Репортаж из леса

– Уходить.

– Почему? Сегодня же воскресенье.

– В том-то и дело.

Я приподнялся.

– А где Гена?

– Ушел.

– Без меня?

– Сказал, не хочет тебя будить.

– Ладно… А что за спешка?

– Уже десять. Скоро придет Денис.

– Денис? Кто такой Денис?

– Мой парень.

Она сказала это так, словно речь шла о разносчике пиццы.

Я не мог поверить.

– Твой парень? У тебя есть парень?

– Ну да.

– Не может быть!

– Почему? – она нависла надо мной, и руки у нее были, как всегда, сложены на груди.

– А-а-а… Ну, я просто думал…

– Что ты думал?

– Что у тебя нет парня.

– Почему? Почему это у меня нет парня?

Она завелась.

– Брось, – сказал я, – у кого-то есть парень. У кого-то нет. Все нормально. У тебя какие-то проблемы, что ли?

– У меня нет проблем. А у тебя они будут, если ты не уйдешь до того, как придет Денис.

Я натянул штаны. С Денисом мне действительно не хотелось встречаться.

– Может, бросишь его к чертовой матери?

– Я люблю его.

– Серьезно?

– Да.

– А зачем ты тогда… ну…

– Спала с тобой?

– Да.

– Хочешь знать?

– Да.

Она усмехнулась. Она больше не казалась мне милой и нежной.

– Мне было тебя жалко.

– Что?

– Мне было тебя жалко. Ты стоял там, у окна, весь такой жалкий, побитый. Как щенок. Я решила помочь тебе. Это была помощь, понимаешь?

Я вскочил.

– Помощь? Ты что, спасатель Малибу, чтобы мне помогать?

Она замерла, а потом вдруг ударила меня в плечо. Довольно ощутимо, надо сказать. Я ойкнул. Я этого не ожидал. Ситуация перестала мне нравиться.

– Знаешь что, дорогой? – сказала она. – Пошел-ка ты отсюда, пока не получил! Я тебя предупредила! Я ведь и без Дениса тебе ребра посчитаю!

Я сделал несколько шагов назад. Сумасшедшая. Еще, неровен час, действительно треснет чем-нибудь по башке.

– Ладно… Ухожу.

Я пошел в коридор. Чувствовал я себя неважно. Меня подташнивало. Еще вся эта история… Проклятые веревки над головой!

Зашнуровав ботинки, я вышел из дома. Меня никто не проводил, и я оставил дверь открытой. Потом позвонил Гене на мобильный.

– Где ты, сукин сын?

– В общаге. Сплю.

– Почему ты не забрал меня?!

– Ты сопишь, как ребенок. Пускаешь слюни. Вся подушка была мокрая.

Я разозлился.

– Пошел ты!

– Ты что, обиделся? В чем дело? Ты же получил, что хотел. Разве не так? Я слышал, как вы там развлекались, ребятки!

Гена засмеялся. Волна злости прошла. «А что? – подумал я. – Мне действительно удалось получить то, зачем я туда шел. Я – настоящий ковбой. Можно ведь и так сказать. Может, я и не американский ковбой, но канадский – это уж точно».

– Ну да, – сказал я, – получил.

– Классно было?

– Неплохо.

– Ну тогда все. Остынь. Давай ко мне в общагу. Тут есть кофе.

– Ладно, – сказал я, – скоро буду.

Я пошел к трамвайной остановке. Светило солнце. Настроение было хорошее. А я – молод.

ГОВОРЯЩИЕ ОБЕЗЬЯНЫ

В нашем университете проходила научная конференция. На ней должен был выступать и я.

Заведующая кафедрой госпожа Растергаева с самого утра бегала по коридорам с вылезшими из орбит глазами. Ей предлагали валидол, но она отказывалась.

– У меня мероприятие! – говорила Растергаева и бежала дальше. Угнаться за ней было попросту невозможно.

Научный люд стал собираться часам к девяти. Многих пленила возможность бесплатно покушать бутерброды с сыром и колбасой. Кто-то неуверенно, но с надеждой говорил о коньяке.

– А правда после конференции всем нальют? – волновался профессор Григорьев.

– Может, и нальют. В прошлом году наливали, – отвечал похожий на метлу профессор Тихов.

Григорьев, успокоенный, куда-то уходил.

К половине десятого народу в холле перед лекционным залом набралось уже достаточно. Все громко разговаривали, обсуждая футбол, Диму Билана и каких-то кошек. О журналистике никто и не думал.

