Шенгенская история

– По-русски понимаете? – перешел он на русский.

– Ну немного, – ответил Клаудиюс.

– А много и не надо! – успокоил Кравец. – Вы точно из Литвы? Покажите паспорта!

Ингрида достала оба паспорта, развернула, по очереди показала собеседнику.

– Отлично, – сказал он. – Меня недавно парочка белорусов пыталась развести, тоже выдавали себя за литовцев. А я принципиально славян на работу не нанимаю! Поняли?

Оба кивнули.

– Детали вам пакистанец расскажет. Связь со мной будете держать по скайпу. Этот компьютер остается у вас. Выходить на связь будете каждый вечер в двадцать два ноль-ноль. Если я не отвечаю – ничего страшного! Если вы не звоните – это повод для разрыва контракта. Кто из вас будет старшим?

Клаудиюс с Ингридой удивленно переглянулись.

– В каком смысле? – осторожно спросил парень.

– В смысле ответственности.

– Я, – твердо заявила Ингрида.

Клаудиюс с облегчением кивнул.

– Как зовут?

– Ингрида.

– Можно, я тебя буду называть Ингой, будем экономить буквы и время. Значит, так. Главное – вы живете в этом домике и отвечаете за всю территорию и за усадьбу. Хотя все это пакистанец вам расскажет. Он может приезжать в любое время, чтобы вас контролировать. Я за это ему деньги плачу. Все обязанности в контракте. Рад познакомиться. Пока!

Пакистанец Ахмед развернул ноут экраном к себе. Отключил. Закрыл. Вытащил из коробки файлик с бумагами.

– Вот контракт, – сказал он, протягивая его Ингриде. – Можете прочитать, можете просто подписать, а я все устно расскажу. Так лучше запомнится.

– Рассказывайте, пожалуйста, – попросила Ингрида.

Клаудиюс застыл. Его английский был послабее, чем у Ингриды, но Ахмед говорил так четко и ясно, что Клаудиюсу показалось, будто его знания языка мгновенно улучшились до потрясающего уровня.

Ахмед пообещал показать основной дом и объяснить, как его содержать в чистоте и порядке. Как пользоваться кредиткой, которую он также вытащил и вручил Ингриде вместе с конвертиком, в котором находилась бумажка с пин-кодом. Когда речь зашла об уходе за садом, он перевел взгляд на Клаудиюса. Рассказ Ахмеда длился минут двадцать, после чего Ингрида подписалась под двумя экземплярами контракта, а уже под ее подписью поставил свою и Клаудиюс, заметив, однако, что в контракте его имя и фамилия отсутствовали.

Они прошлись по аллее до большого трехэтажного особняка. Поднялись по мраморным ступенькам к парадному входу, прикрытому портиком, стоявшему на четырех колоннах. Тут Ахмед открыл двери с первой попытки – ключ от них был побольше других. Первым делом показал кладовку с инструментарием для уборки дома. Потом провел по всем этажам. На третьем этаже располагались до десятка просторных спален, каждая со своим особым интерьером. На втором этаже – зал с камином, библиотека, совмещенная с бильярдной, столовая с удлиненным овальным столом на человек тридцать и тоже с большим камином. На всех стенах столовой висели портреты важных мужчин в старинных одеждах.

– А кто этот Кравец? – поинтересовался Клаудиюс.

– Хозяин усадьбы, – ответил пакистанец.

– А чем он занимается?

– Бизнесом, – холодно ответил Ахмед, давая понять, что ему не нравится любопытство только что принятого на работу садовника. – Я должен еще дать вам ключи от служебной машины и показать хозяйственные постройки…

– А какая машина? – оживилась Ингрида.

– Сейчас увидите! – спокойно охладил ее любопытство пакистанец.

