S-T-I-K-S. Двойник

Кирилл Шарапов

S-T-I-K-S. Двойник

Глава первая. Найденный

Леонид Погорелов быстро выглянул в выбитое окно. Ни черта не видно, всё затянуто густым белым туманом, от которого странно несёт кислятиной. Прапорщик устало опустился на залитый кровью пол, отпихнув ногой немецкую штурмовую винтовку. Он ласково погладил свой ТКБ – отличный автомат, поступивший на вооружение армии Московской Империи всего полтора года назад, как раз перед вторжением. Надёжный, лёгкий, с мощными двенадцатимиллиметровыми боеприпасами, которые прекрасно справлялись с натовскими брониками высшего класса защиты. Сменив магазин, он снова провёл ладонью по укороченному штурмовому автомату, сделанному по системе "Булл-пап". Встав в полный рост, Леонид внимательно осмотрел комнату. В доме было тихо. Из девяти бойцов, которые при поддержке пехотной роты пошли на штурм, осталось всего трое. Сейчас они где-то на этажах ждут подхода основных сил.

Лёнька нагнулся и вытащил из груди немца свой нож – отличный, кованный им самим «Каратель» – обоюдоострый кинжал с лезвием в двадцать пять сантиметров с рукоятью, сделанной из кожаных толстых колец. Вытерев лезвие об одежду ганса, он вернул клинок в ножны. Дом, который его диверсионный группе удалось захватить с большими потерями, выбив из него отделение немцев из натовского легиона, стоял настолько удачно, что позволял контролировать всю набережную и переправу, именно поэтому уже раз двадцать переходил из рук в руки. Сколько трупов вокруг валялось, никто и не считал. А туман всё густел. Странно, подкрепление уже должно быть здесь. Пехтура стояла всего в ста метрах отсюда, и теперь, когда пулемёты и противопехотные мортиры, которые гансы затащили на шестой этаж, им не мешают наступать, неплохо было бы занять объект. Если натовцы сейчас пойдут в контратаку, Леониду Погорелову с тремя бойцами дом не удержать.

На лестнице послышались шаги, и на этаж взлетело сразу человек десять. Они разворачивали чужие пулемёты, перетаскивая их от амбразур на противоположенную сторону. Спустя минуту появился и лейтенант, которому теперь предстояло командовать обороной дома.

– Грёбаный туман, ни черта не видно, и воняет кислятиной. Как думаешь, прапорщик, что это? Может, какое-то новое оружие? Уроды из НАТО на всё готовы, чтобы стереть нас с лица земли.

– Да не, непохоже, – отмахнулся Леонид. – Ты мне лучше, старлей, скажи, сколько у тебя тут народу? Хватит дом удержать? Поскольку они скоро полезут, а у меня бойцов нет его снова отбивать.

– Жалко ребят, видел я, как твои вояки погибших в рядок укладывали на первом этаже. А к вопросу твоему – не боись, не отдадим. Полнокровная рота у меня, все обстреляны. Оружия и боеприпасов на неделю осады. Танки они сюда не подтащат, если только артиллерией снесут. Но домина крепкая, это тебе не фанерный, сборный, заколебутся бетон долбить.

– Экий ты бравый, лейтенант, – усмехнулся Погорелов. – Дом уже полгода по рукам гуляет, кого в нём только не было: и немцы, и румыны, и французы, поляки. Я его уже дважды брал. Эти ребята уже год воюют, ты их шапками не закидаешь, и есть у них парни, которые умеют глотки резать не хуже меня. Ты связь со штабом наладил? А то, ведь, они по привычке в шесть утра начнут его долбить артой.

– А нет связи, – обидевшись на отповедь, зло бросил летёха. – Вообще нет, никакой нет. Посмотри, может, на твоем спутнике есть?

