Ангел Аспида

– Эстебан, ты тоже слышишь эти звуки или мне мерещиться?

Слуга спустился с козел и подоспел к хозяину.

– На протяжении всего пути. – ответил тот.

Барон хмыкнул и отвел взор в сторону. Но тут как назло крик усилился. Эстебан, нынче самостоятельно поняв свои обязанности, без приказаний вновь заглянул под карету, затем осмотрел багаж, однако ничего сверхъестественного не обнаружил. Отчего он сделался крайне раздосадованным и даже напуганным, будто сейчас барон вскипит и уволит его, если надоедливый скрип не прекратится. Затем он заглянул под круп лошади, и тоже ничего не сыскал. Кучер тайком прошептал Эстебану – загляни под колесо, вдруг какая живность попала. И вправду, над колесами есть впалые пространства. Последовав верному совету, Эстебан опустился на колени, изогнул голову под невероятным углом и оторопел от увиденного. С ожесточением протиснулся под дном кареты, изрядно испачкавшись в грязи, затем что-то долго пытался выудить из колесных ложбин, что-то чужеродное, словно занозу.

– Это по-видимому кошка прокатилась с ветерком. – подзадоривал слугу барон Дон-Эскью.

Но создателем шума оказалось вовсе не животное, а существо далекое от зверя. То был новорожденный младенец, нагой, ибо покрывалом ему служила запекшаяся грязь, кое-где были видны пятна материнской крови или то была кровь самого ребенка. Эстебан судорожно вызволил бедное дитя из-под колеса, этот живой комочек, и немедля явил под любопытствующие очи господина. Тот в свою очередь удивился, но, нисколько не сжалившись, хладнокровно приказал.

– Мне подкидыши без надобности. Положи его обратно в грязь, посмотрим и проверим насколько велико его желание жить.

Эстебан всегда знал, что барон весьма циничен в отношении чужих людей. Но чтобы настолько! Слуга представил, как маленькое тельце поглотит серая грязь, и в земле упокоится сей невинная малая плоть, от младенца останется лишь крохотный скелет и вечный плач несчастной беспутной матери развеет ветер по захолустным здешним окраинам. А безгрешная душа ангела на Небесах будет молить о жестоком бароне, о прощении его скверных грехов. Как они сейчас похожи, Эстебан и это дитя. Оба в грязи, в пыли, оба подчинены одному властному человеку, их жизни зависят от его сумасбродной воли. Но есть и тот кто выше всех, Он Царь царей, Господь не оставит сего новорожденного младенца – с надеждой уповал слуга.

Жаль, шансов выкарабкаться у ребенка было мало, ибо он еще не умеет должно передвигаться, преодолевать препятствия, он плохо видит и плохо слышит. Жаждущий материнского молока содержащего немыслимое многообразие информации об окружающем мире, ту защиту иммунитета, младенец плачет, предвкушая свою трагическую судьбу. Бедное беспомощное дитя, рожденное в дождливые туманные хляби.

Но отлучиться от указания Эстебан не решился, посему аккуратно положил подкидыша в болотистую борозду оставленную колесом кареты, где собиралась влага, где месилась чернеющая жижа вместе с могильным дорожным песком. Он аккуратно положил его на живот. И отошел с поникшим духом, с чувством судорожной обреченности, невзирая на удушающие пытки внутреннего самосуда.

А барон стоял гордо и самоуверенно, как вельможа близ рыжего Нерона, радуясь невероятно бесчеловечной потехе Колизея.

– Посмотрим, насколько он силен. – вымолвил он.

– Это всего лишь ребенок. – в ответ боязливо проговорил Эстебан.

Дон-Эскью не удостоил слугу ответом, вместо этого он пристально глазел на жалкое создание, на неповторимое зрелище. Затем присел и гадливо проговорил.

– Это не ребенок, это песчаный червь. Смотри, как он грациозно извивается.

Ноябрьское дитя разлепило ослепленные глазки, прозрачная пленка расслоилась, и светло серыми радужками оценило окружение. Во взоре ребенка не было ни трепетного страха, ни лицемерной покорности. Он с нескрываемым высокомерием воззрился на обидчика, избравшего вместо заботы безразличное зрелищное истязание, отчего в отместку сжал кулачки, впился пальчиками размером со спички в грунт и начал ползти, его по-лягушачьи скрюченные ножки рьяно рыли грязевую массу. Понемногу ребенок вылезал наружу из недр бурлящей ямы.