Свернув за особняк и пройдя по аллее, высаженной волнистой линией, все трое вышли к выложенной бетонными квадратными плитками площадке, на которую выходили окна, двери и две пары въездных ворот одноэтажного кирпичного здания, стоявшего буквой «Г». Слева чуть дальше виднелась уже знакомая ограда усадьбы и еще одни ворота.

В руках у Ахмеда опять зазвенели ключи. Он открыл дверь и они зашли внутрь.

– Там, – указал он направо на блестящую стальную дверь, намного более солидную, чем входная, – вход в погреб и морозильники. А нам сюда!

Дверь с левой стороны открылась с легким скрипом и они вошли в гараж, где Клаудиюс к своему удивлению увидел такую же винтажную машину, на какой приехал Ахмед. Отличалась она только цветом – приятным светло-бирюзовым. Может, именно из-за цвета деревянные детали кузова показались Клаудиюсу темнее, чем на машине пакистанца.

– А она ездит? – спросила Ингрида.

Ахмеду ирония в голосе девушки явно не понравилась. На какое-то мгновение его взгляд стал презрительным, но презрение тут же улетучилось, оставив место безучастному безразличию, с которым он проводил эту «экскурсию» с самого начала.

– Ездит, и будет ездить, если вы не поломаете. А если поломаете, придется оплачивать ремонт, – холодно произнес он.

– А как она называется? – спросил Клаудиюс.

– «Моррис Майнор Тревел».

– У вас такой же? – дружелюбно поинтересовался парень.

На смуглом лице Ахмеда появилась едва заметная улыбка.

– Да, – выдохнул он. – Это одна из лучших британских машин! Классика! Позапрошлый хозяин усадьбы знал толк в автомобилях. Последние двое просто покупали все, даже не зная, что они покупают…

Ахмед достал из портфеля прозрачный пластиковый конверт с ключами от машины и протянул Клаудиюсу.

– Он не умеет, это я вожу! – Ингрида протянула руку и взяла конверт. Ахмед несколько разочарованно посмотрел на парня.

Перед тем как уехать, Ахмед показал молодой паре навесной шкафчик со всеми ключами – он висел в кладовке их нового служебного жилища с громким названием «Gate House». Также Ахмед оставил свою визитку и копию подписанного контракта.

Закрывать калитку за пакистанцем они вышли вдвоем. «Моррис Майнор Тревел» Ахмеда, громко заурчав мотором, тронулся с места и плавно въехал в лес, скрывшись за деревьями по желанию сворачивавшей направо асфальтированной дорожки.

– Круто! – выдохнул Клаудиюс, оглядываясь по сторонам и осматривая доступную взгляду территорию, на которой им теперь предстояло обитать. Остановил взгляд на Ингриде. – Ну ты даешь! – С тобой точно не пропадешь!

– Со мной – нет, – усмехнулась Ингрида. – А вот с тобой – можно!

Глава 27. Земля Заксен

– У нас слишком хорошие дороги, – с сожалением говорил Кукутису кучерявый моложавый немец, успевший уже рассказать подобранному им в пути одноногому страннику о том, что год назад добровольно ушел на пенсию, чтобы насладиться плодами своего аптекарского труда.

Немец был из тех людей, которые берут попутчиков для общения и при этом никаких вопросов не задают. Главное – рассказать попутчику о себе и о своих проблемах, если последние существуют. У Карла, похоже, проблем не было. И Кукутис слушал его внимательно в благодарность за то, что тот остановился и предложил его подвезти.

Спидометр на БМВ Карла показывал 170 км в час. И впереди, и позади ехали машины приблизительно с той же скоростью. Автобан то и дело поворачивал то влево, то вправо.

– Когда в стране много хороших дорог, то люди редко останавливаются, чтобы осмотреться по сторонам, – продолжил Карл после короткой паузы. – Всем просто хочется побыстрее куда-нибудь доехать…

– Да, – кивнул Кукутис. – Но ведь автобан совершенно не прямой! Да и машины у вас, в Германии, хорошие. Почти не ломаются! А это, наверное, приводит к безработице среди автомехаников!

