Первенцы

Скорчившийся от боли Гашек хотел встать, но разодранное шипом бедро не давало пошевелиться – били его не только ногами. Когда Итка опустилась на колени, чтобы осмотреть рану, в небе коротко вскрикнула орлица – попрощалась.

Опираясь на дверной косяк, чтобы не упасть, хозяйка дома проводила ее взглядом. Совсем ненадолго, между ударами сердца, Итка почувствовала светлую печаль.

Хорошо бы запомнить ее, орлицу. Вспоминать с благодарностью эти сильные крылья и длинные, острые когти.

– Пошли в дом, – заговорила хозяйка охрипшим от крика голосом, – паренька надо подлатать.

Итка велела Гашеку взяться за ее плечо, готовясь к тому, что даже несколько шагов дадутся с трудом. Но вдруг подоспела помощь: девушка, на щеке у которой остался страшный синяк от удара Морды, подхватила Гашека с другого боку, и вдвоем они кое-как завели его внутрь большой избы.

Пока хозяйка обрабатывала рану, ее дочь Лета сделала для Итки горячий отвар из шиповника. После него сразу захотелось спать, но раздавшийся за окном глухой удар, сопровождаемый конским ржанием, тут же заставил ее насторожиться и выглянуть из дома, держа наготове лук. Однако это всего лишь вернулась Якубова кобыла, и Красавица ее поприветствовала.

Наблюдающая за каждым движением Итки хозяйская дочка, выдохнув вместе с ней, неуверенно произнесла:

– А паренек этот…

– Его зовут Гашек.

– Гашек, – повторила Лета, стараясь прикрыть длинными черными волосами синяк на лице, – это твой муж?

– Брат, – ответила Итка.

Казалось, девушку это обрадовало. За стеной послышался сдавленный стон – видимо, хозяйка начала перевязку. «Во дворе четыре мертвеца, – мрачно подумала Итка, – один из которых был твоим отцом, а тебе интересно, женат ли Гашек». Лета будто услышала ее мысли и, устыдившись, исчезла с глаз долой.

Итка долго сжимала в руке лук, прежде чем положить его на скамью и толкнуть приоткрытую дверь комнаты, которую хозяйка отвела для раненого. Полусидя на коротковатой ему кровати, бледный Гашек как раз собирался спросить:

– А где…

– Я здесь, – вмешалась Итка. – Лежи спокойно. Как нога?

– Болит, – честно ответил он. – Но выживу. Ты-то цела?

Она кивнула. Хозяйка, чуть подволакивая ногу, вышла, собрав в кучу окровавленные тряпки. Рана выглядела не такой серьезной, как показалось в первые минуты после случившегося, но все равно неприятной. Через повязку проступило темное пятно. Гашек поморщился и процедил:

– Зараза.

– Могло быть хуже, – буркнула Итка.

Она успела разглядеть палицу поближе: такой вполне можно раздробить кость.

– Куда уж хуже. – Он отвел глаза. – Я даже ответить не смог. То, что ты сделала… это было…

– Давай потом, – попросила она.

Гашек кивнул: не лучшее время и место для таких разговоров. То, что они выручили хозяев этого дома, еще не гарантировало его безопасность. В комнату снова заглянула хуторянка – она держала в морщинистых руках кружку, над которой поднимался ароматный пар.

– Шиповник, – сказала женщина, поставив отвар рядом с постелью Гашека. – Тебе на здоровье.

Итка взяла кружку у него из-под носа и сделала небольшой глоток. По усталому телу разлилось приятное, сладкое тепло.

– Просто очень вкусно, – ответила она на незаданный вопрос. – Зовите Лету. Надо похоронить вашего мужа.

Втроем с непростой задачей справились быстро: в доме нашлись заточенная лопата и отрез ткани, подошедший для савана. Жена и дочь убитого батрака не плакали над его курганом – Лета только вздохнула, когда Итка бросила последний комок земли и положила лопату. Хозяйка не стала произносить длинных речей: попрощалась молча, про себя. В лесу ухнула птица, мягкий порыв ветра ответил ей. Серое облако скрыло тускнеющие лучи солнца.

Облака шли на север, к Тарде. Плечи вдруг свело от холода.

– Как твое имя? – спросила хозяйка.

Лета тоже распахнула глаза, прислушалась. Это ее нездоровое любопытство начинало Итку слегка раздражать.

