как в песне «…если невезуха – это мне…». Надо же мне было для первого прохода каналом угодить именно на пароход, который там появлялся тоже в первый раз. То есть нет никаких бланков для предварительного заполнения, нет никаких радиограмм, чтобы узнать информацию, которая подавалась в адрес администрации канала и агента, нет никаких адресов, всё с нуля. Напереживался я тогда изрядно. Бардак этот арабский начался ещё на подходе. Когда вызываешь порт-контроль, откликаются какие-то шипчандлеры, переводят тебя на другой канал, начинают тебя выспрашивать различные сведения, кося под порт-контроль, и только в конце разговора, когда речь заходит о продуктах, понимаешь, что тебя кинули. А время идёт, ты уже прошёл контрольную точку доклада, а порт-контроль всё не отвечает, а шипчандлеры всё встревают. Ну, с грехом пополам, установили связь с порт-контролем, дали нам точку на внешнем рейде.

Встали на якорь, как-то немного поспокойнее стало, даже закралась надежда, что на внутренний рейд Порт-Саида заводить не будут. Но через час поступила команда сниматься, и началось. Лоцман всё не мог залезть почти до самого порта. По обычному штормтрапу они не ползают, а по парадному даже на небольшой волнишке лезть неудобно, да и небезопасно. Они же такой народ, что никаких физических усилий вообще прилагать не хотят, вот будут ехать рядом с трапом, пока на него нельзя будет ступить как с причала, и наплевать, что судно уже может идёт на мель, или куда-нибудь ещё, куда не нужно. Команда катера же орёт и пронзительно свистит в это время, требуя сигарет, потому что, если лоцман поднимется и трап завирают, то просить сигарет будет поздно. Лоцман, наконец-то, добредая до мостика вместо того, чтобы посмотреть курс и скорость, тоже начинает бегать за тобой и спрашивать, какой будет бакшиш, и сколько блоков сигарет я ему планирую дать. Будет перечислять всех, кому он должен передать эти сигареты, какая у него тяжёлая жизнь, сколько голодных детей и прочее, хотя очень редко видел худых арабских лоцманов. Обычно еле ходят из-за наличия огромного брюха. Вот в режиме такой беседы, постоянно напоминая ему, что неплохо бы было ещё и своими прямыми обязанностями заняться, подходим к месту постановки на бриделя. Это когда поочерёдно бросают оба якоря, а корму швартовыми привязывают к берегу. Довольно сложная операция, которая проводится в обстановке бега по пересечённой местности. Это когда я от него пытаюсь подальше отойти и обратить его внимание на саму операцию, а он всё бегает за мной и настаивает на увеличении бакшиша. Хорошо, если он один, а то бывает и двое, тогда в два раза тяжелей. Во время этой швартовки на судно со всех сторон кидаются лодки и лодчонки. С них карабкаются какие-то подозрительные личности, какое-то жульё уже успевает сбить замок с кладовки, и за борт, в лодку летит судовое имущество. Матросы сбиваются с ног, пытаясь это всё пресечь и не допустить их в надстройку. С лодок летят на палубу тюки и коробки с тряпками и арабскими поделками. К окончанию швартовки вся палуба спардека и кормы в товарах и торговцах.