Началась регистрация. Лаборантка кафедры раздавала зарегистрировавшимся программку с темами докладов. Все внимательно ее прочитывали, стараясь отыскать в гуще фамилий свою. Найдя, профессора вздыхали и растворялись в толпе.

Лаборантка всем приятно улыбалась. Я подошел к ней и спросил, как дела.

– Ужас, – ответила она полушепотом.

– В чем дело? – удивился я. Пока что все шло более-менее нормально.

– Посмотри, – сказала она и протянула мне программу. Я вчитался и обомлел. Крупным шрифтом на обложке было написано: «НАЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ».

– Может быть, правильно – ночная?

– Тебе лишь бы шутить, – обиделась лаборантка, – а меня могут уволить.

– Брось, это не твоя вина, а редактора. Ну, или корректора. Короче, того, кто проверял.

– Никто не проверял. Я тебе и редактор, и корректор, и Иосиф Бродский.

Я так и не понял, при чем здесь Иосиф Бродский, но на всякий случай попрощался и отошел в сторонку.

Вскоре кончились бейджи. А профессора все подходили и подходили. Узнав, что табличек с надписью «Участник» нет, они поджимали губы. Кто-то принимался скандалить. Самому ретивому крикуну – директору какой-то телекомпании – я отдал свой неподписанный бейдж.

– А как же вы? – проявил он сочувствие.

– Ничего. Я как-нибудь так.

– Но ведь в этом весь смысл…

Я поднял одну бровь (этому фокусу меня научил младший брат) и, ничего не говоря, пожал плечами.

– Весь смысл… – продолжил телевизионщик, обращаясь уже к кому-то другому. Меня он так и не поблагодарил.

К десяти появились студенты с кислыми лицами. Радовались конференции в основном двоечники, потому что у них отменили семинар по древнегреческой литературе. Они заговорщицки улыбались и прятали от посторонних взглядов плееры.

Отличницы, наоборот, рассредоточились по толпе и вступили в разговор с профессорами. Отказать красавицам седовласые мужчины не могли. Поглаживая клиновидные бородки, они не спеша рассказывали о своих успехах. Девушки делали вид, что слушают.

Наконец двери лекционного зала отворились, и туда стали пускать людей. Перед входом возникла давка. В этот момент участники конференции стали похожи на футбольных фанатов, опаздывающих на матч.

Когда все желающие вошли и расселись по местам, я тоже осмелился составить им компанию. Выбрал кресло поближе к выходу. Так проще слинять, если что. Но я оказался не один такой умный – пришлось выдержать конкуренцию. К счастью, по трансляции объявили, чтобы студенты садились в первые ряды. Они, ворча, повиновались, и на галерке стало посвободнее.

Сидящий рядом моложавый профессор, которого я видел впервые в жизни, подмигнул мне.

– Ну как? – спросил он.

Я показал большой палец.

– Да-да, – сказал он. По его виду было понятно, что он крайне доволен собой. Я не стал спрашивать почему.

Спустя еще десять минут прибежала Растергаева.

– Мы немного задержимся, – сказала она. – Должен приехать Пырьев. Мы все ждем Пырьева.

– Кто такой Пырьев? – зашушукались в толпе. Выяснилось, что никто не знает Пырьева.

– Наверное, какой-нибудь крупный ученый, – предположил мой сосед.

– Почему же его никто не знает? – поинтересовался я.

– Чем крупнее ученый, тем меньше людей его знает, – ответил он.

Я хотел задать еще один уточняющий вопрос, но воздержался.

Все заскучали. Некоторые студенты постарались выскочить из зала, но были застуканы заместителем декана. Их ждали выговоры.

Я уже устал бороться с зевотой, когда наконец Растергаева вернулась, ведя за собой какого-то длинноволосого студента. Студент выглядел неважно: то ли с похмелья, то ли со сна. Подойдя к компьютеру, он стал совершать загадочные манипуляции. У него, видимо, все получилось. По крайней мере, заработал проектор, показывающий рабочий стол какого-то компьютера.

Растергаева успокоилась и даже как будто стала меньше ростом.

– Давайте начнем, – сказала она в микрофон.

– Позвольте, – встал с места тот самый телевизионщик, которому я подарил бейдж. – А где же Пырьев? Как мы можем начать без Пырьева?

Растергаева удивилась.

– Вот Пырьев, – сказала она, указывая на длинноволосого студента. Тот смущенно пожал плечами.

