Брать живьем! 1919-й. 2

– Далеко ли от Дерновки до леса? – влет спросил Светловский у Нетесова.

– Не очень, верст восемь.

Маркин взглянул на начальника Угро.

– Ты полагаешь, что проделать фокус с саквояжами мог кто-то из милиционеров?.. Не знаю, гадание на кофейной гуще. Мне думается, кто-то видел, как они копали, либо ушлые казачки смогли прочитать следы и обнаружить клад.

– Ну, и вот, – продолжал Нетесов, сверкая карими глазами. – Вчера, когда Cоколов и Зайцев шли из отделения домой, их прямо на улице оглушили двое в масках – один высокий и сухощавый, другой среднего роста, широкий в кости. Затолкали в черную лакированную бричку и вывезли за пределы поселка в сторону Самовца. Когда в отделение сообщили об этом, мы выехали на пролетках в том направлении, но бричка как в воду канула, к селу она, по уверениям сельчан, не подъезжала. Что ж, вернулись назад, а через некоторое время в поселок прибежал перепуганный грибник и рассказал, что в ярлуковском лесу, на поляне с раскопанной ямой, наткнулся на двух мертвецов. Один был привязан к стволу сосны, другой лежал в чаще, саженях в пятнадцати от опушки. Мы туда, ну, и нашли наших. За деревьями с двумя пулями в спине лежал Соколов, а к сосне был привязан Зайцев. Прежде чем умереть, он, видно, помучился. Изверги его пытали, чтоб им сдохнуть лютой смертью!.. Мы все думаем, что это дело рук Рваной Шеи. В черной бричке по окрестностям разъезжает он со своими лепшими корешами.

Маркин хмуро зашагал по кабинету. Затушив одну папиросу, он сразу потянулся за другой.

– Ясно, что похитители уверовали в то, что саквояжи перепрятали сами милиционеры. Потому и пытали Зайцева… Соколов, наверное, повел игру, попытался сбежать, но его подстрелили… Рваная Шея, говоришь?.. Весьма возможно, но мы должны знать наверняка. – Он выпустил клуб дыма и посмотрел на меня. – Нечаев, поезжай в Пески и попробуй разобраться с этим делом. Не подкачай, докажи, что Петродарскому уголовному розыску все по плечу.

– Нечаева отправляете к нам? – оживился Нетесов. – Здорово! О нем у нас наслышаны. Ведь это он раскрутил банды «затейников» и «синих»?..

– Видишь, стажер, слава о тебе докатилась и до узловой станции! – улыбнулся Маркин. – Ну, действуй! У нас здесь куча дел, знаешь сам, но, если что, мы пришлем подмогу… Григорий Иваныч, напутствуй ты теперь своего сотрудника.

Cветловский приобнял меня и сказал:

– Ничего, парень, выдюжишь. Будет трудно, дай знать – все как один примчимся на помощь!

Мы с Нетесовым вышли из здания, сели в пролетку, на которой он прибыл, и выехали со двора. Напротив бывшего дома купца Котельникова я попросил его остановиться, чтобы взять с собой самое необходимое и увидеться с Лидией. Девушка как раз выходила из квартиры, готовясь закрыть дверь на ключ.

– На уроки? – cпросил я, сообщив ей о новом задании.

– Нет, к родственнику.

– У тебя здесь есть родственник?

– Да, двоюродный дядя, мой крестный. Замечательный человек, я обязательно познакомлю тебя с ним.