Лёня откинул защитный чехол на рукаве и принялся копаться в командирском планшете. На то, чтобы понять, что связь отсутствует, ушло меньше минуты. Он видел всех своих боцов: и мёртвых, и живых, видел по каналу "свой-чужой" солдат лейтенанта, но спутники, дававшие связь с бригадой, штабом и артой просто исчезли, словно и существовали вовсе.

– Твою ж мать! – охарактеризовал ситуацию Погорелов. – Как им удалось наши спутники заглушить, не было у них таких технологий!

– Спроси, что попроще, прапорщик, – ответил лейтенант. Он уже успел устроиться у окна рядом с трупом немца и пытался что-то разглядеть в тепловизор, скрещенный с биноклем. – Ни хрена не вижу, что там, – сообщил он.

Именно в этот момент ответили немцы – откуда-то из-за реки прилетели две тактические малые ракеты. Дом качнулся, пол заходил ходуном, и Погорелов вместе со всеми, кто был на этаже, полетел вниз.

В себя он пришёл к девяти утра. Голова гудела страшно. Шлем, конечно, смягчил удар, но… Рядом валялось перерубленное на пополам бетонной плитой тело лейтенанта, а вот дальше… Дальше было что-то странное: незнакомый боец в обычном общевойсковом камуфляже сидел над трупом товарища и рвал его на части, рвал и жрал куски мяса, с которых лилась кровь. Вообще, обломки были обильно залиты кровью.

Лёня редко страдал сомнениями, жизнь научила командира группы диверсионных и разведывательных операций верить своим глазам, и если он видел, что человек ест человека, значит, чтобы не съели тебя, надо угрозу устранить. Его рука медленно потянулась к поясной кобуре, в которой дремал спецпистолет «Таран», сделанный для разведывательных и диверсионных подразделений, пятнадцатизарядный, с встроенным глушителем и довольно мощным патроном, способным пробить любой защитный шлем, что отечественный, что натовский. Прапорщик не успел сменить после боя магазин, но точно помнил – там должны остаться три патрона. Дистанция до «жруна» была смешная – метров семь. Тихонько лязгнул затвор, лёгкий хлопок, и бронебойная пуля разнесла голову каннибала.

Превозмогая головную боль, Погорелов поднялся на ноги, его шатало, автомат болтался на груди, очень хотелось пить, тошнило. Вокруг была абсолютная тишина. Достав из подсумка глушитель, Леонид навернул его на ствол автомата, теперь ТКБ будет стрелять, издавая звук не громче, чем удар по луже молотком. Только надо боеприпасами разжиться, у него осталось всего половина БК, штурм дома дался дорого. Сейчас он на втором этаже, трупы ребят на первом, значит, там же свалено и их оружие.

Шатаясь, он подошёл к только что застреленному "жруну". От головы мало что осталось – пуля вошла в затылок, деформировалась о шлем, пробила череп, и вышла с другой стороны, вынеся половину лица. Это только в кино получается аккуратная дырочка в виске, в реальности – с одной стороны маленькое входное, с другой вырван кусок размером с кулак культуриста. Где-то вдалеке прогрохотали выстрелы, началась перестрелка, но сейчас Леониду ничего не угрожало, расстояние до стрельбы он определил примерно в два километра.

Он снова опустил глаза, труп солдатика был серьёзно обглодан, спятивший дружок сожрал не меньше четверти. Чем дальше, тем страшнее… Что-то было неправильно, сюрреалистичное во всём окружающем. Неужели на людей так подействовал туман со странным кислым запахом. Могли бойцы заразиться и начать жрать себе подобных? Может, прав летёха, и это хитрое оружие? Напустили на позиции противника, нюхнули тумана и начали друг друга жрать. Потом пройти, добить выживших и всё, город стоит, а вокруг никого. Погорелов напряг память, где-то он видел подобный сюжет, в каком-то западном фильме про могучую корпорацию. Как она там называлась? Зонтик?