Когда все выяснилось, Растергаева произнесла вступительную речь. Говорила она долго, растерянно и туманно. Главное, что вынесла из ее речи публика, – кофе-брейк будет в час дня.

– А наливать-то будут? – недоумевая, расспрашивал соседей Григорьев.

Соседи, видимо, терялись в догадках.

Первый доклад читал профессор Шум, хотя в программе он стоял ближе к концу. Такая замена вскоре объяснилась. Во время своей речи Шум оговорился, что опаздывает на обед.

Выступление Шума мне почти не запомнилось. Единственное, что вызвало широкий общественный резонанс, – в какой-то момент Шум произнес слово «член». Профессора, улыбаясь, зашушукались, студенты загоготали. Его речь была посвящена культурным проблемам современной журналистики.

Следующий докладчик, пожилой журналист из Москвы, был предельно честен с аудиторией.

– Мой доклад называется «Отражение факта в отечественной прессе», – сказал он, выйдя на трибуну, – но об этом я не буду рассказывать.

Аудитория была заинтригована.

– Я расскажу вам о своей судьбе… – продолжил он и на полчаса ушел в повествование о собственных трудовых буднях. Единственное, что было понятно из его речи, – этот журналист – настоящий герой, лишь по какой-то нелепой случайности не удостоившийся соответствующего звания. Он был сыном полка во время Великой Отечественной, зимовал в Антарктике, дрейфовал на льдине, охотился на львов в Конго. Одним словом, прожил полную ярких событий жизнь.

– Интересно, – отметил, обращаясь ко мне, мой сосед, – как он мог воевать, если, как написано в программке, родился в 1946 году?

Я не знал, что ответить. Возможно, что это была еще одна опечатка. А возможно, журналист нагло врал.

Забавно, что в какой-то момент он также вспомнил про мужскую половую систему и произнес слово «пенис».

На этот раз смеялись даже профессора…

Успокоившаяся Растергаева в конце концов шепнула ему на ухо, что его время закончилось, и за руку увела с трибуны.

Следующие несколько докладов были малопримечательны. Петров рассказал что-то об Интернете, Шумаков – о телевидении, Коганова сетовала на «Дом-2».

– Предлагаю переименовать «Дом-два» в «Содом-два», – предложила она.

Мой сосед, поспешно убирая с глаз газету «Жизнь», зааплодировал.

Закончилась первая часть конференции докладом под названием «Говорящие обезьяны». Там было что-то про биологию, и никто не понял, как этот доклад относится к теме конференции. Но спрашивать было неприлично.

Когда объявили перерыв, все выдохнули и побежали в коридор. Там уже дымился чайник.

– Чай? – расстроился профессор Григорьев. Он явно претендовал на что-то большее. – А наливать будут?

Его кто-то успокоил.

Я тоже съел бесплатный бутерброд и нашел в толпе Растергаеву. Происходящее ее явно печалило.

– Любовь Егоровна, – обратился я к ней, – пожалуй, я пойду.

– Не уходите, – вцепилась она в мою руку, – умоляю, не уходите.

– Почему? – опешил я.

– Без вас, – сказала она безапелляционно, – все пропадет.

Я уже хотел возразить, но, исполненный чувства своей значимости, уступил.

– Беда! – прибежала откуда-то лаборантка. – В два часа в этом зале начнется лекция гостя ректора из Москвы.

– Как это? – изумилась Растергаева. – Это же наше место!

– Что-то напутали в учебном отделе! Нужно срочно искать новое помещение.

Представители нашей кафедры зашевелились. Я поспешил скрыться с их глаз. Спустя десять минут пронесся слух, что конференция возобновится в два часа в одной из аудиторий на третьем этаже. Вскоре выяснилось, что в триста тридцать шестой. Я не спеша поднялся туда. Триста тридцать шестым кабинетом оказалась кафедра экономики.

– Здесь будет конференция? – неуверенно спросил я.

– Нет! – рявкнули на меня из кабинета.

Я закрыл дверь и решил ждать здесь, но проносившаяся мимо лаборантка успела крикнуть, что на самом деле мне нужен триста шестьдесят третий кабинет.

– Опять что-то перепутали, – объяснила она заминку.

В триста шестьдесят третьем кабинете остались только самые стойкие. Их я насчитал десять: восемь профессоров и две студентки. То ли им некуда было больше податься, то ли они перед кем-то провинились. Среди профессоров я заметил и Григорьева. Он по-прежнему рассчитывал, что ему нальют.