По пути к Пескам Нетесов не умолкал ни на секунду. Весь рассказ, в основном, вертелся вокруг двухдневного пребывания мамантовцев на узловой станции:

– Налетели, гады, и ну куролесить: ломать стрелки, крушить станционные пути, разносить вагоны. Взорвали мосты через реки, пустили к ним локомотивы, те сорвались в воду, образовав заторы. Не забыли снести водокачки, взялись за грабеж мельниц, маслозавода, пакгауза. Пострадал от паскудников и красавец-вокзал. На лошадях в него въезжали, палили из карабинов и револьверов почем зря по большим зеркалам и живописным полотнам! Сорвали с петель едва ли не все двери, побили стекла в окнах, разворочали стены – повсюду лежат груды кирпича и кучи битой штукатурки!.. Одним словом, погуляли казачки, позабавились, язви их душу!.. А бывшие помещики да чиновники что учудили?! – продолжал Нетесов с ухмылкой. – Достали из сундуков и шифоньеров пересыпанные нафталином сюртучки, дореволюционные мундиры, пышные платья, драгоценности и поперлись казачьего генерала хлебом-солью встречать. В ножки ему кланялись, благодарственные речи произносили. Я-то думал, что они переменились, зажили как все без задней мысли. Шиш с маслом!.. Ну, ничего, Воронин, Кострыкин и Чудинов им покажут кузькину мать, дурь-то из них выбьют!.. Ну, и времена. Бандиты рыщут, жулье распоясалось, анархисты воду мутят, бывшие хозяева жизни только и думают, как бы сковырнуть Советскую власть!

– А кто такие Воронин, Кострыкин и Чудинов? – спросил я, доставая из нагрудного кармана блокнот с карандашом.

– Уполномоченные по Пескам чекисты. Их контора в том же здании, что и наша.

Глава

4

На узловой станции и в поселке, когда мы туда прибыли, вовсю шли восстановительные работы. Ремонтировались железнодорожные пути, строилась новая водокачка, чинились покореженные паровозы, приводилось в порядок здание вокзала. Жители и станционные рабочие трудились на совесть, желая побыстрее убрать следы налета белоказаков.

Поселковая милиция и отдел ЧК располагались на бывшей Дворянской в одноэтажном здании старой постройки. У большого деревянного крыльца толпился народ, слышались женские всхлипывания, недовольный мужской говор. Толпа зримо делилась на две группы. По одну сторону крыльца стояли хорошо одетые люди в короткополых сюртуках, костюмах-тройках и штиблетах, по другую – жители в косоворотках, широких штанах и сапогах.

– Что происходит? – cпросил я у Нетесова.

– Та-ак, бывшие купчики и помещики здесь понятно почему. Нечего было трехцветные флаги вывешивать, казаков с иконами встречать, хлеб-соль Мамантову подносить! Чекисты с утра всю эту контру отлавливают… Вижу, и извозчики сюда подтянулись. Тут такое дело, поселковый совет вчера после полудня вынес постановление о мобилизации лошадей для нужд сформированного отряда чоновцев. Наши ребята и взялись за исполнение распоряжения совета.

– Вот, оказывается, что. Понятно.

Нетесов кивнул в сторону тех, кто был одет победнее.

– Ишь, извозчики какие злые, так и зыркают! Как бы чего не вышло.

Мы спрыгнули с пролетки, привязали вожжи к коновязи и вошли внутрь. Дежурный, молодой безусый парень с живым веснушчатым лицом, вскочил со стула, кивнул Нетесову и впился в меня глазами.

– Иванов на месте? – спросил мой спутник.

– Должен быть у себя, – ответил дежурный и добавил тише: – Кого привез-то?

– Неси службу! – ухмыльнулся Нетесов и, повернувшись ко мне, пояснил: – За начальника у нас старший милиционер Антон Сидорыч Иванов. Трудяга, уважаемый человек.

Дверь кабинета c табличкой «Начальник милиции» была закрыта на ключ.

– Постоим здесь, – предложил Нетесов, оглядывая коридор. – Видать, отлучился… Да вот он, идет рядом с Ворониным.

Иванов оказался 35-летним плотным коротко остриженным человеком в гимнастерке, перетянутой портупеей с кобурой на правом боку. Воронин был одного с ним возраста, высок, худощав и также перетянут портупеей. В то время как лицо Иванова источало добродушие, серые глаза чекиста холодно блестели из-под бровей, широкий рот был плотно сжат.

В кабинете с длинным столом, стульями, сейфом и шкафом для бумаг Нетесов представил меня своему начальнику. Тот скользнул по мне взглядом и улыбнулся.

