Стул

Татьяна Петракова

Стул

– Деда, а ему точно понравится?

– Конечно, Ванюша. Ты же стараешься. Какой ты у меня молодец! Подпили еще здесь, и будем покрывать лаком.

В мастерской пахло древесной стружкой, лаком и красками. На полу вокруг мастера и его юного ученика среди опилок вразброс лежали заготовки из дерева, куски ткани, инструменты. Мальчик старательно исполнял каждое указание учителя. Работа подходила к концу.

– А можно я что-нибудь тайное напишу здесь? – мальчик посмотрел на своего деда.

– А ты аккуратно выпили на обратной стороне «На память Алексею от Ивана». Он будет рад. Это и будет ваша тайна. – Дедушка улыбнулся и похлопал по плечу своего внука. Учитель наблюдал, как ученик старается. Первая самостоятельная работа.

– Ну вот. Все! Готово! Деда, я сам все сделал!

Мальчика переполнял восторг, а деда гордость за своего внука. У мастера есть последователь. Ученик. Теперь будет кому передать свой опыт и умения. Начало положено. Посреди комнаты стоял изящный и крепкий стул.

– Завтра вечером его заберут. Пусть высыхает. На сегодня работа закончена. Пойдем! – дед обнял внука, а мальчик, не отрываясь, смотрел на стул.

***

Уже по-зимнему холодало, но солнце светило ярко. В помещениях завода все еще чувствовалось тепло. В приемной директора Петрова никого не было. До конца обеденного часа оставалось пятнадцать минут.

– Проходите, Наталья! – в дверях появилась молодая темноволосая девушка в ситцевом платье. Следом за ней в кабинет вошел коренастый мужчина средних лет в отутюженном пиджаке, который пропустил ее вперед. – У меня к вам секретное дело. Я закрою дверь, чтобы никто не подслушал.

– Товарищ Иванов, документы готовы. Скоро придет Федор Ильич. Я передам их ему. – Наташа скромно посмотрела вниз.

– Я сам передам. И придет он не скоро, – мужчина бросил взгляд на грудь секретарши. – Красивая брошь у тебя. И сама ты вся какая интересная.

Мужчина подходил всё ближе. Девушка отступала, пока не споткнулась о ножку стула.

– Садись, Наташа на стульчик. Ты же его хотела? Не дошел он до адресата, а к тебе дошел. Как он тебе? Нравится? Глянь, ножки у него расписные. Интересно, он выдержит двоих?

– Степан Иваныч, вы что? У меня жених есть. Мы скоро распишемся. Не надо. Я закричу. – На глазах Наташи навернулись слезы. – Отойдите!

– Молчи! Волчий билет получишь! – мужчина прикрыл своей ладонью рот девушки. – Всего один раз!

…Стул крепко стоял на своих четырех ногах, выдерживая тяготы службы. Сколько еще ему предстоит вынести! Никто не знал. Впрочем как и он сам. Часы пробили час дня. Обед закончился. Работники вернулись к станкам. Завод загудел. Производство пошло полным ходом.

***

Типичная коммунальная квартира была похожа на многонациональную страну, где в каждой комнатке была своя республика. В одной из комнат такой квартиры проживала молодая семейная пара с малолетним ребенком. У стены над полутораспальней кроватью висел старенький коврик с незамысловатым рисунком. Напротив располагалась детская кроватка и комод. А у окна стоял стол, за которым ели, писали, читали книги.

– Машенька, мы пришли. – Сутуловатый молодой мужчина в одной руке держал малолетнего сына, а в другой сетку с баранками.

– Коленька, да вы все в снегу. Давай сюда Егорку. Я сама его отряхну. А ты за дверью отряхнись. Только баранки сначала положи на стол.

Женщина поцеловала малыша в щеку и смахнула веником с мальчика снег.

– Стой, Егорка. Сейчас снимем пальтишко и пойдешь к своим игрушкам. Какой румяненький!

Маленький озорник обнял маму, схватил деревянные кубики и залез на стул. Женщина смотрела на малыша и улыбалась. Сзади ее обнимал вернувшийся из коридора отец.