Вскинув автомат к плечу Леонид двинулся к лестнице и на площадке нос к носу столкнулся со Звонарёвым. У того было объедено пол лица, отсутствовал глаз, не хватало руки, но он молча стоял и смотрел на Погорелова мутным нечеловеческим взглядом, урча, как довольный кот, только громче, гораздо громче. То, что человек напротив мёртв, прапорщик осознал за долю секунды. То, что его старый друг жив, и ничего хорошего от него ждать нельзя, было ещё очевидней. Колян как-то быстро шагнул к нему, стараясь ухватить оставшейся рукой за разгрузку, но тут же упал, тяжёлая бронебойная двойная пуля просто снесла ему голову.

Погорелов присел рядом с трупом и обшарил подсумки. Его добычей стали две усиленные осколочно-фугасные гранаты для подствольника, три полных увеличенных магазина на 30 патронов и рюкзак, в котором нашёлся двойной БК, здоровенный Звонарёв числился штатным "мулом" команды и таскал на себе весь запас и сухпай.

– Прощай, друг, – стягивая рюкзак и проверяя содержимое, поблагодарил Леонид.

Теперь он был обладателем полного цинка двенашки, двух ИРПов и универсальной аптечки.

Сзади раздались шаркающие шаги. Обернувшись, Погорелов увидел ещё двоих явно мёртвых бойцов, которые, утробно урча, бодро направлялись к нему. На их упокоение ушло четыре пули: первого он уложил с одного выстрела, а вот второй пошатывался, и две пули ушли в никуда, поскольку прапорщик инстинктивно целился в голову.

Глянув вниз лестничного пролёта Леонид присвистнул: здесь ему не спуститься, прямо на верх медленно поднимались двадцать бойцов, перемазанных в крови. Нет, конечно, можно было в них пострелять, но так никакого боекомплекта не хватит. Тут в округе несколько подразделений, и если все такие же не слишком живые, против него будет около тысячи вполне себе бодрых мертвяков.

Развернувшись, Погорелов пошёл дальше по коридору, в тридцати метрах была ещё одна лестница, кто-то пробил насквозь весь этаж, чтобы иметь возможность передвигаться по дому, не бегая из подъезда в подъезд.

Кое-как дойдя до угла, Леонид выглянул на лестничную площадку. Ни живых, ни мёртвых. Спустившись вниз с максимальной предосторожностью, прапорщик выглянул из-за угла и осмотрел этаж. Ничего, только начисто объеденные костяки, много, не меньше десятка. Вокруг валяется оружие, разорванные окровавленные тряпки – всё, что осталось от разгрузок и формы.

Проблему с вооружением Погорелов решил, теперь боеприпасов ему хватало, и нужда искать снаряжение погибших товарищей отпала. Теперь надо было двигать к КП бригады и надеяться, что там кто-то уцелел. Выскользнув через дыру в толстенной бетонной стене, которую пробила малая тактическая ракета, Леонид обошёл дом и чуть не рухнул, прямо на него пёрлись одетые в общевойсковой камуфляж бритые парни. У многих с груди на тройнике свисало оружие. Сразу было понятно, что никакой жизнью тут и не пахло. Все в кровище, глаза мутные, кто бредёт, кто ползёт. Один из них увидел Погорелова, сделал стойку и гораздо бодрее и быстрее похромал в его сторону.

Лёня же даже не стал в него стрелять, а просто развернулся и бросился прочь. Мертвяков, которые топали следом за заметившим его бойцом, было не меньше батальона, патронов перебить их всех у прапорщика не хватило бы. Справа от дома стоял натовский сгоревший танк – новое поколение "Леопардов" – тяжелая и хорошо защищённая машина, которую ребята из соседней роты сожгли четыре дня назад. Вот в нём и укрылся Леонид. Мертвяки его потеряли и медленно брели дальше куда-то к позициям немцев. Если против них действительно использовали биологическое оружие, то вскоре гансы должны были покосить из пулемётов этих тихоходных зомби и дальше идти в наступление.