Карл оторвал на мгновение взгляд от дороги и посмотрел на пассажира чуть озадаченно. Помолчал с минуту, потом снова бросил взгляд на Кукутиса, но в этот раз уже с улыбкой на лице.

– Нет, автомеханики у нас все при деле! У нас же по дорогам не только немецкие машины ездят! И французских полно, и корейских… А некоторые немцы специально российские «Лады» покупают!

– Зачем? – удивился Кукутис.

Немец пожал плечами.

– Наверное, отличиться хотят, – предположил он. И снова покосил любопытным взглядом на странника. – А вы, наверное, не немец! Или не совсем немец! Немецкий язык у вас какой-то интересный!

– Вы правы, – кивнул Кукутис. – Я не совсем немец. Я из Жемайтии.

– Жемайтия? – повторил Карл, прислушиваясь к незнакомому слову. – Это страна?

– Это земля. Рядом с Восточной Пруссией.

– Восточная Пруссия?! А разве она еще есть?

– Это как посмотреть! – ответил Кукутис. – Жемайтия тоже ведь вроде и есть, а вроде и нет. Но для меня, для жемайтийца, конечно есть. Думаю, что и Восточная Пруссия для восточных пруссов существует, а для других, может, и нет ее больше! А вы, случайно, не восточный прусс? Хотя вряд ли! Тогда б вы не сомневались в ее существовании!

– Я? Я – немец, – проговорил задумчиво Карл.

– Немец – это по документам, как я – литовец! А глубже, под немцем у вас кто?

– Под немцем у меня шваб. По матери. А по отцу… Отец с Балтики был, Штральзунд, Пенемюнде, потом в Ростоке рыбу ловил.

Кукутис замолк, задумался. Опустил затылок на подголовник удобного кресла. Захотелось вздремнуть.

Водитель, бросив на пассажира-попутчика мимолетный взгляд, включил радио. В дорожный шум добавилась классическая музыка. Скрипки невидимого оркестра запели, как стая соловьев.

У Кукутиса кольнуло в сердце. Где-то в районе Парижа. Но кольнуло слабо. Один раз кольнуло и успокоилось.

Поэтому мысли Кукутиса не озаботились сиюминутной географией боли. Мысли Кукутиса вместо этого стали рисовать ему сон.

– Йонас! – окликнула мальчика мама.

– Витаутас! – окликнула того же мальчика другая мама.

– Роландас! – окликнула его третья.

А он, трехлетний, стоял растерянно, переводя взгляд маленьких голубых глазенок с одной мамы на другую, и вдруг за их спинами увидел еще одну маму, которая еще только собиралась выкрикнуть его имя. Растерянность сменилась страхом и мальчик зажмурился, повторяя шепотом, как заклинание: «Я не ваш, я свой собственный! Я не Йонас, я не Роландас, я – Кукутис!»

На губах задремавшего пассажира-попутчика водитель заметил улыбку. И сам улыбнулся, завидуя пассажиру.

Глава 28. Аникщяй

На автовокзал Аникщяя Рената приехала за полчаса до прихода автобуса из Каунаса. Выехала с хутора заранее, чтобы не спешить на заснеженной дороге. Но «фиатик» преодолел зимнюю гравийку легче, чем она ожидала. Сам нащупал колею под снегом и доплелся по ней до асфальта, по которому уже не один десяток машин с утра проехал, укатав снег и определив края дороги. Дальше ехала она с той же черепашьей скоростью, но намного увереннее. А когда припарковалась, чай из малиновых листьев в термосе все еще был горячим. И она сидела в машине, пила чай из металлической кружечки-крышки термоса и смотрела на автобус, набиравший желающих ехать в Утену, ближний городок, который местами был больше похож на настоящий город, чем сам Аникщяй, гордившийся самым высоким в Литве костелом, но если забраться на одну из его двух башен, то и смотреть особенно было не на что, кроме извилистой «святой» реки Швентойи.