Словно из бездны, из небытия Творцом творился человек, ибо застлал Творец душу человека забвением, по слабости новорожденного, и не может человек познать, что един у него разум с разумением Творца. И то творение было благодатным и мучительным, ибо не ведал человек себя, но ныне он познал себя, познал Создателя сотворившего его.

Заботливые дождливые капли омывали бледное тельце. К концу пути он стался чистоплотным подобно царскому сыну. Не источая слез и не извергая рыдания, он преодолел всякую преграду и с чувством собственного превосходства над всеми людьми, над их жалкими возможностями и препирательствами, взирал на барона, будто пред ним не богатый человек, а провинившийся слабый слуга.

Подойдя ближе, в меру растроганный барон с горячностью произнес.

– Нет, я видимо совершил грубейшую ошибку, назвав его червяком. О, это самый настоящий подлинный – аспид, змей, рожденный в пыли и в грязи, лежа на брюхе, в чужой крови. Который так неистово стремится попасть из грязи в князи. – тут он обращается непосредственно к ребенку. – И я дарую тебе такую неоценимую возможность. Хотя ты и слаб физически, дух твой силен, я это ощущаю в тебе всем своим нутром. Дух человеческий всегда трепещет пред величием. – говорил барон, а затем обратился к слуге. – Эстебан, заверни младенца во что-нибудь и отнеси его в дом, там уже служанки разберутся, что с ним делать, пеленать, кормить и тому подобное. А я пойду чего-нибудь перекушу, как говорят римляне – после всякого зрелища положен хлеб. А то с голодухи я становлюсь жутко лютым и падким на всякого рода непотребства.

Бережно, словно свое собственное дитя, Эстебан завернул его в свою куртку, и тот, кажется, заснул с крохотным пальчиком на устах. Но напоследок, перед самым уходом барона, тот обратился к господину.

– Как мне объяснить его появление? И какое дать ему имя?

– Аспид. – небрежно только и сказал барон, принявшись следить за тем как кучер управляется с багажом.

На том будущая жизнь незваного подкидыша определилась благовременным стяжанием.

И имя, дарованное ему, заключило заветом его дальнейшую судьбу.

История вторая. О скорпионе и о том, насколько вольны современные своенравные нравы

Аспид нежной кожей ощутил как грубые и в то же время заботливые руки прикоснулись к нему, затем понесли над землею в неизвестном направлении, в этом коконе было тепло, здесь приятно пахло. Недавно он ощущал лишь как грязевые капли, небрежно окропляющие его личико, холодили кожу, и совсем рядом вертится нечто большое, готовое в любой момент погубить его жизнь. Несколько минут назад, то смертоносное устройство постепенно замедлялось, затем вовсе остановило свой бешеный бег и, разлепивши глазки, он начал созерцать фигуры, контуры предметов, затем коричневые пальцы, прикасающиеся к тому месту, где он находился. И эти самые туземные десницы уволокли наружу его озябшее тельце, когда недружелюбный человек что-то произнес, те загорелые руки крепко сжали находку и отпустили в новое место, которое было куда хуже, чем предыдущее. Однако он, венец творения, не приклонился пред этим огромным миром, ибо он больше всего мира.

Отныне же, то стало минувшим прошлым, которое вскоре забудется, слишком мучительно рождение человека, и может быть, смерть также однажды предастся забвению. Память не соизволит запечатлеть начало и конец, значит, мы не рождаемся и не умираем, мы живем вечно – думал малыш, наблюдая за мелькающими видениями окружения – люди вокруг суетятся, хлопочут надо мной, и думают, будто я ничего не понимаю, но я ведаю все тайны мироздания, во мне более знаний, чем в них, моя мудрость не ограничена мнимой реальностью и не извращена воображением, я прибываю в первозданной Истине, которая по сути своей непостижима. Покуда Аспид мыслил, его подхватили другие длани, он ощутил другое, женское тепло, прикасания были усталые, наиграно любящие.