Конференция продолжилась. На закуску остались самые скучные доклады. Среди них и мой. Про члены больше никто не говорил. Зато профессор Силантьев похоронил жанр репортажа.

– Репортаж умер, – сказал он и, как показалось, пустил слезу.

Доцент Голиков, спившийся журналист в рваных сапогах, не только рассказывал какую-то скучную историю, но и иллюстрировал собой, почему журналистику считают грязной профессией. А доцент Кириллов прочитал отрывок из газетной статьи «Прорыв блокады». То же самое он делал и в прошлом году. Григорьев от своей речи отказался. Он озирался по сторонам и бешено вращал глазами. Было видно, что ему невтерпеж.

В конце концов настала и моя очередь. Я встал и вышел к доске. Передо мной сидели Растергаева, Григорьев и две студентки. Остальные, прочитав доклады, поспешили ретироваться.

Я завел речь об Интернете. Приводил забавные примеры из прошлого, искрил находками, даже сделал несколько сенсационных заявлений (я ожидал, что они вызовут бурную дискуссию).

– Газеты через десять лет окончательно отомрут, – сказал я, сам поразившись абсурдности своих слов. Подняв глаза, я заметил, что меня никто не слушает. Расстроенный, я промямлил что-то напоследок и сказал:

– Есть ли у кого-то вопросы?

– А наливать, – поднял на меня глаза Григорьев, – скоро будут?

АКВАПАРК

Мой коллега Валера – странный человек. На днях говорит: «А давай сходим в аквапарк!» И это при том, что мы никогда не были друзьями. Мы вместе и выпивали-то всего пару раз. А тут сразу – аквапарк!

Но я тоже человек со странностями. Я говорю: «Давай».

Ну, мы и пошли.

Встретились перед торговым комплексом. Валера приплясывал. В его полиэтиленовом пакете с логотипом одной косметической фирмы что-то позвякивало.

– Будешь? – спросил он.

– Зачем? – удивился я.

– Как зачем? Для бодрости!

– Я и так вроде бодр.

Валера пригляделся ко мне.

– Не, – говорит, – ни фига ты не бодр! Ты – бобр!

Ладно, думаю, почему бы и нет.

Разлили водку в пластиковые стаканчики.

– Закусить есть чем? – спросил я.

– А-а-а! Занюхаем!

И он махнул полстакана.

– А чем занюхивать?

Но Валера не ответил, он схватил меня за уши, наклонил ко мне голову и погрузил свой огромный нос в мои волосы.

Я даже удивиться не успел.

– Твоя очередь, – сказал Валера.

Водка оказалась теплой, Валерины волосы отдавали колбасой.

– Пойдем? – спросил я с надеждой.

– Подожди. А допить?

Мы допили.

Стоять потом в очереди в кассу было не так скучно, честное слово.

Мимо нас бегали взволнованные дети. Шумели толстушки. Мужчины фыркали и проклинали все на чем свет стоит. Мы же были добродушны. Валера даже постарался заигрывать с окружающими девушками. Кто-то ответил ему взаимностью. Но я его одернул.

– Ты больной! Это ж восьмиклассницы!

– Чем я хуже Цоя? – возмутился он.

Я не стал ему объяснять. К счастью, восьмиклассницы пришли в аквапарк с мамами, которые все контролировали и презрительно Валеру отпугивали.

Потом мы получили номерки и браслеты с ключами от шкафчиков. В раздевалке было с избытком голых, волосатых, расплывшихся тел. Мальчики стеснительно прятали свои причиндалы. Некоторые взрослые, хвастаясь, выставляли их напоказ. Один голый мужик стал выполнять приседания.

Нас стало отпускать, но у Валеры оказался припасен портвейн.

– Здесь же нельзя, – сказал я, показывая на правила в рамочке.

– Мне закон не писан, – ответил Валера. – Кроме того, я воды боюсь. Алкоголь придаст мне мужества.

Выпили еще. Мужчины смотрели на нас завистливо. Один даже облизывался, проходя мимо. Я думал предложить ему присоединиться, но Валера молчал, а портвейн его…

В аквапарке оказалось так много народа, что невозможно было пройти по прямой и ни на кого не наступить. Угрюмый мужик в футболке с надписью «Главное, ребята, перцем не стареть» работал шваброй.

Валера пожалел беднягу.

– Боже, – сказал он, – это же сизифов труд!

И действительно, стоило надраить пол, как какой-нибудь мальчуган пригонял из бассейна волну. Мужик пожимал плечами и вновь принимался за уборку.