Наконец автобус на Утену уехал, и после пятиминутного отсутствия жизни на автовокзале и его платформах вместо привычных маленьких автобусиков к приземистому одноэтажному комплексу подъехал белый «Неоплан».

Витас вышел одним из первых, а потом, когда водитель открыл нижнее багажное отделение, вытащил оттуда два объемных чемодана и рюкзак.

Рената уже бежала к нему. Они поцеловались и только потом поздоровались.

– Поместится в твоей крошке? – спросил он, указав взглядом на багаж.

– Если внутри не «черные ящики», то как-то устроим!

Чемоданы оказались не тяжелыми. Рюкзак тоже особенно не давил плечи Ренате, вызвавшейся помочь донести его до машины. Именно рюкзак и поместился в багажник, заняв там почти все место. Чемоданы не без труда Рената с Витасом запихнули на заднее сиденье.

– Это все? – спросил, выглянувший на шум в коридор, дед Йонас.

– Нет, конечно нет! – возразил Витас. – Это только одежда и компьютер. Мебель я квартирантам оставил, а остальные свои вещи маме отвез. Она на даче одна живет, а там места хватает!

– Стало быть, с переездом! – Йонас закивал вполне приветливо. – Отмечать будем?

Витас вопросительно глянул на Ренату и тут же полез в карман куртки, вытащил двести литов, протянул деду.

– Это мой вклад на содержание дома! – сказал.

Старый Йонас улыбнулся. Деньги взял.

– Я думал, ты моложе! – проговорил. – А теперь вижу – взрослый и ответственный! Ну, если будете праздновать, зовите! У вас стол больше моего!

Разувшись и повесив куртки в коридоре на вешалке, Рената и Витас занесли вещи в комнату.

– Я тебе полшкафа освободила, – она кивнула на открытый платяной шкаф с висевшим на перекладинке десятком свободных деревянных «плечиков».

Разобравшись с одеждой, Витас стал искать место для своего ноутбука.

– Можешь пока обеденный стол использовать, – подсказала Рената.

– Я потом нормальный рабочий столик куплю, – пообещал Витас, оставив компьютер на кухне. – Праздничный ужин будем делать? Твой дед вроде не против!

– Конечно, я приготовлю! – пообещала Рената.

Пока она стояла у плиты, Витас включил компьютер и через модем влез в интернет.

– Что-то у тебя сеть плохо ловится! Медленно! – пожаловался он.

– Тут надо иметь терпение, – Рената обернулась. – Здесь все плохо «ловится»! Я на днях хотела для тебя работу найти, но у нас есть только одна ветеринарная аптека, да и та только для пчеловодов. А ветлечебницы нет. Ближайшая в Паневежисе. Может, съездим узнаем?

– Что узнаем? – удивился Витас. – А кто тебе сказал, что я хочу работать в ветлечебнице?

– Но ведь работать надо! – произнесла она нежно, чтобы не мог он ответить на ее слова резко. – Я вот себе тоже работу ищу.

– Не стоит беспокоиться, – попросил ее Витас. – Если будет нормальный интернет, я себе и так работу найду. А ездить в другой город и сидеть там с больными собаками и кошками с девяти до шести я не хочу!

Ужинать собрались за овальным столом. К вареной картошке Рената нарезала ветчины, поставила солений, на доске – початый квадрат черного литовского хлеба, не потерявшего ни свежести, ни аромата с сочельника. Налила в стаканы компота.

– А что-нибудь покрепче есть? – спросил Витас, присаживаясь.

– У деда есть, пойди пригласи его, заодно и попроси, чтобы он бальзам прихватил!