– Милый, тебе не кажется, что надо избавиться от этого стула. Да, он красивый, резной, но тот случай с твоей сестрой. Бедняжка висела, и этот стул под ней лежал опрокинутый. Чего бы у нас не случилось!

– Дорогая, мне жаль Наталью. Но прошло уже семь лет. Это всего лишь мебель. Нужная нам мебель. Вспомни, как мы собирали все с таким трудом в нашу комнату.

Николай утешал свою жену, нежно поглаживая по ее волосам. В окно светило солнце, разбрасывая лучи по всей комнате. На стуле ерзал мальчик и играл с кубиками.

– Мама, я описялся, – малыш сжался, и его щеки покраснели.

– Ну вот. Случилось, – улыбнулся отец и поцеловал мать в лоб. – Я его переодену.

Стул стоял крепко и надежно. Только немного намок.

***

– Дорогой, пока ты будешь клеить обои, я что-нибудь вкусненькое испеку. Надо же отметить новоселье.

Женщина пошла на кухню, а мужчина остался в комнате. Около голой стены лежал матрас. В углу располагались тюки с нераспакованой домашней утварью. У окна стоял стул. Хотя был уже не новый, но сохранил свою прочность и оставался все таким же красивым и расписным.

– Егорка, помоги-ка отцу. Подай мне стул. Я буду сверху клеить, а ты снизу ровняй. Учись, школьник! Тебе пригодится в жизни.

Сын поднес отцу стул. Тот залез на него и принялся за дело. Мужчина, притапывая, работал. Стул стоял крепко. Он выдерживал и не такое. Тут мужчина пошатнулся.

– Пап, тебя придержать? Ты неровно стоишь. Осторожней, осторожней! – сын схватил отца за ноги. Мужчина зашатался и, не удержавшись, упал на пол. Стул отлетел в сторону.

На грохот из кухни прибежала испуганная женщина с полотенцем в руках.

–Что случилось, Коля?

– Маша, все в порядке. Я не ушибся. Сейчас встану и будем продолжать дальше.

Мужчина поднялся, отряхнулся, поправил очки и добавил:

– Иди на кухню. Мы тут сами разберемся.

Женщина пошла обратно. Отец посмотрел на сына, обнял за плечи.

– Давай стул. Будем продолжать. Он, кстати, не сломался?

– Да нет, крепкий. Как всегда.

Отец и сын стали дальше клеить обои. Из кухни доносился запах домашней выпечки.

***

На двери висела табличка с надписью «Художественный руководитель и режиссер театра Станислав Никитович Скворцов». За столом сидел руководитель труппы, курил сигарету и читал очередную пьесу. В дверь постучали.

– Да, войдите! – смахнул пепел режиссер.

– Здравствуйте. Это я, Егор Метелкин, по вашему приглашению пришел. – Подошел к столу юноша.

– Егор, я рад, что ты теперь у нас в команде. Надеюсь, наш театр будет для тебя второй семьей.

– Я принес с собой стул. Он необычный. Такой, расписной, с интересными ножками. Там, за дверью стоит. Он у нас дома был с моего рождения. Родители хотели выкинуть. Маме он не нравится.

– Отнесешь его в бутафорский цех. У нас ничего лишним не бывает. Как говорится, в хозяйстве все пригодится. – Улыбнулся Станислав Никитович. – Скоро будем с остальными актерами собираться, знакомиться с пьесой и распределять роли. Там и для тебя работа есть. Представлю тебя твоим коллегам.

В бутафорском цеху работа не прекращалась. Мастер лакировал деревянное изделие, художники приклеивали нос и уши к ростовой кукле. Царил рабочий беспорядок. В воздухе витал запах клея и растворителя.

– Давай-ка сюда нос.

– Слушай, уши криво приклеили.

– Переделываем.

В мастерскую вошел Егор, держа в одной руке стул. Работники не отвлекались и продолжали дальше.

– Ух, ну тут у вас и запах! – кашлянул юноша. Мастер и его коллеги остановились и посмотрели в сторону Егора.

– Приветствую, Михалыч, главный по бутафории. А ты, верно, будешь новенький у артистов? – оглядел Егора мастер и уставился на стул.