– Белка, – коротко ответила она, не тратя времени на лишние размышления.

– Тебя не так зовут.

Итка только хмыкнула.

– Я Гисла, – сдаваясь, вздохнула женщина. – Не стану спрашивать, откуда ты и куда направляешься, но хорошо, что ты оказалась здесь.

«Для вас, может, и хорошо, – подумала Итка, кивнув, – а как долго Гашек будет вставать на ноги? И где за это время окажется мой отец?»

– Остальных – в выгребную яму, – решила она и услышала, как тихонько охнула Лета. – Но сперва я их обыщу.

Ни мать, ни дочь не осмелились ей мешать. Итка начала с Морды. Когда он упал замертво, показалось, что в его поясной сумке звякнули монеты.

– У нас есть деньги, – через некоторое время объявила Итка, открывая дверь в комнату Гашека, и осеклась: на постели, крепко держа его за покрытую шрамами руку, сидела раскрасневшаяся Лета.

Он смущался пуще девушки, а когда вошла Итка, слова и вовсе застряли у него в горле. Хозяйская дочка прижала руку к груди, будто обжегшись, и убежала прочь.

– Деньги? – растерянно переспросил Гашек после затянувшейся неловкой паузы.

– Деньги, – повторила Итка. – Оружие. Неплохие сапоги и плотная стеганка. Тебе подойдет. Только дыру от стрелы зашью.

– Спасибо.

– Не беспокой рану, – велела она, уходя. – И при них зови меня Белкой.

Гашек хотел сказать что-то еще, но Итка отправилась спать – на ногах держалась уже с трудом. Ей отвели узкую кровать в соседней комнате, которая раньше принадлежала Лете; девушка решила лечь с матерью на другой половине: мол, им так спокойнее. В ту ночь Итка не видела снов. Наверное, к лучшему.

На следующее утро хозяйка накормила всех кашей – такую густую варила только старая Гавра. Во время еды приходилось заставлять себя не поднимать на Гислу глаза, чтобы не сорваться и не заплакать.

Коротко поблагодарив женщину за вкусный завтрак, Итка закрылась в комнатушке и легла на кровать, обхватив руками колени. Потом велела себе встать: много лет назад, когда сгорела Ольха, она пообещала – не зная, впрочем, кому, – что больше никогда не окажется беспомощна.

Но все-таки силы заканчивались, и никто не знал, сколько еще предстояло вынести. Итка услышала короткий стук за окном – на потрескавшуюся раму сел голубь. Крохотные пустые глаза глупо глядели сквозь мутное стекло. Итка могла бы прогнать голубя, но не стала.

Вместо этого она сунула руку под жилетку, в потайной карман, где уже несколько дней лежал чистый листок из учетной книги «Полутора кобыл». Пока птица выклевывала крошки из широкой оконной щели, Итка очинила уголек ножом, снятым с пояса мертвого бандита, и нацарапала в углу листка: «Дорогой Отто».

Однажды она видела своего жениха – рослого мальчишку с усыпанным угрями лицом, – когда ездила с бабушкой Бертой на памятную трапезу по господину Тильбе. Отто едва держался, чтобы не заплакать, как Итка этим утром над несчастной кашей, пока произносил обрядовую речь. В память врезалось спокойное и бледное, словно луна, лицо его матери, на котором лежала тень облегчения – так сказала бабушка Берта по дороге домой.

Голубь испуганно встрепенулся, почувствовав дребезжание – наверное, Гисла хлопнула дверью, – и Итка отпустила птицу. Потом стерла написанное пальцем и убрала листок, снова сложив его вчетверо и спрятав на груди. «Сначала отец, – сказала себе Итка, – отец и убийцы Войцеха». У нее еще оставалось время до шестнадцатилетия – достаточно времени, чтобы найти хоть что-нибудь. Только бы Гашек поскорее оправился.

Много дней спустя, в поздний час, когда уже горели звезды, за стеной послышались приглушенные стоны. «Не сорвал бы повязку», – подумала Итка и повернулась на бок, прикрыв ладонями уши.

В доме Гислы путники прожили около месяца. Рыжебородый Гашек с каждым днем все меньше вспоминал о ране и все больше времени проводил наедине с Летой. Итка помогала хозяйке, чем могла, чтобы занять руки и, что важнее, голову. Не хотела, чтобы оставалось время смотреть в сторону леса. Но в темноте он все равно находил Итку. Он говорил с ней, и голос его не удавалось заглушить ни ладонями, ни любой из знакомых колыбельных.