– Так, так, значит, товарищ Маркин прислал нам в помощь вас, молодой человек? Что ж, очень приятно. – Иванов крепко пожал мне руку. – Надеюсь, товарищ Нечаев, вы сможете распутать эти убийства, эту дикую расправу над нашими сотрудниками, как с блеском сумели справиться с бандами «затейников» и «синих» в Петродаре. Я тут начал было вести расследование, предпринял кое-какие действия, но чувствую, что не потяну, знаний и опыта маловато. За уголовную часть у нас Зайцев отвечал, такие вот дела.

– Хороший был спец, – проговорил чекист низким баритоном и протянул мне руку. – Старший уполномоченный ЧК Воронин… Cлышал, вам пришлось недавно побывать в камере ЧК в Петродаре и держать ответ перед товарищем Яркиным?

– Недоразумение быстро разрешилось, – ответил я.

Чекист, не меняя выражение лица, ровно произнес:

– Вам повезло.

– Нетесов, верно, уже обо всем вам рассказал? – спросил у меня Иванов.

– Да, общая картина мне ясна, – кивнул я. – Можно было бы съездить в лес, на место преступления. Его не сильно затоптали?.. Вы для себя что-нибудь отметили?

– Странно то, что следов на поляне нашлось совсем немного. Я-то думал, что Рваная Шея соберет всех своих людей для спектакля, ан, нет. Расправу над Соколовым и Зайцевым чинили двое-трое человек, не больше.

– Вы уверены, что виновник – Рваная Шея? Кстати, кто он?

– Зовут его Василий Беляев, – сказал Воронин, закуривая папиросу. – Сидел за поджоги в Воронеже, бежал, укрывается со своими дружками в ярлуковском лесу… Расправа над Соколовым и Зайцевым – его рук дело, как и налеты на квартиры, самочинные обыски с изъятием ценностей и многое другое. Тут, к западу от поселка, действует еще одна банда, но она сосредоточена на грабеже поездов – тормозят товарные составы и выгребают из вагонов хлеб, сахар, обувь, мануфактуру.

– Хм-м… Если Рваная Шея повинен в этом злодеянии, то объяснение лежит на поверхности: он не хотел привлекать к расправе лишних свидетелей, – сказал я. – Зачем собирать всю шоблу, когда вопрос касается такой тонкой темы – зарытого клада?!

– Cправедливо, – заметил Иванов. – А, Трафим Захарыч?

Воронин, поблескивая серыми глазами, переместил папиросу из одного уголка рта в другой.

– Вероятно, так и есть… Надо кончать с этой гребанной бандой! Завтра прочесывание? Ничего не поменялось?

– Как и договаривались, все остается в силе.

Воронин подошел к окну и недовольно взглянул на беспокойную толпу.

– Мне это начинает надоедать, – его жилистая рука коснулась кобуры. – Пусть валят по домам, или я…

– Трафим Захарыч!.. Советую проявлять сдержанность. Человек вы резкий, легко пускаете в ход кулаки. С полчаса назад снова кого-то били в кабинете?

– Царского офицера Белова, при допросе вывел меня из терпения. Нутром чую, член контрреволюционного подполья, оставленного здесь Мамантовым.

– Да существует ли оно, это подполье?.. Cтрахи одни, домыслы… А офицер офицеру рознь. Многие из них на хорошем счету, несмотря на долгую службу в царских войсках. Белов, например, сражался в «японской», участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве.

Воронин отмахнулся от слов Иванова и опять посмотрел в окно.

– Что не ясно оболтусам?.. Есть постановление совета, его нужно неукоснительно исполнять… Ладно, Антон Сидорыч, у меня дела, зайду к тебе попозже.

Когда чекист вышел, Иванов движением руки заставил Нетесова закрыть дверь снаружи.

– Горяч, – сказал я, имея в виду Воронина.