Прапорщик довольно удобно разместился в танке. Экипаж сгорел вместе с машиной, но европейцы вытащили своих погибших, когда два дня назад взяли дом. Саму технику оттащить назад не успели. Так он и стоял в подворотне.

Прошло пять минут, потом ещё пять, а никакой стрельбы так и не началось. Мертвяки шли и шли. Через дыру в броне Погорелов прекрасно видел, как они перешли через улицу, замерли на набережной и тронулись к мосту, который плотно охраняли немцы, но там была абсолютная тишины, ни одного выстрела. Хотя пулемётов там хватало. Два танка, врытых в землю прямо возле моста, тоже молчали. Похоже, ядовитый туман отравил всех, кроме него. Во всяком случае, именно такой вывод был наиболее вероятен.

А потом начали срабатывать противопехотные мины. Не получив распознавания "свой-чужой" они рвали в клочья сунувшихся на мост зомби, выкашивая их целыми отделениями. Как ни странно, какой-то зачаток интеллекта у мертвяков остался, и они, развернувшись, побрели дальше по набережной.

Наконец, поток мертвяков иссяк. Леонид выбрался из танка и медленно, от укрытия к укрытию, стал двигаться к КП бригады. Там могла сохраниться связь. В любом случае, забетонированный бункер с оружием и складами гораздо предпочтительней, чем сидение в каком-нибудь подвале. Через двадцать минут такого движения прапорщик понял, что далеко не уйдёт: голова раскалывалось, картинка перед глазами плыла, руки дрожали, тошнило – все признаки контузии. Похоже, ракета задела его гораздо сильнее, чем он думал. Причём самочувствие с каждой минутой ухудшалось.

День набирал обороты, солнце висело высоко, часы показывали, что время идёт к десяти. Выходит, Леонид провалялся в доме не меньше семи часов, поскольку штурм начался в час ночи, взяли дом минут за двадцать.

Укрывшись за сгоревшим чёрте когда БТРом, он стянул рюкзак, который теперь весил просто непомерно, достал аптечку и начал рыться в ней, выискивая таблетки, которые, сто пудово, должны в ней быть. На солдатском языке они назывались "Умри, но сделай", спец разработка, после которой тяжелораненый боец мог пробежать кросс, стрелять, кувыркаться, не чувствовать боли. Они не давали вечную жизнь, они помогали продлить её на несколько часов, чтобы закончить земные дела.

Наконец, нащупав маленький тубус, он выщелкнул из него крохотный шарик и проглотил его, в голове прояснилось. Но таблетка подействовала как-то не так, она не могла снять все симптомы, хотя должна была, вялость и тошнота остались, руки же перестали трястись. Стало гораздо легче. Но в душу Погорелова закралось сомнение, что всё, что происходит с ним, последствия контузии. Похоже, на него так повлиял странный туман. Одних он убил, а вот его сильно ослабил.

Упаковав аптечку обратно, он закинул рюкзак за спину и рывками стал перебираться дальше, не торопясь, продвигаясь к штабу бригады.

За час Леонид преодолел последние два километра. Несколько раз он видел мертвяков. Много полегло народу этой ночью, и теперь они брели, непонятно куда и зачем. Хотя, "зачем" понятно – они искали, что бы сожрать. Пару раз в бинокль Погорелов видел, как они набрасывались на мёртвые тела, уничтожая их подчистую. А ещё он видел, как из дома, в котором располагалась огневая точка, прямо со второго этажа выпрыгнул боец, почему-то только в куртке и в ботинках, но без штанов. Он сиганул вниз метров с пяти прямо на голову мертвяку, похоже, своей массой он сломал тому позвоночник, поскольку жертва даже не отбивалась, после чего начал рвать его в куски, а остальные вокруг прыснули от него прочь, как мальки от щуки. Разглядеть его нормально не получалось, угол мешал, но Леониду показалось, что тот изменился – его челюсти стали мощнее, руки толще, да и сам он был похож на качка-переростка. Трапеза продолжалась минут десять, после чего мутант исчез за углом дома.