Витас вернулся за стол со старым Йонасом и с бутылкой подаренного старику в прошлый раз «Жальгириса». Рената уставилась на деда веселым взглядом – он зашел в своем любимом сером костюме, в старой, но глаженой зеленой рубашке с вертикальными синими полосами, с темно-красным галстуком. Пестрота рубашки и галстука по сравнению с серостью костюма словно подсказывали, что все внутри Йонаса радуется, хоть он и пытается свою внутреннюю радость удержать в рамках неких консервативных правил.

– Ты чего так нарядился? – не удержалась внучка.

– Ну как же? Твой жених к нам в дом переехал! Разве это не праздник? До свадьбы вашей я могу и не дожить, сейчас годами вместе живут и не венчаются. Так что для меня это все равно, что на свадьбу прийти! Если вы не против!

– Я не против, – заявил Витас. – Тогда и я приоденусь!

Он взял из шкафа свой костюм, рубашку и вышел в спальню. Вернулся оттуда уже совсем другим, похожим на успешного адвоката – все с иголочки и подчеркнуто дорогое.

Рената провела растерянным взглядом по мужчинам, тоже отошла к шкафу, взяла лучшее платье – темно-синее с красными цветами, туфли на каблуке.

Картошка чуть остыла, но теперь они сидели действительно, как на свадьбе. Только без гостей. Витас разлил по рюмкам бальзам. Дед Йонас достал и положил рядом с вилкой справа от своей глиняной миски очки с толстыми линзами.

– Ну что, совет да любовь? – спросил он, приподняв рюмку.

Ренате стало жарко. Как-то странно она себя почувствовала, словно что-то не так было этим вечером, словно что-то важное она пропустила, не сделала. Она обернулась к Витасу, будто ожидая помощи, поддержки или подсказки. Витас не заметил в ее взгляде беспокойства. Он смотрел на ее губы, обернувшиеся к нему. Наклонился к ней, поцеловал. Поднял рюмку, чокнулся с дедом и протянул ее Ренате.

Свадебная атмосфера, которую дед Йонас еще пару раз попробовал создать вокруг ужина, не удерживалась. Она ускользала, пропадала, как вода в сите. И обычного разговора завести им не удалось, потому что, казалось, каждый о чем-то своем думал и это «свое» не становилось общим. Дед Йонас, перестав говорить о свадьбе, вспомнил, что Барсас опять очень вялым стал, не ест почти ничего. Витас пообещал утром посмотреть собаку. Рената уже в который раз про костел Святого Матаса упомянула и сказала, что с одной из его башен весь Аникщяй увидеть можно. Сказала, а потом представила себе выражение лица Витаса, если он ничего интересного с высоты башни в их городке не увидит. Только Витас, казалось, был всем доволен, на его щеках пьяный румянец от бальзама засветился. Сам он только поддакивал или показывал свой интерес к словам деда или Ренаты. Ел, пил. Может, и думал о чем-то, но делиться мыслями не спешил. Только за чаем вдруг вспомнил, что у дедушки на хуторе всегда мед был. Дед был пасечником. Старый Йонас, услышав это, ожил, глаза загорелись.

– У меня тоже была пасека, два десятка ульев. От моего отца Витаса досталась. Только погибли пчелы! Моя Северюте умирала, и я не мог за ними следить, а в округе тогда какая-то пчелиная болезнь завелась…

– Да, пчелы – это хлопотно, – поддакнул Витас. – А вашего отца, значит, тоже Витасом звали!

– Да, как тебя, – дед улыбнулся, забыв о давно погибших пчелах. – Я – сын Витаса, и ваши дети будут детьми Витаса! Это хорошо!

В этот момент Витас заметил, что глаза у Ренаты совсем не веселые и не радостные.

– Ты устала? – обеспокоился он.

Девушка кивнула.

– Ну спасибо! – Старый Йонас поднялся из-за стола, взял очки свои. – Я тоже подустал, пойду отдыхать!

Кровать Ренаты – старая, довольно широкая – показалась Витасу узкой и тесноватой.