– Для чекиста это большой недостаток. Еще и мнительный сверх меры. С утра о контре твердит, затерзал задержанных купчиков и офицеров, виноватых только в том, что осмелились выйти встретить Мамантова. Нет сомнения, некоторых нужно подержать за решеткой, а остальных как следует отчитать и отпустить по домам. Воронин же вгоняет всех в ужас, застенками грозит, практикует мордобитие.

– Речь шла о прочесывании ярлуковского леса?

– Да. Еще вчера решили.

– Я тоже поеду, все-таки следует осмотреть место гибели милиционеров.

– Хорошо… Тут вот еще что. Врач Афонин в морге вынул пули из спины Соколова. – Он выдвинул ящик стола, достал коробочку и открыл ее. – У пуль есть одна особенность. Видите, две глубокие бороздки, вот здесь?.. А теперь взгляните на другую.

Осмотрев пули, я сделал однозначный вывод:

– Выпущены из одного ствола.

– Cовершенно верно, из нагана. Не исключаю того, что курок спускал сам главарь бандитов.

– Вполне возможно… А где жили Соколов и Зайцев?

– На 1-й Царицынской. Для справки, Соколов был вдовцом, супруга его скончалась год назад от тифа. Жил с тещей, Евпраксией Тихоновной, и сыном Александром. У Зайцева остались жена, Прасковья Сидоровна, и двое детей.

– Как бы побеседовать c вдовой Зайцева и тещей Соколова.

Иванов внимательно поглядел на меня, пожевал губами.

– Я уже разговаривал с ними. О кладе они знают столько же, сколько и мы.

– И все же.

– Хорошо, хорошо… Нетесов!

В дверном проеме показалась черноволосая голова.

– Подкинь-ка товарища Нечаева к дому Соколова и Зайцева!

– Будет сделано! – козырнул парень.

Я встал со стула и, прежде чем выйти из кабинета, бросил взгляд в окно.

– Антон Сидорыч, извозчиков снаружи не убавляется. Никто из них, кажется, и не думает уходить.

Милиционер развел руками.

– Уж что только не делал: принимал самых недовольных, беседовал с ними, доводил крайнюю необходимость мобилизации лошадей…

– Понимают?

– Не очень, сознательности маловато.

***

Cемьи убитых милиционеров жили в двухэтажном доме, перед которым был разбит ухоженный палисадник с кустами сирени и цветами. Нетесов остался в пролетке, а я прошел в дом и постучал в дверь, обитую дермантином. Рядом с ней стояла крышка гроба. На порог вышла вдова Зайцева. Она была полноватой, круглолицей женщиной с небольшими голубоватыми глазами, в которых пряталась неизбывная тоска.

– Здравствуйте, Прасковья Сидоровна, – сказал я и показал свое удостоверение. – Знаю, что вам уже задавали вопросы. Но я хотел бы уточнить кое-что.

– Ничего, уточняйте.

– В день прихода мамантовцев вас с детьми отправили в Дерновку, верно?

– Верно.

– Потом туда прибыл и ваш муж. Скажите, он никуда не отлучался из деревни?

– Нет, все время оставался при мне и детях.

– Он рассказывал вам о своих лесных приключениях?

– Кое-что из него вытянула, – ответила хозяйка, прижимая к себе своих детишек, пятилетнего мальчика и трехлетнюю девочку. – Николай у меня молчуном был, Царствие ему Небесное. Цигарку в рот воткнет и носом в газету. Спрашиваю, тяжко пришлось-то? Ничего, говорит, от казачков утекли, а лес, мол, как лес: кругом птички, зверьки разные да вечный сумрак. Про саквояжи те cказал так: «Откопал их кто-то». И ругательство свое извечное добавил: «Бога душу мать!»

– Cпасибо, примите мои соболезнования… А Соколовы где живут?

– Прямо над нами.

Я поднялся этажом выше. И здесь стояла крышка гроба. Слегка поскрипывающую дверь открыла высокая старушка с прямым длинным носом и острым подбородком. За ее спиной прятался вихрастый мальчишка лет восьми с карандашом в руках и альбомом для рисования. Я показал ей удостоверение.

– Мои соболезнования, Евпраксия Тихоновна. Ответите мне на несколько вопросов?