В это же время начинают прибывать различные представители властей, соблюдая какой-то график, видимо, с периодичностью в тридцать минут, чтобы не выпрашивать и не приставать всем кучей, а по старшинству, небольшими, а иногда и большими кучками. Всё это время в дверях кто-нибудь с протянутой рукой тоже требует сигарет: или швартовщики, или с буксира, или какие-то секьюрити, которые на фиг не нужны. И так это всё вертится в течение часов четырёх-пяти. Где-то к часу ночи поток ослабевает, или прекращается совсем, но начинают прибывать лодочники и электрики, у которых тоже «уши опухли» от отсутствия сигарет, и если ты им их не дашь, то найдут у тебя кучу «биг проблем», с которыми нельзя идти каналом. Там обычно садят двух электриков с прожектором, грузят две лодки и шесть лодочников. Их всех где-то надо разместить спать и кормить, хотя они редко для чего другого бывают нужны. Так и катаются взад-вперёд со своими лодками и прожектором, выпрашивая сигареты. Основное их занятие и интерес – это базар, который они раскладывают уже на полных основаниях в коридорах, пока судно идёт каналом. Мне эти электрики крови подпортили, когда недополучили сигарет и нажаловались в администрацию, что у нас розетка для их прожектора не соответствует как бы. И нам пришла телеграмма от администрации, что мы будем оштрафованы на обратном пути, если не приведем её в соответствие. Запросил у греков, как это сделать – никто ничего не знает. Пришлось всё самим искать и делать.

Часа в три ночи появляется лоцман, с которым снимаемся с бриделей, и идем по каналу первый этап, который опять заводит свою иногда занудную, иногда темпераментную и с припугиваниями песню про бакшиш. И так три раза – трое лоцманов надо сменить за двенадцать часов хода. Вздыхаешь с облегчением только, когда сдашь последнего на рейде Суэца, ну и уж полной грудью вздохнёшь, когда пройдёшь Порт-Саид и сдашь последнего лоцмана в обратном направлении, выйдешь в Средиземку из этого ада. Вот где праздник души, вот где эйфория! Новый год, пожалуй, тут рядом не стоял. Некоторые капитаны, говорят, надираются после этого изрядно, чтобы сбросить сверхнапряжение и усталость. Хотя, как я уже говорил, в навигационном отношении он не представляет из себя никакой сложности. И будь он где-нибудь в Европе, то наверняка была бы разрешена безлоцманская проводка, так как рулевые за время прохода так, по-моему, ни одной команды и не получили от лоцмана, то есть вели судно как им заблагорассудится. В это время был как раз рамадан, и все лоцмана больше молились, стоя на коленях на палубе рубки на флагах, чем смотрели вперёд. Почти все лоцмана с гордостью показывают памятник, символизирующий исторический момент, когда они показали израильтянам «кузькину мать» в 60-х, с нашей помощью. И у редкого штурмана не промелькнёт в голове горькая мысль сожаления, что всё закончилось так, а не наоборот. Наверное, морякам было бы жить в этом месте полегче. В Красном море жара была страшная, больше сорока градусов. Кондей, конечно, сразу сдох, и пошли мы, солнцем палимые, в Джидду, где температура была уже пятьдесят градусов. Правда, выгрузили нас быстро, за ночь, индусы (основная рабочая сила здесь). Днём они не работают из-за жары, зато всю ночь так работают, что у нас закипело масло в кранах. Пришлось механикам побегать из-за этого, но к утру успели, и мы ушли.

09.11.02 И опять суббота, любимый день, баня и вроде какой-то призрачный отдых. На судне можно спать хоть целый день иногда, но назвать это отдыхом можно далеко не всегда, а иногда, когда шторм, это не отдых, а мучение. Зашёл в каюту, задёрнул занавеску – моря не видно, и вроде как дома. Чем отличается суббота от других дней в море, понять невозможно, но чем-то всё равно выделяется. «Божественной субботы хлебнули мы глоток, от моря и работы закрылись на замок…» Но сегодня погода хорошая, место относительно спокойное, и я отдыхаю. Веник уже замочен и пиво охлаждается. Ну всё, пошёл…

11.11.02 На пароходе понедельник всё-таки остаётся понедельником, и он намного хуже и тяжелее других дней, почему-то. Наверное, это влияние берега сказывается, у них там дым коромыслом в этот день, ну и нам перепадает. Странно, что это относится и к западным компаниям, хотя греки довольно близки к нам в некоторых аспектах организации работы. В общем, у меня понедельник зачастую довольно поганый день, и этот тоже не оказался большим исключением.