Последний квартал. Быстрая стычка с медленным и тупым мертвяком: выстрел из пистолета, и тот свалился, не дойдя до прапорщика метров пять. До штаба бригады осталось обогнуть всего пару домов, когда вспыхнула ожесточённая перестрелка. Стреляли рядом с КП не меньше десятка стволов. Мертвяки, которые кучковались где-то во дворах городской застройки, тут же направились на громкий звук. Их было не так уж и много – человек пятнадцать – да и тормознутые все, для нормальных бойцов никакой проблемы.

Леонид медленно пошёл следом. Но если он сразу планировал выход на точку, то теперь планы изменились. Пистолет привычно лёг в руку, дверь подъезда, в котором размещался опорный пункт, скрипнула. Поднявшись на десяток ступеней, он почти дошёл до площадки первого этажа, как тут же на него навёлся мертвяк, уже измененный – быстрый, резкий, сильный. Пригнувшись, он прыгнул и, сбив с ног прапорщика, покатился с ним по лестнице. В полумраке подъезда ни черта не видно, пистолет улетел в сторону, автомат был придавлен тварью, которая навалилась на Погорелова, стараясь перегрызть ему горло.

Мутант хоть и был быстрый и сильной, но оказалась на диво тупой. Как выходить из такого захвата, Лёня помнил ещё с секции рукопашного боя. «Только бы не укусил, только бы не укусил», – металась в мозгу одинокая мысль. Он выгнулся и буквально перебросил монстра через себя, тот послушно сделал кувырок и скатился по ступеням, очень быстро вскочил, но автоматная пуля оказалась ещё быстрее. Правда угодила она в сердце, но сработала, как надо: тварь рухнула, как подкошенная. А вторая снесла верхушку черепа. Отряхнувшись и пошарив фонариком, Погорелов нашёл пистолет. Сердце стучало, как после кросса, пытаясь выломать ребра. Спина болела, когда мутант его свалил, то он приземлился на какой-то небольшой камень. Матюгнувшись про себя, Погорелов посветил на труп твари, та лежала лицом вниз. Верхушка черепа начисто снесена, а вот на затылке ближе к шее был непонятный нарост в виде половинки дольки чеснока. Находка заинтересовала спецназовца, его просто потянуло к этой аномалии. Спустившись, Леонид присел рядом, внимательно разглядывая её. Мертвяк был совершенно неправильный: одет в гражданку, вернее, от неё осталось только майка, которую принято называть алкоголичкой, когда-то белого цвета, а теперь бурую от грязи и крови. От лица почти ничего не осталось, пуля вошла в правый висок, вырвав часть черепа, но Лёня и так его хорошо разглядел, это когда-то было человеком, но преобразилось: мощные когти на пальцах, мышцы, развитые челюсти. Он походил на того последнего, который завалил мертвяка. Но больше всего прапорщика заинтересовал нарост на затылке. Присев и подсвечивая фонариком, закреплённым на разгрузке, Погорелов достал нож и потыкал в край. Нарост оказался очень прочным. Попробовал порезать – ничего не вышло, но лезвие кинжала соскользнуло и угодило в вогнутую линию, которая делила область на дольки. И вот там оно почти не встретило сопротивления, а легко вошло в костяную луковицу.

Внутренний голос подсказал, что Погорелов делает всё правильно, интуиция говорила, что это очень важно и необходимо. Он прислушался. Стрельба у штаба стихла, торопиться и бросать разделку он не стал, ещё успеет узнать, кто стрелял, если, конечно, они бой выиграли, а если проиграли, то и неважно уже.