– Что ж, отвечу.

– За время вынужденного житья в Дерновке ваш зять никуда из нее не отлучался?

– Нет, такого не припомню…

– Ну, может быть, это случилось ночью, когда в доме, где остановилась ваша семья, все спали?

– Не думаю…

– А я вот как умею рисовать! – воскликнул внук старушки, сунув мне в руку альбом.

Я бегло просмотрел несколько рисунков. Мальчик достаточно умело отобразил на бумаге соседние дома, экипажи, катящиеся по улице, пешеходов, поле с подсолнухами, разных лесных зверушек. Получались у него и лесные деревья. Мне приглянулась корявая сосна на одном из последних рисунков. Ее треснувший ствол согнуло чуть выше земли так, что он вполне мог служить лавочкой для грибников.

– Сашенька неплохо рисует, правда? – Старушка с нежностью погладила непокорные волосы внучка. – Зеновий, который в детстве и сам рисовал, думал определить его со временем в художественную школу.

– У мальчика определено есть талант… Cкажите, а зять делился с вами подробностями пребывания в лесу?

– Рассказал все как есть. Очень переживал, что сумки с драгоценностями исчезли… Боже мой, недавно потеряла дочку, теперь ушел из жизни Зеновий. Придется одной поднимать внука, а это ох как непросто!

– Вам обязательно помогут, Евпраксия Тихоновна. Еще раз, мои соболезнования.

Я спустился вниз и сел в пролетку. Нетесов, развернув лошадь и стегнув ее кнутом, поинтересовался:

– Ну, как? Удалось вам что-нибудь выяснить?

– Артем, мы с тобой почти одних лет, давай на «ты»… Насчет выяснить… не сказал бы, что обогатился важными сведениями, но все, как говорится, в копилку.

Хм-м, поговорить-то поговорил, только проку чуть. Не дает мне покоя этот клад. Мог ли Зайцев пойти на аферу? Мог, конечно, но что-то слабо верится. А Соколов?.. Похоже, он и впрямь затеял какую-то игру с похитителями. Значит, на него падает подозрение?.. Черт его знает!.. А вдруг милиционеры, скитаясь по лесу, пошли на сговор и вдвоем перепрятали cаквояжи? Версия имеет право на существование, как и то, что клад могли отрыть либо казаки, либо бандиты.

Не проехали мы по улице и пятидесяти метров, как от одного из домов к пролетке метнулся невысокий полноватый мужчина.

– Караул! – кричал он скрипучим басом, размахивая руками. – Беда!

– В чем дело, дядя? – притормаживая лошадь, спросил Нетесов. – Мы из милиции.

– Из милиции? Отлично… то есть, какое там отлично? Соседа зарезали!.. Видно, вон те, в бричке!

Я проследил взглядом за движением его пальца и увидел, как впереди неспешно катит черный экипаж.

– Ваше полное имя? – резко произнес я.

– Пров Василич Голиков.

– Оставайтесь здесь! – приказал я ему и, взглянув на Нетесова, махнул рукой. – Артем, гони за бричкой!

– Эх, лошадка-то приустала. Ну, ничего, попробуем.

Лошадь, действительно, не показала в деле особой прыти. Заметив за собой погоню, двое в бричке легко от нас оторвались и свернули в третий по счету переулок. Когда мы до него добрались, их уже на нем не было видно.

– Скоро же они его преодолели! – сказал я, поглядев на пустую дорогу. – Как называется переулок, Артем?

– Cиреневый.

– Сиреневый, значит… Ладно, поворачивай назад!

Голиков послушно ждал нас на том же месте, где был оставлен. Мы спрыгнули с пролетки и поспешили за ним через открытую настежь калитку к дому – основательному каменному строению с новой железной кровлей и красивым деревянным крыльцом.

– Захожу к соседу, будем говорить, соли попросить, а ему уж ни до чего нет дела, на полу лежит весь в крови! – тараторил Голиков, оборачиваясь к нам. – И кто ж его так?.. Боже, твоя воля, вот, изверги!..