Тем временем около крыльца поместья духовно растерзанный Эстебан хватался за свою буйную голову, невольно рвал волосы, смахивая крохотные слезы и нескончаемо причитал, не щадя укорял себя за аморальный поступок. Ужасное злодеяние он свершил, минуя все нравственные устои своей стойкой натуры. Ведь жизнь, ведь само Провидение явило ситуацию, в которой нужно было встать между сильным и слабым, виновным и невиновным, грешным и невинным. Но он лукаво избрал надругательство над человечностью – скверное невмешательство. А что если бы тот ребенок захлебнулся в луже, погиб от бессилия, тогда бы вся кара Небес пала на слугу, а не на господина, ведь руки злодея чисты, тот не прикасался к подкидышу. Долго такой укоризной он терзал себя, изнурял себя вопросом – кто важней для Вселенной – тот, кто нападает, или тот, кто испытывает гнет и боль, если одинаково любить их обоих, то чью сторону выбрать, кого принять в лоно своей любви? Нельзя служить двум господам – учил пророк Христос, а я лукавлю, нужно было отнести дитя в дом, под покровительство Мари Дон-Эскью, ослушаться приказания барона, но не потворствовать тому беззаконию – сожалея о своем выборе, говорил самому себе Эстебан.

В Терновом кусте произошел настоящий театральный переполох, ведь помимо рождения Хлои, барон привез некоего младенца неизвестного дальнего родства, однако с виду вполне спокойного, в меру детства уравновешенного. Сестра Мари, познав счастье материнства, настолько переполнилась любовью к детям, что охотно приютила возле своей груди и Аспида, пригрела змейку – как подшучивал в своей злорадной душе барон. Безусловно, об имени младенца пока никто не ведал, поэтому все начали придумывать всякого рода несуразные глупости. Смуглый слуга, принесший новорожденного, куда-то подевался. Барон Дон-Эскью задерживался с багажом, или готовил речь для поздравления сестры своей любимой супруги. Впоследствии оказалось что ни то, ни другое не входило в его скоропалительные намеченные планы. В первую наиважнейшую очередь, хозяин усадьбы отправился скорым шагом на кухню, дабы заморить огромного червячка, следуя нежным запахам всевозможной снеди. Однако обещанного супа ему не подали, поэтому пришлось напитаться, чем попало, и такой свободный рацион весьма позабавил тучного барона.

Затем прибрав свой раздутый живот, минуя всех возбужденных слуг, он вышел из дому и как, кстати, ему попался Эстебан в отличном огорченном виде, посему подсел рядом с обиженным мавром, без оправданий, заявив.

– Помнишь, Эстебан, у вышивальщиц имеются подушечки для иголок, вот и твое сердце подобно сему предмету, слишком мягкое оно у тебя, а жизненные укоры – колкие вещи, впиваются, остаются внутри, покуда их не вытащит мудрый человек. Знаю, ты сейчас ругаешь меня, даже, думается, презираешь. И это правильно, меня помимо прочего еще можно пожалеть, ведь я так ужасен в твоих глазах. Однако мне придется пояснить свое сегодняшнее поведение. – барон рассуждал здраво на сытый желудок, или злодейски хитроумно. – Во-первых, в том ребенке я различил явственно перст судьбы, некий высший дар, который неукоснительно необходимо принять, потому я бы ни за что не бросил его на произвол фатума. Во-вторых, бросают или отдают в приют по обыкновению нездоровых детей, с отклонениями в физическом здоровье или с помешательствами в уме, что весьма затруднительно определить. Посему наглядно удостоверившись в обратном, я принял Аспида в свою семью, еще и потому что он родился в год змеи по восточному календарю. Меня в последние месяцы крайне завлекла тема востока. Да, кого я обманываю, конечно, я назвал его подобным образом из простого презрения. Я оказал ему великую честь. Я готов предложить ему выбор – быть моим сыном или слугой.

– Вы лукавите, господин. Я воочию видел правду в ваших алчных до чужой жизни глазах. Вы играли с ним, как играете со всеми.

– Это слабость власти. А что ты хотел, чтобы сила, предназначенная для разрушения, созидала? Если только после того как всё уничтожит. На обломках возводят города на костях. Не так устроен мир, как ты себе воображаешь. Всем царям военачальникам нисколько не жаль чужие жизни. Но не будем об этом. Ты, Эстебан, потрясающий психолог, и по этой причине я нанял тебя, ты помимо внешней оболочки человека, пытаешься проникнуть внутрь вещей, в души людей. Потому-то и бандиты бросают оружие, завидев твой прозорливый лик. Ты заглядываешь им в души, и они обнаженные, прикрывая срам, убегают прочь, ища новую одежду. А в Аспиде ты заметил что-нибудь странное?