– Надо будет новую купить, – прошептал он, прижимаясь к ее теплому телу.

– Вот заработаешь и купишь! – прошептала она в ответ.

– Заработаю и куплю! – пообещал Витас и приник к ее губам.

Теплый запах чужого тепла проник в ноздри Ренаты. Поцелуй, в который ее «увел» Витас, казался бесконечным и желавший быть бесконечным. И запах Витаса стал вдруг сладким, своим, родным.

«Моё „я“ закончилось», – объяснила вдруг Ренате четкая и вовремя появившаяся мысль. Но проникнуть глубже в мозг этой простой мысли не удалось: Ренату уже унесло в мир других, несловесных ощущений, ощущений, отключающий мозг, в мир, где слова становятся музыкой и теряют свое словарное значение.

Глава 29. Париж

Если бы шел дождь, она бы точно ни за что не согласилась идти к Пер-Лашез в вечерних сумерках. Не потому, что боится кладбищ, а просто странно и глупо гулять с малышом в коляске не в просторном парке Бут Шомон недалеко от дома, а по тесным тротуарам в уличном шуме машин, развозящих парижан по домам после окончания рабочего дня. В это время года рабочий день заканчивается самым темным вечером.

Резиновые шины колес коляски по-особому шипят на мокром асфальте. Дождь шел ночью и утром, а уже днем тучи покинули небо над городом, уступив свое место облакам и разрывам между ними, сквозь которые проглядывала привычная и яркая небесная синева.

Барбора остановилась на переходе. Дождалась зеленого сигнала. Пошла дальше. Малыш в коляске спал. Он, наверное, проспит всю дорогу до кладбища и обратно. Вот уже и поворот на бульвар де Бельвиль, отсюда до Пер-Лашез минут пятнадцать.

«Если Андрюс будет каждый день зарабатывать хотя бы по тридцать евро, я оставлю себе только прогулки с собакой», – подумала она.

Мама малыша Лейла уже второй раз напрягла Барбору. Первый раз, неделю назад, она попросила прогуляться с коляской в другую сторону, до канала Сан-Мартан, чтобы передать ее родственнице пакет со специями. К ним приехала бабушка из Бейрута и привезла массу гостинцев. Так она сказала.

Теперь ситуация повторилась, только какой-то дальний родственник родителей Валида должен был ждать Барбору у правого края кладбища возле кафе со странным названием «Добедодо».

Бесконечная змея машин и мотороллеров с включенными фарами ползла по бульвару. Мотороллеры спешили к своей цели, объезжали уткнувшиеся в пробку автомобили слева и справа, протискиваясь между машинами, задевая зеркала заднего вида и получая взамен в спину отборные французские ругательства. Час пик пробуждал в воздухе Парижа атмосферу агрессии. Агрессии скорее театральной, буффонадной, чем той, от которой надо прятаться. Но все равно этот шум действовал на нервы. Настроение у Барборы и так было не праздничное.

Слева показалась стена кладбища и сразу открылась вогнутая дуга-воронка с воротами центрального входа, уже закрытого. Барбора уже гуляла тут, но без коляски. Они с Андрюсом оказались у кладбища в тот момент, когда из машины, припаркованной прямо у входа, благодетели в белых поварских куртках принялись кормить голодных и бездомных. Очередь этих несчастных казалась бесконечной и, так же, как змея, только змея тихая и терпеливая, она своим концом почти достигала правого края кладбища. Именно там, по словам Лейлы, и находилось это кафе, на рю де Репо, то есть на улочке Покоя, уходящей влево вверх, на улочке, где с одной стороны стояли жилые дома, а с другой – кирпичная стена города мертвых.