– Вы их хорошо рассмотрели?

– Убивцев-то?.. Нет, они уж в бричку садились, когда я из дома вышел.

– А вы где живете?

– Через дом отсюда.

Пройдя крыльцо и сени, мы зашли внутрь дома. Добротная мебель, красивые обои, блестящий паркет, картины на стенах – все указывало на то, что под этой крышей царило благополучие.

– В зале лежит, бедняга – сказал наш провожатый, указав на тяжелые плюшевые портьеры.

Едва мы откинули их, как в ноздри ударил тошнотворно-приторный запах крови. Мертвец, мужчина лет сорока с обширной лысиной и пушистыми бакенбардами, лежал в домашней одежде на боку, обняв руками живот и подтянув к нему ноги. Персидский ковер был сплошь заляпан кроваво-красными пятнами.

– Ох, Ларион Захарыч, Ларион Захарыч! – протянул Голиков, тяжко вздыхая. – И как же тебя, соседушка, угораздило?

– Фамилия жертвы? – повернулся я к нему, доставая блокнот с карандашом.

– Березнев.

– Место работы?

– Ларион Захарыч на станции диспетчером служил. Должность доходная, в достатке, как видите, поживал.

«Так, так, значит, досконально знал суть железнодорожных перевозок, – подумал я. – Состав сюда, вагон туда…».

– Ларион Захарыч был женат, гражданин Голиков?

– Благоверная ему рога наставляла, не выдержал, развелся. Детей с ней так и не нажил.

Я наклонился над убитым и увидел, что его дважды ударили ножом в область печени. Заглянул затем на кухню. На столе, застеленном светлой клеенкой, стояли сковородка с еще теплой жареной картошкой, тарелка с салатом из огурцов и миска со спелыми яблоками, два стакана и бутылка с каким-то спиртным напитком. Я поднес к носу горлышко бутылки – однозначно, самогон! В пепельнице лежала мятая пачка папирос Дюбек и куча окурков. С кем же распивал самогон Ларион Захарыч, прежде чем отойти в мир иной? А, может, гость прирезал его в последовавшей размолвке?

– Пров Василич!

– Я здесь.

– Как думаете, кто сегодня был в гостях у Лариона Захарыча?

– Не знаю, что и сказать. У него были родственники и знакомые, не без этого…

– Он курил?

– О, еще как! Я сам был таким. Всю жизнь по почтовому ведомству, сидишь в конторе целый день и дымишь как паровоз. Но нашел в себе силы, бросил. А Ларион Захарыч и не думал расставаться с вредной привычкой. Зайдешь к нему бывало, в картишки там перекинуться или в шахматы сыграть, он все с папиросой в уголке рта. И предпочитал одну марку – Дюшес.

Я быстренько внес показания в блокнот.

– А в пепельнице, видите, пустая пачка Дюбека валяется.

– По-вашему, убийца ее здесь бросил?

Я оставил вопрос без ответа и повернулся к Нетесову.

– Артем, прошвырнись-ка по соседям. Может, кто из них скажет, что за гость побывал у диспетчера.

– Я мигом, – улыбнулся милиционер.

И впрямь, задание им было выполнено чрезвычайно быстро. Не прошло и пяти минут, как он вернулся с отчетом.

– Соседа прижал, того, чей дом напротив. Вот что сказал: «Около часа назад бричка темная подъехала к дому Березнева. Из нее двое выскочили, один высокий, худощавый, другой среднего роста, коренастый, оба в картузах, серых пиджаках, широких светло-коричневых штанах. Постучались в дверь, Березнев их и впустил. Ушли они от него они минут через пятнадцать. Лиц не разобрал, потому что к бричке шли, надвинув на лоб картузы и низко склонив головы»…

Я хотел было спросить про гостя, посетившего Березнева, но в наружную дверь постучали.

– Артем, узнай кто там?

Оказалось, что это соседка. На вид женщине было лет сорок пять, голову ее покрывал белый платок, а тело – приталенная коричневая кофта и темная юбка. Увидав мертвого соседа в зале, трижды перекрестилась.