Внезапно показалась миссис Дон-Эскью и громко сказала.

– Лютер. Вот ты где. Неудивительно, что мы обыскались тебя. Правду глаголют, что пропажу всегда нужно искать в самых обыденных местах. Но сейчас ты должен поздравлять мою сестру с рождением замечательной девочки, а не слабоумно торчать на холоде. Пойдем, хотя бы увидишь малютку.

– Конечно, дорогая. – ответил барон и напоследок шепотом обратился к слуге. – Скоро ты заимеешь еще одну должность. Готовься стать крестным отцом. Ты чувствуешь бремя греха, и ты будешь за него отвечать, ты возьмешь его на свою душу, Эстебан. Готовься.

Они вдвоем миновали широкие коридоры, стены были обклеены узорчатыми обоями, картины висели разных размеров и фактур, занавеси на гардинах всевозможных атласных фасонов, остальное чуть уходило в тень, не раскрепощаясь особой роскошью. Интерьер выделялся своеобразностью дизайна, декоративность отдельных предметов мебели являло собой некую особенную пластичность, меняя места дислокации, ощущение уюта не ускользало сквозь призму привычности, словно вещи составляли единое целое с объемными комнатами. Усадебный дом многогранно обширен, здесь и спальни, двое гостиных, число коих зависит от численности гостей, кухни, кладовые, игровой зал, где расположен бильярдный стол, обитый лазурным сукном. Всего не перечислить, так велико многообразие нюансов здешнего декора. Родовое поместье передавалось из поколения в поколение, как крепкое гнездо, свитое первыми важными птицами, или то был скворечник, сотворенный вне их ведома, но для их удобства, и весьма приглянувшийся им для благополучного жилья. Род Дон-Эскью никогда не слыл особой задумчивостью, отрешенностью или религиозностью, скорее наоборот, они всегда жили свободно на широкую ногу, вели действенный образ жизни. Но лишали себя свободой мысли и мечтания, ведь круг их интересов сводился к простой диаграмме – обогащения, удовольствия и деторождения. Что можно в общей сложности или простоте слить в единый термин – мирское мировоззрение. И сему они придерживались, не уступая ни на шаг в сторону. Книг в доме имелось великое собрание сочинений, но, увы, брались в руки лишь те, в коих подтверждалось сей бессмысленное импульсное кредо семьи Дон-Эскью. Каждый раз, когда очередной родственник умирал, то уходил тот человек, как правило, беспрекословно с пустым стеклянным застывшим взором, словно жизнь прошла, а он так и не задумался ни разу о жизни. И погребальный саван покрывал наготу их хладных сердец. А душа стояла рядом и плакала не о своем исходе, а о тех, кому предстоит уйти нераскаявшимся.

Барон весомого вида, с прилизанными короткими волосами на шаровидной голове, не имел офицерскую выправку, но вполне походил на зажиточного мэра, длинный сюртук частично скрывал его форменную полноту, а лицо его походило на гротескное изображение семи погубителей душ человеческих. Мари Дон-Эскью, баронесса, напротив была худа, излишне разговорчива и высокомерна, исполнив свой смысл жизни, что неукоснительно является деторождением, она горделиво возносилась над теми, кто еще не вступил на сей тяжкий труд, кто еще не принял на плечи свои сей непоколебимый груз ответственности. Она из тех кто везет ребенка в коляске, желая, чтобы все вокруг уважительно расступались, чтобы все одинокие люди видя ее счастье чувствовали себя никчемными и униженными. Она из тех, кто кичится своими детьми, но участие в воспитании оных принимает весьма посредственно, но педантично подходит к науке возрастания будущих поколений. Прическа ее непременно уложена в конский хвост, на ней строгое платье без излишеств, несколько сверкающих украшений для создания завистливых взглядов и абсолютно надменный вид, таково поверхностное описание баронессы.

Таким несовместимым тандемом они шли к своей родственнице, дабы поздравить ту или утешить, это зависело от причуд настроения.