Я уже был достаточно пьян. Перед глазами то и дело появлялись разноцветные круги. Покачивало.

– Аква тим хангер форс! – крикнул Валера и шмыгнул в бассейн через ограждение. К нему тут же подбежал работник аквапарка.

– Если вы повторите этот номер, я вас выдворю!

Валера ухмыльнулся.

– За пределы страны?

– Из заведения!

– Что, у вас купаться нельзя?

Ему объяснили, что в бассейн нужно культурно заходить по ступеням. Валера пообещал вести себя хорошо. На удивление спокойно он принялся нарезать круги по чаше. Мне это представлялось скучным занятием.

Я вылез на берег и посмотрел по сторонам. В двух шагах от меня стояла симпатичная молоденькая аниматорша. Ну, из тех, что не имеют никакого отношения к мультипликации. Средний руки романист описал бы ее как темненькую девушку с чувственными губами и овальным лицом.

Я решил подкатить к ней. Наверное, это действовал портвейн. От водки я обычно становлюсь еще более стеснительным, чем по трезвости. Но портвейн развязал мне руки!

– Девушка, – сказал я, – вы настолько очаровательны, что я перепутал вас с русалкой.

Она засмущалась. Я попал в точку. Мы мило флиртовали. Периодически девушка свистела в свисток или начинала орать на какого-нибудь мальчишку: «А ну отойди от берега, чтоб тебя, немедленно отойди!» Я был в ударе. Шутил, делал комплименты – в общем, держался молодцом. Девушка время от времени заливалась смехом и посматривала на меня с теплотой и заинтересованностью. То, что надо!

Я уже начал надеяться на что-то существенное, как из бассейна вылез Валера и пробежал мимо меня, крикнув:

– Что стоишь, олух, давай с горки кататься!

Я отказался.

Валера не отставал.

– Боишься?

Я прокашлялся.

– Нет, Валера. Вовсе не…

Девушка посмотрела на меня и мягко так улыбнулась.

– Если вы боитесь, тут ничего такого…

Мне стало неприятно. Еще никто не смел назвать меня трусом!

– Я? Да что ты! Где у вас тут самая опасная горка? Вон та, желтая? Сейчас!

И я полез с Валерой к этой горке. Пока поднимался, успел двадцать раз передумать.

– Валера, – говорю, – я высоты боюсь.

– И я боюсь. Но я ж бухой. И ты вроде.

– Я пока поднимался, протрезвел. Мы же можем тут сдохнуть!

– Ты что! Здесь все просчитано!

– Ага, просчитано! Это наши придурки просчитывали, троечники какие-нибудь, которые экзамен по физике с пятого раза сдали…

Мы поднялись на самый верх. Фигурки людей отсюда, из-под свода аквапарка, казались маленькими, как семечки.

Валера перекрестился.

– С богом! – сказал он и сиганул вниз.

Какое-то время из трубы доносился громкий испуганный мат. Потом он стих.

– Давай прыгай! – поторопил кто-то позади меня.

Я еще раз взглянул вниз, сглотнул, подумал о прекрасной девушке, оставшейся там, и… отошел в сторону.

Люди в очереди смотрели на меня, не скрывая своего превосходства.

Я потупил взгляд.

– Ногу… свело.

Старательно изображая хромоту, я почапал по скользкой лестнице вниз.

Проходя мимо своей аниматорши, я показал на ногу:

– Старая травма. Наверное, ахилл…

– Душой ты хил! – крикнул Валера, который снова вылез из бассейна. – И не знал, что ты такое ссыкло! Давай еще разок! Может, получится!

Девушка смотрела на меня с жалостью. Будто я только что завалил выпускной экзамен.

Мне стало так стыдно, как никогда раньше не было. А ведь кое-какой опыт у меня есть. На этот раз стыд даже вытолкал из моего организма весь алкоголь.

– Может, накатишь для храбрости? – спросил Валера.

– Мы же вроде все?

– Ха! Если бы!

В раздевалке, оказалось, у него спрятан коньяк.

– Берег на черный день… Вернее, час. Кажется, он настал.

Я сделал пять существенных глотков, но меня что-то уже не брало.

– Ну как? – спросил Валера.

– Да никак!

– Надо пива! Пойдем возьмем в баре!

– Денег нет.

– Честь дороже денег.