Наконец прапорщик вскрыл нарост, развел края в разные стороны. В свете фонаря стало хорошо видно, что всё внутри заполнено грязной паутиной. Её было много, и что с ней делать, Леонид совершенно не представлял. Запустив туда пальцы, он начал копаться в ней, и через пару секунд нащупал что-то плотное. Потянул, и на свет появилась маленькая серо-зелёная виноградина. Пошуровав там ещё, он разочаровано покрутил в руке свой трофей.

– И что ты за хрень? – спросил он у виноградины шёпотом.

Та, естественно, хранила молчание и просто лежала на ладони. Пожав плечами, Лёня сунул виноградину в карман. Почему-то ему казалось это очень важным. Он поднялся на второй этаж. Рядом с мешками с песком стоял пулемёт на треноге, крупнокалиберный, тринадцатимиллиметровый. Судя по ленте, заряжен бронебойно-разрывными патронами. Лента была полная, рядом стояла цела коробка, забитая доверху. «Наверное, тысяч на пять выстрелов», – мысленно прикинул объём Погорелов. Вокруг кровищи не меряно, кости обглоданные и поломанные. Или скорее разгрызенные.

А вот самочувствие Леонида ухудшалось: ноги подгибались, тошнило, болела голова, сушняк во рту – все признаки контузии. Но больше всего его пугало то, что он один. Странно, почему больше никто не выжил? Он пытался вспомнить, может было что-то особенного, когда появился туман, которым они так ловко воспользовались и зашли немцам в тыл, вырезав почти весь первый этаж прежде, чем поднялась тревога. Но нет, всё как обычно. Он ничего не пил, противогаз не использовал. Почему больше никто не выжил?

Эти размышления он оставил на потом, поскольку со стороны штаба бригады грохнул одиночный выстрел, причём стреляли из крупнокалиберной винтовки, скорее всего КВО (Крупнокалиберная Винтовка Осокина), использующая такой же патрон, как в пулемёте перед ним.

Выглянув в амбразуру, выходящую на штаб, Погорелов застыл с раскрытым ртом. Рябом с бункером стоял самый натуральный мародёр-мобиль – незнакомой марки, здоровенный восьмиосный военный грузовик с бронированным бортом, рассчитанный тон на пятнадцать, кабина вся заварена решётками и стальными листами, по капоту шли длинные шипы, торчащие во все стороны, словно иголки дикобраза. Рядом стояла фура попроще, но тоже вместительная и доработанная, доработанная по тому же принципу, только если первый имел броню кузова, то тут обычный тент. Рядом с ними человек двадцать, одетых не пойми во что, тащили из соседнего со штабом бункера ящики с оружием и боеприпасами. Ещё человек пять расположились по периметру, явно вояки, правда, оружие у них незнакомое, чем-то оно напоминало немецкие штурмовые винтовки, только вот магазин сделан прямо перед рукояткой со спусковым крючком. А тот, что расположился на крыше мародёр-мобиля, был вооружён до боли родной крупнокалиберной винтовкой Осокина, способной пробить броню штатовкого БТРа «Shark» на вылет. Также рядом с ними стояла вся техника бригады: два легких разведывательных автомобиля, четыре средних танка «Жуков 01», восемь БТРов «Варяг», три штабные машины АМО и две приземистые бронированные гусеничные санитарные машины, которые все просто называли «пластырь» за вытянутую форму.

– Замри! – раздался за спиной хриплый уставший голос. – Дёрнешься, дырок понаделаю. Я тебе пока что не враг. Назовись.

Леонид слегка развёл руки, растопырил пальцы и медленно повернулся. Противников оказалось двое, у них в руках были все те же странные автоматы, что и у людей в оцеплении. Стояли они грамотно, держась от него метрах в трёх, не перекрывая сектора огня друг другу, так, что сразу обоих не свалить, второй успеет очередью полоснуть.

– И не пытайся! – словно угадав его мысли, произнёс мужик постарше. – Назовись.