– Я где-то вычитала, что змеи порою подкладывают свои яйца в гнезда птиц, и пернатая мамаша ничего не подозревая, усердно высиживает подкидышей. Затем вылупляются цыплята и вместе с ними и маленькие змееныши. Представьте, как косо смотрит отец выводка на деток столь непохожих на него. И должно быть те змеи вскоре пожрут семью, в которой так удачно оказались. Я это всё рассказываю к тому, что ты поступил нецелесообразно. Нужно было оставить этого ребенка, там, где ты его нашел.

Барон внимательно выслушал жену и ответил.

– Либо поможет возвеличить наше укромное гнездышко. Этот несчастный нотариус не поддается моим уговорам, говорит, будто для увеличения земель необходимо иметь более трех детей, ему необходимо четыре имени. Я, безусловно, подумывал удочерить ребенка твоей сестры, на время, конечно, но судьба подарила мне этого заморыша с голодным взглядом как у змеи. А еще говорят, будто наши думы черствы, но в дни веселья мы радостны, пьяны, мы наполняемся беззаботной закваской, комичным хмелем. Он же истинно бездушное создание, его усталая душа словно пытается двигать давно умершее тело.

– Да, он весьма странен. – ответила баронесса. – Думаешь, твой план стоит выделки? Ведь понадобится куча бумаг, усыновление дитя без матери нелегкая бюрократическая задача. Много времени потребуется на оформление опекунства. Но зато, сколько выгоды! Какой явственно благородный поступок! В аристократическом кругу это обстоятельство выбелит нас. Представляю, как миссис Клэй будет умиляться, и благодарить меня за добродетель. Особенно когда узнает, где именно ты обнаружил подкидыша.

– Я знал что ты меня поддержишь. – радостно воскликнул барон. – Деньги ускоряют время, развязывают языки и покрывают чужие руки мозолями. Поэтому проблем в будущем я не наблюдаю.

Супруга не удивилась предложению барона оставить и даже усыновить младенца, напротив, сталась солидарной с этой корыстной благотворительностью. Впоследствии возникли некоторые сомнения, однако имея врожденную хитрость и реализованное приспособленчество, она знала, что усыновленный мальчик не станет полноправным членом их семьи, не будет вмешиваться в жизнь ее кровных детей, в их наследство, барон и баронесса используют его как причину для обогащения за казенный счет. Затем, когда все формальности будут позади, они отлучат отрока от богатой жизни, тот станет простым слугой, который в силу малого возраста не запомнит ту потерю положения в высшем обществе. План вырисовывался весьма удачный, степенный, рассудительный. Если и есть судьба, то она и впредь будет сопутствовать нам – думали супруги, как полагается едино в единстве помыслов.

Их крепкий брак по естественному закону рационализма был по расчету. Оба состоятельные люди, они словно золотодобытчики прилепились к брачной руде, это означало, что больше им не нужно было с кем-либо делиться имуществом, им в меру привилегированным особам, не было необходимости заводить новые знакомства, так для чего тогда ожидать заколдованных принцев и принцесс, когда можно условиться на данностях. Поэтому в их диалогах отсутствовала всякая нежность, лишь сухие комплименты слетали с их напомаженных уст ради поддержания культа этикета, прикосновения меж ними также были редки, не потому что они дорожили телесной чистотой, а по причине искусственной холодности, их союз не был платоническим, небесная высота любви не затрагивала их. Не существовало соединяющей любви между мистером и миссис Дон-Эскью, однако единение помыслов и желаний в некоторой мере являлось чудесным образом в их совместной жизни, словно то была пародия на брак, и окружающие почитали это явление за вышние отношения, отмеченные чуткой искренней любовью.

Лакей церемонно отворил дверь в комнату, довольно просторную, немного душную. В тяжелом воздухе, словно по-прежнему висели те болезненные крики и неумолчные стоны, боль и конечная радость. И всю эту удушающую обстановку разрежала утопическая мирная идиллия лежащая на пышной кровати. Сестра баронессы благотворно возлежала, прижимая к груди малютку Хлою, а рядом покоился Аспид, чуть дремлющий, он внимательно слушал разговоры взрослых, сложивши ручонки, научно изучал полураскрытыми веками дивный процесс кормления новорожденной девочки. Рита прикрыла действо покрывалом, дабы не показывать избыток обнаженного тела и дабы, не смущаясь, господа выказали ей уважение, представительно войдя в эту временную палату. Слуги к их приходу, безусловно, прибрались.

Барон остановился возле кровати и нисколько не смущаясь, приготовился держать речь, но тут он приметил Аспида, отчего с неприязнью воззрившись на него, желчно проговорил.