Чаще всего Итка слышала лисицу. Та с недавних пор повадилась таскать у Гислы кур по ночам, а пса прибили вместе с хозяином дома, и помешать хищнице оказалось некому. Итка горько сожалела, что не умеет ставить ловушки.

Лисица постоянно испытывала голод, и когда сознание начинало путаться, Итка понимала, что нужно закрыться в сарае и переждать неприятный приступ. Гисла издалека наблюдала за тем, как гостья нетвердой походкой добирается до укрытия и пропадает на час-другой, а из сарая слышатся только шорохи и – иногда – тихие, глухие всхлипы. Она ничего не делала и не говорила, пока однажды лисица не пришла средь бела дня.

– Ей больно, – шепнула Гисла, когда они вдвоем затаились, наблюдая, как хищница жадно пожирает курицу и не обращает внимания на хаос, порожденный в птичнике ее появлением.

Итка кивнула. У лисицы изо рта лилась кровавая слюна. Когда животное подняло глаза с расширенными зрачками, Итка не успела испугаться – ее захватил неутолимый, всепоглощающий голод.

Итка рванулась вперед, но Гисла удержала ее, ударила по лицу, потом еще раз, сильно, наотмашь и встряхнула за плечи.

– Перестань! Хватит с нее! Хватит с тебя! Отпусти! – кричала женщина, продолжая отчаянно колотить ее, пока Итка вдруг не остановила ее руку у самого лица.

Гисла внимательно заглянула ей в глаза: взгляд прояснился, боль в голове и животе отпустила.

– Спасибо, – сказала Итка, разжав кулак, – теперь… я… должна уйти.

Гисла выдохнула и облокотилась на стену курятника, чтобы устоять на ногах, но Итка этого уже не увидела – она встала на колени рядом с лисицей и кровавой лужей, которую та оставила от несчастной жертвы. «Твоя сестра однажды спасла мне жизнь, – обратилась Итка, не произнеся ни слова вслух, – и я тебе помогу».

Дикая лисица подошла ближе и потерлась окровавленной мордой о протянутую руку. В другой руке Итка сжимала разбойничий нож.

– Я закопаю ее в стороне, – сказала она, когда все было кончено.

Гисла ничего не ответила, но больше не подавала к столу яиц.

С тех пор лес беспокоил Итку все меньше – она научилась приглушать его голоса, сосредотачиваясь на воспоминаниях о прошлом и планах на будущее. Иногда закрадывалась мысль, что лучшее решение – остаться. Здесь, на хуторе, где их никто никогда не найдет.

Они вчетвером смогут постоять за себя, станут мирно вести хозяйство – а со временем Итка и Гашек перестанут думать о том, что их сюда привело. Может, Лета родит детей; растить их станут все вместе. Потом Гисла тихонько состарится, передаст дела в руки молодых, ляжет рядом с покойным мужем, и на кургане взойдет трава.

«Дядька Войцех, – наконец вспоминала Итка. – У него нет никакого кургана».

Хотя они с Гашеком это не обсуждали, Итка готовилась к отъезду. Запасала еду и воду, проверяла на прочность сумки, штопала порванную одежду. Хозяйка хутора – и этого Итка ожидала меньше всего – научила ее изготавливать стрелы. «Муж любил охоту, – объяснила Гисла. – А работу мелкую не любил».

В запасе оказалось много хороших перьев, и Итка – правда, не сразу – поняла, как правильно обрабатывать дерево, чтобы стрела летела куда нужно. До стычки с разбойниками даже в голову не приходило, что колчан может опустеть в самый неподходящий момент. Чтобы отблагодарить Гислу, Итка хотела добыть на ужин зайца или мелкую птицу, но хуторянка замахала руками: «Не надо! Ты в чащу пока не ходи. Пригодятся тебе эти стрелы… на будущее».

Возразить оказалось нечего.

Однажды вечером Итка сидела у себя в углу, оттачивая полученные навыки: припасенные хозяйкой перья уже заканчивались. Осторожно постучался Гашек. Двигаясь с господской медлительностью, сел на кровать рядом с Иткой: он все еще берег ногу. Помолчал, подбирая слова. Потянул время еще немного – Итка даже забеспокоилась. Наконец решился.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.