Мы взяли в баре по баночному пиву. Валера платил. Откуда у него средства? Нам ведь зарплату задерживают…

После такого количества выпитого алкоголя баночное пиво уже не имело вкуса. Я даже не смог различить, светлое оно или темное.

Минут через десять я был готов.

– Могу даже с самого верха без трубы в бассейн прыгнуть! Солдатиком…

Валера обрадовался.

– Вот это идея! Жаль, камеры нет…

Мы вернулись к бассейну и полезли по лестнице. Я старался не смотреть вниз. Уверенность вновь стала меня покидать. Алкоголь выветривался быстрее, чем я полагал.

Наконец мы поднялись.

– Ты первый, – сказал Валера. Видимо, он мне не доверял.

Я встал у трубы. Посмотрел в ее черное чрево, потом случайно бросил взгляд вниз и снова замер. Натурально – не мог пошевелиться. «Нет, – подумал я, – ни за что, лучше смерть и вечное одиночество!»

Я уже думал развернуться, но тут этот проклятый Валера пнул меня под зад. Я хотел вслух возмутиться, но уже в следующую секунду понял, что несусь вниз с чертовой скоростью. Я начал орать и бить по трубе руками, стараясь хоть за что-нибудь зацепиться. Но внутренности этого пластмассового монстра были без единой выпуклости. Я летел в неизвестность по прямой кишке. Мне было так страшно, что я закрыл глаза и принялся визжать.

«Меня решили убить!» – пронеслось в голове.

Когда скорость стала совсем дикой, я принял отчаянное решение: расставил широко руки и ноги. Я почувствовал сначала жжение, а потом острую боль, но скорость уменьшилась. Не знаю, сколько метров я так тормозил, но остановился в тот момент, когда труба сделала последний поворот и показался свет в конце туннеля. Я медленно полз к нему. Из воды на меня смотрели несколько десятков пар глаз. А я елозил задницей, чтобы вывалиться наконец из этого отвратительного аттракциона.

– Мама, а что это с дядей? – услышал я детский голосок.

Наконец я сделал еще одно движение ягодицами и свалился в воду.

Я встал и долго протирал глаза, в них попало слишком много хлорки. Услышал крики: «Отойди! Отойди!» Я едва успел осознать, о чем идет речь, как краем глаза увидел какую-то тень и понял, что на меня из трубы летит здоровенная бочка.

Это был Валера.

Потом стало темно.

Я очнулся в медпункте. Здесь на удивление не пахло нашатырем или еще чем-то таким. Здесь вообще не было никаких запахов. Я лежал на кушетке, закутанный в одеяло, а руки у меня были перебинтованы. И голова, кстати, тоже.

Вошла медсестра. Это была суровая толстушка с ярко-красными губами. Она поцокала языком.

– Повезло, что мы вас в милицию не сдали!

Я с трудом шевелил языком.

– В милицию? За что?

– За нарушение правил безопасности! Впрочем, вы сами себя нормально наказали, – она показала на мою повязку, – хорошо хоть сотрясения нет. Впрочем, были бы мозги, было бы и оно.

– А что с…

– С собутыльником вашим? Сидит, ждет.

– Суда?

– Почему же суда… Вас!

– Прекрасно. Я пойду, а?

– Как хотите. Одежда ваша здесь, в углу. Можете собираться. Я выйду.

Я поблагодарил ее и оделся. Похмелье уже наступило. Во рту было сухо, в голове – туман. Покачивало.

Я кое-как вышел из медпункта. Попал прямо в гардеробную. Аквапарк, как выяснилось, закрывался.

Валера обрадовался мне.

– Кто же знал, что ты такой… тормоз, – он показал на мои руки.

– А-а-а! – я махнул рукой. – Экстрим – это не мое.

– Зато у меня кое-что есть для тебя, – Валера порыскал в кармане и достал какую-то бумажку. – Догадываешься?

– Что это?

– Телефон твоей подруги. Ну, той, с которой ты там болтал.

Я подскочил.

– Откуда?

– Ну… Она вроде как разжалобилась… Я не знаю… Подошла, говорит: передайте другу. Ее, кстати, Вика зовут.

– Вика! Какое чудесное имя!

– А ты, я сказал, Урмас Отт.

– Дурак ты, Валера.

– Зато у меня голова цела.

Спорить с этим было бессмысленно.

УЕХАЛ ЗА ПИВОМ

1.

Звонит мне менеджер по рекламе.

– Пиво, – спрашивает, – любишь?

– Уважаю.

– Тут предлагают пресс-тур на пивзавод.

– Наливать будут?