– Неопределимое желание лишить его жизни возникает во мне, словно он живет вопреки всем законам мироздания. – откровенно прошептал он, дабы никто не расслышал его мысли. – Вижу, дорогая, ты приютила нашего с Мари ребенка. Это меня радует. Познакомься Хлоя, это твой дядя Аспид. Но историю его краткой жизни я расскажу как-нибудь позже.

– Чудесный малыш. – подтвердила Рита. – Только немного странный, не плачет и не улыбается.

– Малышка Хлоя куда прекрасней, только посмотри какие у нее глазки. – мгновенно сотворила льстивый комплимент баронесса.

– Мари, ты не представляешь насколько я счастлива. – говорила ее сестра.

– Жаль только что они оба родились под отвратительным знаком скорпиона. Все знаки зодиака достойны, но яд имеет только один. Упрямость и свободолюбие, нетерпимость и хладнокровие, меланхолия, всё это отравляет их. Как жаль.

– Жаль, если верить этим бредням. – заявил твердо барон. – Рожденные в год змеи – мудры, и это мне куда больше нравится.

Рита, не ожидавшая таких скверных восклицаний, запротестовала.

– Какое это имеет значение в данную минуту, когда их жизни обрели новый виток, вопреки всем вашим звездам и календарям, мою Хлою ожидают великие свершения, я это предчувствую и без ваших глупых гороскопов.

– Таким образом, каждый родитель думает о своем первом ребенке. Хотя наш Олаф не первый, всё же он настолько представителен и занятен, что порою дух захватывает. – сказала Мари не позабыв прибегнуть к самолюбию заявив о своих достижениях в жизни.

В замешательстве прибывал барон, разглядывая новорожденных, они казались ему чересчур бледными и спокойными, в них нет той бурной крови родства Дон-Эскью, а значит, в них нет ничего путного. Подкидыш тем временем с любопытством кокетки рассматривал окружение, словно анализируя свои возможности в данную пору жизни, кои весьма невелики.

– На сим всё улажено. – сказал барон. – Если тебе, Рита, не противен Аспид, то пусть обитает подле тебя некоторое время, а после, когда он подрастет, пусть перейдет в сан слуги, это единственное что он заслуживает. Теперь осталось только усыновить его, для этого необходимо несколько мелких взяток и пару часов писанины. И мы с гордостью получим приданное принадлежащее нам по праву кровного родства. – рассудительно проговорил барон и широко зевнул позабыв прикрыть рот ладонью. – Позвольте мне чуточку вздремнуть, ведь этот несносный нотариус выпил залпом все мои нервы, столь искусно, что я бездушный сейчас же рухну прямо на этом месте.

Супруга поцеловала мужа в щеку, и он поспешно удалился, миновав все условности.

Отныне дамы могли побеседовать в уединении, не стесняясь посудачить в открытую, однако послеродовое состояние сестры не позволило той долго сплетничать и хорохориться. Их диалог стался коротким, но весьма витиеватым.

Мари села на край кровати Риты, лаская взглядом малютку Хлою.

– Константин видимо не слишком обрадуется рождению дочери, мне всегда казалось, что он желал иметь наследника.

– Безусловно, ты же знаешь этих мужчин. Однако девочка куда интересней для него, ее взросление он воочию увидит, как будут меняться ее платья, прически. А мальчиком он и сам был, чего тут занятного. Миленькое создание, не правда ли.

Тут произошло нечто неожиданное. Аспид незаметно подполз к Хлое, протянул ручку и коснулся ее порозовевшего личика. Отчего девочка пробудилась, но не заплакала. Тот словно ласково хотел погладить ее по щечке, однако пальчики еще плохо распознавали сигналы души, и не позволили ему проявить порыв нежности.

Рита отреагировала не сразу, она наблюдала за этой своеобразной игрой, затем рукой усадила Аспида на место. В чувствах матери включилось чувство защиты смешанное с удивлением.

– Какой необычный ребенок. Мне кажется он недостоин своего имени. – заявила она.

– Зато как оригинально. Знаю, что Лютер как всегда пошутил, это его своеобразный каламбур, который так неудачно восприняли всерьез. Жаль, теперь на нем лежит это змеиное клеймо. Я не чувствую к нему ничего доброжелательного, ведь Аспид такой холодный.