Вот и остался без родного пароходства. Как буду жить дальше?! Всегда успокаивала мысль, что вот сейчас доработаю этот контракт, и возвращаюсь. И вот дотянул, что пришлось расстаться. Остаётся думать, что так было угодно судьбе распорядиться, и просить её, чтоб не бросила в беде. Очень переживал я в ожидании этого момента, но прошло всё на удивление легко, и даже испытал какое-то облегчение, что не надо ходить в кадрах по коридору и мучаться в принятии решения. Судьба сама распорядилась будущим. Видимо, настала пора расставаться. Надолго ли? Может, навсегда?!! Что ждёт впереди?!!!

Поставил себе новый рубеж – до окончания Сашей института плаваю, и ухожу на берег. Это где-то 2007 год, то есть ещё около пяти лет, не знаю, вынесу ли. Это после приезда Любы у меня такой прилив энтузиазма (вот что значит повидаться с женой), а к концу рейса буду опять укорачивать сроки. Вообще думаю, что мы собой не вполне владеем, и как бы ты ни планировал свою жизнь, всё выходит так, как будь то кто-то наверху принял решение уже, и ничего невозможно изменить. Вот ещё месяц назад я был уверен (и жену даже оповестил), что ухожу из Lomar в пароходство, буду плавать на «механиках» и всё такое… Но вот уже сижу и понимаю, что никаких «механиков» не будет, а что будет – никто не знает. Я даже не буду загадывать, а то всё будет с точностью до наоборот, как будь то кто-то играет со мной в какую-то игру, где я пытаюсь спланировать что-то в своей жизни, а получается всё не так. Но что самое странное, что я нисколько не расстроен. Может, я этого и хотел? Или я так быстро перестраиваюсь и успокаиваюсь? Мне иногда трудно даются решения каких-то жизненных вопросов, особенно если есть альтернатива (я же весы!). И когда что-то случается само собой, то я испытываю облегчение и полагаюсь на судьбу, видимо, я фаталист в какой-то мере (или просто лентяй?).

Хочется что-то поменять в жизни, как-то прервать полосу неудач – начал отращивать бороду. Чёрт побери, как-то большинство моряков спокойно переносят разлуку и тяготы морской службы, или это только внешнее спокойствие? Со стороны и я, наверное, тоже верх спокойствия. Ну, должна же с годами притупляться как-то эта мучительная тоска по дому, по жене. А у меня она год от года растёт. Что делать? Может, стоит на время хотя бы прерваться, как тогда в 87-м, когда мне надо было сдавать на старпома, а у меня не было 5%-ной надбавки за знание языка, и надо было или ждать очереди на курсы английского в Ленинград, и сидеть там десять месяцев за партой, или пытаться подготовиться и сдать их самостоятельно. Я выбрал второе, но пришлось устроиться в Трансфлот, благо он был тогда одним из подразделений пароходства. Свезло, что начальником там был замечательный человек, Черкасов Валерий Ильич, бывший капитан, бывший представитель Морфлота на Кубе, и вообще очень грамотный и разносторонний человек. Он отлично знал английский и испанский, и завёл меня, сказав: «Да ты что, не сможешь подготовиться и сдать сам, будешь там сидеть за партой почти год?» Я завёлся и начал усиленно учить язык самостоятельно, и сдал-таки на 5%, правда, ушло у меня на всё на это несколько месяцев, но не год. И жил я дома, и ещё работал при этом, узнал много нового для себя, познакомился с тамошними ребятами и ребятами в береговых службах. Прошло это время не без пользы. Валерий Ильич ко мне проникся, мы с ним, можно сказать, подружились, и он долго меня уговаривал остаться, когда я закончил проверку знаний и получил диплом старпома. И потом, почти всегда, когда приходилось встречаться, он меня звал к себе заместителем, а он потом, когда Трансфлота не стало, открыл одно из самых крупных и лучших агентств в Архангельске – «Беломортранс». Но я отказывался, ссылаясь на то, что то квартиру строю, то ещё что-то. Было очень жалко, когда его провожали в последний путь чуть ли ни всем городом, ну, по крайней мере, всей морской общественностью. Жалко, что редко такие люди в жизни встречаются.