– Да, я только с института. Меня сюда взяли. Егором звать. Вот Станислав Никитич сказал сюда стул отнести. Он может пригодиться здесь.

– Вижу. Годная вещица, с историей. Подрихтовать его немного. Хорошо сохранился стул. Крепенький, смотрю. Здесь ткань заменим, а то весь в пятнах. Краской пройдемся, лаком. Оставляй. Забыл тебе представить наших художников – Анжела, Надя и Ольга. Реставрируем куклу для детского спектакля. – Женщины помахали Егору и продолжили работу.

Юноша пожал руку Михалычу. Мастер потер свою лысину, улыбнулся и похлопал по плечу молодого актера.

– Молодежь! Интересно, в какие спектакли его введут. – Усмехнулся мастер. – А стул – находка. Да, девчата?

***

– Меня? Королеву? Обманывать? Да как вы смеете! Виновны!

– Так, стоп, стоп. Куда-то не туда пошла. Маргарита, больше эмоций надо. Разозлись! У тебя же все получается. Вспомни. – Режиссер глотнул чаю, снял очки и протер их.

Репетиция проходила уже на сцене. Молодая актриса нервничала. Она сидела на краешке стула и перебирала пальцами рук.

– Станислав Никитович, я не могу! Меня все это бесит! Сегодня одно, завтра другое! В конце-то концов! – вспылила девушка, подскочила и в порыве ярости бросила стул на середину сцены.

– Вот, вот. Хорошо! А теперь в таком состоянии говори текст. Молодец! Что надо! – обрадовался режиссер и тоже сорвался с места.

Актриса продолжала репетировать свой монолог. Стулу доставалось с лихвой. Его кидали из стороны в сторону. А он был крепок. Ни одной царапины. Ни одной трещины. Когда репетиция закончилась, Станислав Никитович поднялся на сцену, подошел к стулу и похлопал по спинке.

– Хорош! Выдерживаешь службу! По-настоящему королевский! Не зря Егор тебя принес к нам!

А стул стоял, словно монолит. Такой же надежный и стойкий. Сколько трудов в него было вложено в свое время, сколько любви, сколько надежд. Надежды на него были и в театре. И он оправдывал их.

***

– Что там у нас по количеству мебели в театре, Толик? Скоро придет новое начальство сюда. Все изменится. Что числится на нем? Подсчитай. – Кашлянул Станислав Никитович. Он достал сигарету, поднес зажигалку, но отложил все на стол.

– Никитич, я то подсчитаю, ревизию проведем. А со стулом тем что делать? Он к нам, можно сказать, «с улицы» попал. В спектаклях играл. Годный еще. Но на нас не числится.

Оба уткнулись в тетради с блокнотами. Что-то записывали. Пересчитывали. Комкали бумаги, бросали в мусорную корзину. И снова пересчитывали и записывали. Первым поднял голову Толик.

– А у нас на вахте Зинаида Матвеевна сидит. Все просит, чтобы ей стул поудобней дали. Так может ей подарок сделать? Стул Егора Николаевича могут выкинуть. А так он прослужит еще и у вахтерши.

– Толик, ну ведь бывают же у тебя умные мысли! Значит так и быть. Прямо сегодня предложи Зинаиде этот стул. Он ей должен понравиться. И действительно, он может еще прослужить. Крепок до сих пор.

Станислав Никитович взял сигарету, подошел к окну и закурил. Иногда к вещам привязываешься больше, чем к людям. Предметы в отличии от людей не предают. Хранят великие тайны, вершат человеческие судьбы. Вещи передаются из поколения в поколение. Они как историческая реликвия. Только когда ими пользуешься, не осознаешь этого. Мысли режиссера прервал Анатолий:

– Никитич, ну а ты чем будешь заниматься? У тебя, можно сказать, вся жизнь в театре прошла.

– Толик, я, наконец, смогу жить настоящей жизнью. Поеду в деревню к сестре. Там у них речка хорошая. На рыбалку ходить буду. По хозяйству помогать. Куры у нее еще есть. Я в жизни, Толик, ни разу живых курей не видел. Разве только в детстве. А стул отнеси Зинаиде Матвеевне. И чем скорее, тем лучше.