Перед кафе, на втором и третьем этажах которого располагалась одноименная с кафе гостиница, никто Барбору не ждал. Внезапно наступившая вокруг почти-тишина удивила ее. Густой поток машин и мотороллеров продолжал свое движение по бульвару, но здесь – всего в каких-нибудь сорока метрах – никакого назойливого шума. Словно близость стен кладбища отталкивала все ненужные и чуждые для покинувших этот мир звуки. От этой почти-тишины Барборе стало легче. Ее раздражение, связанное с вынужденной прогулкой, прошло. Вспомнилось дождливое утро. Вспомнилась прогулка с сенбернаром. Прогулка в том же чудесном парке, в котором она обычно возит по аллеям коляску с Валидом. Только этим утром после того, как пес сделал все свои дела, она завела его в квартирку. Себе сделала чай, а собаке, улегшейся у двери, дала кусочек колбасы. Сенбернар, когда зашли, ринулся в их комнатку и оставил на полу много мокрых следов. Андрюса уже не было, он уехал сразу после завтрака. В «клоунское кафе» на рю де Севр. Может, он уже дома?

– Вы Барби? – спросил мужской голос из-за спины.

Барбора обернулась. Перед ней стоял парень лет двадцати в куртке с капюшоном. Рассмотреть его лицо ей не удалось. Козырек от капюшона закрывал глаза.

– Мне Лейла передала два пакета, – сказал он.

– Там один, – Барбора бросила взгляд на коляску, закрытую прозрачной пластиковой накидкой от дождя.

Она сдвинула накидку и достала легкий пакетик, лежавший в ножках малыша. Передала его парню.

– Там должен быть еще один, – недоверчиво проговорил он и сам наклонился над коляской и полез туда рукой. – Вот! Вот он! – обрадованно воскликнул парень, вытащив с другой стороны коляски – со стороны изголовья – пакет размером в два раза больше первого.

– Спасибо! – сказал он и ушел в сторону бульвара, в сторону шума и движущегося света фар.

Барбора поправила пластиковую накидку от дождя. Вздохнула и, развернув коляску, отправилась в обратный путь.

Лейла ждала ее возле булочной. Они всегда встречались здесь, на рю де ля Вилетт, в пяти минутах ходьбы от их квартирки.

– Завтра можете отдохнуть, моя мама с ним погуляет, – сообщила Лейла, вручая Барборе тридцать евро. – А послезавтра утром я вам позвоню!

Андрюса еще не было дома, и Барбора первым делом вытерла высохшие на полу отпечатки лап сенбернара. Включила электрочайник. Присела за стол. Взяла из деревянной миски-хлебницы утренний круассан, макнула его кончик в открытую баночку с шоколадным кремом и откусила. Приятная сладость во рту не смогла отвлечь ее от воспоминания о сомнительной прогулке до кладбища, не смогла отвлечь ее от неприятного послевкусия этого вечера. И тридцать евро, полученные за услуги няни-курьера, тоже не радовали. Думать об этом не хотелось, но и не думать Барбора не могла. Единственное, что она точно могла, так это оставить эти мысли и сомнения себе, чтобы не нагружать Андрюса, когда тот вернется домой. А он, если день оказался удачным, обязательно будет навязывать свою радость ей, не обращая внимания на ее настроение. Будет навязывать и обязательно навяжет. И она ему не будет перечить и снова пойдет с ним во вьетнамскую или китайскую забегаловку, которые тут гордо именуют «ресторанами».

Барбора вздохнула. Попыталась отвлечь себя от этого неприятного состояния. Подумала о друзьях, находящихся теперь далеко. О Клаудиюсе и Ингриде, до которых отсюда намного ближе, чем до Ренаты и Витаса, так пока и не доехавших из Аникщяя до своей Италии! Интересно, как у них там дела? Действительно ли сидят на хуторе Ренаты? Это же, наверное, такая скука! А Ингрида в последний раз по скайпу показала роскошный особняк, за которым они теперь присматривают и в котором устраивают себе ужины и обеды. У них все отлично. Есть и деньги, и машина. Хоть кому-то из их доброй «шенгенской» компании повезло!