Захотелось опять нажиться дома, как тогда, всё взвесить окончательно и принять решение. Может, уже достаточно и пора бросать якоря? Ведь уже, считай, двадцать восьмой год пошёл скитаний. Всё чаще эта мысль приходила в голову, и, пожалуй, надо прислушаться и сделать попытку что-то изменить в жизни этой. Но ведь чертовски трудно, наверное, покидать капитанский мостик. Выход один – искать место с возможностью выхода в море «по нужде» (ну и сказал, «по нужде»). Никакой нужды нет, но по прошествии времени, когда всё забудется, наверное, будет тянуть сходить хоть на рейс, поэтому мосты жечь нельзя, ведь я всё-таки морем очень болен. Стать капитаном всегда было моей самой большой и единственной мечтой в плане профессиональном, и я был бы счастлив оставаться им до пенсии, но, пожалуй, без перерыва будет сложно её осуществить. Наверное, перегрузился всеми этими контрактами, фирмами, переживаниями, да и сюрпризами погоды нынешней. Да и с семьёй расставания и разлуки стали мучительными тоже. Ещё и характер какой-то дурной: как где-то приработаюсь в хорошей компании, на хорошем пароходе, вроде всё у меня отлично, работай себе в удовольствие, так нет, начинаются какие-то таски, перемен каких-то хочется и разнообразия, и начинаешь опять искать что-то, и находишь зачастую не лучше, а хуже, чем было. В общем, не получается долго плавать на одних и тех же судах, лет пять от силы высидишь, а с возрастом и того меньше, и уходишь. Потом вроде жалеешь, что ушёл. Вот такая натура, блин. Другие сидят на одном пароходе, или хотя бы в одной компании всю жизнь, почёт им и уважуха, медали, значки и всё такое. Красота! Есть у меня пара таких однокашников. Даже завидую им порой, но натуру не переделать!

* * *

Дождался до последнего рейса, будем надеяться, наконец-то. Неужели окажусь снова дома? Даже не верится. Кажется, что родился на этом судне и провел здесь всю жизнь. Придёт ли когда-нибудь чувство обыденности своего существования на судах, или так и будет всю жизнь «через колено»? Но как приятно чувство преодоления всего этого, чувство сделанной работы, что ты можешь всё это делать, и делать неплохо. Наверное, мужчине, чтобы чувствовать себя таковым, надо постоянно преодолевать что-то, в чём-то самоутверждаться, и, возможно, эти трудные годы, проведенные на судах, эти встречи и разлуки, эти кажущиеся такими короткими отпуска на склоне лет окажутся самыми памятными и значительными в жизни. «Никто пути пройденного у нас не отберёт…» – вот так вот!!!

* * *

Сколько уже воды утекло… Был Питер, и была встреча с Любой, и даже совместный рейс в Финляндию, в Раахе, и расставание тоже было. Как мне её недостаёт. Это моя неразрешимая проблема всю жизнь, которая тоже не даёт мне спокойно плавать.

Саня стала студенткой, наконец-то, и почти невестой, хотя с этим можно было бы и повременить, уж как-то всё очень быстро и, видимо, серьёзно. Как-то тревожно мне за неё.

27.11.02 Устал страшно, доняли с обоих сторон. DALARO – временем прихода в Foynes, очень переживают, что мы опоздаем к утру.