***

– Доброе утро, Зинаида Матвеевна. Отметьте меня. Бурцев.

– Как тебе у нас работается, касатик?

– Отлично. Уже ввели в третий спектакль. А Вы сегодня как никогда хороши! – подмигнул женщине юноша.

– Так, так. Что-то хочешь! Говори. Тетя Зина никому не расскажет.

– Ну-у-у, ко мне сегодня придет девушка. С длинными волосами в красном берете. Аней зовут. Пропустите ее, пожалуйста. Только не записывайте и никому не говорите.

– Ай, шалун! Ладно. Тетя Зина своих не выдает. Ступай. Пропущу.

– Да, можно еще ключики от гримерки?

– Держи и распишись.

Молодой актер еще раз подмигнул вахтерше, взял ключи и, посвистывая, пошел к себе в гримерную комнату. Зинаида Матвеевна потянулась за клубком ниток со спицами. Не удержалась и плюхнулась на стул. Поерзала. Откинулась на спинку.

– Чай что ли заварить? – пробормотала женщина. Затем подошла к тумбочке и включила чайник в розетку. В это время к стулу медленно подошел кот и впился когтями в ножку.

– Мурзик, брысь! Сколько тебе говорить, о мебель когти не точат! – шуганула усатого Зинаида Матвеевна. – Весь стул почти поободрал. А он можно сказать исторический. Ну-ка, давай-ка отсюда. Вон сметаны полная миска. А он мордой воротит. Чего тебе еще надо?

Кот так же вальяжно пошел восвояси. Как будто и ничего не было. А Зинаида Матвеевна снова уселась поудобней на стул и принялась вязать.

***

На деревьях уже облетели все листья. По ночам появлялись первые заморозки. Утром на лужах образовывалась тонкая корочка льда. Город покрылся темно-серым налетом. Старинные здания смотрелись уныло в своей облезлой окраске. На углу одного из таких домов лежала куча обломков старой мебели, когда-то служившей своим хозяевам, и стул. Потрепанный, грязный, ободранный, но уцелевший.

На небе быстро сгустились тучи. Закрапал дождь. Мимо пробежала кошка и юркнула в подвал. За углом под аркой разводили костер бомжи.

– Подкинуть бы дровишек.

– На, держи, – подал палку другу его товарищ.

– Спирта хочешь? Могу поделиться.

Друзья распили горячительное и пододвинулись поближе к костру.

На следующий день появились первые снежинки. Редким слоем они покрыли асфальт и ту груду остатков мебели. Люди быстро шли мимо, кутались, ежились.

Издалека медленно приближалась фигура пожилого человека. Казалось, старик долго был в пути. Усталый он остановился около стула.

– Эх… Присесть бы. Совсем замаялся. – Он бросил взгляд на стул. – Что-то, друг, ты совсем расклеился. Тебя бы подлечить. И для нашего музея сгодился бы.

Старик стал внимательно разглядывать предмет. Его взгляд остановился на едва заметной выдавленной надписи: «На память Алексею от Ивана». Дед опешил. На глазах старика начали наворачиваться слезы.

– Неужели тот самый? Мой первый стул! Как ты сохранился? Я думал с тобой все кончено. Как и со всеми ними. – У пожилого человека по щекам текли слезы. Он обнимал стул и всхлипывал. Много воспоминаний обрушилось на него в этот момент.

***

На открытии в музее собралось много народу. Нарядные люди толпились и перешептывались. Экскурсовод скомандовала последовать за ней.

– Уважаемые гости! А теперь я хочу представить вам уникальную ценность нашего музея. Обратите внимание на этот стул. Его изготовили специально для царевича Алексея в последние годы правления Николая Второго. Стул не дошел до адресата. Но чудом уцелел и сохранился до наших дней.

Вспышки фотокамер, восторженные возгласы. Журналисты задавали вопросы экскурсоводу. Она с охотой отвечала на них. А обновленный и отреставрированный стул, словно только что из мастерской, стоял крепко на своих четырех изящных ножках и вспоминал всю свою жизнь.