– Мой дом вот он, рядом стоит, – указала она в окно на низкое деревянное жилище под тесовой крышей. – Вожусь, значит, в огороде полчаса назад, ботву сгребаю в кучи. Гляжу, по соседской садовой дорожке мужчина трусит. Высокий, худой, усы темные. Бежит, а сам на дом оглядывается. Перемахнул через изгородь в конце сада, сел на другой улице на легкового извозчика, и был таков.

Я похвалил женщину, что решилась дать показания. Она немного сконфузилась.

– Что ж мы не люди?.. Услышала, как Голиков сказал, что сосед лежит на полу в крови, ну, и поняла – надо рассказать об увиденном… И за что ж так Лариона Захарыча, а?..

– Матрена, ты говоришь, высокий, усы темные? – прищурился Голиков. – Так это ж, поди, Аристарх Николаич, двоюродный брат убитого!

– Бог его знает, я с ним вино не пила и детей не крестила. Ну, пошла, дел невпроворот.

– Точно, он, – твердо заявил Голиков, когда соседка прикрыла за собой дверь. – И Дюбек курит. Помню, одну за другой смолил, когда мы здесь с ним партию в шахматы разыграли.

– Где он живет? – cпросил я.

– На Станционной.

– Нетесов, возьми гражданина Голиков и привези сюда этого брата! Не забудь оповестить врача и санитаров из морга.

Пока Нетесов выполнял очередное задание, я аккуратно внес блокнот услышанное, потом встал, чтобы осмотреть фотографии, висевшие на стенах. На них Березнев уже в молодые годы носил мундир железнодорожного служащего. Видно, закончил одно из подведомственных училищ. Супруга его была остроносой, тонкогубой особой весьма жеманного вида. На фото четко просматривался ее лишенный естественности, чрезмерно кокетливый и манерный образ.

Отдельно, в обрамлении похвальных грамот и благодарностей, висел приказ от 1 ноября 1918 года о назначении «Л.З. Березнева дежурным по наблюдению за движением поездов». Ему вменялось «несколько раз в сутки собирать сведения об остатках груженых вагонов, о наличии вагонного парка, выпускать поезда на участок, исходя из свободности перегона».

Я занимался осмотром документов Березнева, лежавших в одном из ящичков секретера, когда Нетесов подогнал пролетку к дому. В зал милиционер вошел вместе с высоким темноусым человеком. Увидя мертвое тело, он покачал головой и тяжело опустился на стул.

– Как вас зовут? – cпросил я. – Где трудитесь?

– Аристарх Николаевич Кульков, – выдавил он из себя, прикладывая сложенный носовой платок ко лбу. – Работаю на складе масляных красок на Станционной.

– Кем доводитесь покойному?

– Двоюродным братом по матери.

– Вы были сегодня у него в гостях?

– Да, – вздохнул он. – К чему отрицать?

– Может, вы и убили его?

– Что вы?.. Я все вам сейчас расскажу!

Кульков снова вытер платком лоб и откинулся на спинку стула.

– Мы с братом частенько встречались. И в этот раз пришел к нему пообщаться, выпить немного, поиграть в шахматы. После четвертой или пятой партии я собрался уходить, а Ларион предложил мне набрать домой яблок. Штрифель у него всегда был хорош, сладчайший сорт!.. Сходил я в сад, набрал полведра, вернулся к дому, и понимаю, что к брату кто-то явился, и явно не с добром. Внутри шел предельно жесткий разговор. Я расслышал, что какой-то петродарский ушлый парень пожелал заиметь своего человека на узловой станции. Ларион отказался стать этим человеком. На него сразу посыпались угрозы: «Пристрелим!.. Кишки выпустим!» Ларион принялся объяснять, что он честный человек, что никогда не занимался на службе темными делами. Послышалась перебранка, а потом вдруг: «Раз так, получай!» До меня дошло, что брата дважды ударили ножом. От страха я выронил ведро из рук, попятился от раскрытой двери и бросился бежать в конец сада!