05.12.02 Я-то хотел им сэкономить топливо и прийти вовремя – задача очень сложная, но они мне её упростили, сократив до одной. Но пришлось известить их, что топлива может не хватить на весь рейс до Финляндии при таком расходе, а это тоже неприятно для меня, как будь то я в чём-то виноват, такое ощущение. Ну это всё издержки работы на того, кто платит, и от кого ты зависишь. Всё хочется с лучшей стороны себя показать. Греки достали сегодня своим раскладом денег, которые нам нужны для смены. Насчитали на двадцать тысяч меньше, чем я им заказал. Пришлось писать новую РДО со всеми выкладками и аргументами. Теперь остаётся ждать, но чую, что требуемой суммы всё равно не пошлют. Народ ещё в преддверии отпуска с какими-то странными просьбами забродил. Mess boy, который по образованию доктор, захотел записей, что он был здесь матросом. Вроде нехорошо обманывать, но очень жалко наших докторов, чья профессия и диплом котируются у нас ниже, чем матросские. Вот такой денёк выдался на подходах к славному острову Сицилия.

28.11.02 Теперь течение не даёт спокойно жить, нет скорости у берегов Туниса. Её тут нет и быть вообще-то не может, здесь течение всегда в одну сторону – на Восток. Даже на стих смахивающее что-то получается:

                       Нет скорости у берегов Туниса,

                       Её тут нет, и быть вообще не может,

                       Когда на Запад держишь ты свой путь…

Интересно, какая это литературная форма? Начал готовить потихоньку дела к сдаче. Процедура, вроде, приятная, но в конце контракта и её делаешь без всякого энтузиазма. В конце контракта с энтузиазмом только ешь.

29.11.02 День как день, не лучше и не хуже других. Скорости всё нет, но из графика пока не выбились. Пятница опять же, день хорош своим преддверием выходных, но плох тем, что работники береговых офисов пытаются в этот день завершить все недельные дела, чтобы спокойно отдыхать в выходные. Стараются забросать пароход перед уходом домой разными телеграммами минут за пять до окончания рабочего дня, чтобы ты не успел ответить или спросить что-нибудь, и с чистой совестью, с чувством выполненного долга домой. А ты мучайся тут до понедельника – что бы это значило? Или, например, сообщат тебе, что денег переводят столько-то (конечно, меньше, чем ты просил), или там замены такому-то не будет, и пропали на два дня в расчёте на то, что человек помучается выходные и смирится, ну а если бы это было на неделе, да в обычное рабочее время, ты бы им покою не дал весь день. Вот такая коварная эта пятница, так и ждёшь подвоха до конца дня.

01.12.02 Чувствуется, что ребята устали и теряют юмор. Сказал второму, поднявшись на мост после чая, чтобы приободрить его, а то после известия, что его не сменят в этот раз, он всё молчит, что сегодня рыба под маринадом – очень успокаивает, говорю. Он помолчал, потом прозвучало вопросительное – «что?», потом после некоторой паузы – «а…, понял». Мне бы, наверное, тоже было не до юмора, если бы сказали после семи месяцев, что надо ещё в один рейс идти. Вот так нас кинули опять, пообещав сменить всем экипажем, а меняют половину. Хотя отработали все одинаково. Не до юмора тут некоторым.

02.12.02 Прошли Гибралтар. Покинули Средиземное море, которое к нам довольно терпимо отнеслось, и вышли в суровую зимнюю Атлантику. Наступил последний и, наверное, самый трудный этап рейса. Покачаемся напоследок. Встретили судно Азовского пароходства с названием “гей Смирнов”. Наверное, первые три всё-таки были “Сер”, но их смыло волнами. В этот же день вечером в лирику ударило. Вот что получилось:

               Опять отъезд, опять сплошная мука,

               Вокзалы, расставанья, корабли.

               Как вынести опять эту разлуку,

               Как дотянуть до встречи, до любви.

               И никуда от этого не деться,

               Как не пытайся изменить судьбу.

               Путем, что ею был отмерян с детства,

               Как ни пытался бы свернуть – иду.

               Сквозь шторма вой, сквозь ругань,

               Сквозь туманы, швартовки,