– Прапорщик Погорелов, третья пехотная штурмовая бригада Московской Империи, отдельная штурмовая рота.

– Какой бодрый свежак, – усмехнулся второй, тот, что был помоложе. – Слышь, Клык, а он вроде толковый. Что, боец, в туман угодил?

Погорелов кивнул.

– Ну ничего. Будешь знать: почуешь этот запах, двигай оттуда, как можно скорее, он – верный признак перезагрузки.

– Перезагрузки? – окончательно растерялся прапорщик.

Тот, кого назвали Клыком, прищурился.

– Погоди, – бросил он напарнику, – не всё сразу. – После чего обратился непосредственно к Леониду, – слышь, свежак, жить хочешь?

При этих словах Погорелов напрягся, готовый рвануть на стволы и продать свою жизнь подороже. Оставалось молиться всем богам, чтобы броник выдержит незнакомый боеприпас.

– Да не трясись ты, и не тянись к стволу, – спокойно произнёс старший. – Мы тебя не тронем. Убивать свежака – плохая примета. Так, хочешь жить? Ты же, ведь, ни хрена ничего не понимаешь, по глазам твоим вижу, хотя держишься, надо сказать, отлично. Бегун внизу твоя работа?

– Бегун? – переспросил Лёня.

– Мертвяк на лестнице с вскрытым споровым мешком-чесночиной?

– Этот? Моя, – не стал отрицать Погорелов.

– Что с него взял?

– Виноградину мелкую, размером чуть больше изюма. Серо-зелёную.

– Споран, понятно, и куда дел? – спросил второй номер.

– В кармане лежит, – признался Леня.

– Молоток, чутьё иммунного у тебя на уровне, – одобрительно хохотнул безымянный. – Это залог нашей жизни тут. Без этой гадости нам очень плохо, без неё мы болеем. Мы его в водке разводим и пьём. Называется живяк. Он нам тут сильно жить помогает. Вот, глотни, а то, я смотрю, тебе совсем хреново, – он протянул прапорщику пол-литровую алюминиевую фляжку.

Погорелов отвинтил крышку, понюхал, пахло так себе. Он зажмурился и сделал глоток. На вкус оказалось ещё хуже, но он удержал «напиток» в себе, хотя тот рвался наружу. Леонид протянул флягу обратно.

– Ещё пей, – приказал Клык. – Тебе сейчас, чтоб начать нормально соображать, грамм сто нужно выпить.

Леня пожал плечами и сделал ещё один глоток, потом ещё и ещё.

– Тормозни, – скомандовал старший. – Ну как, легче?

– Да вроде как, слабость проходит, сушняк пропал и башка уже не так болит, а то качало как с похмелуги или после контузии.

– Вот и хорошо, – согласился пока безымянный.

– Мужики, а вы вообще кто? – наконец решил задать главный вопрос Погорелов.

– Трофейщики, – ответил Клык, – мародёры из Спокойного, потрошим соты свежие. Ждали товарную станцию, да вот что-то случилось. Поломалась наша сота, вместо неё вот ваш городок появился. На пей и

– Где? – ошалело спросил Лёня.

– Так, братан, давай сразу в двух словах: если решишь с нами поехать, подробней расскажем, а сейчас – ты больше не дома. Вон там, – он махнул в сторону штаба, – шоссе оно ведёт мимо мёртвого кластера, следом разрушенный аэропорт, лес с озером, а потом Спокойный, так наш стаб называется. Да не вникай, всё позже, просто пойми, что Улей вырвал твой городок из твоего привычного мира и забросил к нам в жопу мира.

– Домой никак, – опережая вопрос Леонида, вклинился напарник Клыка. – Кстати, забудь своё имя и фамилию, у нас тут у всех позывные, погремухи, кликухи, прозвища. Имена только у женщин. Им можно, их меньше. А как ты, говоришь, тебя зовут?